367 дней

Сойер

— Нет, — огрызнулась Мардж, мотая головой в мою сторону, преграждая нам путь в ресторан.

— Мардж, ну, правда. Мужчины сейчас участвуют в этом. Это так делается, — Рия старалась найти вескую причину.

Мардж издала некий несогласный звук и раздражённо махнула рукой.

— Нет. Так не делается. Это традиции. Это не какая-то глупая игра в бинго или памперсные пирамиды. Это касается женщин. Мы делимся нашими историями, вводим тебя в круг матерей. Это священно. К тому же, мийа, ты на самом деле думаешь, он захочет знать все детали о послеродовом периоде, средствах защиты от потрескивания сосков и…

— М-да. Я пошёл, — сказал я с улыбкой, мотая головой Рие, когда она пыталась посмотреть на меня жалостливым взглядом, чтобы я остался рядом с ней.

По правде сказать, она нервничала. Пока она вся была полностью захвачена неожиданной беременностью, существовали аспекты, от которых её кожа покрывалась мурашками. Например, любой разговор по поводу родов.

— Это варварство, — огрызалась она, когда я зачитывал ей отрывок из одной книги по беременности, которую купил ей и которую она читала , пока не пошли главы про роды.

— Это естественно.

— Она собирается вырваться из моего тела. Это варварство. Если бы что-то другое вырвалось из человека, то не было бы этой чепухи вроде «ох, это так прекрасно».

— Детка, тебе нужно знать, чего ожидать.

— Ох, крови, боли, и что некоторые части меня могут порезать так , чтобы другие части не порвались. Я поняла. Круто.

— Эта процедура называется эпизиотомия.

— Кого волнует, как это называется? Это ужасно.

Я засмеялся, отбросив книгу и обняв её.

Как я сказал, с большей частью она справлялась хорошо, если не отлично. Тот праздник обжорства, что они устроили с Барретом, был последним. Она пила эти ужасные зелёные коктейли перед каждой едой, еда на две трети состояла из разнообразных овощей и на треть из протеина. Она принимала свои витамины, даже когда её тошнило от них. Она приспособилась к лёгким, но регулярным занятиям. Она помогала мне украшать детскую, хотя я и не позволял ей входить, когда я красил её.

Когда мы пошли в первый раз к доктору, чтобы впервые по-настоящему провести ультразвук, чтобы услышать сердцебиение, она нервничала, как никогда раньше, была напряжена, как доска, пока лежала, а её живот был покрыт гелем. Но в секунду, когда из машины донеслось «тук-тук», её рука взлетела и сжала мою так сильно, что я не думал, что такое возможно.

Но когда Мардж предложила посиделки в честь будущего малыша, чёрт побери, она сорвалась.

— Нет. Совершенно точно, нет! — прошипела она, когда я рассказал ей о плане, так чтобы Мардж не застала её врасплох.

— Детка…

— Нет. Нет. Ты не понимаешь. Они говорят об этом. Они все сидят и говорят о схватках и всех этих отвратительных штуках, которые происходят, и как они находились на столе грёбаные двадцать часов, и как им вкалывали иглы в позвоночник, чтобы остановить боль. Нет уж. Я не пойду туда.

Но когда Мардж каким-то образом уговорила её на это или, вероятнее всего, пристыдила, она согласилась, но потребовала, чтобы я пошёл с ней.

Меня точно не привлекала идея сидеть там без дела, и чтобы все цеплялись к моей рубашке и всякое подобное дерьмо, но если бы Рия нуждалась во мне, я был бы там.

Надо отметить, что Мардж была права. Рие необходимо поговорить с женщинами. У неё так и не появилось никаких по-настоящему дружеских отношений, что частично, моя вина. Я был эгоистичен по отношению к ней. Никто не может обвинить меня в этом. Когда в твоей жизни появляется женщина вроде неё, ты хочешь сохранить её полностью для себя. Но я не помогал ей в этом, оставаясь её главным источником поддержки. Особенно в том, что я никогда не смогу понять даже отдалённо.

Я выяснил, что, принимая во внимание её решение никогда не иметь детей, все мысли, страхи и волнения по этой причине, через которые проходят все женщины, это что-то, о чём она никогда не задумывалась. Это десятилетие с момента 18-летия без забот, вылилось в эти девять месяцев.

Но как бы сильно я не хотел всегда быть её героем, всегда быть способным решить все её проблемы и сгладить все страхи, это было нереально.

Я не знаю, как это ощущается — быть беременной, иметь части тела, которые больше не принадлежат тебе полностью, чувствовать, как жизнь растёт внутри тебя. И я чертовски уверен, что ничего не знаю о том, на что это похоже , — выталкивать жизнь наружу.

Ей нужна Мардж и группа женщин, которых собрала Мардж, с полезными знаниями, с опытом и комфортной обстановкой между ними.

Я чувствовал, будто подвожу её, особенно после того, как говорил, что буду там ради неё, но ей нужно, чтобы я ушёл, понимает она это или нет.

— Поверить не могу, что ты делаешь это, — огрызнулась она, вырвав свою руку у меня и пройдя мимо Мардж внутрь.

— Она боится, — сказал я Мардж, как только Рия вышла из зоны слышимости.

— Я знаю, мийо, — ответила она, понимающе улыбнувшись. — Вот почему ей нужны мы. Вот почему ты не можешь быть с ней здесь, чтобы прятать её за собой.

— Не рассказывайте ей никаких ужасных историй.

— Ужасных? — спросила Мардж, выглядя ошеломлённо от самого этого предположения. — Никаких ужасов. Ничего, кроме красоты.

— И не нужно говорить ей влицо о том, насколько это делает её женщиной, или что ничто не сравнится с любовью к ребёнку, которого она сама родила.

— Мийо , — сказала она, тряся головой, — быть матерью не имеет никакого отношения к рождению. Я знаю, что её удочерили , и знаю, что это будет единственный рождённый ею ребёнок. Но никто там не собирается заставлять её чувствовать себя хуже, из-за того, что она приняла такое решение. Она станет отличной матерью. Для этого малыша и для других деток, которых вы оба решите впустить в свою жизнь другими способами. Но сегодня речь пойдёт не об этом. Сегодня всё для того, чтобы она перестала затыкать пальцами уши и жужжать, когда кто-нибудь упоминает о родах. Это не так ужасающе, как они это показывают по телевизору, — после чего Мардж протянула руку, положив мне на щеку так, как она делает это, когда гордится мной. — Ты очень хороший человек, — сказала она, её глаза наполнились слезами. — Ты беспокоишься о Рие больше, чем она о себе. Но ты можешь довериться мне с ней.

На этом она удостоила меня понимающей улыбкой и двинулась внутрь.

А я направился к Броку, чтобы немного выпить.

— Здорово, — встретил он меня у двери. — Я думал, что к этому моменту ты будешь по колено в розовых ленточках.

— Рие нужно немного девичьего времени, — сказал я, проталкиваясь мимо него на кухню, чтобы достать себе немного выпивки.

— Вы ещё не определились с именем?

— Не начинай, — предупредил я, тряся головой.

Имя. Иисус грёбаный Христос, имя.

Никогда прежде никому не давал имён, даже Слиму[29], которого случайно назвал Тиг после того, как тот уже неделю жил у меня, и однажды Тиг встретил его этим прозвищем. После этого оно приклеилось.

Мы просмотрели каждый более или менее разумный сайт. До посинения выписывая каждое понравившееся имя.

Ничто не ощущалось правильным.

Я уже начал беспокоиться, что бедный ребёнок просто оставит больницу, названная «малышка Андерсон»[30].

В данный момент была высока вероятность этого.

— Просто загляните к Баррету, — странно произнёс Брок, чем привлёк моё внимание , отвлекая от виски.

— Он работает над делом для тебя?

— Нет, он хотел узнать моё мнение по поводу его подарка для вашего малыша.

— Вот, бл*дь. Это какое-то ответное дерьмо на проклятую морскую свинку? Клянусь, чёрт побери, я пытался отговорить её от этого.

Брок фыркнул, усмехнувшись.

— Он может сколько угодно притворяться, но он обожает этого глупого грызуна. Это хорошо для него иметь дома что-то, к чему можно приходить, не к кофе-машине, пустой кровати или к меню с заказами на дом.

— Тогда что это? — спросил я, определённо заинтересовавшись.

Баррет, будучи Барретом, точно не был из тех, кто сразу «тает» при мысли от крошечного человечка. Однажды я отвесил ему подзатыльник, когда он сказал нашей давней подруге, что её малыш выглядит точно так же, как и остальные дети, и что совершенно невозможно сказать, будет ли он похож на кого-то из родителей к промежутку от шести месяцев до года. А так же упомянул, что с ней будет неинтересно, пока с того момента не пройдёт добрых пять лет.

Я не думал, что он даже обратит внимание на тот факт, что роды Рии приближаются, не говоря уже о планировании подарка на рождение малыша.

Я обнаружил, что каким-то образом успокоил себя тем фактом, что Брок по-видимому нормально относился к тому, что бы это ни было. Не то , чтобы он знал хоть немногим больше о детях, чем Баррет, но он, по крайней мере, был чуточку лучше обучен социальному этикету.

— Это его сюрприз, — сказал Брок, нехарактерно больше не обмолвившись и словом обо всём этом, что заставило меня занервничать.

Когда три часа спустя я забрал Рию, то осознал, что она месяцами ходила с грузом на её плечах. Потому что, когда она подошла ко мне и поцеловала, с каким-то отвратительным дурацким колпаком на голове, я понял, что этого груза больше нет. Её плечи были расслабленными. А улыбка лёгкой.

— Как всё прошло?

— Отвратительно. И ужасающе. И чудесно, — сказала она, широко улыбаясь мне.

Я завёл пикап, и мы отправились домой, оставляя всё дерьмо, с которым нужно разобраться, на потом так, чтобы она могла присесть и закинуть повыше ноги.

Однако , когда мы вошли в квартиру, Баррет уже ждал нас. В его руках была коробочка, обёрнутая бело-розовой бумагой, и он нервно подёргивал ногой.

— А день все продолжает радовать, — пробормотала Рия, посылая ему тёплую улыбку и протягивая руки.

Баррет вручил ей коробку, и она отправилась к кухонной стойке, чтобы открыть её, я и Баррет стояли по бокам от неё.

Выглядит как коробочка из-под одежды.

Но когда она развернула обёрточную бумагу (так же розовую, на что я просто не мог не улыбнуться, представляя Баррета в магазине, покупающего хоть что-нибудь дурацкого розового цвета), то, что оказалось внутри, более вероятно было не одеждой.

Там была папка для документов.

Рия посмотрела на него, сведя вместе брови, но ничего не сказав.

Я, да, я был чертовски напряжён.

Потому что знал, как непредсказуем был мой брат, и у меня не было ни единой грёбаной идеи, что он придумал.

— О, мой Бог, — задохнулась она, как только открыла её. — Как ты… — сказала она, посмотрев вверх, её глаза стали ещё больше, чем я когда-либо видел. — Это закрытая информация!

Я посмотрел на Баррета.

И тут до меня дошло.

Он провёл недели или даже месяцы, готовя ей подарок к рождению малышки.

То, что он дал ей, было пропавшими кусочками в её происхождении.

Он добыл файл с удочерением Рии и записи об её биологической матери.

— Я выгляжу прямо как она, — произнесла Рия, вынимая фотографию из зажима сверху файла.

— Ага, — согласился он.

— Что всё это? — спросила она, пролистывая гору бумаг.

— Всё, чего ты никогда не знала о своей матери и её семье от их рабочих виз до медицинских записей, старые фотографии, связи, которые я смог найти через соц. сети и генеалогические сайты. Тут всё, м-м , довольно подробно, — сказал Баррет, выглядя практически немного смущённым, раскачиваясь на пятках, с руками в передних карманах. Он поскромничал. Если б я знал своего брата, а, черт побери, я его знаю, эта кипа бумаг даст ей больше знаний о её биологических родственниках, чем у большинства людей, которые на самом деле разговаривают со своими родными каждый день на протяжении двадцати лет, которые они бы знали друг друга.

— Баррет… — сказала она, посмотрев вверх и тряся головой, не зная, что сказать.

Баррет, плохо разбираясь в толковании подобных вещей, быстро попытался объясниться.

— Я знаю, ты любила свою приёмную семью и они были всем, в чем ты нуждалась, но в ожидании ребёнка, я подумал, что ты , возможно , захочешь знать, по крайней мере, все медицинские подробности, поэтому…

Баррет потерялся в оставшейся части предложения, потому что Рия, с большим животом и всё такое, врезалась прямо в него, гормоны и благодарность — головокружительный коктейль, от которого она громко стала всхлипывать, уткнувшись в его шею. Его руки инстинктивно обернулись вокруг неё, но голова развернулась, а его взгляд повернулся ко мне, и то, что я увидел там , — было чистым, неразбавленным, мужским ужасом от вида женских слёз.

Я позволил Рие поплакаться на нем целую минуту, только потому что его дискомфорт был чертовски забавен, прежде чем вмешался и вместо этого привлёк её к себе.

Её плач был не в новинку.

Однажды я вернулся домой с работы и обнаружил Рию, сидящей на полу в гостиной, плачущей в спину Слима. Из-за того, что, как оказалось, ей нужно было удалить клеща с его живота, и он заскулил.

Дословно… вот и всё.

Скулёж вызвал послеполуденный плач.

Затем она расплакалась ещё больше, пытаясь объяснить мне, что она на самом деле не такая уж большая плакса, что это всё ребёнок, что мне просто нужно продержаться ещё несколько месяцев и я, вероятно, не увижу её плачущей снова около года.

Едва ли проходил хоть день, когда она не всхлипывала мне в рубашку.

— Не переживай, — сказал я Баррету поверх её плеча, когда пропустил пальцы через её шёлковые волосы. — Это от счастья, веришь ты этому или нет.

Это, похоже, отвлекло Рию от её плача счастья, она громко шмыгнула носом и развернулась. Я позволил ей развернуться, но обернул руки вокруг её живота, удерживая её рядом собой.

— Определённо от счастья, — сказала она ему, потянувшись вытереть свои глаза. — Спасибо тебе огромное. Я… Я даже не знала её имени…

— Ари, — предложил Баррет, слегка улыбаясь.

— Думаю, у нас появилось имя, — прошептал я ей на ухо.

Она кивнула.

А затем снова заплакала.

— Сойер, успокойся, — сказал Баррет, только обманчиво успокаивая себя.

Прямо сейчас «спокойствие» даже не было словом из моего словаря.

Прошло более двух часов после того, как Рия можно сказать без каких-либо осложнений родила нашу дочь, названную Ари, в честь биологической мамы Рии, которая, как оказалось, отказалась от неё, потому что забеременела в пятнадцать и её родители выставили её из дома.

Рия держалась стойко , и Мардж была здесь с нами, чтобы помочь.

Всё было отлично.

Ари родилась с весом 6 фунтов и 8 унций[31], длинноногая, с большими тёмно-зелёными глазами и с копной тонких чёрных волос, как у её мамы. Здоровая. Она была идеальной.

Но Рия не переставала кровоточить.

Они сделали массаж матки.

Они провели чистку.

Но кровотечение всё равно не остановилось.

За пять минут до этого, они перевезли ужасно бледную Рию в операционную для переливания крови.

— Это возможно неправильно говорить такое, но, черт возьми, спасибо её бывшему, что удерживал её год, накачивая по полной железом.

— Мийо, просто не может быть, чтобы она не пришла в себя и не увидела свою малышку. Не может быть. Её просто нужно слегка подшить, немного свежей крови, и она вернётся в детскую в мгновение ока.

Я никогда не был тем, кто много задумывается о каком-то божественном умысле в мире. Но, возможно, Рия была рождена матерью-подростком, была отдана в приют и жила без любви, задолго до того, как обрести свою семью, что заставило её принять решение о приёмных детях, не представляя, что это некий план свыше. Потому что её тело не было предназначено для вынашивания детей.

Я упал в кресло, пропуская руки через волосы.

— Эй, — сказал Брок, падая рядом со мной.

— Я не в настроении говорить, — прорычал я.

— Знаешь, в один прекрасный день я сказал тебе тоже самое. На мне был трёхдневный запах виски, джина и водки, потому что я не мылся и не менял одежды так много дней. Моя квартира превратилась в свинарник, и я был на самом дне своей жизни. Но помнишь, что ты сказал?

Я фыркнул.

— Это чертовски прекрасно, но твоя жалкая задница просто выслушает меня.

— Ага, — сказал он, тяжело выдохнув. — Так что тебе не придётся говорить, но ты выслушаешь меня. Я знаю, ты любишь эту женщину так сильно, что даже не подозревал, что твоё сердце способно на такое. И я знаю, что ты чертовски переживаешь за неё сейчас. Но ей бы этого не хотелось. Ты знаешь её. Что она хотела бы, это то, чтобы ты пошёл в детскую и подержал свою дочку, пока она не сможет.

— Я не могу… — сказал я, тряся головой, чувствуя себя из-за этого дерьмом. Но она была здорова. Она не лежала на холодном операционном столе разрезанной.

— Мужик, соберись и иди подержи своего ребёнка, Сойер, — потребовал он стальным голосом.

Я на выдохе окинул его взглядом, кивнул. Встал, хлопнул рукой по его плечу и пошёл делать то, что он сказал.