Война и мир в его жизни

ГЛАВА VII. Падение Полинина

Это произошло за полгода до серебряной свадьбы Полинина. Инна была в это время поглощена делами своего сына, который, едва перевалив за свои двадцать лет, решил начать самостоятельную жизнь под покровом родителей, а короче говоря – жениться. Его суженая жила в Риге, а отсюда трудности с ее переездом из Риги в Москву, с выделением и обустройством молодоженам отдельной комнаты в небольшой квартирке Полининых, и много других забот, в которых гораздо лучше разбираются женщины. Но и женщинам в этих случаях требуется помощь. Дома было все труднее найти уголок для работы над завершением докторской диссертации, все чаще Ростиславу приходилось искать свадебные атрибуты, бегать по магазинам и выполнять поручения, которые еще можно в этой ситуации доверять мужчинам.

В это же время Военный институт после очередного приезда военного министра стал выходить из суровых приземистых казарм в новые большие здания и предлагать своим обитателям невиданные ранее удобства. Так, Полинин получил отдельный кабинет с двумя телефонами, шкафы с необходимой для научной работы литературой, удобные кресла и прочую мебель, все то, к чему привыкли на Западе. Страна мелкими шажками выбиралась из первобытного коммунизма с перенаселенными коммуналками и обретала, по крайней мере, в столице, элементарный комфорт.

Ростислав, не любивший засиживаться на работе, в новой обстановке и накануне защиты докторской диссертации все чаще продолжал свои научные экзерсисы в кабинете, не надеясь решить головоломные проблемы дома.

В один из таких осенних вечеров, когда в 5 часов пополудни в Москве уже приходилось включать настольные лампы, погружая остальную часть комнаты в полумрак, к нему в кабинет постучалась и вошла молодая преподавательница кафедры, окончившая институт на Остоженке всего пару месяцев тому назад. Она извинилась и выразила удивление по поводу того, что начальник кафедры все еще не покинул службу и продолжает «творить».

Полинин, хотя именно он отбирал еще в августе трех молодых выпускниц педагогического института, внимательно взглянул на позднюю посетительницу и почувствовал некоторый шарм, исходящий из ее синих глаз. Он улыбнулся и, узнав, что Яна только что закончила консультацию, предложил подвезти ее домой на машине, поскольку оба они жили в новом районе Москвы на юго-западе.

История повторилась через пару дней, и начальник кафедры узнал, что его молодая подчиненная не спешит домой, поскольку ее муж в очередной раз находится на съемках фильма, а годовалый сын проводит большую часть недели у бабушки. Это им позволило по дороге заехать в знаменитое в то время кафе-мороженое на улице Горького и мило поболтать лишний часик.

Постепенно их совместное возвращение домой на машине повторялось все чаще и даже в те дни, когда у Яны заканчивались занятия еще в первой половине дня. Обделенного вниманием дома, Ростислава тянуло все более в общество совсем еще юной блондинки, чьи глаза излучали порой необоримый призыв. Сначала ему казалось, что он принимает желанное за действительное, но вот однажды, когда они сидели в кафе, к ним подсела пожилая женщина. Она долго наблюдала за соседями по столику и, заканчивая третью порцию пломбира, вдруг заявила, обращаясь к Полинину: «Неужели Вы не видите, что молодая леди мечтает о том, как бы завладеть Вами…»

Эти слова придали смелости Ростиславу, и на обратном пути, после того как они остановились на плохо освещенной пустынной улице, он вдруг не выдержал и, извинившись за охватившие его чувства, привлек Яну к себе и стал горячо осыпать ее поцелуями.

Нельзя сказать, что до этого случая Полинин был обделен вниманием женщин. Будучи начальником кафедры, он старался справедливо решать возникающие у подчиненных проблемы и не боялся говорить правду начальству. Он умел делать комплименты и идти навстречу тем, у кого возникали какие-либо трудности личного порядка. Он был строг и старался избавиться от преподавателей, слабо знающих язык и безразлично относящихся к успехам своих групп. Он высоко ценил талант преподавателей и их находки в методике обучения. Он умел высмеять допущенные ими упущения, давая волю обуревавшему его сарказму. Любящий свою Инну, он не замечал откровенные симпатии некоторых из окружающих его на работе женщин. Он с удивлением узнал, что одна из них ушла с работы, потому что не могла остановить все возрастающих чувств, которые он ей внушал. Машинистка его кафедры, молодая, высокая и даже немножко громоздкая красавица подала рапорт об уходе в связи с отъездом на работу в Венгрию. Через месяц от нее пришло письмо из Будапешта, где она подробно говорила о своей невостребованной к нему любви.

Все это проходило мимо Полинина, поскольку дома его ждала нежная, внимательная подруга, никогда не дававшая ни малейшего повода для отчуждения. И когда перед Ростиславом возникали нежные обворожительные двадцатилетние создания, он прежде всего вспоминал войну, разлуки и те незабываемые минуты, когда они с Инной снова оказывались вместе. Он особенно хорошо запомнил ее день рождения в 1944 году, когда прибыл в Тбилиси в связи со смертью родителей и вновь встретился с теми их общими друзьями, которым судьба позволила собраться за скромным праздничным столом. Здесь был Володя Мостков, с которым Инна познакомилась в роддоме через неделю после своего рождения и который провел большую часть своей жизни в проектируемых им туннелях, никогда не забывая о своих друзьях. Здесь был Филипп Микаэлян, борец за справедливость и за опоры построенных им мостов на Дальнем Севере, друг не только своих друзей, но и многочисленных жен, настоящих и бывших, всех без исключения. Здесь был Узур Азбег, появившийся в Тбилиси после эвакуации из Москвы и допущенный в компанию Инны, благодаря своим внешним данным и самовлюбленности. Здесь был и еще один, малозаметный и скромный юноша, успевший побывать на фронте и получить ранение, слабостью которого были стихи. Со стихами он пришел в дом Инны и на этот раз. Стихи сохранились.

Под этим стихотворением стояла подпись «'Булат». Да, эти несовершенные стихи написал Булат Окуджава, выдающийся бард, поэт, писатель, совесть эпохи постсталинизма, а в эти дни просто школьный друг. Он оказался в Тбилиси, поскольку еще в конце 30‑х годов был расстрелян его же соратниками по революции отец Булата, а мать – арестована и сослана в лагеря. У мальчика остался только один человек, который мог его приютить – тетка, и она жила в Тбилиси. Так Булат попал в школу и в тот класс, где учились Володя, Филипп, Узур и Инна. Интернациональный в то время город Тбилиси охотно принимал всех счастливых и несчастных людей и не делал различия между грузинами, русскими, армянами, осетинами, евреями, азербайджанцами, репрессированными и беженцами из районов, оккупированных гитлеровцами, богатыми и бедными.

Обо всем этом Полинин вспоминал в свой последний приезд в родной город в 1989 году, куда он был приглашен для выступления в качестве оппонента на заседании диссертационного совета. Интернациональный Тбилиси бурлил. На улицах демонстративно прохаживались молодые люди с плакатами, где на английском языке было написано «Русские, убирайтесь домой!» и «Долой оккупантов!» В гостинице «Иверия», расположенной на проспекте Руставели, центральной улице города, грузинский персонал разговаривал с ним сквозь зубы. Впрочем, картина изменилась, когда Ростислав, вспомнив свое интернациональное детство, заговорил на полузабытом грузинском языке. Появились любезные улыбки и традиционное грузинское гостеприимство.

В Тбилисском ордена Дружбы народов государственном педагогическом институте имени А.С. Пушкина оппонентов ждал еще один сюрприз. На широкой лестнице у входа в институт возлежали на ступеньках студенты и никого в помещение своего учебного заведения не пропускали. Справа от входа на земле валялся сброшенный с пьедестала бюст А.С. Пушкина. На вывеске с названием института вместо слов «имени А.С. Пушкина» было написано «имени Орбелиани». Ростислав был в шоке. Что сделал грузинам как будто любимый ими поэт? Почему так много русских женщин, которых грузины достаточно часто предпочитали выбирать в жены, оказались оккупантами? Чем соблазнил очередной националист и карьерист Гамсахурдия свой добрый народ?

Среди школьных друзей Полинина выделялся высокий красивый юноша Мишка Труфанов. Увлеченные театром, Ростислав и Михаил пытались на скромных школьных подмостках воплотить в героях русской классики свое видение любимых произведений. Чаще всего театральные споры они вели на углу улиц Измайловская и Святополк Мирская (тогда она называлась улица Кереселидзе). Миша сидел обычно на подоконнике окна своей квартиры, расположенной в одноэтажном доме, а Ростислав стоял на тротуаре, облокотившись о ствол векового платана. Их разговоры о театре Таирова, Марджанишвили, Завадского, переехавшего внезапно и своевременно в Ростов, Мейерхольда, не покинувшего вовремя Москву, о книге Станиславского «Моя жизнь в искусстве» и об интересных постановках молодого Товстоногова в Тбилисском русском драматическом театре продолжались часами. Через много лет он услышал по телевизору о замечательном грузинском режиссере, создавшем в Тбилиси свой театр – театр киноактера, фамилия которого была Туманишвили. Позже он узнал, что это и есть его друг детства Мишка Труфанов, а теперь Михаил Иванович Туманишвили. Ему пришлось поменять фамилию отца на материнскую, чтобы найти заслуженное признание у чиновников «интернационального» Тбилиси. Впрочем, коммунистический интернационал трещал по швам и в Москве. Соратник Труфанова и Полинина по театральным постановкам в школе Густав Айзенберг был обнаружен Ростиславом среди наиболее известных сценаристов под русской фамилией. Мир театра и кино будет неполным, если не упомянуть еще одного выпускника 42 тбилисской школы, пионера из отряда Ростислава, вечно ищущего себя в искусстве и мечущегося между Тбилиси, Киевом и Ереваном, выдающегося кинорежиссера Сержика Параджанова.

Окончательно тбилисский интернационализм был подорван тем зрелищем, которое Полинин наблюдал на проспекте Руставели в свой последний приезд в родной город. Защита диссертации, несмотря на противодействие студентов, состоялась, после того как проректор института сумел провести оппонентов через черный ход здания. Вечером того же дня он увидел груды булыжников, которые подвозили грузовики, создавая замкнутое пространство, ограниченное с одной стороны бывшим институтом Маркса-Энгельса-Ленина, а с другой – Дворцом пионеров. Тем временем возле здания правительства шел бесконечный митинг, организованный диссидентом-провокатором, ловко использовавшим имя своего отца, известного грузинского писателя. Все это не могло вдохновлять бывшего тбилисца, только что расточавшего комплименты молодой соискательнице, защищавшей свою диссертацию рядом с поверженным бюстом Пушкина. Расстроенный, он поднялся на лифте в свой номер на одном из верхних этажей гостиницы «Иверия» и попытался уснуть. Но сон его был не долог. Вскоре его разбудили крики и скрежет тяжелых машин. Через пару минут он был у окна, а потом и на улице. Ему пришлось стать свидетелем, как молодые солдатики с трудом продвигались за бронемашинами в сторону толпы, всячески укрываясь от камнепада, источником которого были «отчаянные герои», выставившие перед собой надежный заслон из нескольких рядов женщин. Солдаты, на головы которых обрушились булыжники, старались через ряды женщин пробиться к последователям известной скульптуры «булыжник – оружие пролетариата». К этому времени робкие вдохновители митинга успели куда-то скрыться, а жертвами оказались грузинские женщины, затоптанные грубыми сапогами. Так завершался первый акт борьбы грузинских националистов за свою «независимость». Прибывшая через несколько дней комиссия российских доморощенных демократов констатировала вину саперных лопаток, единственного «оружия», выданного солдатам.

Но это противостояние «оккупантов» и «порабощенных аборигенов» произошло на 20 лет позже, а пока хлопоты Инны в связи с приближающейся свадьбой сына подходили к финишу. Увы, к финишу приближались и платонические встречи Полинина с Яной. В Москву на свадьбу прибыли родители Лили, невесты Полинина младшего, и в этот вечер они должны были прийти знакомиться со свояками. В этот же вечер, когда Полинин старший подвез ее к дому, он услыхал приглашение зайти к ней, посмотреть, как она живет, тем более, что муж ее находится в командировке… Несмотря на домашние события, Ростислав с непонятным волнением, внезапно охватившим его, молча закрыл машину и последовал за своей спутницей. Как во сне, он вошел в скромную квартирку на 6-м этаже и, снимая шинель, услыхал, как она несколько раз повернула ключ в замке и закрыла дверь на цепочку. Без шубки, как всегда ласковой походкой она подошла к нему и прильнула своей стройной фигуркой к смущенному гостю. У Ростислава, отвыкшего от столь непосредственного женского внимания, теплая волна прошла по всему телу. Он увлек ее на диван и стал жадно целовать, робко расстегивая пуговицы платья. Яна пришла к нему на помощь и через несколько секунд он незаметно слился с ней, все больше погружаясь в омут ласковых грез. Это было что-то новое в жизни Полинина: забытая девичья свежесть, ощущение всех линий ее юного тела и все сокрушающего ответного желания любви. Нарастающий вихрь единения внезапно достиг у Ростислава своего апогея и, покрывая подругу горячими поцелуями, он постепенно уходил к умиротворению. Вновь обретенное сознание напомнило ему о гостях, и он начал почти незаметное отступление, но Яна его нежно удержала, чтобы еще раз пленить своими поцелуями. Отступившее тепло у Ростислава вновь начало возвращаться, но лидерство на этот раз захватила Яна, и через некоторое время она забилась в экстазе, увлекая за собой Ростислава.

Все происшедшее было для обоих настолько новым и необыденным, что надолго приковало их друг к другу. Ничего подобного они никогда не испытывали и не могли испытывать с другими. Не могли, потому что в страсти они оказались парой, у которых вожделение, чувства, физические данные, – все совпадало. Именно эти обстоятельства бросили их друг друга в объятия, и именно эти обстоятельства поддерживали их связь около 20 лет.

Но эта связь не была безоблачной. Во-первых, долгое время их свидания проходили в машине Ростислава, для чего после работы приходилось выезжать за город и искать уединенные места в окрестностях Москвы. А это было сопряжено с непроезжими дорогами в плохую погоду, с жестокими морозами, отбивавшими у машин охоту заводиться, с нежелательными свидетелями – любителями природы в хорошую погоду, и даже с шантажистами. В один ненастный день потерявшая бдительность пара услыхала вежливый стук в заднее стекло машины после того, как любовники, наконец, оторвались друг от друга. Выйдя из машины, Полинин увидел двух молодых людей, которые, вынув загадочные удостоверения, предложили ему следовать в милицию (за нарушение общественного порядка), либо заплатить штраф. Выскочившая из машины Яна, яростно набросилась на псевдомилиционеров и предложила им убираться подальше. «Блюстители общественного порядка» настойчиво требовали у Ростислава водительские права и продолжали свои угрозы. Не желая осложнять обстановку, Полинин вынул из кармана деньги и уплатил солидный по тем временам мифический штраф.

Во-вторых, относительно свободная Яна, муж которой большую часть времени проводил на съемках, старалась как можно дольше не отпускать от себя свое завоевание. И если ее приход домой в 7–8 часов вечера оставался чаще всего никем не зафиксирован, то непривычно позднее появление Ростислава не раз вызывало удивление у Инны. Но главные неприятности начались позже. Прочно обосновавшись в сердце своего начальника, Яна достаточно скоро начала требовать, чтобы Полинин порвал с Инной и ушел из дома. Это была жестокая дилемма для Ростислава, который не мог так запросто отрешиться от своей Инны и перечеркнуть выпестованную многими годами любовь к ней. Он хорошо осознавал, что любовь к жене по-прежнему жива, но акценты в этой любви переместились в сторону неразрывной духовной связи, которая, в отличие, от страсти, живет в человеке вечно, как любовь к матери, верному другу, своему ребенку. Инна в своих хлопотах с обустройством молодой семьи ничего этого не замечала и была, как всегда, абсолютно уверена в полной принадлежности мужа ей. У Полинина же в душе шел беспощадный бой между юной, страстью востребованной им женщины, и вечной, в военные годы выкованной, любовью. К тому же он чувствовал себя подлецом, поскольку вынужден был жить в атмосфере обмана и предавать самого близкого ему человека. К лету требования Яны стали особенно жесткими. Она вынуждала Ростислава сделать выбор и грозила порвать с ним все отношения. Но Полинина пугали не столько угрозы молодой подруги, сколько необходимость что-то утаивать от жены. И вот буквально за несколько дней до серебряной свадьбы он с трудом выдавил из себя признание, которое закончил примерно следующими словами: «Я понимаю, что теперь мне ничего не остается, как покинуть этот дом…» Его жена, ошарашенная оригинальным подарком мужа к серебряной свадьбе, разрыдалась и запретила ему подходить к себе.

В тяжелом настроении на другой день Полинин возвращался домой с работы. Он ждал новых объяснений, а в перспективе поиска нового жилья, организации нового быта, отказа от старых привычек. Каково же было его удивление, когда дома его встретила заботливая жена, вкусный обед и улыбки прежней Инны. В голове Ростислава снова возобладал вопрос, который не давал ему покоя все последние дни: «А имею ли я право ломать жизнь верного мне человека и идти на поводу у девчонки, капризы которой будут возрастать?» Тем не менее, при первом же свидании с Яной он сообщил ей о своем объяснении с женой. Яна была удовлетворена и некоторое время к этому вопросу более не возвращалась.

Серебряная свадьба в ресторане «Минск» на улице Горького прошла шумно и весело. Были все родные и друзья, много тостов, пожеланий, гости с удовольствием поглощали Хванчкару, Мукузани и другие грузинские вина, доставленные непосредственно из Тбилиси. Инна расточала всем улыбки, а второй виновник торжества терзался в угрызениях совести. Теперь он мог догадываться, что творилось в душе его «серебряной» подруги. Она по-прежнему относилась к нему доброжелательно и никого не подпускала к своим переживаниям. Впрочем, значительно позднее Ростислав узнал, что и Инна излила свою боль одной из общих подруг. Это была Ида, жена анапского друга юности Полинина Эрика, которая однажды не выдержала и в разговоре с Ростиславом между прочим сказала: «Ты знаешь, что я не особенно ценю добродетель супругов. Жизнь – это сложная дорога, на которой много ухабов, но есть и обходные пути. Возможно в чем-то грешна и я, бросив свою первую любовь по настоянию родителей. Но после многих лет счастливого супружества докладывать любимой жене о своих падениях – это жестоко!» Эти слова Иды Полинин вспомнил лет через 10 в Финляндии, когда Ида с Эриком находились уже в Швеции, спасаясь от верного сатрапа партии и правительства, посредственного дирижера, который выгонял с упоением из своего оркестра всех «подозрительных», с точки зрения их происхождения или национальности, музыкантов. Прибыв в Хельсинки на очередной конгресс, Полинин из своей гостиницы позвонил старым друзьям в Мальмо. Сняла трубку Ида. Услыхав голос Ростислава, она разрыдалась и сказала, что ей очень плохо… Через год Иды не стало… Лишь много лет спустя Полинину удалось возложить цветы на могилу их общей с Инной подруги.

Вообще годы перезрелости Полинина и его друзей совпали с распадом их тбилисско-московской компании, в которой все готовы были прийти в любую минуту на помощь друг другу и искали любого повода, чтобы встретиться, поделиться своими удачами и горестями. Этот распад совпал с очередным исходом россиян. Железный занавес эпохи сталинизма долгое время ограничивал передвижение советских людей, насыщенных мифом о превосходстве брежневского социализма над миром эксплуатации в западных странах. Однако экономические санкции, введенные крупнейшими промышленными державами против Советского Союза, расширили всегда существовавшие щели в железном занавесе, и начался очередной исход XX века из России.

Этот исход коснулся и друзей Полинина. И если раньше Полинин встречал в посольствах СССР, разбросанных по всему миру, только своих бывших студентов и слушателей, то теперь все больше городов на земле готовы были предоставить ему с супругой и стол и дом. Его друзья, а кое- где и родичи постоянно приглашали Ростислава и Инну посетить Вашингтон и Сан-Франциско, Париж и Берлин, Иерусалим и Тель-Авив, Стокгольм и Мальмо, Канберру и Сидней. К этому списку можно было прибавить, увы, и города, где встреча с Полининым была бы не только нежелательной, но и опасной.

Это произошло на одной из улочек Женевы, поднимавшихся в гору от фонтана «Живой воды» в Женевском озере. Полинин находился в одной из многочисленных командировок, связанных с синхронным переводом, и прогуливался в поисках фотографии, где можно было бы проявить только что отснятую фотопленку. Впереди слева мелькнула вывеска «Фотография: моментальные снимки, проявление пленок, отпечатывание карточек». То, что нужно было Ростиславу и тем более не в центре города, где за ту же работу берут дороже. Полинин подошел к фотоателье и попытался открыть дверь. Увы, несмотря на рабочее время, дверь была заперта. Полинин постоял недоуменно, а потом решил, что это к лучшему: зачем тратить швейцарские франки, когда то же самое можно сделать дома за рубли. Только позже Полинин узнал, сколько страху он нагнал на бедного фотографа.

Бывший студент Полинина, красивый, умный, талантливый Анатолий был по окончании института затребован Главным разведывательным управлением и отправлен в Чехословакию, где получил гражданство и соответствующий паспорт. Оттуда он поехал в Париж, где поступил в учебное заведение, порождающее мастеров фотографии. Закончив его, он переехал в Женеву и купил там себе фотоателье. И потянулись у Анатолия мирные дни мирного фотографа, сверхурочно выполнявшего обязанности советского резидента. В один из таких мирных дней он вышел на улицу, чтобы спокойно покурить и продумать очередное задание, полученное из Москвы, когда его постоянная настороженность получила сигнал опасности в виде знакомой походки преподавателя перевода, наводившего на него страх еще пару лет назад. Это был Полинин, да к тому же полковник советской армии, за которым без всякого сомнения ведется здесь в Женеве превентивное наблюдение. Их встреча в фотографии обязательно вызвала бы подозрение и могла провалить миссию Анатолия. В считанные секунды разведчик оказался у себя в фотографии и закрыл на ключ дверь. На этот раз деятельность Анатолия не была скомпрометирована. Эту деятельность пришлось все-таки прекращать после ареста Пеньковского.

Если в 60-е годы нежданные встречи за границей были исключением из правил, то позже в связи с начавшимся исходом россиян они стали случаться чаще. Так, попав в начале 90-х годов в Иерусалим, Полинин сделал попытку ликвидировать в какой-то степени свою религиозную неграмотность и записался в многочасовую экскурсию по святым местам этой цитадели трех мировых религий. Он взбирался на Голгофу к месту казни Иисуса Христа, идя вдоль крестного пути, на остановках которого его приветствовали на русском языке арабы, учившиеся в свое время в Москве, он подходил к Стене плача, где можно в ее расселинах оставить между камнями записку с заветным желанием, он подходил к Гробу Господня, к которому верующие ползли на коленях, он погружался в мрачные звуки Холокоста, отпевающие 6 миллионов Евреев, погибших от рук фашистов. Что касается религиозности Полинина, то здесь он столкнулся с таким количеством противоречий, что они перечеркнули возможность отдать приоритет той или иной религии. Он услышал, что Авраам, от которого произошел еврейский народ, должен был по требованию самого Бога принести в жертву своего сына. Разве такое требование может выдвигать настоящий праведник, сам Бог? Вправе ли кто-нибудь требовать в доказательство своей преданности убить собственное дитя? И ему невольно пришли на ум знаменитые «Письма с земли» – письма Марка Твена, где автор с присущим ему юмором доказывает алогичность и противоречивость библейских сказаний. Он удивляется нелепостям рая, где люди лишены всех радостей, кроме беспрерывного пения и игры на арфах. Он пишет: «Представьте себе этот оглушающий ураган звуков – миллионы и миллионы голосов, вопящих одновременно, и миллионы и миллионы арф, отвечающих им скрежетом зубовным!.. А Бог восседает на Престоле, окруженный двадцатью четырьмя высшими сановниками, а также другими придворными, взирает на бесконечные квадратные мили своих неистовствующих поклонников, и улыбается, и мурлычет, и довольно кивает на север, на восток, на юг… Не трудно догадаться, что изобретатель этого рая не придумал его самостоятельно, а просто взял за образчик придворные церемонии какой-нибудь крохотной монархии, затерявшейся на задворках Востока».[1]

Вопросы, порожденные очередной религией, продолжали громоздиться в воспаленном мозгу Полинина, когда он внезапно увидел среди экскурсантов своего однокашника по Военному институту талантливого филолога Авербуха. Пораженный Ростислав перестал слушать религиозные мифы и анализировать их противоречия, а пошел навстречу своей молодости. В то же мгновение его увидел и Авербух и бросился к своему однокашнику. 40 лет разделяло бывших приятелей, и жили они уже в разных странах: Полинин в России, а Авербух в Германии, куда он переехал, получив от немцев пожизненную пенсию вo искупление военных преступлений гитлеровцев против евреев.

В мире не угасала великая круговерть. Евреи метались между Америкой, Израилем и Германией в поисках безопасной жизни. Музыканты, художники, ученые и новорожденные бизнесмены из России искали контакты и контракты в странах Европы и Америки в поисках зеленых купюр. Вьетнамцы, арабы, турки, китайцы, переполнившие свои страны, наводняли Запад в поисках работы. В России метались переселенцы из Ближнего и Дальнего Зарубежья, пытающегося за их счет восстановить чистоту крови своих редких аборигенов. А Полинин метался в своей Москве между двумя женщинами. Его встречи с Яной приняли регулярный характер. Они встречались обычно в квартирах, которые периодически снимал Ростислав у отправляющихся за рубеж сослуживцев. Отпали осложнения, временами возникающие в их загородных поездках на машине, несколько успокоилась с претензиями на замужество и Яна, особенно в преддверии защиты докторской диссертации Полининым. К тому же и сама Яна поступила в аспирантуру, решив использовать знания своего научного друга. Инна ничем не выдавала своих переживаний вплоть до дня защиты докторской диссертации мужа. Ее чувства прорвались только после защиты, когда они вдвоем возвращались на машине домой. Ростислав впервые после многомесячного напряжения чувствовал себя опустошенным и расслабленным. Внезапно Инна тихо произнесла: «Не знаю, радоваться мне или нет? Уйдешь ли ты от меня, или у нас будет все по-прежнему?» Полинин, который был давно покорен поведением жены, обнял ее свободной рукой и молвил с виноватой улыбкой: «Куда я могу уйти от тебя? Извини грешного, моя самая лучшая девочка!»

Но любовные приключения Ростислава волновали не только его супругу. Нежданно, негаданно они вызвали стойкий интерес у одной из преподавательниц его кафедры. Речь шла о старой знакомой Полинина со времен французского драмкружка Алис Оран. Она была лет на 10 моложе нашего героя и представилась как жена бывшего его студента, на редкость малокультурного и туповатого. В то время этот брак вызывал удивление, поскольку далеко не рафинированный и косноязычный выпускник элитного института никак не гармонировал с весьма хорошенькой и кокетливой болтушкой, отличаю владевшей французским языком и проявлявшей незаурядные способности в двух сферах: научной и сексуальной. Позже Полинин, учитывая ее хороший французский язык, взял эту кокетку к себе на кафедру и добился присуждения ей очередного звания.

Все это совпало с тем периодом, когда Полинин был сильно увлечен Яной, что не могли не заметить некоторые из их коллег. Это стало особенно зримо, после того как молодая подруга Ростислава предъявила ему письмо, адресованное ее мужу, но попавшее в ее руки. В письме доброжелатель сообщал адресату, что его жена находится в любовной связи с одним из старших офицеров Военного института, который регулярно подвозит ее домой на своей «Волге» белой масти. В письме был указан номерной знак машины. Дальнейшее развитие событий показало, что автором письма была блондинка из окружения Алис Оран, не сумевшая простить своему начальнику пренебрежение к ее прелестям. К счастью, ей пришлось вскоре покинуть кафедру и Москву вслед за своим четвертым мужем.

В это же время обрел вторую молодость и сам Полинин. Ему, доктору наук, пришлось снова окунуться в аспирантуру. Аспиранткой стала Яна, но она тут же объявила своему ученому другу, что рассчитывает на него, так как поступила в аспирантуру, чтобы иметь больше времени для встреч с любимым. Помощь Яне не представляла большого труда для доктора наук, однако большие трудности создавала научный руководитель Яны, очень слабо разбирающаяся в лингвистике, запуганная и не уверенная в своей компетенции женщина. Все новые и интересные идеи, которые предлагал Ростислав, она встречала в штыки и требовала убрать их из диссертации. Яна естественно не смела перечить официальному руководителю, но с удовольствием упрекала неофициального за якобы допущенные им ошибки. Так, под покровом скрытой борьбы двух руководителей, Яна представила диссертацию на защиту. Справедливости ради следует признать, что на защите она выглядела уверенно.

Все эти капризы более или менее покорно сносил Полинин. Ему уже исполнилось 50 лет, и он наивно полагал, что его возлюбленная приносит в жертву свои молодые годы и что ей скорее нужен такой же молодой мужчина. Только значительно позже он убедился, что женщины достаточно ценят потенциал зрелых мужчин, освоивших в деталях науку любви в отличие от юнцов, торопящихся удовлетворить свою страсть и не думающих о потребностях подруги.

Вообще возраст – это относительное понятие. В свои 50 лет Полинин не чувствовал себя стариком. Он неоднократно вспоминал свое знакомство с одним из братьев Тур, известным и популярным советским драматургом в 40-е–50-е годы. Познакомились они в одном необычном путешествии, которое можно было назвать попыткой раздвинуть железный занавес, опущенный злым гением Сталина на границах СССР.

В 1962 году впервые за многие годы между народный отдел ЦК КПСС организовал автомобильный пробег по странам Европы «простых людей, требующих мира во всем мире». Было решено допустить 10 машин с их владельцами за пределы социалистического лагеря. Во главе пробега важно шествовала неуклюжая «Чайка», в которой восседали в качестве руководителя известный журналист и редактор журнала «Техника молодежи» Василий Захарченко, его помощник по административной линии и, как вы наверное догадались, представитель госбезопасности. В пробеге по странам Европы требовались и люди, знающие языки. По-видимому это был основной козырь для включения Ростислава с женой в необычное для того времени путешествие. Антикозырем было наличие у этой пары скромной машины «Москвич». Для демонстрации благосостояния россиян было решено посадить всех на «Волги». Иномарок в то время в СССР не существовало, если не считать машин некоторых посольств и иностранных миссий. Для пущей важности во главе пробега поставили громоздкую «Чайку», вожделение высших чиновников. Итак, 11 мощных машин были призваны демонстрировать несокрушимую силу Советского Союза. Остроумные французы не преминули обратить внимание на въезд во Францию колонны русских машин. Парижские газеты вышли с заголовками «Вторжение «простых» русских в Гренобль на «Волгах» с бульдозером во главе». Гренобль был первым французским городом, куда попали советские машины после пересечения Швейцарии.

Отсутствие личной «Волги» в семействе Полининых не сорвало их участия в борьбе за мир. Их посадили в машину уже упомянутого драматурга П.Л. Тура. Только тогда Ростислав узнал, что братья Тур – это коллективный псевдоним Леонида Тубельского и Петра Рыжей. Ко времени пробега жив был только Петр Львович Рыжей, ему было 54 года, и он оставлял впечатление необычайно мягкого и интеллигентного человека. Заправляла всем в «экипаже» жена Петра Львовича, энергичная и гостеприимная Ариадна. Ей как шоферу нужен был дублер, роль которого и исполнял Ростислав. Ариадна, проверив в самом начале пути шоферские навыки дублера, с удовольствием доверяла ему руль «Волги», а на подступах к Парижу, возле знаменитой летней резиденции французских королей Фонтенбло, и вообще отказалась от вождения машины. Это произошло после того, как она, сидя за рулем на весьма загруженной магистрали, по которой медленно друг за другом шествовали машины, вдруг вскричала: «Смотрите, Захарченко!» (руководитель пробега) и радостно повернулась в тот момент, когда впереди идущая машина затормозила. Последовал удар, который, если не считать помятого радиатора, выдержала советская машина и очень плохо на него отреагировала французская. Это небольшое происшествие, довольно характерное для водителей женского пола, совсем расстроило Ариадну, и в Париже она больше не садилась за руль. Что касается самого драматурга, то он был далек от повседневных жизненных проблем, зато собеседником он был непревзойденным и с удовольствием рассказывал, как они со вторым Туром писали свои пьесы. По его словам, основные идеи, развертывание сюжета, очередные ходы в пьесе, – все это было возложено на него, его же соавтор был мастером диалога и прекрасным стилистом, но теперь… И тут он добавил: «Впрочем, когда перечитываешь написанное ранее, то нередко натыкаешься на ляпсусы. Вот, например, в пьесе «Чрезвычайный закон» среди действующих лиц значился «старик 50 лет». Перечитывая недавно пьесу, я возмутился: как мужчину 50 лег можно называть стариком, и при переиздании решительно исправил возраст этого действующего лица. Теперь там написано: «старик 70 лет». Полинину который в этой поездке отметил свое сорокалетие в австрийском городе Зальцбурге, эта поправка очень понравилась…Фонтенбло, возле которого Ариадна сдала полномочия водителя номер один, уже второй раз вмешивался в планы Ростислава. Года два тому назад, когда после почти трехмесячной научной командировки он наконец буквально на крыльях летел к Инне, самолет компании Эр-Франс, подлетая к Варшаве, круто изменил курс и стал возвращаться в Париж. Как оказалось, командир экипажа получил радиограмму, что среди пассажиров находится опасный преступник, который сумел пройти французский паспортный контроль и теперь хочет скрыться в странах социалистического лагеря. Впрочем, об опасном преступнике пассажиры узнали только после посадки, когда в самолет вошли работники службы безопасности и прервали путешествие довольно мирного на первый взгляд немолодого мужчины. Остальные пассажиры были вынуждены также оставить воздушное судно, сесть в автобус и переселиться в шикарный отель, расположенный в Фонтенбло. Сосед Ростислава в самолете подсказал, что после прибытия в Фонтенбло вместо Москвы можно во всю эксплуатировать компанию Эр-Франс. Эксплуатацию Эр-Франс пассажиры продемонстрировали воистину научным исследованием меню, которое им предложили в ресторане. Были заказаны самые знаменитые вина и коньяки, выбраны самые дорогие блюда, начиная от лангустов и до мало привлекательных креветок и невероятно вкусных рябчиков, начиненных ананасом. Утром они еще успели пробежаться по анфиладам дворца и покинуть, наконец, гостеприимный Фонтенбло, где в апреле 1814 года Наполеон подписал отречение от престола.

Между тем пробег по Европе оказался действительно интересным а главное, Ростиславу удалось открыть двери на Запад Инне, которая впервые увидела такое количество стран Европы: Венгрию, Австрию Швейцарию, Францию… Далее предполагалось пересечь Германию и Польшу чтобы вернуться домой, но немцы не захотели дать транзитные визы и советским «борцам за мир» пришлось погрузить в Гавре свои машины на пароход и посетить еще Лондон, Копенгаген, Стокгольм, Хельсинки.

Пребывание за границей, не оставляя жен в качестве заложниц дома явилось очередным подарком хрущевской оттепели. Как легко было путешествовать рядом со своими спутницами, не считая каждый шиллинг, франк или марку, которые обычно советские туристы берегли как зеницу ока для покупки тех или иных предметов ширпотреба своим близким. Сколько знакомых и друзей завидовали Полининым за возможность одеваться Инне во все модное. Теперь Инна сама решала, что и на что следует тратить. А Инне прежде всего хотелось побывать не только в Венской опере, в Парижском Лувре или на Монмартре, но и в Фолибержер, Мулен Руж и даже на стриптизе. Билеты в запрещенный для советских людей Фолибержер стоили 5–6 долларов, что не мог в своих командировках позволить себе Ростислав, но что с легкостью необыкновенной позволила себе сделать Инна. И вот они сидят в ложе бельэтажа уютного зала «Пастушьих безумств» (так переводится с французского «Фолибержер») и с комплексом неполноценности напряженно следят за буйными танцами с обязательным канканом полураздетых, а потом и раздетых девиц, количество которых постепенно увеличивается и завершается гирляндами намазанных красавиц, которые спускаются прямо на зрителей. И если первые обнаженные представительницы прекрасного пола порождали известные чувства даже у самых скромных мужчин, то нарастающий поток голых тел довольно быстро нейтрализует сексуальное влечение. Голые женщины становятся объектом элементарного анализа зрителей с точки зрения достоинств и недостатков их тела, а все нарастающая близость с ними начинает раздражать запахом удушливого пота, который не способны уничтожить даже парижские дезодоранты.

Но в Париже есть не только Фолибержер, но и просто стриптизы, где за достаточно солидную цену можно увидеть изящный танец женщины, постепенно освобождающейся от всех предметов собственной одежды. И Инна затаскивает своего супруга еще и на это зрелище, не взирая на их скромный бюджет. Самым дорогим «удовольствием» в то время была демонстрация полномасштабных сексуальных игр, происходивших за прозрачной сеткой в непосредственной близости от зрителей. От этой эротической сцены Полинин, к счастью, был избавлен. Думал ли он, что наступит время, когда примерно те же сцены будут демонстрироваться по отечественному телевидению?

Парижские развлечения довольно быстро сказались на настроении супругов, и их «французские ночи» напоминали дни молодости, помноженные на сексуальную раскованность всегда сдержанной Инны.

Что касается отношений Полинина с Яной, то их регулярно-застойный характер продолжался, прерываемый периодическими взрывами с женской стороны, которой очень хотелось утвердить свое ведущее положение в жизни Полинина. Они проявлялись в самой неожиданной форме. То Яна отправляется в Дом отдыха киношников и подробно рассказывает Ростиславу, как она изменила ему с известным кинорежиссером. Ростислав резко обрывает с ней отношения, но через две недели следует звонок по телефону и обманутому любовнику сообщают, что он может получить «до востребования» письмо на почте, находящейся на Ленинском проспекте. В письме на 14 страницах рассказывается о муках любви его автора и отрицается всякая связь с кинорежиссером. То она вопиет о своих чувствах к пианисту с фамилией, распространенной среди художников и кинорежиссеров, который пригласил ее на свой концерт и вообще уделяет ей много внимания. Ростислав прекращает с ней встречи, но она находит его по телефону и в двухчасовом разговоре объясняет, почему не может изменить Полинину. Наконец, одно из последних завихрений происходит с Яной в туристической поездке. Она находит очередную жертву и заявляет Ростиславу о решении уйти от мужа к новому поклоннику. Через месяц вечно ищущая Яна требует у Ростислава встречи и полная возмущения рассказывает, что это ничтожество (ее новый поклонник) осмелился уведомить ее мужа об ее уходе из семьи.

К этому времени Ростислав перестал реагировать на выходки мечущейся женщины и искал возможность прекратить эту связь и завершить тем самым свое падение, которое продолжалось 18 лет. Это решение совпало с завершением карьеры синхронного переводчика, которой он отдал свыше 30 лет. Летчик-штурмовик, номенклатурный переводчик завершал активную жизнь с ее «боевыми разворотами», «пикированием», «мертвыми петлями» и постоянным поиском смысла жизни. Приходилось прощаться с его любимым гимном, который веселил и объединял слушателей в годы их учебы в Военном институте иностранных языков.