Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест

Глава 16 Огонь и дождь

Над Флоридой сильная облачность и дождь. Мы запускаем двигатели системы орбитального маневрирования, установленные в хвосте «Индевора». Они уменьшают скорость всего на примерно 500 футов в секунду из 25 400, необходимых для пребывания на орбите. Гравитация Земли теперь превышает наш центростремительный момент, и мы буквально падаем с неба, пролетая полмира до базы ВВС США «Эдвардс» в Калифорнии.

Сначала мы были невесомы как пылинки, но потом очень медленно начали ощущать воздействие гравитации на свой организм и замечаем ее присутствие в кабине вокруг. Вскоре мы меняем большую часть нашей кинетической энергии на тепло, проходя сквозь сгущающуюся атмосферу и образуя огненный шар из перегретых газов вокруг корабля, создавая пульсирующее оранжевое световое шоу для счастливых парней на летной палубе. Я слышу, как они охают и ахают из-за потрясающих видов, и завидую им с тренерского места на средней палубе.

Мы глотаем водно-солевые таблетки, чтобы сохранить жидкость в тканях тела в преддверии очередной проблемы – перехода от невесомости к земной силе тяжести в 1g и кратковременной перегрузки около 1.6g на самом сложном участке схода с орбиты. Кровь приливает к пальцам ног, и мы впервые за почти 12 дней чувствуем вес наших тел и тяжесть 70-фунтовых (32 килограмма) скафандров. По-моему, так каждый день чувствует себя столетний старик, сгорбившийся под тяжестью лет. На пару щелчков поворачиваю циферблат своего противоперегрузочного костюма, и встроенная пневмосистема сильно сжимает ноги и живот, помогая сердцу гнать кровь к мозгу, где она нужнее всего.

После аэродинамического торможения от сверхзвука до дозвуковой скорости полета органы чувств работают на всю катушку. Корабль грохочет, как поезд на полном ходу, собирающийся сойти с рельсов, и я надеюсь, что все сработает как надо. После нескольких секунд адской пляски вибрации ослабевают, и Роммель плавно берет управление массивным планером на себя, используя точную навигационную информацию, которую отображает индикатор на лобовом стекле. Это позволяет лететь с заданной глиссадой по заранее намеченной наземной трассе, чтобы мы приземлились с необходимой скоростью примерно в 195 узлов (350 километров в час), что намного больше, чем у любого коммерческого или даже военного самолета, совершающего посадку. Несмотря на треволнения последних дней и проблему, связанную с появлением веса тела, в Центр управления уходит спокойное сообщение: «Хьюстон, остановка колес».

Теперь наша семья состоит из 4 человек: между двумя последними полетами STS-95 и STS-100 к нам присоединилась красавица-дочка по имени Дженна. Люк, которому сейчас 2,5 года, очень волнуется перед встречей со своей светловолосой голубоглазой сестрой, этим сгустком энергии (я не уверен, в кого это она?). Я тоже влюбляюсь в нее с первого взгляда. Как и Люк, малышка Дженна появляется на свет с помощью кесарева сечения, но она здорова с самого начала. За первый год она нормально проходит все необходимые стадии развития младенца, довольно рано начинает учиться ходить и говорить. Пока я смотрю, как она играет и ориентируется в окружающем пространстве, она кажется мне способным ребенком: ее движения очень четкие, она исключительно сфокусирована и внимательна к мелочам.

По отношению к ней я полон астрономически огромных надежд и начинаю представлять ее как блестящую сверхуспешную суперзвезду. Для моей дочери не будет стеклянных потолков, в которые со временем упираются многие люди.

Но к году и трем месяцам кривая развития Дженни с подъема переходит на спуск. Мы замечаем, что девочка легко возбудима и невероятно чувствительна к шуму, склонна к интенсивным, безутешным истерикам. Она не любит, чтобы ее баюкали или даже прикасались к ней. К двум годам, после моего возвращения из STS-100, Дженна отстает в усвоении устной речи, кажется, не очень интересуется другими людьми (включая нас), и почти постоянно живет в чрезмерном волнении. Она плачет так сильно, что становится мокрой от пота. Ясно, что ее страдания далеко выходят за рамки обычных паттернов настроения и поведения ребенка. Мы не можем выйти с ней из дому, не спровоцировав еще большего беспокойства. Поскольку нам приходится ходить на работу, мы нанимаем для нее няню: круглые сутки, день и ночь Дженна нуждается в постоянной и неослабной заботе.

Сначала мы приписываем ее состояние множественным ушным инфекциям и коликам, надеясь, что они пройдут с возрастом. Отбрасывая в сторону слова благонамеренного друга семьи («Я думаю, что здесь может быть что-то не так»), не в силах понять, что это правда, мы предпринимаем всесторонней обследование ушей Дженны, полагая, что причиной могут быть боли и воспаления от рецидивирующих ушных инфекций. Возможно, антибиотики, какие-то стероиды или даже хирургическая операция решат проблему и вернут мир в нашу семью? Когда мы ищем ответы, напряжение возрастает. Что-то здесь не так. В возрасте чуть более двух лет у нашей дочери диагностируют расстройство аутистического спектра[228]. Я лишь читал об этом таинственном расстройстве развития в медицинской литературе, но никогда не встречался с ним в клинической практике.

Большинство моих знаний об аутизме взято из фильма «Человек дождя»[229], просмотренного 10-ю годами ранее. Изучаю все научные и псевдонаучные статьи, какие только нахожу в Интернете, сосредоточив внимание тех из них, что дают хоть какую-то надежду. Некоторые эксперты предлагают экстремальные меры, такие как хелатотерапия (удаление ионов тяжелых металлов из кровотока), инъекции иммуноглобулина и гормона секретина, и даже инфузию стволовых клеток, которая – предположительно – приводит к полному излечению. Другие предлагают различные нетрадиционные методы лечения, взимая с отчаявшихся родителей огромные деньги за непроверенные пищевые добавки, краниосакральный массаж[230] и интегральную аудиотерапию с использованием специально отфильтрованной музыки, которая якобы помогает справиться со сверхчувствительным слухом.

Единственное, о чем наука говорит ясно, так о том, что чрезвычайно эффективным может быть раннее вмешательство с помощью так называемого «Прикладного анализа поведения» ABA (Applied behavior analysis) – системного подхода, нацеленного на желаемое поведение. Техасская детская больница в Хьюстоне, где работает Гейл, только начинает интенсивную программу ABA под названием «Мосты». Нам повезло зачислить Дженну в самый первый класс и мы надеемся, что при раннем вмешательстве у нее сохранится лишь незначительная задержка развития.

Но процесс очень медленный. Я напуган и не знаю, как правильно взаимодействовать с дочкой. Может, попытаться вразумить и перенаправить ее действия, дисциплинировать ее или же просто позволять ей выходить из себя? Способ, каким я мог утешить Люка, когда он был в более раннем возрасте, с треском провалился. Впервые в жизни у меня нет четкого представления о том, что делать или как будет выглядеть конечный результат. Я не могу продолжать подготовку, тренировки или даже просто отстраниться от этого. Для этого конкретного случая у меня нет ни одного способа, чтобы хотя быприблизительно представить, что будет после. Это вне сферы моей компетенции, но, к счастью, терапевты в программе «Мосты» и другие врачи потом, такие как доктор Джеральд Харрис и его команда, терпеливо и неустанно наставляют Дженну и ее родителей на долгом пути вперед.

Я жажду понять, как она воспринимает мир вокруг, и как я могу лучше всего взаимодействовать с ней, чтобы помочь ей начать ориентироваться в том, что пугает или доводит ее до белого каления. Я очень благодарен сотрудникам программы, которые принимают большое участие в судьбе Дженны – можно сказать, что они ее очень любят: они видят, что состояние постоянной тревоги – это пытка для Дженны, и, тем не менее, остаются профессионалами, верными своему долгу, сохраняя решимость и готовность содействовать ей адаптироваться, взаимодействовать с миром и обучаться.

Дженна обожает Люка, стараясь в деталях подражать ему и его друзьям. Ей нравится быть рядом с ними – особенно плавать и играть в бассейне. В воде она чувствует себя как рыба, но когда из-за бурной сцены приходится вытаскивать ее из бассейна, пальцы рук и ног девочки полностью сводит судорогой.

Дома Дженна играет с десятками крошечных куколок, бесконечно расставляя и переставляя их в длинные очереди. Таким же образом она собирает лего и фигурки персонажей «Звездных войн», принадлежащих Люку, и выстраивает их на своем комоде. Если что-то нарушает этот порядок, возникает беспорядочная вспышка гнева. Мы изо всех сил стараемся соблюдать ее ритуалы, чтобы удерживать дочь в равновесии и избегать срывов, и в то же время изо всех сил стараемся сохранять видимость семейной рутины.

Когда мы с Гейл понимаем, что путь развития Дженны не будет коротким, мы решаемся переехать из Клир-Лейк в Хьюстон. Нам нужно быть ближе к программам, способным помочь дочери в долгосрочной перспективе. Гейл иногда работает в ночную смену, чтобы присутствовать при назначениях Дженны, и необычно упорна в поиске вариантов лечения. Но диагноз Дженны и продолжающаяся борьба тяжким грузом ложатся на нашу пару.

Однажды утром я толкаюсь с Дженной в «Костко»[232], где она прижимается к корзине и обнимает розового плюшевого бегемота, которого схватила, пока я ждал освободившуюся тележку для покупок. Рядом оказывается очень милая семья из трех человек китайского происхождения. С идеально американским акцентом и интонацией Дженна говорит им: «Ни хао!» («Здравствуйте!») Семья, кажется, воспринимает ее проблемы в области развития и отвечает с любовью. Наблюдая, как Ник-младший говорит «Ни хао!», а Кай-лань учит Дженну произношению, эта социальная связь в таком юном возрасте настолько удивительна, что у меня на глаза наворачиваются слезы.

Когда Дженне исполняется около 3 лет, а Люку 5, меня назначают в 5-ю миссию – STS-118 на шаттле «Колумбия». Наш командир – капитан ВМФ Скотт Келли[233], который позже отправится в полет длительностью почти год на Международной космической станции, в то время как его брат-близнец Марк, также астронавт, послужит медицинским «контрольным образом» на Земле. Наш пилот – полковник корпуса морской пехоты Чарли «Скорч» Хобо[234], шумный веселый парень, у которого всегда есть в запасе хотя бы один вопрос во время любого занятия в классе или на тренажере.

Я буду выполнять функции специалиста по полету № 1 и ведущего при внекорабельной деятельности. В 3 из 4 выходах в открытый космос на МКС ко мне присоединится канадский специалист по полету № 2 и врач Дэйв[235] Уильямс. Другие наши специалисты по полету – капитан ВМФ Лиза Новак,[236] которая будет бортинженером, и моя хорошая знакомая Барбара «Бабс» Морган.[237] Она была дублером Кристы Маколифф[238] в злополучной миссии «Челленджера» в 1986 году и продолжит дело Кристы: в числе многих других задач, порученных ей как Специалисту по полету, есть уроки из космоса.

Экипаж начинает совместные тренировки, которые обещают быть очень увлекательными, включая доставку и сборку сегмента фермы космической станции, а также внешнюю платформу для хранения, и замену гиродина[239], используемого для управления ориентацией. Мы также повезем модуль «Спейсхэб», аналогичный тому, с которым я летал на STS-95, – герметичный алюминиевый жилой блок, перевозящий различные грузы, материалы и научные инструменты для МКС. Предстоящая миссия будет 29-м полетом «Колумбии» и первым визитом этого шаттла на Международную станцию. Я вне себя от радости, и жду не дождусь своей 5-й миссии, и, как обычно, начинаю усиленно тренироваться, когда рутинные процедуры после диагностики дома постепенно входят в норму.

Между тем, меня попросили выполнить другую, гораздо более личную задачу – сопровождать на старте семью моего приятеля Рика Хасбанда[240]. Его экипаж выполнит полет STS-107 на «Колумбии» раньше нас, в январе 2003 года. Рик – деревенский парень из Амарилло, штат Техас, но что-то нас сближает, хотя мы приехали из разных мест. Он всегда полон оптимизма, технически подкован и отличный лидер. В нем есть что-то впечатляющее.

К тому же Рик – глубоко верующий человек, но без замашек проповедника, легкий, с позитивным взглядом на окружающий мир. Если мне нужны дополнительные летные часы на Т-38, иду к нему, чтобы узнать, найдет ли он время полетать со мной. В его «вотчине» в Амарилло «заправляемся в дорогу» куском пирога и чашкой кофе в ресторане «Инглиш Филд Хаус» прямо у взлетной полосы: это наше любимое место. На любой встрече астронавтов меня обычно тянет в сторону Рика, и он часто протяжно произносит: «Да здесь куда ни плюнь, обязательно попадешь в астронавта».

Служить в семейном эскорте – большая честь и огромная ответственность. Вы обязуетесь заботиться о семьях своих коллег так, как хотели бы, чтобы относились к вашей семье, находящейся в условиях стресса при запуске шаттла. И если случится то, что невозможно себе представить, вы поддержите их. Я был в семейном эскорте Рика, Роммеля (Кента Роминджера), Эллен Очоа[241] и их экипажа в миссии STS-96 пару лет назад, и Рик оказал мне подобную услугу перед STS-100: накануне вечером перед началом миссии Рик посетил барбекю в «Бич-хаусе»[242], и после ужина вместе со своим коллегой-астронавтом Дэном Бербанком[243] по-настоящему талантливо исполнил нам серенаду. В воспоминаниях осталась завораживающая песня Джеймса Тейлора «Огонь и дождь», повествующая о потере подруги, предположительно, в авиакатастрофе. Строфа «обрывки сладких снов и обломки летающих машин лежат на земле» сильно потрясла меня, особенно в связи с риском, который пришлось пережить при запуске на следующее утро.

Когда Рика назначают в экипаж STS-107, он просит меня и троих коллег сопровождать семьи экипажа: из-за дополнительных мер безопасности и помпы вокруг запуска первого израильского астронавта Илана Рамона[244], близким астронавтов требуется больше поддержки, чтобы пережить хаос дня запуска.

В команду Рика входит пилот Уилли Маккул[245], долговязый спортсмен и талантливый летчик, бывший чемпионом по бегу и капитан команды Военно-морской академии США, страстно влюбленный в свою прекрасную жену Лани; Майк Андерсон[246], летчик ВВС, отец двух замечательных дочерей, мой обстоятельный, заботливый и любезный инструктор при полетах на Т-38; Калпана Чаула[247], авиакосмический инженер индийского происхождения, с постоянной улыбкой на лице и явно неравнодушная к авиации; Лорел Кларк[248], военный (ВМС) врач и замечательная мать, любимица своего сна Иана, впридачу живущая рядом с нами; Дейв Браун[249], практически вундеркинд: не только военный врач, но еще и пилот ВМС (что бывает очень редко), участвовавший ранее в соревнованиях по спортивной гимнастике и даже бывший цирковым артистом (!); и Илан Рамон, летчик-истребитель, потомок выживших жертв Холокоста и национальный герой Израиля, принимавший участие в операции «Опера» по нанесению авиационного бомбового удара по иракскому ядерному реактору «Осирак» в 1981 году. Будущий первый израильский астронавт также отличный семьянин и жизнелюб.

Вечером 15 января 2003 года, накануне старта, экипаж STS-107 вместе с друзьями собирается в бич-хаусе на барбекю. Такие встречи, всегда очень личные и эмоциональные, семейные пары устраивают в последний момент, чтобы попрощаться и сказать друг другу самые ласковые слова. Из-за страшного риска, с которым сопряжен полет, окружающие понимают, что, возможно, больше никогда не увидятся. Астронавты должны проследить, чтобы их финансовые дела и завещания были в порядке. Лично я пишу письма «на случай непредвиденных обстоятельств» – их получат все члены моей семьи, если цепь событий завершится смертельным исходом. Такие вечера наполнены горьким чувством, поскольку никто из нас не может сказать со 100-процентной уверенностью, что произойдет на следующий день или в ходе миссии.

Собираясь покинуть планету, трудно писать прощальное письмо, которое, как ты надеешься, никто никогда не прочтет. Особенно сложно выкроить для него время и силы в лихорадочную неделю перед полетом в Центр Кеннеди для запуска. «Непредвиденные обстоятельства»… Это эвфемизма придумали в NASA на случай, если полет не закончится возвращением домой. Тогда друзья из семейного эскорта доставят послания ближайшим родственникам. Приобретая открытку в «Холлмарке», необходимо определить, подходит ли вид на обложке к словам «я люблю тебя» и «мне так жаль, что я не вернулся домой». Затем – самое сложное: выразить в паре абзацев, как я люблю свою семью и как горжусь ею. Хочу, чтобы близкие знали, что я стану ангелом-хранителем, поддерживающим их всеми возможными способами. У меня сдавливает горло от мысли, что дети будут расти без отца, но дрожащей рукой я всегда начинаю: «Дорогие Люк и Дженна, вы – величайший дар в моей жизни, и мне очень жаль, что я не смогу разделить эту радость с вами…»

По мере того, как Вечер проводов STS-107 подходит к концу, и настроение становится все более серьезным. Поражаюсь прочной связью Уилли и Лани Маккулов, которую видно даже с закрытыми глазами: их взаимные чувства сильны настолько, что, находясь со влюбленными в одной комнате, невозможно не понимать – они без ума друг от друга. Я испытываю острейшее сожаление: мой брак уже не такой, и, возможно, никогда таким не был. Тучи над нашей семьей сгущаются, заставляя задуматься о том, что ждет нас в будущем? Мы с Гейл все больше отдаляемся друг от друга, начинаем жить своими интересами, поодиночке преодолевая семейные трудности и стараясь держаться вместе при детях.

На глаза наворачиваются слезы, когда Рик собирает группу верующих астронавтов, их семьи и нас из семейного эскорта – для общей молитвы, и цитирует по памяти 9-й стих из первой главы Книги Иисуса Навина: «Не Я ли повелеваю тебе: будь тверд и мужествен, не страшись и не ужасайся! Ибо с тобою Господь, Бог твой, везде, куда не пойдешь»[250]. Никто из нас не знает, что ждет нас в такие моменты, но спокойный, сильный голос Рика разносится по комнате и приносит всем нам душевный покой.

На следующий день, 16 января 2003 года, в 10:39 утра «Колумбия» успешно уходит в небо со стартового комплекса 39A Космического центра имени Кеннеди. Я стою на крыше Центра управления запуском вместе с близкими команды STS-107, включая жену Рика Эвелин и их детей Лору и Мэтью. Мы в восторге, когда шаттл благополучно выходит на орбиту. В голосах членов экипажа слышится волнение по поводу предстоящих дней. 16-дневная миссия будет посвящена исследованиям в области микрогравитации и десяткам экспериментов, разработанных учеными и студентами со всего мира – от тестирования специализированных методов лечения рака и оценки новой технологии рециркуляции воды на космической станции до изучения озонового слоя. Каждая секунда полета будет занята.

Прилетаю домой из Флориды в Техас и возвращаюсь на работу. Но, как и весь остальной персонал Космического центра имени Джонсона, внимательно слежу за миссией, периодически связывасяь с семьями астронавтов. Вместе с некоторыми их близкими наведываюсь в Центр управления полетами для кратких семейных телеконференций. В Хьюстоне мы шутим по поводу того, что «картинка» NASA-TV похожа на скрин-сейвер, поскольку часто показывает почти статическое видео из зала управления полетом, где инженеры сидят, уставившись в экраны консолей управления. Но на самом деле, это удивительно: каждый может наблюдать за происходящим в полете, включая периодические трансляции из космоса и из других центров NASA. Я не ухожу со связи, и отсюда кажется, что миссия проходит безупречно, команда умело выполняет больше экспериментов, чем любой предыдущий полет шаттла.

Но «под поверхностью» уже зародилось и начинает развиваться нечто ужасное. Ряд специалистов Центра управления выражает беспокойство по поводу куска пенополиуретана, который оторвался от внешнего топливного бака[251] «Колумбии» примерно через 82 секунды после старта, по-видимому, попав в левое крыло орбитального корабля. Ранее отмечалось, что куски теплоизоляции отваливались от бака в четырех предыдущих успешных полетах шаттла при явлении, которое назвали «пенопадом» (foam shedding). Уже через два часа после старта на видео удалось разглядеть, как с бака на «Колумбию» упал кусок пенопласта размером с чемодан. На следующий день запись с более высоким разрешением подтвердила, что обломок застывшей пены ударил в левое крыло, но куда точно понятно не было, а видео при таком угле обзора не показало никаких явных повреждений. Руководство миссии подумало и, в итоге, пришло к выводу, что оторвавшаяся пена просто вошла в статистику фактов, зарегистрированных при предыдущих запусках, и предпочло не пытаться задействовать экипаж или другие космические средства, чтобы убедиться, что с шаттлом все в порядке.

Вечером, когда Рик должен был приземлиться вместе с остальным экипажем «Колумбии», ложусь спать, ожидая встретить их на следующий день после приземления на Эллингтон-Филд… Я не планирую присутствовать на посадочной полосе во Флориде. Посадка по сравнению с запуском – гораздо менее торжественное зрелище, и NASA искренне полагает, что большая часть космических рисков связана с запуском. Посадки проходят как по маслу, их уже выполнено больше сотни без серьезных инцидентов. Поэтому я попросил разрешения остаться в Хьюстоне, чтобы поработать, а также заняться неотложными личными делами. После длительного напряженного и несчастного периода жизни чувствую, что наш брак с Гейл исчерпал себя. Консультации специалистов не помогли. На следующий день планирую встретиться с адвокатом по бракоразводным процессам, чтобы получить совет. Я глубоко обеспокоен.

В 8:15 утра по центрально-американскому времени 1 февраля 2003 года, сразу после сигнала будильника, по телефону звонит мой друг и будущий командир миссии Скотт Келли: