Война и мир в его жизни

ГЛАВА VIII. Кода жизни

Кода – так называют довольно часто заключительную часть музыкального произведения, так мы назвали последние строки о жизни летчика, синхронного переводчика, молодого и совсем не молодого Ростислава Полинина. В эти свои последние годы он с изумлением открыл, что распятая во времени жизнь ведет человека от знания, ясного и самодовольного понимания окружающего мира ко все большей запутанности, а то и просто к мировоззренческому тупику. Он стал приходить к выводу, что в этом мире нет ни бесспорных истин, ни безусловных решений. Казалось бы ласкающий слух лозунг французской революции 1789 года «свобода, равенство и братство» на самом деле был абсурдом. Свобода слова, печати, телевидения и прочих средств массовой информации – это не только возможность разоблачать и свергать жуликов и самозванцев, но и распространять клевету на честных людей, развращать эротическими фильмами молодежь, подогревать инстинкты, сеять мракобесие.

Сам человек чаще всего бежит от этой свободы. Человеку в первую очередь нужна работа, семья, дом, т. е. все то, что отрицает какую-либо свободу. На работе необходимо следовать установленному распорядку дня, а на военной службе выполнять порой лишенные смысла приказы слабо соображающих начальников, дома нужно отказываться от свободы в пользу супруги или супруга, в пользу детей, а то и тещи, которая все ваши лучшие годы спит с вами в ряде случаев в одной комнате и комментирует ваши вздохи и выдохи. Абсолютной свободы нет и не будет никогда, свобода достигается, как правило, за счет попрания свободы других. Что касается прав человека, о попрании которых больше всего кричат в так называемых демократических странах, то рядовой, серый человек гораздо больше ценит право на работу, бесплатное здравоохранение, бесплатное обучение и другие бесплатные блага, чем право голоса или выезда за рубеж. И так думал не «молодой повеса, летя в пыли на почтовых…», а уже умудренный опытом, проживший сложную жизнь Полинин.

В лозунгах французской революции еще красовались «равенство» и «братство». Само понятие «равенство» звучит издевательски для генерала и его солдата, для Элизабет Тейлор и ее ровесницы, доживающей свой век на грошовой пенсии, для Андрея Дмитриевича Сахарова в годы создания водородной бомбы в засекреченном конструкторском бюро и его сверхактивной супруги, превратившей блестящего ученого в Иисуса Навина [2]. Равенство всегда останавливало прогресс, поскольку гасило и гасит мотивацию талантливых и работящих людей, отказывавшихся брать на содержание лентяев и пьяниц. Умение избежать уравниловки приносило успех во всех отраслях жизни и деятельности человека и во все времена. Братство же отрицалось самими революциями, которые заглатывали тех, кто их породил, в пользу пришлых авантюристов. Вспомните Робеспьера и Наполеона, Ленина, Троцкого и Сталина…

На склоне лет Полинин не мог найти однозначный ответ на многие, толпящиеся в его мозгу истины, дать оценку своим собственным поступкам, достоинствам и недостаткам. Он храбро дрался на фронтах Отечественной войны, был ранен, его сбивали, он вновь рвался в бой, но вот он женился и его лихие штурмовки стати обретать разум и осмотрительность, он с удовольствием принял предложение отправиться на Высшие офицерские курсы для переподготовки… Он стремился всегда говорить правду, но не писал в анкетах о своем дворянском происхождении, об аресте сводной сестры как жены председателя госбанка СССР. Он даже выложил правду о первой своей измене любимой супруге и убедился, что такая правда ей была не нужна. И он скрыл от нее правду о поразившей ее накануне золотой свадьбы болезни.

Лозунги и идеи, которые так охотно воспринимались в молодые годы, несли горе и несчастье миллионам людей. Молодой Ленин воспринял учение Маркса как святую истину и стал воплощать ее на Руси, шагая по жертвам гражданской войны, сквозь расстрелы священнослужителей, изгоняя на чужбину лучшие умы российской интеллигенции, которая эти шаги же выпестовала в борьбе против самодержавия. И это была не первая религия, которая как будто сеяла доброту, любовь к ближнему, заботу о страждущих. Но доброта оборачивалась кострами инквизиции, лагерями Гулага, любовь к ближнему – доносами на «неверных», забота о страждущих – мошенничеством и обманом. А светлое будущее продолжало соблазнять, и новые одержимые вступали на тот же тернистый путь беспощадной борьбы и лишений, втягивая в вихрь революций несчастные народы.

И что самое удивительное, именно эти одержимые, искалечившие жизнь своих и чужих народов, находят поддержку и незаслуженную славу дома и за рубежом. А в жизни людей ничего не меняется: как были обездоленные и богатые, так и остаются, как были разные идеи и религии, так и продолжают они появляться и мучить простых людей. А если что и изменяет жизнь, так это только научные и технические достижения и последовательное сбрасывание долговременных религий от язычества до марксизма.

Но если в политике борьба за власть носит мифологический характер, поскольку в ней одна бездарность противостоит другой, то такая же борьба, только менее болезненная для народов, происходит и в искусстве, и в литературе, и в науке. Сколько времени превозносилась в театре школа Станиславского, сколько подлинных шедевров было создано артистами МХАТа: Качаловым, Москвиным, Андровской, Степановой, Смоктуновским и др. Но это была только одна правда, и эту правду почему-то поддерживал Сталин. В то же время была другая правда – театр Мейерхольда, в которой актерская техника противостояла перевоплощению, и здесь была своя правда, которую демонстрировали Михаил Чехов, Евгений Лебедев, Андрей Миронов и другие замечательные артисты. В этом случае соперничество двух решил тиран. И это всегда опасно.

Диктат в искусстве порождает не только застой, но и всепроникающий обман. Художник изображает обычный черный квадрат, который под силу любому оформителю, или летающих над городом человечков. И очередной искусствовед начинает кричать: «Это гениально!». Сказать, что это нарисовать способен и ребенок, никто не осмеливается. И это происходит не только в живописи.

Где-то в шестидесятые годы вышел на экран фильм о детстве Ивана. У режиссера появились поклонники, которые вскоре были разочарованы нудным и малопонятным фильмом «Зеркало». Но отторгать его было трудно, режиссера продолжали превозносить. И если еще и последующие картины продолжали давить на зрителя своей тягучестью и потусторонностью, то все равно им следовало восторгаться или попасть в число ограниченных недоброжелателей.

То же самое творится и в литературе. Потустороннее произведение Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», которое он писал 12 лет и которым так и не был удовлетворен, превозносится хором литературоведов от журналистики, оставляя в тени такие действительно талантливые произведения, как «Белая гвардия», «Собачье сердце», «Театральный роман» и некоторые другие. В скучных и эмоционально бедных стихах Иосифа Бродского ищут печать гениальности и восхваляют во всех средствах массовой информации опять-таки толпы журналистов. В то же время не специализированный читатель воспринимает «речитатив» поэта весьма отрешенно и спокойно откладывает в сторону. В чем же дело? Неужели всегда правы литературоведы, искусствоведы и прочие «веды», нашедшие свою нишу в средствах массовой информации? А может быть им дороже всего взлелеянная ими «сенсация»? Недаром это слово повторяется чаще всего у телевизионных дикторов, называющих себя комментаторами, или даже «академиками». Поэт Иосиф Бродский, гонимый властями, был скромным диссидентом. Журналисты не особенно его жаловали во времена «застоя». Но началась перестройка. Политически затравленные личности всегда становятся популярны, и тем более если они удостоены

Нобелевской премии с политической окраской. Такую же премию в свое время получил Борис Пастернак за роман «Доктор Живаго», весьма посредственное произведение великого поэта, стихи которого так и не были замечены в Швеции.

Что касается профессионалов, то они, как в науке, так и в творчестве художников, кинорежиссеров, пытаются обнаружить новизну. Эту новизну ищут и писатели, и иногда она действительно прорывается, как это случилось с гениальным Андреем Платоновым, а чаще остаются нудными «Усыпальницами без праха» или «Попыткой дискурса» (см. Новый мир» за 1992 год).

Итак, религия и политика, новизна и сенсация тесно переплетены друг с другом и выступают как силы, определяющие прогресс и регресс, его достижения и падения. Отсюда так много несправедливости и наносного в жизни. Полинин до сих пор помнил стенгазету на стенах Тбилисской консерватории начала 30-х годов, в которую была вклеена карточка великого Рахманинова, перечеркнутая крест-накрест со словами: «Нам не нужна жалкая музыка изменников Родины». Позже, уже в 50‑е годы, среди интеллигенции шел ожесточенный спор о поставленном в Большом театре балете Прокофьева «Золушка». И большинство меломанов утверждало, что такая «какофония» вместо музыки никому не нужна. Сейчас вряд ли найдется меломан, который посмеет упрекнуть в какофонии гениального композитора XX века, посмевшего покинуть этот мир в один день с Иосифом Сталиным. И если смерть тирана оплакивалась миллионами его подданных, заполнивших центр Москвы, то гроб с телом великого музыканта пришлось передавать через ограды соседних домов, чтобы доставить к месту панихиды.

А если обратиться к науке, к той форме мыслительной деятельности человека, которая наперекор всем идеологиям и религиям пытается экспериментально и на практике доказывать свои идеи, то окажется, что наиболее сложно обрести поддержу и признание именно талантливым исследователям: их забивают черными шарами при присуждении ученых степеней, им отказывают создать элементарные условия проведения судьбоносных исследований.

Но нередко и самые гениальные открытия несут угрозу полного исчезновения жизни на земле. Недаром целый ряд крупнейших ученых после второй мировой войны ушли от работы над совершенствованием атомного оружия после диких последствий бомбардировок Хиросимы и Нагасаки.

Где же та крупица истины, которая может отделить зерна от плевел и инвентаризировать подлинные ценности и шедевры на земле?

Эта крупица истины чрезвычайно хрупка и изменчива, она во многом создается так же, как и «общественное мнение», средствами массовой информации. Власть газет, радио, телевидения давно перешагнула рамки разумного, именно она внушает всем нам заказные истины и создает «имидж» того или иного человека, того или иного события. А это значит, что никогда не следует делать окончательный вывод из газетных статей, выступлений политических обозревателей по радио, комментария телевизионных ведущих, самовлюбленно вещающих о своих собственных или заказных «крупицах истины». Именно крупицах, потому что абсолютных истин не бывает, все они либо политизированы, либо додуманы, либо не профессиональны. Сталину нужен был Маяковский 20‑х годов, Маяковский, издевающийся над Ахматовой, Брюсовым и другими души человеческой поэтами, и Маяковский громогласно заявлял:

Но тому же Сталину не нужны были ни Есенин, ни Мандельштам, ни Цветаева.

А что нужно народу, той огромной массе людей, которую по преданиям Библии создал Бог по образу и подобию своему? Народу нужен свет в конце тоннеля, проблеск счастья, ради чего есть смысл что-то творить, от чего-то воздерживаться. И поэтому с легкостью необыкновенной впиваются в народные массы самые бредовые идеи, с таким энтузиазмом веруют в Иегову, Будду, Гитлера, несмотря на все их злодеяния и бесчинства, прописанные в шариате или в «Майн Кампф».

Несчастный народ, мечущийся между демонстрациями на Красной площади и театральными представлениями в Елоховском соборе, не способен спокойно жить без пастыря. И конечно, надо отдать должное многим религиям, которые призывают правоверных не убивать, не обижать, не воровать, не обманывать и много еще «не», исчезающие как только появляются «неверные».

Погруженный в круговорот размышлений, Полинин поймал себя на мысли, что большая часть его брюзжания продиктована возрастом. Это давно отмечали умные люди. Так, в одном из своих писем Антон Чехов писал: «Толстой был у меня в клинике и говорил, что повесть свою «Воскресение» он забросил, так как она ему не нравится… Мысль у него не новая; ее на разные лады повторяли все умные старики во все века. Всегда старики склонны видеть конец мира и говорили, что нравственность пала до пес plus ultra, что искусство измельчало, износилось, что люди ослабели и проч. и проч. Лев Николаевич в своей книжке хочет убедить, что в настоящее время искусство вступило в свой окончательный фазис, в тупой переулок, из которого ему нет выхода.» (Из письма А. Эртелю)

И то же самое неприятие нового в искусстве. Полинин нашел выступление члена Академии изящных искусств Франции Жерома по поводу первой выставки картин Ренуара, Писсаро, Сислея, Дега. Мане, Сезанна. Моне. Жером восклицал: «Как только государство отважилось допустить в музей подобную коллекцию бредовых картин? Люксембургский музей – это школа. Какой же урок отныне будут извлекать из знакомства с ним молодые художники? Да они все скоро начнут стряпать импрессионизм. Ах, ах, эти люди воображают, будто они живописуют Природу, прекрасную Природу во всех ее проявлениях. Какая наглость!… А виноваты во всем преступные писаки, у которых хватает дерзости защищать подобную живопись».

Полинин вспомнил свои ворчливые слова по поводу «Черного квадрата» или летающих мужичков над домами… Но он и понял, что культура и вожди, хоть и взаимосвязаны, но не идентичны. Был умный, образованный и жестокий царь Петр I. Он пробивал дорогу цивилизации своего века беспощадным трудом подданных, усыпая телами крестьян болота Невской губы. Он был жесток, но он и воплощал прогресс культуры России. Он был далек от тупого национализма и с удовольствием привечал замечательных деятелей искусства западных стран. Имена Бартоломео и Варфоломея Растрелли, Августа Монферрана, Этьена Фальконе, Карла Росси и их соотечественников, воплотивших себя в памятниках Петербурга, стали именами и русской культуры.

Был хитрый, с неоконченным средним образованием, беспощадно жестокий властелин Иосиф Джугашвили. Он пробивал дорогу учению Маркса-Энгельса-Ленина в Советской стране, усыпая телами наиболее работоспособных и талантливых людей великие просторы России, Украины, Казахстана и других республик Союза. Он был невероятно жесток и подозрителен, но он сумел на костях советских людей построить заводы и фабрики, гидроэлектростанции и каналы, лучшее в мире московское метро. В недрах его бесчинств жили, страдали, но и творили такие гиганты российской культуры, как Константин Станиславский, Михаил Булгаков, Осип Мандельштам, Дмитрий Шостакович…

Был глупый, малообразованный и добрый правитель Леонид Ильич Брежнев. Он был начальником политотдела армии в годы Великой Отечественной войны, первым секретарем ЦК КП Молдавии, Казахстана и, наконец, Советского Союза. Он коллекционировал военные, партийные и государственные звания и должности, ордена, автомашины различных марок и имел надежного консультанта по вопросам застоя в лице серого кардинала Михаила Суслова. Он сумел 18 лет развращать народ тунеядством, бесплатно заработанной водкой, опираясь на нефтяные запасы Тюмени. Его царствование пополнило культуру России такими именами, как Василь Быков и Виктор Астафьев, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий и Иннокентий Смоктуновский.

Из сказанного явствует только одно. Культуру народа может уничтожить только уничтожение самого народа. В других случаях она будет жить и развиваться постоянно. При умных правителях – благодаря им, при глупых – вопреки им, становясь тем респиратором, который сохраняет народы.

Итак, культура бессмертна. Иначе не может и быть. Она создается через постижение смысла жизни. Она определяет жизнь каждого этноса. Она стоит у истоков жизни, и она делает человека человеком. Иногда диким, если он пожирает себе подобных или насилует, следуя заветам той или иной религии, той или иной идеологии. Иногда прекрасным, если его вдохновляет прекрасное, если его вдохновляет красота. А красоту нам несут природа, поэзия, музыка, живопись и их творения, лучшим из которых является женщина…

Если сомневаетесь, то прочтите.

Когда-то Ф. Достоевский сказал: «Красота спасет мир». И если под «миром» подразумевать «культуру», поскольку она есть действительно творение человека, то тогда самостийный философ абсолютно прав…