2134: Элемент

Глава 19 Апрель

Из вагона Никлас и Женевьева вышли уже после того, как поезд тронулся после стоянки на вокзале Читы. Выпрыгивали на ходу, налегке; Никлас оставил свой багаж в купе, переодевшись в удобную гражданскую одежду и прихватив уже ставший привычным вальтер как оружие. Женевьева была в пристойной версии наряда монашки. Под которым, правда, во время прыжка с поезда — когда девушка высоко подобрала подол платья, Никлас заметил у нее черный облегающий комбинезон. Похоже, при случае Женевьева от маскирующего наряда монашки может избавиться, оставшись в специальной функциональной одежде.

Покинув поезд, они пробрались через пути и двинулись вдоль рядов заборов окружающей железную дорогу промзоны, через которую вернулись к вокзалу в обход по городским улицам. Женевьева попросила о таком способе высадки — аргументировав тем, что так клонам Бертольда, наблюдающих за вокзалом, проще будет обнаружить лишних людей, испытывающих интерес к их персонам.

К парковке у небольшого аккуратного здания вокзала подходили со стороны большого собора. Ожидающих «доверенных сотрудников», обещанных Сергеем Сергеевичем, Никлас вычислил сразу же — заметив слегка растерянных людей в штатских костюмах рядом с двумя тонированными микроавтобусами. Посмотрел на Женевьеву — она прижимала рукой миниатюрный наушник, видимо слушая доклад по факту стоянки поезда. Глянула на Никлас, успокаивающе кивнула — никого лишнего ни на перроне, ни на вокзале клоны не заметили. После Женевьева достала наушник, бросила его на асфальт и раздавила каблуком.

— Пошли сдаваться?

Улыбка у девушки получилось кривоватой. Нервничает. Подмигнув ей, Никлас взял девушку за руку, и они двинулись через вокзальную площадь. Встречающие, собравшиеся у двух черных микроавтобусов, были все в солнцезащитных очках — в стеклах которых сейчас отражалось яркое заходящее солнце, уже готовое скрыться за крышами домов привокзальной площади. Поэтому по взгляду особо не прочтешь отношение к такому появлению.

— Добрый день, я граф Бергер. Меня ждете?

Ответа не последовало, только распахнулась боковая дверь микроавтобуса. Ни комментариев, ни вопросов отправленные Сергеем Сергеевичем доверенные люди не задавали — проверив лишь перстень Никласа идентификатором, после чего выехали с площади.

Никлас только сейчас поймал себя на мысли, что до сих пор даже не знает, где находится место обитания доктора Оберхойзера. Слышал только, что живет он в «замке», но вот где именно тот находится — даже не предполагал. Спрашивать не стал — все равно в другое место не привезут, а от ответов на вопрос дорога короче не станет. Понимая, что впереди непростая ночь, как минимум, уперся головой в стекло — благо дорога ровная, а машина едет плавно, и задремал.

Когда его разбудила Женевьева, тронув за руку, глянув на часы увидел, что проспал он около двух часов. Ехали, судя по экрану навигатора в салоне, в сторону Борзи. Где — как Никлас знал, располагался штаб одного из восточных легионов. Еще Никлас знал, что Борзя в последние несколько десятилетий стала одним из ключевых перевалочных пунктов для товаров из промышленного кластера материкового Китая, и население города уже превышало более полумиллиона.

«Борзя — жемчужина Востока», как было указано в описании города в вестнике Забайкальской губернии. Неизвестно как насчет «жемчужины», а вот по поводу транспортного хаба описание соответствовало — по широкой трассе навстречу сплошным потоком шли грузовики, также машина постоянно обходила по левому ряду такие же фуры, двигающиеся в попутном направлении. Продолжалось, правда, это недолго — Женевьева разбудила Никласа уже на подъезде, так что вскоре машина свернула с широкой трассы на узкую, но заметно ухоженную и аккуратную дорогу. Впрочем, от других — если это не проселок в лесу, Никлас на территории московских земель уже отвык.

В темноте между сопок сбоку мелькнуло зарево большого города. Зрелище впечатляло — действительно город немаленький, вон зарево какое. Но к Борзе не приближались — проехали мимо двух поселков, где похоже устраивали резиденции те, кто мог себе позволить отдельную усадьбу. Еще несколько минут езды и машина выехала в чистое поле, заметно увеличив скорость. Мчались вперед, в густую темноту, и Никлас посмотрел вопросительно на Женевьеву.

— Почти приехали, — прошептала девушка.

Действительно почти приехали — еще пара минут, и машина подкатила к темному склону одной из сопок. Никлас присмотрелся — темнота для его взгляда не преграда, у него как у кошки ночью все серое. Удивленный, он покачал головой — доктор Оберхойзер жил на отшибе и особняком, но жил весьма нескромно. Слово «замок» характеристикой его резиденции не было преувеличением: машина действительно приехала к кованым воротам настоящего замка, неотличимого в темноте от средневекового, возвышающегося впереди по склону.

У ворот остался один микроавтобус сопровождения, второй — вместе с Никласом и Женевьевой, проехал через автоматические створки. Никлас еще обратил внимание, как ворота начали закрываться сразу же как только машина проехала на территорию. Сейчас микроавтобус медленно катил по парку, петляя между аккуратно подстриженными кустарниками, воздушными беседками, каменными композициями скульптур и фонтанов.

Темноту вокруг разгоняли редкие фонари, освещая парк призрачным светом, так что деревья с густыми кронами казались живыми. Замок, к которому приближалась машина, расположился на крутом склоне, как будто на краю утеса; не очень вписывающийся в окружающую местность пейзаж. Оглядываясь, в стороне поодаль Никлас заметил несколько кирпичных строений — судя по очертаниям старых, фабричных. Похоже отреставрированные и использующиеся для хозяйственной деятельности здания какого-то производства, располагающегося раньше на этом месте.

Остановилась машина у главного крыльца высокого, тянущегося шпилем главной башни к небу, здания замка. Сидящий напротив сопровождающий, так и не снявший темные очки — наверное, как визор работают, иначе что он там в них в темноте видит, откатил в сторону боковую дверь. Выпрыгнув на брусчатку, сопровождающий ожидающе посмотрел на пассажиров, глядя в глубину салона.

Никлас придержал за руку Женевьеву, и достал флакон стимулятора — у Горчакова позаимствовал еще в Москве. С громким чпокающим звуком открыл крышку, вылил в рот содержимое — лишним не будет, потом убрал пустой флакончик в карман.

Сопровождающий никак на его действия не отреагировал. Никлас, не дожидаясь второго приглашения, вышел на улицу и подал руку Женевьеве. Когда девушка покинула салон, и они поднялись по ступеням высокого и широкого крыльца к закрытым дверям, Никлас снова принялся оглядываться по сторонам в ожидании.

Глядя отсюда, ему стало понятно, что резиденция-замок построена на месте старого разреза, у которого когда-то давно было расположено фабричное производство. Вон поодаль даже две трубы видны на фоне более светлого неба.

Пока Никлас осматривался, послышался скрежет тяжело открываемых высоких дверей — Женевьева при этом ощутимо вздрогнула. Да, она в отличие от Никласа сюда приехала решать вопрос жизни и смерти, это для него по сути просто поездка с развилкой выбора. Пусть и судьбоносного во многом, но жизнь на кону не стоит. По плану, по крайней мере, а там уж как пойдет — хмыкнул Никлас, вглядываясь в появляющиеся фигуры встречающих.

От высоких дверных створок парадного входа к ним вышло двое мужчин в классических костюмах. Оба лысые, оба с глубоко посаженными глазами и массивными подбородками — выглядят как братья-близнецы Зибена, клона-телохранителя фон Хоффмана.

Машина в это время, негромко рыкнув мотором, от широкого крыльца отъехала. Встречающие — двое из ларца, одинаковы с лица, уже подошли ближе. Один из них жестом показал Женевьеве завести руки за спину, после чего зафиксировал ей запястья пластиковой стяжкой. Сделал он это довольно резко и не совсем аккуратно — Никлас отметил, как девушка поморщилась. Одновременно с этим второй клон подошел к девушке спереди. Вжикнул неприятно скотч и рот Женевьевы заклеила широкая полоска. Тоже манипуляция была проделана без должного уважения к гостье.

— Уважаемые, я убедительно прошу вас вести себя аккуратнее с леди, — обратился к клонам Никлас.

Один из них вообще никак не слова не отреагировал, второй в ответ лишь мазнул рыбьим взглядом пустых глаз. Взяв Женевьеву за локоть, он повел девушку за собой, следом пошагал второй клон. Никлас негромко выругался себе под нос — это не люди, с ними разговаривать сродни тому, как пытаться радио переубедить. В пару шагов догнал Женевьеву и ведущих ее лысых клонов, проходя через проем двери, пошел рядом в ногу, осматриваясь. Замок внутри производил впечатление не хуже, чем снаружи. Холл — огромный, с галереями этажей; сделано все в старом стиле, но по некоторым признакам заметно, что новострой.

Клоны уже вели Женевьеву к широкой парадной лестнице. Поднявшись на четыре пролета, вышли на открытую галерею. Двигаясь вдоль ряда выставленных у стены средневековых доспехов, оказались у двери, ведущей еще на одну лестницу, уже в главную башню — шпиль которой возвышался так, что голову сильно задирать надо на улице, чтобы его увидеть.

По опоясывающей башню винтовой лестнице поднялись на несколько этажей, и вскоре — на последнем, вышли в просторный обеденный зал, завешенный гобеленами. Здесь был накрыт длинный стол, рядом с которым в ожидании замерло несколько клонов-горничных. Неотличимых от тех, что были в поезде.

Никлас помнил, что о таких девушках говорил фон Хоффман — при случае выстоят в спарринге с любым легионером, так что наблюдал за прислугой внимательно. Лиц девушек из прислуги фон Хоффмана в памяти Никласа просто не сохранилось, но все равно опасаться их определенно стоит. Лысые клоны-телохранители между тем уже провели Женевьеву ко столу. Накрытому, но за которым не было никого — все стулья пустые.

— Здравствуйте-здравствуйте! — вдруг раздался из-за спины жизнерадостный голос.

Никлас обернулся и увидел, как встречая гостей — из неприметной ниши, появился хозяин замка. Это был невысокий дородный мужчина, увенчанный благородными сединами. Выглядел доктор Оберхойзер никак не как вивисектор, сотнями губивший безымянные номерные судьбы, если верить фон Хоффману и Женевьеве, а как вполне добропорядочный бюргер.

— Для меня большая честь принимать вас у себя в скромной обители, — Оберхойзер обращался к Никласу, голос его звучал приветливо, а глаза лучились приязнью.

— Здравствуйте. Доктор Оберхойзер, полагаю?

— Правильно полагаете, правильно! Николай Александрович, как же я рад вас видеть! Как я рад видеть вас, и видеть наконец этот опасный организм в безопасном состоянии!

Слово «организм» Никласу неприятно царапнуло слух. Доктор же, в радостном возбуждении, прыгающим шагом подошел ближе к Женевьеве и вдруг — поетряв контроль над эмоциями, со всего размаха влепил ей пощечину.

— Ничтожество! Как у тебя только смелости хватило пытаться мне угрожать⁉ Ка-а-ак мало я тебя учил! Ну ничего, теперь ты…

Что она теперь, так и осталось неясным: Оберхойзер замялся, не найдя быстро слов, но не прекращая дела — после краткой паузы еще одна пощечина прилетела Женевьеве по другой щеке. Экспрессия в словах и действия мгновенно растерявшего весь благообразный вид такого добропорядочного на вид мужчины настолько удивила Никласа, что он даже оцепенел на несколько мгновений. Совсем не так он представлял возможный разговор и свою роль как судьи.

Женевьева после второй пощечины сжалась, пытаясь отстраниться, но лысые клоны держали крепко. По щекам девушки уже текли слезы, глаза расширились от страха. Может быть она и была великой соблазнительницей, могущей брать под контроль любых мужчин одним движением взгляда, но стоически ловить удары лицом она явно не привыкла.

— Стоп! — резко произнес Никлас, останавливая третий замах Оберхойзера.

— Да-да? — как ни в чем не бывало повернулся тот к Никласу. — Простите, эта маленькая стерва выпила у меня столько крови, что трудно контролировать эмоции. Еще раз простите великодушно. Так, уведите ее, — повернулся Оберхойзер к клонам, говоря уже со стальными нотками в голосе. Да, добродушный добропорядочный вид этого господина весьма обманчив.

— Стойте! — произнес Никлас в спину уводящим Женевьеву клонам.

Ожидаемо ни один из них даже не приостановился.

— Остановите их! — обернулся Никлас к Оберхойзеру. Тот в ответ посмотрел на него с недоумением, явно не желая отдавать указание своим прислужникам.

Никлас выругался негромко, а после — очень легко, из-за принятого стимулятора, вошел в боевой транс ускорения. Он и в обычном состоянии достиг в этом умении небывалого прогресса, а под воздействием эликсира так и вовсе сейчас намного перешагнул грань человеческих возможностей. На периферии зрения все оказалось размыто, движения стали тяжелее — Никлас словно пробивался через воду на глубине, преодолевая сопротивления тела, двигавшегося в замедлившемся для него времени.

Два выстрела слились в один — и когда оба клона заваливались вперед с простреленными затылками, Никлас уже, серьезным усилием преодолевая сопротивление неготового к такому ускорению собственного тела, повернулся к стоящим у обеденного стола горничным.

На них он потратил пять патронов — одна так и осталась в неподвижности, поймав пулю в голову, а вот вторая успела среагировать, сорвалась с места. Пришлось сначала приостанавливать ее двумя выстрелами в грудь, от которых она затормозила, но не упала. Фон Хоффман не соврал — серьезные противники.

Усилием, подавив сильный приступ тошноты — как всегда после такого ускорения на стимуляторах с ним бывало, Никлас вернулся в обычное состояние. Для Женевьевы и Оберхойзера, которые не обладали ведьмачьими возможностями, случившееся уложилось в краткое мгновенье: вот вроде бы все еще в порядке, но уже звучат слившиеся в один гул выстрелы, и сразу как клоны-телохранители, как и горничные, начинают заваливаться на пол.

И для Оберхойзера, и для Женевьевы произошедшее оказалось сюрпризом. Судя по выражению лиц, разной степени приятности — от крайне отрицательной до сугубо положительной. Но если Оберхойзер стоял оцепенев, ошарашенный случившимся, то Женевьева едва глянув на Никласа, уже пыталась высвободиться из хватки конвоиров. Для этого ей пришлось рвануться с силой — сначала в одну сторону, так что оторванный по плечо рукав платья остался в сжатых пальцах падающего первого клона. Они даже в смерти не отпустили девушку, а второй клон так и упал, сжимая ткань, заставив Женевьеву наклониться. Отрывать второй рукав ей пришлось, упершись клону ногой в плечо.

— В-в-в-вы… — между тем обрел дар речи Оберхойзер, ошарашенно глядя на происходящее. Рот его приоткрылся, нижняя губа мелко затряслась.

— Без паники, — быстро поменяв магазин, примирительно поднял руки Никлас. — Все в порядке, не волнуйтесь. Я получил недвусмысленный приказ устранить Женевьеву фон Хоффман, когда она попытается вас убить…

Как раз в этот момент в широкие двери залетело еще два клона-телохранителя. Никлас — благодаря обострившемся до предела чувствам, давно услышал их шаги, поэтому был готов и снова вошел в боевой транс ускорения. Раздались два выстрела, мелькнули лакированные ботинки — еще бегущие вместе с ногами вперед, когда лысые головы уже начали откидываться назад.

«Спасибо фон Хоффману за предупреждение», — сопроводил взглядом падающие фигуры Никлас.

— Доктор! Лучше остановите свои организмы! — заговорил Никлас, снова оборачиваясь к Оберхойзеру. — Напоминаю, что я здесь по приказу императорской власти для решения вашего вопроса! Просто я всего лишь попросил ваших клонов оставить леди фон Хоффман с нами, потому что без нее не смогу выполнить полученное указание! Если еще кто-то попытается меня атаковать, я восприму это как ваше нападение на меня лично и приму решительные меры.

Пока выдавал эту тираду, Никлас лихорадочно размышлял, а сколько здесь вообще может быть клонов? Хватит ли у него если что патронов — к вальтеру оставалось три неполных магазина.

— М-ммм-мм!! — промычала что-то Женевьева из-под полоски скотча.

— Леди, вас пока никто не спрашивает, — посмотрел на нее Никлас. — Так что, доктор? Давайте жить дружно?

Оберхойзер, который заметно впал в панику при виде легко истребляемых клонов, так и стоял с открытым ртом. Взгляд его бегал, но похоже выглядящий добропорядочным бюргером вивисектор уже начал осмыслять сказанное Никласом.

— Да вы хоть знаете, сколько стоит каждый из этих организмов? — посмотрел Оберхойзер на безжизненные тела клонов.

— Не знаю и знать не хочу. Более того, мне плевать. Еще раз, последний, прошу вас меня услышать: у меня есть задание, я намерен его выполнить. Если леди Женевьева будет находиться в камере где-то в ваших подвалах, она не сможет попытаться вас убить, а я не смогу ее устранить. Вы это понимаете?

— Я рассчитывал на…

— Мне плевать, на что вы рассчитывали.

— Я буду жаловаться на вас в канцелярию…

— Если не прекратите истерику, я вам сейчас выбью четыре передних зуба, и фавофаться вы на меня будете фначала фтоматологу. Ферштейн?

Никлас краем уха — у него был очень хороший слух, услышал, как хмыкнула под замотанным скотчем Женевьева. Оберхойзер же в этот самый момент охнул от наглости сказанного. Он открывал рот как выброшенная на берег рыба — но уже не от испуга, а краснея от ярости и сходу даже не найдя, что ответить.

— Доктор, честно сказать я не испытываю к вам приязни, но я сейчас на вашей стороне как простой исполнитель воли государства, — успокаивающим тоном произнес Никлас. — И давайте вы не будете мне в этом мешать. Как насчет ужина?

— Ужина? — оторопело повторил Оберхойзер.

— Ужина. Дорога к вам долгая, я успел поспать и проголодаться, а у вас вон стол как дорого-богато накрыт.

— А…

— Ну вот и славно, тогда давайте уже садиться.

— А…

— Да-да, конечно, попросите кого-нибудь убрать тела. Если ваши организмы, как вы их называете, не будут делать резких движений, когда появятся в зале, я не буду в них стрелять.

Женевьеву Никлас усадил спиной ко входу в зал, сам сел напротив, положив пистолет на белоснежную плотную скатерть. Оберхойзер, находясь в заметной прострации, вернулся на место во главе стола. Когда все расселись, двое клонов-горничных медленно и без резких движений зашли в зал и поочередно вытащили тела на лестницу. Больше ничего убирать не пришлось — крови на полу не было. Вообще.

Когда убитых клонов убрали, Никлас с нескрываемым удовольствием принялся за еду, отдавая должное мастерству повара. Оберхойзер на контрасте вяло ковырялся в тарелке, переваривая все только что случившееся и заметно при этом нервничая, покрывшись потом. Никлас его понимал — в такой ситуации он и сам бы заметно нервничал. С другой стороны, Никлас и вивисектором никогда бы не стал, так что вряд ли бы в такой ситуации оказался бы.

— Доктор, скажите, а как вы относитесь к справедливости? — поинтересовался Никлас, откладывая последнюю тонкую кость от порции великолепно приготовленных ребрышек, буквально таящих во рту.

— Сч-ч-читаю, что справедливость — это торжество закона.

Оберхойзер не сразу справился с голосом — пока Никлас ел, он заметно перенервничал. Но смотрел прямо, не опуская взгляд. Заметно злясь при этом — похоже, понемногу начиная в уме прокручивать варианты как и кому он будет жаловаться на действия столь много возомнившего о себе специального агента Особого Отдела, устроившего здесь самодеятельность.

— Хм, интересно. Первый раз слышу такую интерпретацию справедливости. А какого закона, божьего или человеческого? — поинтересовался Никлас, тщательно вытирая пальцы, жирные после ребрышек.

— Законов государства, конечно же!

— Ну да, ну да, — покивал Никлас. — А я вот все же бы хотел поговорить с вами о другом. Слышали, наверное, из Евангелия: когда сын человеческий придет со своими ангелами, тогда он воздаст каждому по делам его. Получается, что в божьих законах есть прямой запрос на справедливость?

— Чушь! Ерунда! — Оберхойзер вспылил и даже хлопнул ладонью по столу.

— Не очень понял, что здесь чушь?

— Вы верующий?

— О нет-нет, что вы, я разве похож на верующего? С религией я разошелся много лет назад! — эмоционально взмахнул руками Никлас, видя, как разглаживаются черты взъярившегося было доктора.

— Я давно разошелся с религией, более того — с детства я поклонник творчества Артура Кларка. Слышали о таком писателе?

— Молодой человек, в иной ситуации я мог бы счесть оскорбительным подобный вопрос.

— Прошу простить, просто как иллюстрация сравнения, — примиряющееся поднял руки Никлас. — Так вот, Артур Кларк, как вы наверняка знаете, был атеистом и считал все формы организованной религии худшей формой «вируса разума»…

Никлас говорил и видел, как доктор удовлетворенно кивает.

— Так вот, я это к чему. С момента поступления на опричную службу я получил доступ ко многим закрытым документам. И вот недавно в журнале столетней давности прочитал интервью сэра Артура, где в частности были такие слова: «Одна из величайших трагедий человечества заключается в том, что мораль была захвачена религией»

— Без сомнений, — легко согласился доктор. — Сэр Артур был умным человеком, одним из…

— Еще сэр Артур сказал, — перебил Оберхойзера Никлас. — Еще сэр Артур сказал, что основа морали на самом деле очень проста и вообще не требует религии. И звучит она так: «Не делай никому того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе».

После этих слов наступило полное молчание. Никлас с замершей на лице полуулыбкой смотрел в окаменевшее лицо Оберхойзера, который явно осмыслял услышанное. Женевьева — которая так и сидела за столом с закрытым скотчем ртом, взглядом показывала, что тоже хочет принять участие в разговоре. На ее взгляды Никлас, впрочем, внимания старался не обращать.

— Вот о чем и веду речь, — взял Никлас аппетитно выглядящий круассан с большого блюда. — Я же не зря спросил вас о справедливости. Получается, что и в религии — вплоть до самых крайних форм обскурантизма «око за око», так и в образованном просвещении в высшей его форме прогрессивности, а мы думаю можем считать труды сэра Артура именно этой самой формой, есть запрос на справедливость. Так ведь, доктор?

— Николай Андреевич, мне хочется знать, к чему именно вы ведете.

— Александрович.

— Что?

— Да не важно, — махнул надкушенным круассаном Никлас. — Вы не волнуйтесь, доктор. Мое мнение о справедливости никого не интересует — как бы я к вам не относился внутренне, называя мысленно вивисектором или душегубом, например — это же надо, детей потоком на лабораторном столе убивать во имя собственных амбиций, у меня есть прямой приказ и я готов его выполнить. Вы в жерновах государственной машины, так что ваше будущее уже предопределено. Сейчас Женевьева фон Хоффман примется вершить свою месть, делая это с патетической речью на устах, я попытаюсь ее остановить и убью в процессе, а вы вернетесь к приятной беззаботной жизни, забыв случившееся сегодня как страшный сон… кстати, попробуйте съесть еще вот этих мягких французских булок, рекомендую. Удивительно, насколько вкусные.

— Это круассаны, — машинально поправил Оберхойзер.

— Я знаю. А это панграмма.

— Что⁈

Похоже, доктор уже начинал терять самообладание — последний вопрос прозвучал резким вскриком. Машинально поправив Никласа про круассаны, он только сейчас начал понимать смысл только что им сказанного.

— Панграмма. Короткий текст, использующий все буквы алфавита, не повторяя их. Съешь ещё этих мягких французских булок, да выпей чаю — фраза для проверки шрифтов, которая будучи отображенной на экране показывает, как будут выглядеть все буквы в написа…

— Что вы несете⁉

— Я? Сейчас я несу тяжкое бремя вершителя судеб, как бы это патетически не звучало. Причем, могу даже под запись сказать, что предпочел бы просто носить пулемет, но увы, увы… Доктор, ладно, да не нервничайте вы так. Я просто поддерживаю разговор, не о погоде же беседу вести. Или вы предпочитаете ждать развязки событий в молчании? Женевьева, вы вот что думаете? — обернулся Никлас к привязанной к стулу девушке.

— У-у-у-у, у-уу, уу-у-у-уу, — промычала она, взглядом определенно пытаясь сказать что-то Никласу, но он не совсем понял, что именно.

— Ну, я так и думал, — согласно кивнул Никлас Женевьеве, оборачиваясь к Оберхойзеру. — Учитывая анамнез, диагноз очевиден: у пациента заклеен скотчем рот, поэтому речь невнятная, слов не разобрать. Доктор, так что насчет справедливости, вам есть что сказать?

Действие стимулятора понемногу проходило, оставляя за собой расслабленное состояние эйфории. Еще два флакона с эликсиром у Никласа было наготове, но пока ситуация к его приему не располагала, все шло, как и планировалось — по тому плану, что предлагала ему Женевьева недавно. Принимать или нет этот план Никлас рассчитывал по итогу разговора с Оберхойзером, но выводы сделал, пусть больше основанные на эмоциях, сразу после того, как девушка получила пощечину вместо приветствия. Подействовало вместо тысячи слов, даже никакой сделки с совестью не потребовалось для того, чтобы принять предложение Марии Островской о том, чтобы посодействовать торжеству справедливости.

Оберхойзер между тем на вопрос Никласа не отвечал. Услышав недавно о себе прямую характеристику и увидев истинное отношение гостя, он молчал, явно находясь в процессе лихорадочного осмысления ситуации. Периодически косясь на лежащий на белоснежной скатерти пистолет. Никлас же поглощал уже третий круассан. Мягкие, воздушные, просто незаметно залетали.

— Николай Андреевич, хочу поинтересоваться… — наконец подал голос Оберхойзер.

— Александрович.

— Что?

— Николай Александрович. Но вы можете называть меня просто: «молодой человек», так не будете меня раздражать тем, что отчество уже второй раз путаете.

— Николай Александрович, — сглотнул Оберхойзер. — Чего мы ждем?

— Доктор, да… да хрен его знает, если честно, чего ждем.

Ответ Никласа вверг Оберхойзера в откровенный ступор. Никлас же улыбнулся, настроение его еще сильнее улучшилось — похоже, кратковременная эйфория скоро закончится. Дальше по плану придет головная боль и мерзкая общая разбитость, но пока состояние прекрасное, а настроение хорошее.

— Николай Александрович, вы специально надо мной издеваетесь?

— Нет-нет, что вы, как можно? — поспешил успокоить Оберхойзера Никлас. — Не то, чтобы у меня нет плана. Он есть: предположительно, сейчас Женевьева должна показать свои намерения, на вас наброситься с ножом, например, и только после этого я ее убью. Элементарно, как…

— Так она же связана⁈

— Вот, доктор, в этом-то все и дело! Как я могу ее убить, если она не пытается на вас напасть?

Никлас прервался, услышав — как ему показалось, отзвук стрельбы снаружи. Оберхойзер снова начал было что-то говорить, но Никлас прервал его резким взмахом.

— Чу! Я слышу пушек гром! — неожиданно даже для себя произнес Никлас громко, вспомнив давным-давно рассказанный ему Соколовым анекдот.

Доктор Оберхойзер, кстати, упомянутого косвенно анекдота или не слышал ранее, или — уже, с некоторым опозданием услышав звучи стрельбы, просто не обратил на это внимание. Поднявшись с места, сжимая и разжимая кулаки, он смотрел то на расслабленного Никласа, то на сверкающую глазами Женевьеву, которая сидела неподвижно. Суть погодя взгляд Оберхойзера скользнул по лежащему на скатерти пистолету.

— Вы собираетесь что-нибудь делать? — звенящим голосом спросил доктор, глядя на Никласа.

— Конечно! Я же вам сказал — у меня задание: как только Женевьева попытается вас убить, я ее прикончу. Успокойтесь, попробуйте лучше еще вот этих ваших французских булок. Просто чудо какое-то, ни разу в жизни такого не ел, ваш повар — просто волшебник!

— Да что ты несешь⁈ У тебя приказ, давай, убей это чудовище! — Оберхойзер все же не выдержал.

Никлас закинул в рот остатки круассана и заговорил, не очень внятно произнося слова с начала фразы:

— Вы в жерновах государственной машины, доктор. Она, как и мельница богов, мелет медленно, но муку дает превосходную. Понимаете, о чем речь?

— Меня продали?

— Да бросьте, какая чушь! — фыркнул Никлас. — Просто в государственной машине слишком много шестеренок. Не все из них бездушные инструменты…

Тут Никлас споткнулся на середине фразы, и задумался. Очень глубоко задумался — ведь слова ворожеи Марии о справедливости он принял как данность, отталкиваясь именно от них в своих действиях. Но только сейчас он подумал, что доктор Оберхойзер живет здесь уже какой… пятый год? Получается, что возможность у ведьм восстановить справедливость появилась только сейчас? Или это просто удобная возможность для решения своих проблем, избавившись от доктора и использовав для этого самого Никласа? Он прикрыл глаза и вздохнул. Как просто было раньше, когда он просто крутил руль патрульного скаута, идущего в составе конвоя по африканскому Пеклу.

Стрельба между тем стала громче, а Оберхойзер что-то заорал, захлёбываясь словами. Никлас даже не прислушивался сильно, погруженный в свои мысли.

— Убей ее! — услышал он отчаянный вопль, который вернул его в реальность.

Никлас сморгнул, в недоумении посмотрел на Женевьеву на стуле.

— Почему я должен ее убить? Гражданка соседнего государства сидит перед вами связанная, причем это сделали ваши подручные вопреки всем законам гостеприимства, угрозы для вас не представляет. Она даже сказать ничего не может, у нее вон рот заклеен. То, что к вам на территорию вломилась банда преступников, не имеет к ней никакого отношения, просто вот так получилось. Тем более потом станет ясно, что эти нападающие — на одно лицо с вашими прислужниками, откуда я знаю, кто тут кому злобный Буратино.

Доктор Оберхойзер на слова Никласа внимания больше не обращал. Вскочив — прежде еще раз глянув на пистолет рядом с Никласом, он побежал прочь. Рванувшись не к выходу, а неприметной нише, откуда появился в зале. Никлас, не сильно торопясь, прихватив бутылку вина за горлышко, швырнул беглецу вслед. Попал он Оберхойзеру в ногу, и сила броска была столь сильна, что тот рухнул как подкошенный. Никлас все так же не торопясь поднялся, прихватив с собой еще один круассан, обошел вокруг стола. Заметил на полу моток серебристого армированного скотча — надо же, после клонов остался.

Поднял скотч, потом присел рядом с пытающимся подняться Оберхойзером, обмотал ему щиколотки в несколько мотков. Когда тот понял, что происходит, его руки уже были за спиной и серебристый скотч с характерным звуком уже оборачивался вокруг запястий. Поток ругательств Никлас отсек широкой полосой, наклеенной Оберхойзеру на рот, после чего поднялся.

Заглянул в приоткрытую дверь в стенной нише — именно сюда стремился Оберхойзер, осмотрелся. К залу примыкал кабинет с панорамным остеклением, открывающим вид на освещенный многочисленными фонарями парк. У стола Никлас отметил открытую стенную нишу, за которой располагается несколько широких мониторов, где транслировалось изображение уличных камер.

— На нас напали! — с истеричными нотками закричал доктор, пытаясь подняться.

— Какая неожиданность! — негромко фыркнул Никлас, оборачиваясь.

Комментарий его больше относился к доктору, который каким-то образом сумел избавиться от полоски скотча на лице — наверное, прибег к активной мимике. Отдавая дань способностям Оберхойзера, Никлас наклеил ему на лицо еще одну полоску скотча, уже более качественно. Взял доктора за воротник, проволок по полу ближе к рабочему столу, всмотрелся в мониторы слежения. Краем глаза при этом отметив, что Женевьева уже поднялась из-за стола, сейчас стоит у стены кабинета в тени, наблюдая и за ним, и за Оберхойзером.

Никлас же смотрел на широкие черно-белые экраны, где было хорошо видно, как к крыльцу замка — перебежками, перемещается группа людей. Изображение было довольно-таки размытым, но по одежде Никлас разобрал, что в нападении принимают участие все семь клонов фон Хоффмана — шесть монашек и лысый Зибен. Действовали клоны весьма грамотно, разделившись на две пары и одну тройку, возглавляемую лысым.

Защитников, неожиданно, на территории замка было немало: семеро клонов рубились в парке с фигурами в рабочей униформе. Похоже еще одна модель клонов кроме «телохранителя» и «горничной». Садовники, наверное, и похоже у них просто стоит запрет на вход в замок — предположил Никлас, наблюдая на экранах за войной клонов. Защитники, впрочем, быстро оказывались уничтожены, и семерка во главе с лысым двигалась все дальше вперед, уже заходя в холл.

Звуки стрельбы сразу стали громче, нападающие приближались. Похоже, теперь семерке клонов сопротивлялись оставшиеся в живых клоны-горничные. Оберхойзер на полу все это время мычал, дергаясь так активно, что напоминал бьющуюся об лед рыбу. Никлас придавил его ногой — чтобы вдруг не поранился, сам в это время продолжая наблюдать за происходящим на экранах.

Звуки стрельбы стали еще громче — клоны поднялись на галерею, уже поднимаясь по винтовой лестнице башни. Все, стихла стрельба. Еще пара десятков секунд и семеро клонов фон Хоффмана появились на пороге обеденного зала. Это Никлас видел на мониторах, а потом обернулся, когда клоны подошли к кабинету Оберхойзера.

Зибен выглядел как обычно — классический костюм, блестящая в свете люстр лысина, непроницаемое выражение лица. «Монашки» же разительно изменились: головных уборов не было, блестящие от лака волосы у всех туго стянуты в пучок на затылке. Как у гимнасток, чтобы не распались. Кроме того, черные платья сильно укорочены — подол у каждой остался длиной чуть больше мини-юбки, открывая ноги, обтянутые кожей функционального комбинезона. Такого же, как и у Женевьевы.

Выглядели все семеро клонов — на экранах недавно, буквально машинами для убийств, которые не остановить. Но сейчас Никласу стало хорошо заметно — несмотря на кажущуюся легкость продвижения к цели, досталось им немало. Многочисленные следы попаданий пуль, разорванные платья «монашек», в прорехах ткани виден черный материал облегающих комбинезонов. Одна из монашек серьезно хромала — ткань комбинезона на бедре порвана, как и нога. Рана выглядела серьезно, при этом ни капли крови, как и у убитых ранее клонов — они, похоже, несколько по-иному от обычных людей функционируют.

Монашки между тем встали вокруг Женевьевы, настоящим живым щитом, а вот Зибен, не обращая ни малейшего внимания на Никласа, прошел через кабинет. Наклонившись, лысый клон подхватил отчаянно мычащего Оберхойзера за воротник, поволок его за собой. На полу при этом оставался широкий влажный след — вивисектор обмочился от страха.

Вконец уже поняв к чему конкретно идет дело, Оберхойзер утробный взвыл. Полоску скотча он снова как-то сумел частично сорвать и сейчас бесновался, брызгая слюной невнятным криком. Но безрезультатно — Зибен держал его железной хваткой. Не обращая внимания на крики и визги Оберхойзера, лысый клон даже не замедляя шаг выстрелил несколько раз в панорамное стекло кабинета. Приблизившись, ногой выбил одну секцию массивного стекла, после чего без лишних задержек запустил Оберхойзера в полет.

Никлас уже подошел ближе, встав на самом краю и наблюдая как фигура визжащего вивисектора летит вниз. Придержал Женевьеву — которая подбежала к краю разбитой секции так быстро, что могла бы и следом выскочить. Переживает, похоже.

Неудивительно, впрочем — сейчас ее смысл жизни к земле летит. Вот прилетит, и ей ведь придется думать, как и зачем дальше жить — философски и немного лениво размышлял Никлас, наблюдая за полетом доктора. Действие стимулятора уже почти прошло — слишком много ресурсов он использовал для убийства клонов в самом начале, и сейчас эйфория окончательно переходит в утомленную негу, за которой совсем скоро последует крайне неприятный откат.

Полет Оберхойзера продолжался недолго — визжащий крик уже прервало касание земли, снизу донесся глухой звук удара.

— Мене, текел, фарес, — эпитафией произнес Никлас, глядя как скатывается, а чуть погодя съезжает по склону изломанная падением фигура.

«Взвешен. Обмерен. Ничтожен», — недавняя речь о запросе на справедливость возродила в памяти библейские мудрости, одну из которых он только что и произнес. Обернувшись и отходя от окна, Никлас достал нож, разрезал Женевьеве пластиковую стяжку на руках, после чего рванул полоску скотча с лица. Это определенно было больно и неприятно, но девушка не обратила внимания. На губах ее играла легкая улыбка, глаза возбужденно поблескивали.

— Спасибо, — произнесла девушка, улыбка на ее лице стала еще шире. — Мне никогда не было так приятно, никогда! Это такое чувство, что даже словами не передать, и я благодарна тебе за…

Женевьева не договорила — в зале вдруг погас свет. Парой секунд позже включилось аварийное освещение, окрашивая все вокруг алым багрянцем.

— Это что? — спросила Женевьева.

— Скорее всего ничего хорошего, — напряженно произнес Никлас, который сам просто не успел задать только что озвученный Женевьевой вопрос. Вот ведь незадача — он, на краткий миг, когда загорелся красный свет понадеялся, что это она ему объяснит, что происходит. Ведь ее смысл жизни только что в окно улетел, она досконально изучала жизнь и историю Оберхойзера, а сам Никлас здесь вообще проездом.

В это самый момент экраны, транслирующие все происходящее на территории замка, погасли. Ненадолго: уже через секунду каждый загорелся алым светом, на котором был изображен оскаленный черный череп, очертаниями далекий от человеческого.

В дополнении к происходящему по всем залам башни и замка разнесся механический голос. Слова звучали на немецком, Никлас ничего не понимал даже приблизительно — кроме первого слова «Ахтунг». Впрочем, про полный «Ахнунг», который наступает вокруг, даже и без этого было ясно.

С привычным чпокающим звуком отлетела пробка флакончика ведьмачьего эликсира — Никлас решил, что лишним стимулятор сейчас точно не будет. Через пару мгновений еще раз с чпокающим звуком вылетела пробка, уже вторая. Потому что Никлас вдруг ощутил плохое, даже можно сказать поганое предчувствие. И пользуясь имеющейся — пока имеющейся возможностью, решил, что и два стимулятора друг на друга принять лишним не будет.