Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест

Глава 17 Угрызения совести и воскрешение

Босиком и в трусах сбегаю вниз по лестнице и, хватая телевизионный пульт, жму на кнопки, пока не попадаю на CNN. Бегущая надпись внизу гласит: «Последние новости: с 9:00 утра по восточному времени нет связи с шаттлом». На секунду задерживаю дыхание, надеясь, что это какая-то коммуникационная проблема. Но через минуту или две, слушая, как мой друг и оператор связи Чарли Хобо[252] как молитву повторяет попытки связаться с Риком и его экипажем, я осознаю, что это правда. Нутром чую. Не могу в это поверить, но знаю. «Колумбия» потеряна, и 7 прекрасных людей больше нет.

Официального сообщения пока не поступало, и ведущие новостей заполняют пустое пространство бездумной болтовней, ожидая какого-то подтверждения происходящего. На экране появляется видео с расходящимися светлыми полосами там, где должен был быть лишь один яркий след горячего челнока высоко в техасском небе. Прямая трансляция из Центра управления показывает специалистов, которые застыли у пультов, как зомби уставясь в свои мониторы. Затем, как по команде, несколько человек встают и сходятся для разговора. Их лица пусты, напряжены и предсказуемы.

Если «Колумбия» погибла вместе с экипажем, я знаю, что происходит в Центре управления полетами – те же самые процедуры проводились 17 лет назад, когда взорвался «Челленджер». Руководитель полета Лерой Кейн[253] уже получил бы отчеты дальних радиолокаторов со станции слежения на острове Мерритт, которые в 9:04 должны были захватить подходящий к Флориде шаттл и сопровождать его до захода на посадку. Но если «Колумбии» на радаре нет, Кейн знает, что «Колумбии» нет больше и в небе.

К 9:12 Кейн сообщил инструкцию находящимся в зале управления: «Закройте двери». То есть никакой надежды на то, что «Колумбия» жива, больше нет. Сотрудникам центра управления запрещено покидать здание, и все присутствующие должны начать сохранение данных и запись всех сообщений в журнале для последующего расследования. Никаких телефонных звонков (ни входящих, ни исходящих), никакой передачи информации.

На экране я вижу, как один из операторов встает и быстро подносит руки к лицу в явном отчаянии. Но это единственная видимая эмоция. Они подготовлены к катастрофе. Я тоже.

Разум плывет, сердце горит. «Колумбия» погибла. Рик, Уилли, Дейв, Калпана, Майк, Лорел и Илан погибли. Представляю их семьи там, на посадочной площадке, в ожидании шаттла, который уже никогда не прилетит. Часы обратного отсчета доходят до нуля, а затем цифры лишь навязчиво вспыхивают, уже без звука и без признаков прибытия шаттла.

Семьи. Мне срочно нужно быть рядом с ними!

Я знаю, что как только их можно будет увести с посадочной площадки в самолет, они вернутся в Хьюстон. Мне нужно туда добраться. Главные новостные каналы теперь показывают с разных точек зрения то, что когда-то было «Колумбией» в голубом небе. Упоминаются проблемы с гидравликой. «Нет сомнений, что у нас был ужасный день», – говорит репортер на посадочной площадке, пока снова и снова крутят видеозапись. На экранах телевизоров шаттл разрушается на глазах у всего мира.

Прохожу мимом душа, напяливаю на себя какую-то одежду и в последний раз смотрю телевизор. «Срочные новости: NASA ОБЪЯВИЛО ЧРЕЗВЫЧАЙНУЮ СИТУАЦИЮ». Слышу голос сотрудника NASA по связям с общественностью Кайла Херринга – он все еще говорит с ведущим новостей, на этот раз отвечая на вопросы об экипаже и возможности его выживания.

«Если в этот момент что-то пойдет не так, как экипаж может покинуть корабль, если понадобится?», – спрашивает диктор CNN Майлз О’Брайен.

«Ну, Майлз, боюсь, на этой высоте реально никак», – голос Кайла звучит тихо и сухо.

Я вздрагиваю, зная, что в точке, где, по-видимому, произошло разрушение летательного аппарата[254], шаттл проходил высоту 200 тысяч футов (61 километр) на скорости около 12 тысяч миль в час (порядка 20 тысяч километров в час).

Кайл продолжает. «Меры по спасению, которые применяются на шаттле во время или после возникновения проблем с двигателем при запуске или при возвращении в атмосферу, представляют собой процедуры, которые имеют место или будут эффективны на высоте примерно от 20 тысяч до 30 тысяч футов (6–9 километров) или около того… То есть намного, намного ниже той, которую видно здесь».

Когда я веду машину в NASA, представляю себе Эвелин, любимую жену Рика, и его детей, 12-летнюю Лору и 7-летнего Мэтью. Наверное, они сидели с семьями других астронавтов и тремя сопровождающими из семейного эскорта, на смотровой площадке сбоку от взлетно-посадочной полосы, среди другой публики, VIP-персон, руководства NASA и репортеров. Никто не ожидал никаких проблем. 16-суточная миссия прошла блестяще. Я представил близких, улыбающихся и готовых прыгнуть в объятия возвратившихся астронавтов. Дети, уставшие от ожидания, играют и резвятся.

Кстати, я знаю, что Роммель, мой командир в STS-100, а ныне начальник Управления астронавтов, тоже на посадочной площадке. Этим утром он летал на учебно-тренировочном аналоге шаттла – реактивном самолете NASA, с аналогичными – как у шаттла – приборами управления, выполняя практические упражнения для оценки видимости, ветра и турбулентности при заходе шаттла на посадку. Но вся собранная им информация уже никому не понадобится.

Направляю машину на юг к Эллингтон-Филд, где скоро совершат посадку самолеты с семьями астронавтов. Собираюсь сделать то, что, как я надеялся, мне никогда не придется делать, но астронавты сами позаботились об этом. Я был назначен специальным помощником для Рика. В американских ВМС такого человека, обязанного помогать ближайшим родственникам погибшего, называют CACO[255] (Casualty Assistant Calls Officer). Вместе со Стивом Линдси, очень близким другом Рика и Эвелин (и моим товарищем по экипажу в STS-95), мы будем готовы в течение следующих нескольких месяцев делать все, в чем будут нуждаться Эвелин и дети Рика. Я буду рядом с ними и стану относиться к его семье так, как мне бы хотелось, чтобы относились к моей собственной, если бы что-то подобное случилось со мной. Где-то на краю сознания рефреном звучат слова песни Джеймса Тейлора, которую Рик пел почти два года назад. Знаю, что песня навсегда будет связана с этим днем, с этим моментом.

Пока веду машину, задумываюсь о том, что могло случиться с «Колумбией». Может быть, что-то связанное с ударом куска пенопласта при старте? Или с какой-то другой механической аварией? Неужели человеческая ошибка? Сомневаюсь: Рик очень ответственен, а его экипаж хорошо подготовлен. Или что еще? Я знаю, что будет начато полномасштабное расследование, и решаю участвовать в нем, насколько это возможно.

Кроме того, на мгновенье задаюсь вопросом о будущем космической программы и о том, будет ли возможен запуск шаттла когда-либо впредь? В какой-то момент резко прозреваю: моя предстоящая миссия была запланирована на «Колумбии»! Все могло случиться иначе, и тогда бы Рик ехал навстречу Гейл, Люку и Дженне после моей кончины.

Помимо всего прочего, чувствую ужасную вину за то, что, когда разворачивалась катастрофа, меня не было рядом с семьями экипажа. Присутствовали трое других астронавтов из семейного эскорта. Считалось, что этого достаточно, но я очень сожалею, что отсутствовал. Ужасное чувство. Но теперь у меня есть шанс сделать для Эвелин, Рика и остальных членов экипажа и их семей то, что я должен сделать.

Почти весь корпус космонавтов находится в Эллингтон-Филд, некоторые готовы сесть в самолеты и проследовать по трассе полета «Колумбии» над Техасом, чтобы начать поиски того, что осталось. Когда иду по коридору в ангаре, вижу огромные карты, подготовленные для нанесения траекторий движения обломков. Лица коллег мрачные, но решительные.

Вскоре прибывают два «Гольфстрима» с семьями. Обычно, когда экипаж возвращается домой с орбиты, в Эллингтон-Филд проходит радостный большой праздник с флагами и речами. В этот раз все по-другому. Самолеты подруливают к главному ангару, где автомашины выстроены в очередь и готовы к развороту. Эвелин и дети спускаются по ступенькам, и я обнимаю их. Что нужно сказать тому, чья жизнь изменилась навсегда? И при публике? Я чувствую, что не могу адекватно даже просто обратиться к ним.

Эвелин и ее семье требуется много времени и уединения, чтобы смириться с потерей Рика, и поэтому мы со Стивом проводим в резиденции Хасбандов большую часть первых недель, включая выходные. Мы помогаем оградить их дом от внимания журналистов, открываем двери и принимаем бесчисленные соболезнования. Я езжу вместе с Хасбандами, хожу для них по магазинам, вывожу их на мероприятия и провожу время с детьми. Мэтью хочет покататься на картингах, поэтому я беру детей и пытаюсь весело провести с ними время. На случай, если они сыты по горло вниманием и хотят уединиться от окружающих, есть кодовая фраза. Если они упоминают «Тетю Эдну», я понимаю, что пришло время забрать семью и как можно скорее отвезти домой.

Следующие несколько недель – это похороны, проходящие как в тумане, поминальные службы и памятные мероприятия. Слова, которые Джордж Буш-младший произнес по этому случаю, посвященные работе и трагической гибели экипажа, по-видимому, одни из самых мощных за время его президентства: «Мои сограждане, этот день принес нашей стране ужасные новости и большую печаль. Этим утром в 9:00 утра Центр управления полетом в Хьюстоне потерял связь с нашим космическим шаттлом «Колумбия». Некоторое время спустя, с небес над Техасом начали падать обломки. «Колумбия» потеряна; выживших нет… Создатель, который зажигает звезды, знает имена семи душ, которые мы сегодня оплакиваем. Экипаж шаттла «Колумбия» не вернулся на Землю благополучно; но мы можем молиться, чтобы эти души обрели покой…»

В это же время многие другие астронавты, инженеры, специалисты по оказанию первой помощи и широкая общественность прочесывали поля и дороги северного Техаса на предмет поиска останков корабля и экипажа. В конечном итоге были найдены тысячи фрагментов, и началось расследование. Сначала все в NASA были преисполнены горем. Почему это произошло именно сейчас? Открылось безграничное поле для самокопания, чувства общей ответственности и вины. Я подумал, что больше никогда не полечу в космос. У меня есть дети, и я не хочу, чтобы моя семья прошла через это. Я собираюсь, образно говоря, повесить свой скафандр в шкаф: у меня было 4 попадания в мишень без каких-либо серьезных проблем, уже состоялась отличная карьера в космосе, и я не хочу снова испытывать судьбу.

Уже через 2–3 недели после катастрофы, когда национальный траур еще продолжается, усилия по поиску обломков постепенно переходят к отысканию проблем и мер по их исправлению. Люди из отделов управления операциями, инженеры и астронавты, сплотились вместе в большую семью, переживающую кризис, делая все возможное для того, чтобы выполнять свои обязанности и стараясь при этом выяснить, что же произошло. Если удастся найти основную причину, тогда можно будет попытаться разработать стратегию и меры по предотвращению повторения трагедии в будущем. Я начинаю глубоко вникать в происходящее, задавать вопросы. Встречаюсь с коллегами и пытаюсь выяснить, как можно использовать выход в открытый космос для ремонта повреждений, полученных от возможных ударов кусков пенопласта. Позже становится ясно, что один такой кусок, отвалившийся от бака при запуске, действительно повредил обшивку на левом крыле «Колумбии». Образовавшаяся дыра позволила горячим газам проникнуть внутрь, расплавить алюминиевую конструкцию крыла и привести к разрушению челнока.

Как ветеран выходов в открытый космос, пытаюсь определить, имеем ли мы с коллегами потенциальную возможность обслуживать в космосе недоступную и тонкую внешнюю часть системы теплозащиты шаттла? Возможно ли разработать материалы и инструменты для ремонта, а затем обучить других астронавтов выполнять аварийные работы? Конечно, если нам снова дадут возможность летать на шаттле – на данный момент все миссии, включая мою, заморожены.

Сотрудники отдела операций и инженерных разработок, а также нашего офиса астронавтов предлагают грандиозные идеи, и следующий год или два становятся одними из самых творческих периодов моей жизни. Я помогаю разрабатывать и тестировать различные материалы, инструменты и процедуры, чтобы выполнять работу, о которой раньше даже не мечтали в самых смелых фантазиях. Мы изучаем историю космических полетов, в том числе самую первую миссию шаттла, в которую уже тогда для ремонта плитки планировалось взять набор размером с чемодан. Идея заключалась в том, чтобы выходящий в открытый космос астронавт, использую реактивный ранец (к тому времени еще не построенный), вылетел за пределы отсека полезной нагрузки шаттла и мог чинить плитки на днище корабля. Это была довольно примитивная концепция, высказанная на ранней стадии программы, никогда не использовавшаяся, и ее было бы очень трудно осуществить.

Одно из самых серьезных препятствий для разработки процедуры ремонта – то, что нижняя часть шаттла, покрытая тонкими жаростойкими плитками, изначально не предназначена для обслуживания во время выходов в открытый космос. На ней нет никаких поручней и элементов безопасности. Кроме того, поскольку ремонт плитки должен быть точным и соответствующим всем необходимым стандартам[256], его трудно выполнить астронавту в наддутом скафандре с использованием существующего оборудования и инструментов. Допустив ошибку, недолив или переполнив повреждение в плитке ремонтным материалом, можно образовать неровность на поверхности теплозащиты, вызывающую локальную турбулентность при входе челнока в атмосферу, которая приведет к перегреву и фактически усугубит проблему.

Одна из наиболее безумных идей, которую я высказываю, касается использования высокотехнологичных липких прокладок вроде 2-стороннего скотча для крепления картин, позволяющего не сверлить дырки под шурупы в стенах. Выйдя в открытый космос, астронавт должен был прилепиться с помощью такой прокладки на нижнюю поверхность шаттла и работать там достаточно долго, чтобы провести ремонт теплозащиты. Мы разрабатываем специальный «посадочный аппарат», который будет доставляться к месту повреждения с помощью реактивного рюкзака SAFER, который я протестировал в миссии STS-86. Мы оцениваем этот и множество других возможных способов ремонта в Лаборатории нейтральной плавучести (бассейн гидроневесомости, в котором я впервые тренировался, заменен гораздо более вместимым), в полетах на невесомость и в нашей Лаборатории виртуальной реальности. Вместе работать над решением проблемы приятно, хотя при обмене мнениями возникают горячие споры. Все мы хотим внести свой вклад в усилия и принять наилучшее решение. Эмоции порой захлестывают нас, но в конечном итоге все мы гордимся той работой, которую делаем.

В этот раз руководитель отделения внекорабельной деятельности, бывший член моего экипажа в миссии STS-66 Джо Таннер дает один из лучших советов, которые я когда-либо получал. В своеобразных выражениях, которые я здесь перефразирую, он любезно предлагает мне «почаще затыкаться», чтобы у новых людей за столом появилось больше шансов внести свой вклад в мозговой штурм. Из-за моих заслуг и опыта выходов в открытый космос на фоне уверенности и энергии вокруг меня сложился ореол магистра джедаев. От этого мне неловко: я не хотел бы, чтобы этот образ пугал других и не позволял им высказать собственное мнение. Я и по сей день далеко не идеален, но стараюсь помнить об этом уроке при групповой работе: сначала слушай и усваивай, а затем, когда это возможно, добавляй к общему вкладу что-то ценное.

Пока мы предлагаем довольно простые решения, Комиссия по расследованию катастрофы шаттла «Колумбия» работает над тем, чтобы определить первопричину трагедии. Она устанавливает, что потере шаттла способствовало наличие сбоев в процедурах, а также провалы корпоративной культуры NASA, в том числе нежелание учитывать мнения несогласных. Полученные результаты указывают на состояние, знакомое пилотам или альпинистам, решившим во что б это ни стало прибыть в пункт назначения, даже если условия полета (или восхождения) очень опасны. Это стремление достичь очень важного этапа космической программы, в данном случае – срочно закончить строительство американского сегмента Международной станции. Такой неправильно выставленный счетчик времени оказывает излишнее давление на планирование миссий. У нас и раньше были случаи повреждения теплозащиты внешнего топливного бака, когда также отваливались крупные куски пенопласта, хотя до этого шаттлы всегда благополучно возвращались. Это привело к самоуспокоенности и отсутствию критического восприятия, вызывающего интерес к изучаемому феномену в отношении потенциального ущерба, который он может причинить.

Это самоуспокоенность в сочетании с нереалистичными или небезопасными сроками в графике полетов побудили лиц, принимающих решения, оптимизировать работу служб («срезать углы») и не использовать надлежащие строгие меры для поддержания высокого уровня безопасности. На самом деле умные люди сразу попросили проверить «Колумбию» на орбите, возможно, путем выполнения внекорабельной деятельности. На «Колумбии» не было роботизированного манипулятора, но экипаж мог провести осмотр в открытом космосе, чтобы взглянуть на крыло. Можно было перенацелить на шаттл камеры спутников, работающих в интересах национальной безопасности. Все мы в NASA чувствовали, что подвели экипаж «Колумбии», независимо от того, были ли мы вовлечены в это прямо или косвенно.

Нам также становится ясно, что необходимо больше сосредоточиться на вопросах выживании экипажа. На земле нужно было иметь готовый к запуску шаттл, который следовало как можно быстрее подготовить и запустить на встречу с «Колумбией». Узнав о том, что корабль получил катастрофические повреждения, экипаж «Колумбии» должен был отключить все источники потребления энергии, кроме самых важных, таких как система жизнеобеспечения, и ждать спасения. Небольшая спасательная бригада могла бы перебросить экипаж «Колумбии» на другой шаттл через открытый космос. Вполне возможно (хотя я никогда не узнаю наверняка), что меня могли бы назначить в спасательную бригаду. Эта космическая спасательная операция чревата проблемами и, возможно, еще одной крупной аварией, но дело в том, что на самом деле в нужный момент она не пришла нам в голову, и мы уже никогда не узнаем, помогла бы она или нет.

Все это занимает некоторое время, но во мне зреет убеждение: я в долгу перед Риком и остальным экипажем «Колумбии», которому нравилось участие в космической программе. Они хотели бы, чтобы она продолжалась. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь NASA получить возможность ремонта на орбите, и в последний раз увижу багровое пламя своей ракеты.