Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест

Глава 15 Сила и честь

Секреты назначения и перетасовки состава летных экипажей тщательно охраняются обитателями углового офиса. Мое обычное отношение к этому стараться не высовываться и просто продолжать выполнять работу в меру своих творческих способностей, веря, что что-то хорошее в конечном итоге произойдет. Поскольку я профан в офисной политике, изо всех сил стараюсь держаться от нее подальше.

Мне сказали, что мое имя занесли в список будущей миссии по сборке космической станции, для которой разрабатываются процедуры выхода в открытый космос с развертыванием центральной фермы космического комплекса, известной под броским названием S0. Затем, совершенно неожиданно, моего приятеля Роберта «Бимера» Кербима[204] направили на более раннюю миссию, связанную с запуском американского лабораторного модуля «Дестини».[205] Он отрабатывал выход в открытый космос для STS-100 вместе с моим одногруппником канадцем Крисом Хэдфилдом, когда внезапно возникло свободное место. К счастью, мне повезло: я получил одобрение от Чарли Прекурта,[206] который в то время был боссом. Мне не нужно тщательно обдумывать ответ: «Позвольте мне проверить мой график. Да сэр, думаю, что смогу занять это место».

К тому времени, как меня взяли в экипаж, Крис и Бимер вместе с наземным персоналом управления полетами и внекорабельной деятельностью уже несколько лет разрабатывали план миссии. Я опаздываю на вечеринку, но у меня еще достаточно времени, чтобы наверстать упущенное и внести свой вклад. «Индевор», назначенный на полет STS-100, доставит на Международную космическую станцию роботизированный манипулятор под названием «Канадарм-2» стоимостью почти миллиард долларов. Будет произведено не меньше двух выходов в открытый космос, и я в непередаваемом восторге.

Крис Хэдфилд был отобран Канадским космическим агентством из более чем 5000 кандидатов и впоследствии присоединился к нашей группе «кабанов» в 1992 году. Когда мы начинаем работать над STS-100, я не очень хорошо знаю Криса. Он источает непоколебимую уверенность, но познакомившись с ним поближе, я обнаруживаю очень скромного и исключительно способного парня. Крис – летчик-истребитель Королевских канадских ВВС, который был лучшим выпускником нашей школы летчиков-испытателей ВВС США на авиабазе Эдвардс и участвовал в полетах на перехват для NORAD[207]. Он был первым пилотом, перехватившим на истребителе CF-18 дальний бомбардировщик Ту-95[208] в Канадской Арктике. Играет на гитаре и поет в рок-группе Max Q, состоящей из астронавтов. Канада выбрала Криса для того, чтобы впервые выполнить множество операций в космосе. Крис станет первым канадским астронавтом, который будет управлять роботизированным манипулятором как на шаттле, так и на космической станции (хотя он и не планировал это делать), первым совершит выход в открытый космос (а потом, несколько лет спустя, станет первым нероссийским командиром экипажа МКС). И, несмотря на весь тот ужас, которым ему приходилось заниматься в ВВС, это действительно хороший, забавный парень, отличающийся некоторым ребячеством.

Пока мы готовились к предстоящей миссии (в том числе к первому выходу Криса в открытый космос), он не протестовал, когда мы прямо перед ним вышучивали стереотипы о канадцах, цитируя телепрограмму «Великий белый север» о братьях Маккензи. Два добряка-придурка – вымышленные канадские братья Боб и Даг Маккензи, которых играют Рик Моранис и Дейв Томас – любители пива, в любой обстановке не снимающие пуховиков и изъясняющиеся с сильным акцентом, впервые появились на экране в комедийном шоу канадского «Второго городского телевидения» SCTV (Second City Television). Во время тренировок в огромном бассейне Лаборатории нейтральной плавучести я часто говорю «токи» (toques) о шлемах выходных скафандров, а наш экипаж в шутку называет канадский гимн просто «Хоккейной песней» (The Hockey Song).

Пилот STS-100 – Джефф «Бонс» Эшби[209], капитан ВМС, совершивший более 1000 посадок на авианосец и на любые вопросы дающий огромное количество остроумных ответов. Наш бортинженер Джон Филлипс[210], Специалист полета № 2, появляется на публике только в гавайской рубашке. Он был вторым выпускником в своем классе Академии ВМС США, позже стал пилотом A-7,[211] а затем доктором наук в области геодезии и геофизики.

Веселую команду дополняют итальянец Умберто Гуидони[212] и россиянин Юрий Лончаков.[213] Разве не удивительно, что политики, инженеры, ученые, техники и астронавты со всего мира собрались вместе для постройки МКС? Многие разрабатывали оборудование и эксперименты в дальних уголках мира, даже не встречаясь друг с другом. Более того, многие части МКС никогда не соприкасались и не соприкоснутся физически до тех пор, пока не будут собраны вместе в космосе, но при этом они должны соответствовать друг другу и работать безупречно. Мне очень повезло летать с представителями других стран, включая специалистов из США, Канады, Италии и России – участников миссии STS-100.

Командир STS-100 – Кент «Роммель» Роминджер, летчик-испытатель ВМС, имевший на счету 685 посадок на палубу. Старый друг, он тоже был в одной группе астронавтов с Крисом и мной. Мало того, что он подарил мне прозвище «Дуги Хаузер», его кредо гласит: «Если тебе не весело, значит, ты что-то делаешь неправильно». В своем деле это непревзойденный профессионал и по-настоящему вдохновляющий лидер, а на лыжах (как обычных, так и водных), в мотогонках – на всем, что движется очень быстро – настоящий дикарь.

11-дневная миссия будет заполнена решением сложных задач, самой важной из которых является установка «Большой руки» на космическую станцию. Планируется, что «Канадарм-2»[214] станет основным инструментом для установки модулей и ферм, захвата свободно летающих грузов и использования в качестве платформы для работы астронавтов, выходящих в открытый космос при постройке и ремонте станции. Мы также будем монтировать новую ультравысокочастотную антенну, применяемую для связи «космос-космос» во время встречи челноков и внекорабельной деятельности на МКС.

Вскоре после того, как утверждают список участников полета, нам нужно определиться с ролями и обязанностями. Мне известно, что я буду выходить в открытый космос и активно участвовать в сближении и стыковке со станцией – ведь я еще и очень опытный инженер по полетам на шаттле. Однажды днем после совещания «Роммель» просит меня остаться. Он всегда прямолинеен, поэтому знаю, что мне не придется угадывать его мысли: «Привет, Скотт, вот мой план. Но, вероятно, тебе он не понравится».

Хорошее начало. Я готовлюсь.

«Ты очень опытен, но я хочу разделить часть основных обязанностей с новичками. Поэтому планирую дать тебе специальное задание».

Подождите, разве не пилот должен отвечать за чистоту ночных горшков?

«Я собираюсь посадить тебя на среднюю палубу. И на взлете, и на посадке».

Палуб на шаттле три. На верхней (летной) находится кабина пилота, в которой командир корабля и пилот сидят спереди перед окнами с великолепным видом и основными средствами управления полетом. За ними, в креслах второго ряда располагаются два специалиста полета. Короткая лестница ведет с верхней палубы на среднюю. Здесь находятся три места для специалистов полета, но нет окон. На средней палубе есть камбуз, космический туалет с вакуумным отсосом, шкафы с десятками ящиков для хранения и боковой люк, через который мы заползаем в шаттл перед стартом. На средней палубе также находится воздушный шлюз, включающий в себя еще один люк, который открывается в отсек полезной нагрузки. Нижняя (техническая) палуба находится под полом средней палубы и служит для размещения резервуаров для воздуха и воды, а также системы очистки атмосферы от углекислого газа.

Роммель, Бонс, Крис и я уже летали раньше. Но все остальные – новички в космосе, и Роммель хочет дать нашим новобранцам ценный опыт, пересадив их в кресла на летной палубе.

Быстро решаю извлечь из этого максимум. «Все в порядке». Несомненно, для того, чтобы успеть побывать в центре событий, следовало бы занять кресло у окна с критически важными для полета задачами, но я нужен экипажу в другом месте.

На лице Роммеля видно облегчение.

Но прежде чем он сможет расслабиться окончательно, я накидываюсь на него с просьбой. Само по себе мое назначение можно рассматривать как тяжелый случай, но взамен – зуб даю! – я могу сделать нашу среднюю палубу самой эффективной в истории программы «Спейс Шаттл». «Поскольку я буду на средней палубе и на старте, и на посадке, не могу ли я отвечать за операции по подготовке довыведения и схода с орбиты, за приход и уход? Я буду лучшим командиром средней палубы, который у тебя был!»

«Конечно, Дуги», – говорит Роммель с широкой улыбкой. Я уверен, что никто и никогда не назначал себя командиром средней палубы, ни до этого, ни после.

Одной из методик подготовки, добавленной в мой арсенал за несколько дней до запуска, был полет на реактивном учебно-тренировочном Т-38 с посадочной полосы Shuttle Landing Facility в Космическом центре Кеннеди через Атлантику, чтобы испытать дополнительные перегрузки. Довод, конечно, не бесспорный, но, безусловно, интересно облететь стартовую площадку, а затем выполнить серию последовательных разворотов с креном в 70°, которые приводят к перегрузке в три единицы. Кажется, мое тело привыкает к физическим перегрузкам, которые я скоро почувствую при запуске. Это немного скучнее пилотажных полетов, которые мы иногда совершаем над Мексиканским заливом, прямо за Галвестоном, в Техасе. Если не подготовиться к подъему с 6-кратной перегрузкой, изо всех сил напрягая мышцы живота, легко можно позеленеть или даже совсем выключиться.

19 апреля 2001 года, к моменту старта «Индевора» в 2:40 пополудни, я готов. Экипаж – несколько веселых парней, слегка похабных и безумно восторженных на старте. Обитатели средней палубы стартуют по-другому – лицом в шкафчики и без окон на стенах. Я чувствую некоторую беспомощность за 9 минут для старта, не имея возможности увидеть все, что происходит наверху. Это напоминает пассажирский рейс на коммерческом авиалайнере с местами у прохода вместо кресел рядом с иллюминаторами.

Мы загружены по самое горлышко дорогим и сложным оборудованием, включая «Канадарм-2»[215], сложенный пополам и упакованный на особую платформу в отсеке полезного груза. Этот манипулятор принадлежит к новому поколению, и он сильно отличается от первого той же фирмы, который летает на орбиту в каждой миссии шаттлов, требующей использования роботизированной руки. «Канадарм-2» будет постоянно оставаться в космосе и сможет, как огромная гусеница-землемер, «шагать» из конца в конец МКС, обслуживая гораздо большую площадь, чем старая «рука», радиус действия которой ограничивался ее физической длиной в 50 футов (15,2 метра).

Новый манипулятор имитирует человеческую руку с плечом, локтем и трехсуставным запястьем. В отличие от живого аналога, «Канадарм-2» может менять точку установки, как ребенок на детской площадке, который, раскачиваясь на руках, перескакивает от одного висящего металлического кольца к другому. Все 7 суставов манипулятора могут вращаться на 540°, что дает гораздо большую степень свободы, чем у человеческой руки[216]. «Канадарм-2» также оснащен датчиками момента для обеспечения обратной связи по усилию, усовершенствована его функция автоматического зрения, помогающая захватывать необходимые предметы, и кроме того, в него встроена система предотвращения столкновений. Впридачу он очень мощный – способен обращаться с грузами массой чуть более 250 000 фунтов (113,4 тонн) по сравнению с 65 000 фунтов (29,5 тонн) у своего предшественника. Его значение для завершения и обслуживания космической станции будет неоценимо. «Канадарм-2» – основной вклад Канадского космического агентства в проект МКС и источник безграничной национальной гордости Канады. Криса назначают ведущим (EV-1) при выходе в открытый космос, как конкретно для этой миссии, так и для его страны.

На четвертые сутки полета мы с Крисом выплываем из люка и начинаем работу в открытом космосе продолжительностью 7,5 часов. Пока Крис пристегивает наши страховочные тросы прямо за люком, я цитирую фразу из любимого экипажем STS-100 фильма «Гладиатор»,[217] который мы смотрели в утром в день запуска: «Сила и честь, Крис». Думаю, это довольно запоминающийся пролог нашего выхода, хотя, возможно, и менее спонтанный, чем был произнесен астронавтом Биллом Мак-Артуром[218] во время STS-92. Тогда он просто выпалил: «Господи Иисусе».

«Сила и честь, Скотт», – повторяет вслед за мной Крис.

Ультравысокочастотная антенна закреплена и направлена куда нужно как во время тренировок в хьюстонском бассейне. Теперь пришло время снять ограничительные хомуты, развернуть, собрать и включить «Большую руку». Крис становится на якорную площадку на конце манипулятора шаттла, а я обхожу платформу лаборатории «Спейсхэб» способом, который у нас называется «свободным плаванием».

Мы с Крисом демонтируем 8 «суперболтов» длиной по метру каждый, удерживающие манипулятор на платформе, а затем складываем их в так называемый «колчан». Когда я поворачиваю составные части «руки» примерно на 35 градусов, со страхом понимаю, что мы не сможем скрепить манипулятор болтами воедино – в первый раз, когда пытаюсь приложить усилия для поворота, абсолютно ничего не происходит. Во второй раз налегаю сильнее, но вновь безрезультатно. Глубоко вздыхаю и, наконец, вкладываю в толчок все, на что был бы способен олимпийский штангист, и составные части неохотно начинают двигаться.

Затем Крис отворачивает «Большую руку» с якорной площадки на конце манипулятора «Индевора», и мы приступаем к установке и затяжке 8 крепежных элементов, работая друг против друга, будто закручивая проушины на автомобильных колесах. Эта работа также требует больших физических усилий, и мы понемногу потеем.

Примерно через 30 минут такого напряжения у Криса возникают трудности со зрением. Пилоты-истребители стараются никогда не сознаваться в физиологических проблемах из страха быть отозванным из миссии, поэтому, что характерно, поначалу он мало говорит. Но что-то вызывает жгучую боль в его левом глазу, заставляющую зажмуриться и смотреть только правым.

Сначала он продолжает работать как есть, но левый глаз быстро заливают слезы. Из-за отсутствия гравитации они не стекают по щекам – поверхностное натяжение просто удерживает влагу перед глазом в виде желеобразных шариков (как в фильме «Флаббер»[219]). Через несколько минут слезинки сливаются в большой шар, который через переносицу затекает в правый глаз, также заставляя его гореть и жмуриться. Теперь жжет оба глаза, и Крис, по существу, слеп. Внезапно ослепнуть за пределами шаттла в космосе – отнюдь не мелочи. Это становится настоящей проблемой.

Только после этого Крис начинает по радио описывать, что происходит. Я карабкаюсь по краю платформы и прижимаю свой шлем к его, стекло к стеклу, пытаясь определить источник проблемы. Вижу большие капли слез и то, как Крис морщится, пытаясь проморгаться и очистить глаза. Проматываю в уме все возможные причины возникновения рези в глазах (может, это просто соленый пот, или мыло из «противотуманного» слоя на стекле, или, возможно, ответ организма на более серьезный отказ патрона с гидроксидом лития, который служит в скафандре для удаления углекислого газа из выдыхаемого газа). Центр управления полетами в Хьюстоне инструктирует Криса открыть клапан продувки шлема, чтобы посмотреть, поможет ли это.

На данный момент делать больше нечего: он не может вытащить руку из рукава скафандра, засунуть внутрь шлема и протереть глаза; также нет никакой возможности промыть их – все зависит от слезных протоков Криса. Я могу лишь провести операцию «спасение вышедшего из строя члена экипажа», и у нас не так много времени.

Ранее в гидробассейне невесомости я помог разработать метод, позволяющий вернуть в корабль больного или раненого астронавта при выходе в отрытый космос: сначала требуется закрепить его на поясном тросе, после чего надо плыть по внешней поверхности космического аппарата, таща человека за собой, а затем бесцеремонно засунуть в шлюз и закрыть люк. Не хотелось бы делать это без нужды. Благодаря хладнокровию Криса мы решаем подождать и посмотреть, как пойдет. Может быть – просто может быть – его глаза скоро сами очистятся от раздражителя, чем бы тот ни был.

За период времени, который кажется вечностью (хотя, вероятно, прошло всего минут 10), обильные потоки слез в глазах Криса, наконец, смывают раздражитель. Ощущение жжения постепенно уменьшается, и когда становится ясно, что Крис сможет продолжить и закончить работу, я вздыхаю с облегчением (хотя и достаточно тихо, чтобы по каналам связи не услышали мой вздох – хочу вести себя также круто, как Крис). Позже мы узнаем, что этот эпизод был вызван остатками раствора, препятствующего конденсации выдыхаемой влаги на внутренней поверхности стекла шлема – в его основе лежит средство для мытья посуды «Джой». Если наносить его на стекло не слишком осторожно, а потом агрессивно вытирать, остатки мыла могут взаимодействовать с по́том и попадать в глаза, вызывая болезненные ощущения. Это очень похоже на то, как мыло попадает в глаза в ду́ше, однако в космосе немедленно смыть его нельзя.

Пока все это происходит с Крисом, разбираю ситуацию, которая возникла со мной. Жаловаться в режиме реального времени по коммуникационному контуру не хочется, но у меня какая-то проблема с ботинками скафандра, и это вызывает сильную боль. Ботинки состоят из нескольких слоев, включая специальную изоляцию для защиты от экстремальных пиков температуры на орбите, а также кевлар (основа пуленепробиваемых жилетов), который защищает ноги от фрагментов микрометеороидов и космического мусора. Позже выясняется, что защитный внешний слой был слишком плотно натянут на ботинки, заставляя герметичную оболочку покрыться морщинами, которые впились в подъем моих стоп. Скафандр, находящийся под давлением до 4,3 фунтов на квадратный дюйм (0,303 килограмма на квадратный сантиметр), становится жестким, как доска. Из-за этого давления складки материала врезаются в мои ноги подобно лезвиям ножовки, и мне приходится терпеть эту пытку 7 долгих часов. Пытаюсь пошевелить пальцами ног, чтобы уменьшить давление – помогает лишь на время. Правой ноге хуже, чем левой, но мне очень хочется хоть чуть-чуть смягчить жгучую боль. (Когда мы, наконец, закончим работу и вернемся внутрь, обнаружу, что правая ступня вздулась, а кожа лопнула из-за неослабевающего давления. Кто бы мог подумать, что двум высококвалифицированным космопроходцам могут помешать остатки мыла на стекле и швы внутри ботинок?).

Но на этом выход в открытый космос не заканчивается. Когда мы с Крисом завершаем первый этап работ, длящийся почти 7 часов, и убираем инструменты в отсек полезной нагрузки «Индевора», нас неожиданно вызывает оператор по связи с экипажем,[220] канадский астронавт Стив Маклейн[221]: «Не могли бы вы остаться еще на 15 минут?» Никаких объяснений и особых заданий, просто «останьтесь».

Это что, вопрос на засыпку? Никто никогда не спрашивает выходящего в открытый космос, хочет ли он (или она) остаться здесь подольше, поскольку есть только один (очевидный) ответ на этот вопрос.

Мы сразу понимаем, что вскоре пролетим над Канадой, и Стив должен сказать в эфир несколько теплых слов. В некоторых частях страны, включая очень заметный из космоса ударный кратер Маникуагана[222], идет сильный снег, а всего в 1400 километрах к юго-западу в провинции Онтарио находится Сарния, родной город Криса. Стив Маклейн размышляет вслух об успехе установки «Большой руки» на МКС и упоминает о первом выходе канадца в открытый космос. Он даже объявляет меня почетным гражданином Канады прямо перед тем, как включить нам красивый национальный гимн страны.

Все бодры, веселы и испытывают облегчение. Через иллюминаторы шаттла вижу своих товарищей: они веселятся внутри кабины, поздравляют друг друга и смеются, что-то говоря о «Хоккейной песне». Это был замечательный день. Я улыбаюсь от уха до уха, но пока играет гимн, стараюсь выглядеть серьезным. Микрофон системы связи скафандра включен и все улавливает: любое слово и любой звук, включая мое тяжелое дыхание или смех, услышат в хьюстонском Центре управления.

И все бы хорошо, если бы не Бонс: пользуясь моментом, он вводит три простых слова в контрольный список манипулятора, а затем плывет к окну в корме палубы, чтобы показать мне маленькую надпись «Пива мне, Хозер!», намекая на братьев Маккензи.

Слезы смеха на мгновение ослепляют. Не уверен, что когда-нибудь смеялся сильнее, чем сейчас; полагаю, мое почетное гражданство немедленно отменят, и почетного канадского паспорта не видать, как своих ушей.

Но в сторону международные инциденты, горящие глаза и опухшие ноги – нам предстоит еще один выход в открытый космос. Мы с Крисом должны кое-что аккуратно изменить в механической «руке», что позволит ей сойти с платформы и перейти на станцию. Меня ждет долгая поездка на конце манипулятора шаттла, куда из отсека полезных грузов в сторону американской лаборатории (модуля «Дестини») я повезу большой ящик с запасной электроникой. В бассейне невесомости и в Лаборатории виртуальной реальности мы с Бонсом репетировали этот маневр, и я с нетерпением ожидаю 35-минутной поездки в один конец с изумительно-божественными видами на округу.

В день выхода в космос Бонс управляет манипулятором, а Роммель наводит камеру IMAX. Чтобы получить великолепный кадр, Роммель в шутку понуждает Бонса ускорить движение. Когда я стою на площадке, держа массивный ящик, Бонс начинает поворачивать кончик механической «руки». Чувствую, что могу улететь с подножки в дальний космос, и этот момент IMAX прекрасно запечатлеет для фильма «Космическая станция 3D»[223]. С прекрасными видами меня развели – это была адская поездка.