Язык до Китежа доведет

Глава 24

— А это, — обратился Семёныч к девушке, — Это Арсений Берендеев. Наш Арсен-царевич.

— Жена? — оторопело пробормотал я, не веря собственным ушам. — Как жена? Вы же её дедушка!

— Ах, вот ты кто! Тот самый Арсен-царевич! Тогда понятно, — Ольга бросила на меня сочувственный взгляд и грустно улыбнулась. — Проходи в дом, дружок. Проходи, не стесняйся. Выходит, это тебе внучка наша непутёвая, Царствие ей Пресветлое, жизнь личную попортила?

Признаюсь честно, я ничего не понял, потому и отвечать не спешил. Молча проследовал за хозяевами в небольшую гостиную и опустился в предложенное кресло.

— Не верь глазам своим, — мяукнул тихий голосок под ногами. — Это не твоя Оля.

— А кто это здесь такой разговорчивый? — Девушка наклонилась и подхватила кошку на руки. — Никак сама Басилиса Бандитовна объявилась? Мявчик тебя по всей Нави разыскивает, а ты вона где! — Она почесала кису за ушком.

— Да. Меня Сеня нашёл, — опустила глаза Бася. — Нашёл и привёз сюда, в столицу. Но к прадедушке я пока не ходила, он ругаться будет.

В комнате повисла неловкая тишина.

Я сверлил взглядом Ольгу, она гладила кошку, отрешённо глядя в сторону, а дядя Миша замер у окна, уставившись куда-то вдаль. Объяснять мне что-либо никто не спешил.

«Не верь глазам своим», «Не твоя»…

И что Бася хотела этим сказать? Понятия не имею, но разобраться бы не помешало.

С трудом оторвав взгляд от лица хозяйки, я быстро оглядел гостиную.

Просторное и светлое помещение с тремя окнами в двух стенах, чистое и аккуратное. Воздух здесь свежий, ни пыли, ни затхлости. Пахнет садом и сухими травами. Мебель удобная, подобрана со вкусом: двухместный диванчик с кучей подушек, пара мягких кресел в вязаных чехлах, внушительный книжный шкаф и низенький круглый столик. В углу комнаты примостился сложенный из дикого камня камин с кованой решёткой. На широкой каминной полке разместилась целая коллекция ярко раскрашенных глиняных фигурок. У дальней стены стояла тумба со старинным зеркалом в резной деревянной раме, а рядом…

Я последовал Басиному совету и старательно не поверил глазам. Как оказалось — зря: сейчас они меня не подвели.

Между зеркалом и окном висел задрапированный чёрной траурной тканью портрет Оли.

Моей Оли. Моей прекрасной Царевны-лягушки…

Не удивительно, что я обознался: они с хозяйкой дома похожи, словно родные сёстры. Практически одинаковые фигуры, волосы, разрез глаз. Но Оля на портрете обладала чуть менее пышными формами и более тонкими и мягкими чертами лица, а благодаря задорной улыбке казалась моложе, веселее и проще.

Несомненно, что портрет этот срисован со знакомой мне фотографии: девушка стояла посреди широкого зелёного луга, ветер развевал полы лёгкого летнего платья, а на голове красовался пышный венок из луговых цветов и трав. Именно в этом, до боли знакомом образе она так часто приходила ко мне во сне…

— Наша Оленька, — хрипло проговорил дядя Миша. — Красавицей была, вся в бабушку, — он обнял жену за плечи и нежно прижал к себе. — Жаль, ушла так рано…

— Ай-ай! — Отчаянно пискнула придавленная Бася.

Вывернувшись из Ольгиных рук, она спрыгнула на пол и пулей метнулась под моё кресло.

— Прости, кисонька, — выдохнул Муромский, вытирая слёзы. — Целую неделю гореутоляющим вином заливался, думал — полегчает, да как-то не очень. — Он повернулся ко мне. — Знаешь, друг Арсений, есть такое специальное вино…

— Знает он, знает, — нахально прервала его киса. — Испробовал уже. И всё по тому же поводу. Тоже не особо помогло, до сих пор на ровном месте в тоску ударяется.

Снова повисла неловкая пауза.

— Так значит, вы — Олина бабушка? — Тихо кашлянув, спросил я у хозяйки. Та кивнула. — А… Сколько же вам тогда лет? — Вырвалось вдруг у меня. — Ой, извините. Просто не верится, очень уж молодо выглядите.

— Мы ровесники, — усмехнулся дядя Миша. — Я даже чуть помоложе буду. Учились вместе, так и познакомились.

— А на внешность не гляди, — мягко улыбнулась Ольга-старшая. — Для Яги-привратницы есть особая привилегия. За то, что мы смолоду в образинах старушечьих ходим, в жизни совсем не старимся. Правда, мало кто из нас до преклонных лет доживает, — она бросила горький взгляд на Олин портрет и опустила глаза.

— Так ты, говоришь, только вчера прибыл? — Преувеличенно бодрым тоном спросил дядя Миша, садясь в кресло напротив. — А остановился где? У минотавра?

— Да, в «ПУПе», — подтвердил я, в глубине души радуясь смене темы. — На Самоварной улице.

— Правильно! Кухня там хороша, цены не кусаются. Мы и стражу у ворот предупредили, чтобы тебя прямиком туда направила, — кивнул Муромский. — Только вот не думали, что так долго добираться будешь!

— А он возле камня на Распутье не туда свернул, вот седмицу и потерял! — Наябедничала из-под кресла Бася.

— Да, было дело, — нехотя признал я. — Пришлось немного поплутать. Вообще-то, дядя Миша, мы к вам случайно попали. Просто искали ответы на некоторые вопросы.

Хозяин откинулся в кресле и нахмурился.

— Если ты приехал вчера, значит, с работодателем ещё не встречался, верно? — Спросил он, и, получив утвердительный кивок, продолжил. — В таком случае, думаю, вопросы подождут. О твоей работе мне говорить запрещено.

— Это о цели моего прибытия в Китеж и в Навь вообще?

— Да. Запретная тема. Как и личность твоего работодателя. Уж прости… Всему своё время.

— Да ладно, не страшно. Потерплю до завтра. А об Оле… О ней мы можем поговорить? — Решившись, выпалил я. — Дело в том, что сюда нас направил Ярмарочный Лабиринт. Перенёс прямиком на порог вашего дома.

— Лабиринт? — Муромский переглянулся с женой.

Та кивнула, присела на диванчик и, словно пытаясь защититься, обложилась вышитыми подушечками.

— Что ж, дружок, спрашивай, — разрешила она.

Тут мне стало ясно, что в голове роится куча вопросов, а выбрать нужный никак не получается. Спасибо Басе, выручила.

— Вот вы сказали, что внучка ваша Сене личную жизнь попортила. Это как?

Да, припоминаю, о чём-то подобном Оля мне говорила…

— Ой… Да ну… Глуповато получилось, — вздохнула хозяйка. — Наш с Михеем однокашник предсказал когда-то, что Сеня с Олей друг другу самой судьбой предназначены. Что вырастут, поженятся, семьёю станут.

— Предсказал? — Недоумённо переспросил я, стараясь не обращать внимания на холод, сковавший сердце.

— Предсказал, — подтвердила Ольга и нахмурилась. — Да только ошибся он. Впервые в жизни ошибся. А девонька и поверила. Ей всего-то годков пять или шесть было. Вот и стала за дедом во Тьму проситься, чтобы хоть одним глазком на суженого своего взглянуть.

Дядя Миша грустно улыбнулся своим воспоминаниям.

— Ты ей тогда сразу понравился, — медленно проговорил он. — Малышка целый день за тобой через щёлочку в заборе наблюдала. Видела, как лук с отцом мастерил, как наконечник вытачивал. А когда стрела твоя в крапиву улетела, тут же со двора сбежала, искать её кинулась.

— Ну да. А я, чтобы эту стрелу вернуть, пообещал на ней жениться… Когда подрастём.

— Вот оно как, — задумчиво пробормотала Бася, выползая из-под кресла и запрыгивая на диванчик.

— Именно, — подтвердила хозяйка, рассеянно погладив её по спинке. — Глубоко веря в предсказание, через обещание это Оленька наша Сеню к себе и привязала. Сама того не ведая, наложила на него печать колдовскую, чтобы других девчат отвадить. Вот и вышло, что зазря только бедному хлопцу всё перепутала.

— Точно, она мне об этом говорила, — припомнилась ночёвка в Ивановой Брутовке и разговор с девушкой. — Но сказала, что теперь я свободен и могу строить свою жизнь так, как захочу.

В третий раз повисла тишина. В этот раз взгляды хозяев и кошки были обращены ко мне.

— Как… Когда это она тебе говорила? — Побледнев, пробормотал Муромский.

— Да около недели назад, во сне, — нехотя признался я, — Оля не раз меня во снах навещала. Даже в нашем мире.

— Ах, во сне, — понимающе кивнула Ольга-старшая.

— Да. Даже этой ночью появлялась, от кошмара спасала. Гонялся там за мной всадник безголовый, жуткий такой, вот она его и прогнала.

— Безголовый? — Дядя Миша побледнел ещё сильнее. — Ого! Если кто-то сумел послать за тобой дюллахана, значит, дело принимает серьёзный оборот.

— Дюллахана? Что ещё за дюллахан? — Полюбопытствовала Бася. — В нашей энциклопедии ничего такого нет!

— В ней много чего нет, — фыркнула Ольга-старшая, снимая с полки древний потрёпанный фолиант. — Я давно уже твержу твоему прадедушке, что «Большая Навья энциклопедия» сильно устарела и требует обновления. А дюллахана в бестиариях Завалгаллья искать надобно. — Она пошуршала пергаментными листами и положила раскрытую книгу перед кошкой. — Вот он, гляди.

Та аккуратно прижала страницу лапкой и углубилась в чтение. Я приподнялся с кресла и тоже взглянул.

Язык текста был мне совершенно незнаком, зато картинка не подкачала: великолепный образец классической средневековой гравюры, изображавший безголового всадника на рослом угольно-­чёрном коне. Полусгнившая голова зажата подмышкой, а вместо кнута в руке — сухой человеческий позвоночник. К счастью, во сне всех этих милых подробностей я не разглядел. И без того страху натерпелся…

— Эгей, хозяева! — Раздался со двора зычный, чуть хрипловатый голос. — Знаю, что дома! Выходите, и гостя своего прихватите! Знакомиться будем!

Дядя Миша вздрогнул, но тут же широко улыбнулся и подскочил к окну.

— О, старина Влад пожаловал! Он вовремя, как всегда. Что ж, друг Арсений, идём, познакомишься.

— А кто это такой? — С лёгкой опаской полюбопытствовал я. — И откуда ему про гостя известно?

— Увидишь. Ему многое ведомо, — загадочно ответил Муромский. — Оленька, будь добра, прихвати посуду. Там друг Влаша пришёл, самовар с пряниками притащил.

Мы вышли на крыльцо и спустились в сад.

Под раскидистой яблоней сидел на лавочке могучий коренастый старик в вышитой сорочке и мешковатых синих штанах. Его седые волосы сияли белизной, как и короткая борода, но голубые глаза смотрели весело и молодо. Рядом, на вкопанном в землю столике, шумел круглый блестящий самовар. Заметив нас, гость улыбнулся в густые усы и приветливо махнул рукой с зажатым в ней круглым пряником.

Было в этом старике что-то очень знакомое… Что-то, вызывающее из памяти давние детские воспоминания.

— Влад, познакомься, это Арсений Берендеев, наш гость из Тьмы, — представил меня хозяин. — А это, Сеня, сам ­господин Владихор, первый советник Президента-батюшки и главный предсказатель Всея Нави. По совместительству, наш старинный друг, сосед и однокашник.

— Очень приятно, — Я пожал широкую, липкую от мёда ладонь, и вдруг сообразил. — Ой… А мы ведь уже знакомы! Вы когда-то у нас на даче были. Помните? Давно, лет пятнацать назад. С дядей Мишей приходили. И тоже самоварчик с пряниками приносили!

— Было дело, — согласно кивнул Владихор. — Наезжал я тогда во Тьму, в гости к Михею. Он долго зазывал, всё обещал с племяшом да с его домашними познакомить.

— С племяшом? — Удивился я. — А… Разве у вас в нашем мире родственники есть?

— Есть, как не быть, — хитро улыбнулся старик. — Петруша, братца моего старшего сынок. Сам-то Сидор давно уж в свете почил. Видал я на кладовище могилку его.

— Соболезную, — вздохнул я. Вдруг в голове словно что-то щёлкнуло, и до меня начало доходить. — Стоп… Вы сказали — Сидор? Так ведь Пётр Сидорович — мой отец!

— Верно. А Сидор-то Арсеньич, дед твой, братом мне был. Стало быть, я твой дядушка. То бишь, дед двоюродный.

Подошедшая Ольга поставила на стол поднос с чайным сервизом и громко всхлипнула.

— Ой, простите, — проговорила она, вытирая набежавшие слёзы. — Вишь, дружок, как всё сложилось-то. Я Сидора, деда твоего переправляла, а тебя — Оленька моя…

— Да, жалко, жалко дивчинку, — нахмурился Владихор, качнув седой головой. — Не ждали мы, что так рано уйдёт. Я-то нагадал Ольге да Михею, что породнимся с ними. Через внучку их да через сына племяша моего. Через тебя, стало быть. А оно вон как вышло. Черз кривой вмешался… До сей поры отойти не могу. Ведь это единый раз, когда дар меня подвёл… Ни до, ни после такого не бывало, — он горестно вздохнул, снял с самоварной короны расписной чайничек и принялся разливать заварку по чашкам.

Скоро мы уже пили крепкий ароматный чай, закусывая громадными медовыми пряниками. Дядушка громко обсуждал с дядей Мишей ярмарочные цены на мёд и специи, мы же с хозяйкой молча любовались озером, погружённые каждый в свои мысли.

Кстати, пряник мне доесть не удалось. Во-первых, он оказался, хоть и вкусным, но приторно-сладким, во-вторых, слишком большим даже для меня, а в-третьих, среди пряностей я учуял нелюбимые мною корицу и тмин. Чтобы не обижать свежеобретённого родича, я незаметно опустил пряничный недогрызок в карман жилетки и помахал ему вслед.

В тот же миг ко мне на лавку запрыгнула Бася.

— Слушай, это какой-то ужас, — тихо мяукнула она. — Надеюсь, я права, и дюллахан окажется всего лишь твоим ночным кошмаром. Не хотелось бы столкнуться с таким в реальности… — Тут она увидела Владихора и испуганно прижала ушки. — Ой… Это же главный предсказатель!

— Да, мы уже познакомились, — кивнул я. — Главный предсказатель, первый советник, а ещё — мой дядушка.

— Так вы родственники? — Киса ошеломлённо открыла рот, — А разве это возможно? Ты же из другого мира!

Пожав плечами, я отошёл в сторонку и, сняв жилетку, принялся стряхивать с неё липкие пряничные крошки.

«Из другого мира!»

Можно подумать, я этого не знаю. Самому давно хочется во всём разобраться. Но пока не очень-то выходит.

— Гляжу, внучок, на тебе кольчужка Сидора, — раздался громкий дядушкин глас. — Настоящая, берендеевская. Она ещё батьке нашему принадлежала, Арсению Светоборычу. К слову, в его честь и тебя нарекли.

— Серьёзно? В честь прадеда? — Удивился я, возвращаясь за стол. — Честно говоря, впервые слышу! Мои никогда об этом не упоминали. А кольчуга… Кольчугу я из-под камня добыл, во дворе у Бабы Яги.

— Знаю, — буркнул Владихор. — Видать, тебя она и дожидалася. Мне-то камень тот не поддался… — Он обиженно крякнул и пригладил ладонью косматую седую шевелюру.

— Это точно, — мягко улыбнулась Ольга. — Веришь ли, друг Арсений: он даже гномов с кирками приводил, так кольчужку отцовскую заполучить желал! А каменюка с каждым их ударом всё глубже в землю уходила… Полдня впустую потеряли, так ни с чем и убрались.

— А самое обидное то, что ведал я: не мне она предназначена, — хмуро проговорил дядушка, глядя на меня из-под седых бровей. — Глуп да молод был. Думал, судьбу обхитрить можно! Ну да ладно… А Знак-то при тебе?

— Какой ещё знак? — Не понял я.

— А вот такой, — Владихор провёл рукой по могучей груди, и там на миг блеснула серебряная цепь с подвесом в виде медвежьей головы. — Знак берендея.

— При мне, — я коснулся своего медальона, явив его всем, после чего искоса глянул на дядю Мишу. — Только ­кое-кто из здесь присутствующих рассказывал, что это всего лишь студенческая поделка, отлитая из старых советских монет.

Однако Муромский совершенно не смутился. Напротив, он расслабленно откинулся на спинку скамейки, отхлебнул чаю и хитро глянул на меня.

— И что, друг Арсений, ты поверил бы правде? — Усмехнулся он. — Признайся, что бы ты обо мне подумал, сообщи я, что это волшебная вещь, помогающая человеку превращаться в зверя?

— Ну… Решил бы, что вы перечитали фэнтези и впали в детство, — пришлось признать мне. — И, конечно, постарался бы поскорее смыться.

— Вот именно! — Победно улыбнулся дядя Миша, со стуком поставив чашку на стол. — А так я справился со своим заданием и благополучно передал тебе дедушкин кулон. Кстати, остальные медальоны, те, что носят мои студенты, отлиты именно из монет. А образцом для них послужил твой Знак.

— Ну и как, ты уже обращался? — Полюбопытствовал Владихор, беря из холщёвого мешочка очередной пряник.

— Пару раз приходилось, — уклончиво ответил я. — Спонтанно, в опасных ситуациях. Но, если честно, сам ничего не помню. О превращениях знаю только со слов друзей.

— Да это нормально, — тряхнул бородой дядушка. — Все мы так начинали, — он бросил недоеденный пряник на стол, стряхнул со штанов крошки и поднялся на ноги. Стащил сорочку и встал посреди садовой дорожки. — Иди-ка сюда, дружок. Смелее!

— Влаша, может, не надо? — Заволновалась Ольга.

— Да ладно тебе, Лёля, мы только чуток поборемся, — хмыкнул тот, расправив мощные плечи. — Ну, чего сидишь, внучок? Али струсил, старика испужался?

— Нет, — прислушавшись к себе, признался я, — Просто не совсем понимаю, что нужно делать.

— Да чего тут понимать, — хохотнул мой родственник. — Сейчас быстренько обратимся, и я чуток помну тебе бока. Узнаешь, чего старая гвардия стоит.

Я бросил беспомощный взгляд на дядю Мишу.

— Иди-иди, — весело подмигнул тот. — Доставь дядушке удовольствие! И не особо его жалей: берендей берендея сильно не покалечит. Тем более — кровного родича.

Не хотелось мне бороться с дедом, но и отступать было некуда. Сбросив кольчугу, я тоже вышел на дорожку и, чувствуя себя до ужаса глупо, повернулся к Владихору.

Тот окинул меня насмешливым взглядом, подмигнул, и вдруг без предупреждения обратился. Никаких жутких трансформаций и вывороченных конечностей, знакомых по фильмам ужасов. Превращение произошло мгновенно: только что на дорожке стоял невысокий коренастый старик, и вот уже вместо него скалит длинные жёлтые зубы огромный седой медведь в синих штанах. Зверь угрожающе взмахнул когтистыми лапами и утробно взревел, обдав меня густым ароматом мёда и пряностей.

Знакомо перехватило дыхание, все зубы разом заныли, а зрение затуманилось. Мир вокруг резко утратил краски и посерел. Голова слегка закружилась. Я рухнул на четвереньки, привычно готовясь потерять сознание, но вместо этого ощутил вдруг приступ эйфории. Тело охватила приятная лёгкость, а от нахлынувшей энергии меня прямо-таки распирало. Захотелось прыгать, скакать, творить всякие безрассудства! Например, догнать и укусить за пухлый зад вон того удирающего медведя…

Очнувшись, я обнаружил себя в глубине сада, у подножия толстой старой яблони. Где-то вверху отчаянно ругался дядушка, а рядом покатывались со смеху Бася и Семёныч с женой.

— Я же говорила — не надо! — Хихикнула Ольга, глядя, как неуклюже Владихор сползает с дерева.

— Хорош ржать, подсобите лучше!

Мы с Муромским принесли крепкую садовую лестницу и помогли старику спуститься. Однако, даже стоя на твёрдой земле, тот продолжал бушевать.

— Ты знал? — Напустился он на дядю Мишу. — Знал, да?

— Конечно, — фыркнул тот в усы. — Как не знать? Я же Арсения после первого обращения домой отводил. А как бы иначе он туда попал? С шестого этажа ведь сиганул.

Кстати, в своё время меня этот вопрос тоже беспокоил. Самое время прояснить некоторые моменты.

Но Муромского даже просить не пришлось. Вернувшись за столик, он наполнил наши чашки чаем и заговорил.

— Мне было известно, что превращение происходит в первую же ночь после обретения берендеем своего Знака. Потому, Сеня, пока ты чаёвничал в гостиной, я незаметно позаимствовал твои ключи и сделал слепки. Потом быстро выточил дубликаты и отправился на оговоренное место встречи. А после того, как ты прикончил ту жуткую тварь, спокойно вернул тебя в квартиру.

Да, чувствуется, что дядя Миша — бывший преподаватель. Истинный мастер слова. Вроде и правду сказал, а ­сколько всего оставил нераскрытым! Почему, к примеру, он был так уверен, что я отправлюсь на эту встречу? И что оборотень окажется там же? Впрочем, всё недосказанное может относиться к запретным темам, и излишнее любопытство только навредит. А значит — подожду.

— Признаюсь, тогда твой облик меня тоже весьма озадачил, — продолжал Муромский. — Почему-то вместо медведя ты превратился в сенбернара.

— В московскую сторожевую, — поправил я.

— Нет, дружище, не в сторожевую. В чистокровного сенбернара: мордастого, брылястого и слюнявого.

Что ж, не буду спорить. Я-то мог судить лишь по ночному видео, качество которого оставляло желать лучшего, да по невнятному описанию друзей.

— Кстати, а тот пьянчужка у общаг… Его же порвал оборотень! Он не начнёт превращаться?

Михаил Семёнович немного помолчал, видимо, взвешивая опасность вопроса.

— Нет, не волнуйся, — наконец, ответил он. — Не начнёт. Я смазал его раны берендеевской слюной. Ты был так рад меня видеть, что буквально всего перепачкал этим ценным снадобьем. Хватило бы на добрый десяток укушенных!

Владихор отставил опустевшую чашку, довольно крякнул и повернулся ко мне.

— Удивительное дело, — задумчиво проговорил он, почёсывая бороду. — А всё-таки, почему же ты не медведь? Разве только… Вот что, внучок, вспоминай-ка, в день перед первым обращением ты, случаем, с псиной какой не поцапался?

— Да сейчас уже и не припомню, — растерянно пожал плечами я. — А считается весь день, или только после ­получения медальона?

— Весь. С самого утречка.

Пришлось основательно напрячь память. За последние две недели столько всего произошло… Сейчас не помешал бы Ванин эльфийский обруч!

Кажется, до обеда я сидел дома, спокойно пил пиво и читал книги, пока не позвонил Чахлик…

— О! — Осенило меня вдруг. — Днём я был на даче у бывшего начальника и валял дурака с его псом! А вечером… Вечером столкнулся с оборотнем. Отнял у него нож, а потом… Да, точно! Когда я осматривал обиженных им псинок, они меня куснули! Не до крови, но чувствительно.

— Ага! Тогда понятно! — Двоюродный дед радостно стукнул кулаком по столу, отчего самовар подпрыгнул и обиженно зашипел. — В этом-то всё и дело! Издавна в берендеевских общинах бытовал обычай: молодого воина в день вручения Знака запирали в клетке с диким лесным медведем. Заработав несколько царапин и укусов, тот обретал способность принимать медвежье обличье. Когда же племя переселилось в города, Зверем-инициатором становился старший в роду. А тебя, стало быть…

— А меня инициировал Артур и стайка бездомных собачек, — закончил я его мысль. — Что ж, с этим вопросом разобрались. Теперь хотелось бы узнать…

— Думаю, на сегодня хватит, — строго оборвала меня Бася. — Пора нам в трактир возвращаться. Гляди, темнеет уже, а путь неблизкий. Не забыл, что завтра у тебя важный и тяжёлый день? Нужно привести себя в порядок, отдохнуть, выспаться, и так далее. Не идти же на собеседование с сонной помятой рожей?

Хозяева нас задерживать не стали. Кажется, они даже обрадовались избавлению от моих нелёгких вопросов. Что же, я прекрасно их понимал, потому от души поблагодарил за гостеприимство и извинился за доставленные неудобства.

— Да ничего! Рад, что ты наконец-то прибыл, — пожал мне руку дядя Миша и опустил глаза. — Ты, друг Арсений, за скрытность на нас не серчай. Не свои тайны бережём.

Разумеется, я уверил его, что всё понимаю и ни капли не обижаюсь. Но в глубине души всё-таки обиделся.

— Ну, бывай, внучок, — Владихор крепко, по-родственному, прижал меня к груди. — Сегодня тебя, так уж и быть, отпускаю. Отдыхай пока, сил набирайся. А вот завтра настоятельно прошу ко мне на поселение. Это здесь, рядышком. Соседние ворота. И не спорь! Покуда в столице ты, жить у меня будешь.

Признаюсь, от дядушкиного приглашения у меня потеплело на душе. Ведь это так здорово: попасть в совершенно чужой мир, и вдруг встретить здесь своего родственника!

Пообещав прибыть ближе к вечеру, я повернулся к Ольге.

— Удачи тебе завтра, Арсен-царевич! Уверена, всё будет хорошо! — Красавица-хозяйка заглянула мне в глаза, быстро чмокнула в щёку и, вспорхнув на крыльцо, скрылась в доме.

Мы с Басей вышли за калитку и двинулись в сторону троллейбусной станции.

— Ну и как? Ты доволен встречей? — Негромко мяукнула кошка. — Узнал всё, что хотел?

— Тяжело сказать, — честно ответил я. — И да, и нет. Вроде бы и ответы получил, только далеко не те, на которые рассчитывал. Был бы Муромский чуть пооткровеннее…

— Угу. И нарвался бы на крупные неприятности, — ­завершила мысль киса. — Он же тебе вполне прозрачно на это намекнул. Так что всему своё время.

— Да понимаю. Потому не сержусь и… почти не обижаюсь. И так от новой информации голова пухнет. Ведь теперь некоторые моменты воспринимаются совершенно иначе.

— Да? Это какие же?

— Ну, к примеру, могу с уверенностью сказать, что в тот день дядя Миша попался мне навстречу далеко не случайно. Ведь с того момента всё и закрутилось.

— А мне кажется, закрутилось всё намно-о-ого раньше, просто ты этого ещё не понял, — загадочно мяукнула киса, после чего надолго замолчала.

В быстро темнеющем небе проклюнулись точки первых звёзд. Совсем рядом, в центре города, кипела развесёлая ночная жизнь. Здесь же, чуть в стороне от главных улиц, было тихо и на редкость пустынно. Не видно ни стражи, ни случайных прохожих. На столбах сияли редкие фонари, отчего тени под домами и деревьями казались только чернее и гуще.

Мне стало неуютно. Намного неуютнее, чем в диком лесу без единого огонька вокруг. Казалось, из тьмы подворотен за нами пристально наблюдают десятки недобрых глаз.

— Ну что, далеко нам ещё? — Нервно озираясь, спросил я у бегущей рядом кисы.

— Ближайшая станция — «Университет», до неё около версты, — спокойно ответила та. — Да не верти ты головой, иди спокойно. Никого здесь нет.

Прислушавшись к своим ощущениям, я ей не поверил. Более того: мне послышался подозрительный шорох из ближайшего переулка. Рука сама собой потянулась к карману, и в ладонь услужливо ткнулась гладкая рукоять дубинки.

В тот же миг дорогу нам преградила высокая нескладная фигура в сером рванье. Кошка коротко зашипела и испуганно шмыгнула мне за спину.

— Ну вот, а ты говоришь — никого нет, — криво усмехнулся я, демонстративно поигрывая подарком Златояра. — Слушаю вас, товарищ. Библиотеку ищете?

«Товарищ» растерялся, отступил на шаг и даже как будто стал ниже ростом.

— Я… Э-э-э… О великодушнейший! — Гнусаво проблеял он, не сводя с дубинки заворожённого взгляда. — Может ли несчастный Кадум, единственный пятый сын бедного хана Сарата, рассчитывать на твою щедрость и попросить пару жалких монет на мисочку плова из мяса наихудейшего барашка?

— Думаю, может, — кивнул я, вытаскивая несколько медянок. — А чего он сам не попросит? Стесняется?

Брови незнакомца взметнулись так высоко, что едва не скинули с головы грязно-белый тюрбан.

— Он… Он просит! Просит! Я и есть Кадум ибн Сарат, бедный сын пятого несчастного… Короче, я это, я!

— А-а-а, тогда другое дело. Вот, держи! Тут и на кружечку ­кумыса должно хватить!

Схватив монеты, «ханский сын» низко поклонился и тихо скрылся в том же переулке, из которого ранее выскочил. Проводив его недоверчивым взглядом, Бася от греха подальше вскарабкалась ко мне на плечо.

— Не нравится мне этот Кадум, — проговорила она. — Весь фальшивый какой-то. Голосок вроде жалобный, а глаза холодные, так и зыркают из-под тюрбана! Явно гадость какую-то задумал, да колотушка твоя его отпугнула.

— Ладно тебе, — отмахнулся я, не торопясь, однако, совать дубинку обратно в карман. — Работа у человека такая — на жалость давить. Авось кто поведётся, и получит он на ужин свою мисочку плова.

— Чего же он в центре не промышляет? Тут ведь рядом! Два квартала пройти. Значит, стражи городской боится. А честным людям от неё скрываться незачем!

Киса ещё долго делилась своими подозрениями, но я совсем перестал её слушать, заинтересовавшись вдруг необычным устройством местных фонарей. На первый взгляд это классические четырёхгранные светильники из чугуна с матовыми слюдяными окошками. Но внутри… Внутри не горели сальные свечи, не чадило масло, не шумел светильный газ. За толстым непрозрачным стеклом замер в неподвижности продолговатый язычок золотого пламени. Он сиял и грел, словно маленькое солнце.

— Бася, что это там так ярко светит? — Тряхнул я плечом.

Кошка умолкла на полуслове, обиженно фыркнула, но, проследив за моим взглядом, соизволила ответить:

— Перо Жар-птицы.

— Да ну! Откуда?.. — Не поверил я. Вроде как даже в сказках это редкость была…

— Из зоопарка, откуда же ещё? — Хмыкнула киса. — Их там много, целый курятник.

— Курятник⁈

— Ну да. За прошлое столетие с его магическими войнами Жар-птицы практически вымерли в дикой природе, а в зоопарке несколько экземпляров сохранилось. Вот их с обычными курами и скрестили, для увеличения поголовья и повышения плодовитости. Так что теперь эти пёрышки и улицы Китежа освещают, и на экспорт отправляются.

— Ну, вы, блин, даёте! — Восхитился я.

— С жар-курами только одна сложность, — продолжала Бася. — Горячие очень. Нужно вовремя вытащить яйца из-под наседки, иначе сварятся. Успевают не всегда, потому при птичнике есть лавка, торгующая печёными яичками. И, знаешь, на вкус они довольно неплохи. Никак не уступают обычным куриным. Идём скорее, станция уже близко.

Действительно, улица свернула к северу, и в конце её замаячил ярко освещённый павильон остановки. Я облегчённо вздохнул и прибавил шагу.

Станция «Университет» являла собой истинный шедевр тролльего деревянного зодчества. Всё в ней говорило о принадлежности к высокому миру науки. Перрон, к примеру, был выполнен в виде полки с книгами, а столбы, подпирающие двускатную крышу, напоминали свёрнутые пергаментные свитки. Сама же крыша изображала собой раскрытую перевёрнутую книгу, из корешка которой выглядывала жирная змеюка в квадратной академической шапочке.

— Красиво, атмосферно, — оценил я. — Одного только не понимаю: зачем змея? Это что, медицинский университет?

— Где ты увидел змею? — Фыркнула кошка. — Это же знаменитый Книжный Червь, символ и талисман Китежградского университета теоретической и практической магии имени Кащея Бессмертного! Он у них даже на гербе нарисован, — тут она навострила ушки и заволновалась. — Давай-ка, Сеня, живее поднимайся на перрон. Кажется, я слышу троллейбус.

— А куда спешить? Стоянка же целых две минуты, успеем.

— Так две минуты — это днём, — терпеливо пояснила Бася. — А с наступлением ночи, если пассажиров нет, могут вообще проскочить станцию без остановки.

Земля под ногами ощутимо задрожала, рельсы запели, и из-за деревьев, сияя огнями, выкатился красно-золотой троллейбус. Тролль-локомотив, заметив меня, отпустил ходовой рычаг и потянул ручной тормоз. Раздался скрежет, из-под колёс веером сыпанули искры, и вагон плавно остановился.

С задней площадки сошёл мрачного вида тролль-кондуктор. Проигнорировав протянутую мною монету, он молча козырнул Басе и широко распахнул перед нами двери. Едва я шагнул с перрона в салон, троллейбус плавно тронулся с места. Ни трубить в рожок, ни объявлять станции кондуктор не стал — видимо, чтобы не перебудить всю округу.

В вагоне царил уютный полумрак. Кроме нас с кисой здесь никого не было, поэтому, бесцельно послонявшись ­туда-сюда, я опустился на широкую лавку, расслабился и мирно задремал под частый перестук колёс.

Разбудила меня кошка.

— Сеня, просыпайся! — Мяукнула она. — Наша остановка!

Я открыл глаза и выглянул в окно.

Троллейбус неспешно подъезжал к станционному павильону с тремя деревянными самоварами на плоской крыше. Действительно, наша. Будем выходить.

Скрипнули тормоза, лязгнул, выдвигаясь, трап.

Поднявшись с лавки и с наслаждением потянувшись, я бросил взгляд на часы и даже присвистнул от удивления: уже половина двенадцатого! Быть того не может: в троллейбус-то мы сели около десяти! А тут ехать не больше шести километров. Разве что…

— Эй, Бася, — тихо, чтобы не услышал кондуктор, шепнул я. — Мы что, повторили подвиг Браго Бульбульса? Проспали свою станцию и проехали лишний круг?

— Кажется, да, — зевнула она, блеснув клыками. — А тебя что, это так сильно волнует?

— Да нет, совершенно не волнует. Просто куда-то ­полтора часа жизни пропали, а теперь вот нашлись, — проговорил я, с трудом подавив ответный зевок.

Помахав вслед отъехавшему вагону, мы неторопливо двинулись к «ПУПу Минотавра». Видимо, благодаря присутствию столь популярного заведения, Самоварная улица хорошо освещалась. Фонари с перьями Жар-птиц стояли тут в два раза чаще, чем в районе Муромского, да ещё и по обеим сторонам дороги. Встретился нам и отряд городской стражи из полудюжины легковооружённых воинов. Разумеется, разбойничьего вида одинокий путник в бандане, кольчуге и с чёрной кошкой на плече не вызвал у них никаких подозрений. Патруль спокойно прошагал мимо, а суровый усатый капитан с шипастой булавой на поясе даже пожелал мне доброй ночи. Ответив ему тем же, я вошёл через распахнутые ворота во двор трактира и поднялся по скрипучим ступеням на высокое крыльцо.

Ярко освещённый обеденный зал встретил нас пустотой и тишиной. Ни посетителей, ни Тесея с Блаблом не видно.

— Ау, есть кто живой?

— Есть! Иди сюда, Сеня, мы здесь! — Окликнул меня знакомый радостный голос.

Из кабинки у окна высунулась сияющая физиономия Дурака.

Приблизившись, мы обнаружили и источник этого сияния: напротив Ивана, ласково поглаживая пушистого Пузю, сидела великолепная Блестина. Шлема и обсидианового копья при девушке не было, но стальная кольчуга всё так же соблазнительно обтягивала её ладную фигурку. Я даже невольно залюбовался, однако, ощутив в плече острые кошачьи когти, вздрогнул и поспешно отвёл взгляд.

— А мы по городу гуляли! — Похвастался Ваня. — Всю столицу, как есть, насквозь пешком протопали, гном её заломай. А как устали да кушать захотели — сюда пришли. Блабл сейчас на кухне возится, ужин нам собирает.

— Отлично, с удовольствием составим вам компанию, — ­обрадовался я, ощутив вдруг дикий голод.

Впрочем, это и не удивительно: весь мой сегодняшний рацион состоял из одинокого перчёного бублика с салом на ярмарке, да чашки чая с медовым пряником в гостях у Муромских.

— Что наш Пузя, как себя чувствует? — Спросила киса.

— Чудесно, — хохотнул Дурак, покосившись на разомлевшую от ласки кваняшку. — Когда мы пришли, дрых себе в машине на куротуровом яйце. То ли съесть его хотел, то ли высидеть. Я вот теперь и думаю: может, гном ломай, Пузя у нас девочка? Али вообще двуснастный?

— Всё возможно, жаботинки мало изучены, — Бася спрыгнула на пол. — Ой, Блестина, а где же твои красивые са­пожки? — Удивилась она, сунув нос под стол.

Берегиня слегка покраснела.

— А я как сменилась, так в караулке их и оставила, — смущённо ответила она, пряча запылённые босые ножки под лавку. — Они же казённые, только на работу и обуваю.

— Только на работу? — Удивлённо переспросил я. — А в остальное время как же?

— Да так… Приходится обходиться, — опустила глаза красавица. — Ну да ладно, я привычная. Чай, не зима на дворе! А вот зимой — да, в снегу и на льду ноги сразу зябнут, хоть совсем из озера не выходи.

— А кольчужка что, разве не казённая? — Мяукнула Бася, хитро мигнув зелёными глазами.

— Казённая, — кивнула Блестина и развела руками. — Да только у меня, окромя неё, ничего и нет. В воде-то одёжа нам без надобности, плавать мешает, вот и пришлось взять на время. Не голышом же с Ванюшей по городу гулять? Люди не так поймут.

Судя по мечтательно-масленому взгляду Дурака, ему такой вариант явно пришёлся бы по душе.

В распахнутое окно ворвался порыв холодного ночного ветра. Девушка зябко повела плечами, наклонилась к Ване и что-то тихо прошептала ему на ухо.

Иван тут же посерьёзнел, кивнул и, быстро поднявшись, отвёл меня в сторонку.

— Слушай, Сень, а у тебя, случаем, фуфайки какой не завалялось? А то Блестинка в своей железяке мёрзнет. Я бы сорочку ей предложил, да только они у меня все ношеные. Так духом мужицким пропахли, что прям с ног сшибает.

— Да у меня самого та же история. Свежие футболки давно закончились, а кроме них только жилетка и… кольчуга, — я не удержался и снова украдкой взглянул на берегиню.

Словно почувствовав мой взгляд, девушка выпрямилась и красиво взбила свои пышные волосы, отчего те сияющим водопадом рассыпались по плечам. Казалось бы, невинный жест, а столько в нём было грации и женственности, что у меня даже дыхание перехватило от восхищения.

— Ох уж эти русалки да мавки, гном их заломай, — тихо хмыкнул Ваня, насмешливо поглядывая на меня. — Что же они с нами, хлопцами, делают! Верно, Сеня?

— Ой… Да… Извини, — почувствовав, что краснею, я поспешил отвернуться. Тут меня осенило: — Что? Ты сказал мавки? — Память услужливо вернула меня в ночной грозовой лес. — Есть у меня фуфайка, дружище! В машине лежит.

Действительно, позаимствованный мавкой свитер я тогда подобрал, а на одном из привалов даже успел его хорошенько выстирать и высушить.

— Одолжи, а? — Попросил Иван. — На одну ночь всего. Завтра же накуплю ей платьёв, юбок да сорочек всяких. Нонеча не успел. Когда у берегинь смена закончилась, все лавки да магазины позакрывались давно.

— Да пожалуйста! Минутку, сейчас принесу, — пообещал я и вышел во двор.

Бася зачем-то увязалась следом.

— Знаешь, Сеня, нашему Ваньке никак нельзя упускать эту девочку, — сказала она, когда мы шли через тёмный двор к «уазику». — Они же просто созданы друг для друга. Он парень видный, красивый, да ещё и не глупый. А из водяниц выходят надёжные подруги и самые любящие жёны. Особенно из берегинь.

— Надёжные, говоришь? А если она его утопит? — Хмыкнул я, забираясь в машину.

— И ты туда же! — Возмутилась Бася, запрыгивая следом. — Пошутили мы с девчатами, посмеялись над вами, чтобы слюни зазря не распускали. Нет, Сеня, берегини никого не топят. Наоборот, тонущих спасают, к берегу их выносят. Потому-то берегинями и зовутся. А Ивана нашего и впрямь спасать нужно.

— Кого?.. Ваню? Спасать? — Удивился я. — Да он сам кого хочешь спасёт! Вон, хоть Пузю вспомни. Или Белосвета с его молодцами из ларца…

— Ох, Арсений, — вздохнула киса, — Хороший ты парень, но иногда бываешь до ужаса невнимательным. Ушёл с головой в свои проблемы и упиваешься ими, не замечая ничего вокруг. И даже тех, кто рядом изучить не удосужился.

Вот ведь вредина пушистая! А самое обидное то, что она права. Из-за своих страхов и переживаний я не особо интересовался мыслями и чувствами своих спутников. Просто плыл себе по течению, воспринимая всё как должное. ­Хорош друг… Спасибо кисе, что в очередной раз ткнула носом.

— Признаю, лопухнулся, — нехотя пробормотал я. — Так ты говоришь, Ивана спасать нужно. От чего же?

— Да от того же, от чего и тебя. От одиночества, — грустно мяукнула Бася. — При всей своей внешней простоте, весёлости и бесшабашности, наш Ваня глубоко одинокий человек. И очень от этого страдает.

— Правда? Если честно, не заметил.

— Он давно привык это скрывать. Поверишь ли, вы с Мидавэлем стали первыми настоящими друзьями в его жизни.

Если честно, это заявление меня порядком ошарашило. Разумеется, я не поверил.

— Да быть того не может! Чтобы у парня, выросшего на селе, и вдруг не было друзей или приятелей? Так не бывает!

— К сожалению, бывает, — вздохнув, сказала кошка. — Селяне у нас люди тёмные. А Ваня коваль, причём коваль потомственный. От того все его беды.

— Ну и что с того, что коваль? Не вижу здесь связи.

— А она есть. Причём самая прямая: боится простой народ кузнецов. Боится за их власть над огнём да железом. В коварстве и колдовстве чёрном подозревает. А Дурак-то наш, сам знаешь, при случае и взаправду колдонуть может. Потому-то и один с самого детства, ни друзей, ни приятелей. Запрещали селяне отпрыскам своим с кузнецовым сыном водиться. Сторонились его. А ведь недаром говорят, что самая крепкая дружба всегда корнями в детство уходит.

Вот оно как! Тогда понятно, почему в Брутовке Ваня лишь быстренько проведал маму, а после целые сутки безвылазно просидел с нами в гостевой избе тётушки Луносветы. Не к кому ему было пойти.

Мне стало грустно.

— Потому и на тракт, проситься к обозникам, Иван пошёл один, — продолжала Бася. — И это притом, что в охрану издавна принято наниматься целой ватагой. Собираются хлопцы с одного села, и вперёд, за приключениями. Вместе и веселее, и спина в бою прикрыта. Одиночкам купцы всегда отказывают. Кстати, — словно очнулась киса. — А зачем мы сюда пришли?

— А вот за этим, — выдвинув из-под лавки дорожную сумку, я вытащил свитер. — Ваня попросил, будем Блестину утеплять. Идём, там нас уже заждались.

Мы поспешили обратно в трактир.

На ступенях Бася остановилась и подняла на меня глаза.

— Знаешь, Сеня, эльфийский мёд самые потаённые закоулки души раскрывает. Ночью, когда ты уснул, Ивана словно прорвало. Он выложил нам с Блаблом всё, что наболело. И поверь, ему сейчас очень нелегко. Только-только нашёл друзей, а уже пора расставаться. Думаю, Блестинка боль эту сразу почуяла, потому-то и на свидание согласилась. Чтобы спасти добра молодца, уберечь от одиночества. Так что нельзя Дураку её упускать! Никак нельзя! Ты уж намекни ему, по-дружески! — И киса, задрав хвост, ­шмыгнула в зал.

Я задумчиво посмотрел ей вслед. Да, мне прекрасно известно, что такое одиночество. Здесь, в чужом мире, оно ощущается особенно остро. В отличие от Дурака, у меня друзья были, но сейчас они очень и очень далеко. И, чего греха таить, отдаляться мы начали задолго до моего ухода в Навь. Общих интересов практически не осталось. У друзей давно семьи, дети, и одинокий холостяк стал им попросту не нужен. Грустно, конечно, но это жизнь.

Эх, где бы мне найти свою берегиню?..

Подавив горестный вздох, я вошёл в трактир и тут же приободрился: в помещении вкусно пахло свежей выпечкой. Источником божественного аромата служила распахнутая дверь кухни и громадное блюдо с пирогами в могучих руках Блабла. Что ж, тоска приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Как мудро говорил Ваня, погрустить можно и попозже, перед сном.

Заметив меня, гном обрадовался.

— О, Арсений, привет! — Воскликнул он, водружая пироги на столик перед Иваном и Блестиной. — Присоединяйся, здесь на всех хватит! Скоро и самовар поспеет, чаю душистого заварим. На травах, с мёдом.

— Отлично, — довольно потёр руки я. — С чем пирожки?

— А с едой, — ухмыльнулся в усы Блабл. — На любой вкус! Есть и солёные, и сладкие, и даже с рыбой.

Любопытный Ваня тут же схватил самый верхний пирог и разломил пополам.

— О, мой любимый, с вермишелью! — Довольно крякнул он и протянул половинку Блестине. — Попробуй-ка!

— Да погоди ты, — осадила его Бася. — Дай девочке привести себя в порядок. Сеня?

— Прошу! — Я расправил свитер и протянул берегине. — Только обязан предупредить: чистая шерсть, будет колоться.

— Благодарю, — мягко улыбнулась девушка. — Ты за меня не волнуйся. Поверь, после этого, — она со звоном тряхнула кольчугой, — уже ничего не страшно. Главное, чтобы тепло было.

Взяв у Ивана ключ от комнаты, она осторожно положила спящего Пузю на лавочку и грациозно удалилась на второй этаж. Я, Ваня и даже Блабл заворожено уставились ей вслед.

Неизвестно, сколько мы просидели бы, тупо пялясь на лестницу, если бы не Бася.

— Сеня, — просипела вдруг она, осторожно тронув меня лапкой. — Сеня, окно…

Что-то в голосе кисы заставило меня вскочить и резко обернуться. Рядом тихо черзыхнулся гном, испуганно ахнул Дурак и сдавленно квакнул Пузя.

И было от чего!

Там, за окном, замер в мертвенном призрачном сиянии герой моего кошмара — жуткий безголовый всадник на огромном угольно-чёрном коне.

Зажатая подмышкой голова его, похожая на кусок заплесневелого сыра, насмешливо изучала нас, растянув беззубый рот в отвратительной усмешке.

— Дюллахан, — прошептала Бася, дрожа от ужаса.

— Он самый! К вашим услугам, — пронзительно проскрипела голова, осклабившись ещё гаже.

Чёрные глаза её забегали по лицу, словно жирные мухи. От этого мерзкого зрелища меня чуть не стошнило.

— Чего тебе надобно, демон? — Сурово спросил Блабл.

— О, самую малость, мой благородный гном! Извини, не ведаю твоего имени, — издевательски фыркнул всадник, помахивая костлявым кнутом.

— Я… — Начал было Блабл, но яростное кошачье шипение оборвало его на полуслове.

— Молчи! — Рыкнула Бася, вспрыгнув на стол и выгнув спину дугой. — Это же завалгалльский демон смерти! Стоит ему произнести твоё имя — и всё, ты мертвец!

— Верно, — разочарованно буркнул всадник, но тут же снова ухмыльнулся. — Дрожите, смертные, и бойтесь! Молитесь всем своим богам! Сегодня же один из вас покинет этот мир навечно.

— Да? А кто именно? — Спросил Ваня. Он уже оправился от первого испуга, и теперь с жадным любопытством разглядывал безголовое чудовище. — Самый умный? Или самый красивый?

— Я послан за одним из вас, и заберу его с собою, — замогильным голосом проговорила голова, грубо проигнорировав вопрос Ивана, — Весёлый завтрашний рассвет наступит без него. Он не увидит больше солнца и не услышит щебет птичий. Его удел — лишь холод, мрак, отчаянье и тьма. — Он что, тоже у кота Баюна учился?.. — Туда, во мглу, в край вечной ночи я заберу того из вас, чьё имя… Имя… Гм… Запамятовал. Сейчас, погодите минутку, — всадник засунул мешающий хлыст за пояс, извлёк из-за пазухи кусочек пергамента и, поднеся к глазам, радостно выкрикнул: — Зовут его Василий Веремеев! Финита, Вася! Твой пришёл конец! — Он расправил плечи и окинул нас победным взором.

Ничего не произошло.

Мы недоумённо переглянулись.

— Как, нет такого? — Скривив бледные губы, удивилась голова. — Странно… Возможно, не так прочитал. Говорили заказчику: пиши рунами, так нет же, взял и кириллицей нацарапал. Попробуй, разбери теперь! — Жуткие глаза забегали по лицу с удвоенной скоростью. — Ар… Артемий Бородаев! Твой пришёл… Что, тоже нет?.. Тьфу ты, напасть какая.

Я сразу сообразил, за кем явился дюллахан, но подсказывать не спешил. Впрочем, тот и сам справился.

— Арсений Берендеев?.. — Несмело прозвучало в тишине.

Меня тут же обдало леденящим холодом. Чувствуя на себе тревожные взгляды друзей, я опустился на лавку и обречённо вздохнул. Однако снова ничего не произошло.

— Что, опять ошибка? — Прервал затянувшуюся паузу недовольный голос всадника. — Невозможно работать!

— Да нет, не ошибка, — честно ответил я, открыв глаза.

— То есть как это — не ошибка? — Удивился дюллахан, приблизившись к окну. — Ты — Арсений Берендеев?

— Ну да. Я и паспорт могу показать.

— Но… Так ведь не бывает! Не должно быть… Твоё имя названо, и названо дважды! Ты просто обязан умереть! — Гнилое лицо излучало такое отчаяние, что мне даже стало за себя стыдно.

— Ну, извините, — развёл руками я. — Загляните лет через сорок-пятьдесят. Может, тогда повезёт больше.

— Ты не понимаешь, — прорычал демон, быстро увеличиваясь в размерах. — Никогда не бывало такого, чтобы дюллахан не оправдал доверия и не выполнил заказа! Это же позор, светлое пятно на моей чёрной репутации! А если неустойку платить заставят? А у меня кредиты… Вот что, Арсений, отвезу-ка тебя заказчику, а там пусть сам разбирается.

Сверкнула молния, грохотнул гром, и в окно, срывая створки и занавески, протянулась огромная рука, покрытая слизью и струпьями. Смахнув со стола блюдо с пирожками, она растопырила когтистые пальцы и прижала меня к стене.

— А ну прибери лапу, заломай тебя гном! — Грозно рявкнул Иван и подбросил вверх чудесную дубинку. — Наших бьют!

Та крутнулась в воздухе и со свистом метнулась вперёд. Но, едва столкнувшись с гнилой плотью демона, брезгливо отскочила и беспомощно покатилась по полу. Ваня разочарованно ругнулся.

— Этим его не возьмёшь! — Взвизгнула Бася из-под стола. — Золото! Сеня, дюллахан боится золота!

Интересно, чем мне поможет эта ценнейшая информация? До карманов-то никак не дотянуться! И сейчас эта вонючая клешня просто раздавит меня, как комара. Ух, больно-то как!

Перед глазами мелькнули вдруг золотистые искры, в уши ударил пронзительный визг, а боль и давление исчезли. Я медленно стёк по стене на пол и остался лежать там несимметричной кучей.