Личная и творческая судьба поэта Осипа Мандельштама сложилась весьма трагично. Он творил и жил в непростую для страны эпоху сталинского тоталитаризма.
Если в своих ранних поэтических произведениях Мандельштам любуется красотой природы, в них ощущается полная гармония, единение поэта со всем миром, то позже происходит значительная переоценка красоты и на смену романтическому, светлому восприятию жизни приходят реализм и трезвый взгляд на горькую действительность. И на смену маленьким царствам и чудесам приходит «омут злого и вязкого».
Столкнувшись с суровой реальностью, жестокой политикой тоталитарного государства, несправедливой и глухой к нуждам простых людей, Мандельштам считает своим гражданским долгом писать об этом и отражать ход и ужасные последствия исторических событий в своих стихотворениях:
Отравлен хлеб и воздух выпит,
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Вольнолюбивый дух поэта, боль за страну и народные беды одерживают верх над страхом, и он с уверенностью в голосе пишет обо всем и обо всех, кто вершил в ту пору историю, кто взял в свои руки власть и распоряжался жизнью страны и судьбой каждой отдельной личности, кто взял на себя право казнить и миловать ни за что. Из-под пера поэта выходят гневные антисталинские строки:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны.
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Но один он бабачит и тычет.
Как подковы кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь,
кому в глаз.
Страшным «13 мая» 1934 г. поэт был арестован, его ждали жестокие пытки и физическое истощение, а потом – воронежская тюрьма, за время пребывания в которой поэт заканчивает работу над своей «воронежской тетрадкой», ставшей лебединой песней творчества Мандельштама. Поэт не терпел лжи и за правду вынужден был избрать тяжелую жизненную дорогу:
Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернешь,
Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож.
Сердце Мандельштама давно предчувствовало свою судьбу. За несколько лет до своей гибели им было написано пророческое стихотворение, в котором, словно в зеркале, отразилась надвигающаяся беда:
Колют ресницы, в груди прикипела слеза.
Чую без страху, что будет и будет гроза.
Кто-то чудной меня что-то торопит забыть.
Душно – и все-таки до смерти хочется жить.
Поэт предчувствовал свою судьбу. Но его, как истинного борца, не пугали угрозы, не пугала смерть.
Он, как и многие другие, противостоящие уродству власти и насилию, шел навстречу судьбе со словами: «Немногие для вечности живут».
Стихи Мандельштама пережили своего создателя и дошли до нас, они – живые свидетели той страшной эпохи, в которой безнаказанно творились злодеяния, погибали миллионы ни в чем не повинных людей. В своих замечательных стихотворениях Осип Мандельштам донес до нашего слуха звуки истории:
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Осип Эмильевич Мандельштам – создатель и виднейший поэт литературного течения – акмеизма, друг Н. Гумилева и А. Ахматовой.
Воспоминания Мандельштама о детских и юношеских годах сдержанны и строги, он избегал раскрывать себя, комментировать собственные поступки и стихи. Он был рано созревшим, точнее – прозревшим поэтом, и его поэтическую манеру отличают серьезность и строгость.
То немногое, что мы находим в воспоминаниях поэта о его детстве, о той атмосфере, которая его окружала, о том воздухе, которым ему приходилось дышать, скорее окрашено в мрачные тона:
Из омута злого и вязкого
Я вырос, тростинкой шурша,
И страстно, и томно, и ласково
Запретною жизнью дыша.
От матери Мандельштам унаследовал обостренное чувство русского языка, точность речи. Первый сборник поэта вышел в 1913 году. В стихотворениях этой поры чувствовалось мастерство молодого поэта, умение владеть поэтическим словом, использовать широкие музыкальные возможности русского стиха.
Первая половина 20-х гг. ознаменовалась для поэта подъемом творческой мысли и приливом вдохновения, однако эмоциональный фон этого подъема окрашен в темные тона и соединяется с чувством обреченности:
Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит...
Осознание трагизма своей судьбы, видимо, укрепляло поэта, давало ему силы, придавало трагический, величественный пафос его новым творениям. Этот пафос заключается в противостоянии свободной поэтической личности своему веку – «веку-зверю». Поэт не ощущал себя перед ним ничтожной, жалкой жертвой, он осознает себя равным:
...Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей.
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей,
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Искренность Мандельштама граничила с самоубийством. В ноябре 1933 г. он написал резко сатирическое стихотворение о Сталине, которое начиналось строчками:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, —
Там припомнят кремлевского горца...
По свидетельству Е. Евтушенко: «Мандельштам был первым русским поэтом, написавшим стихи против начинавшегося в 30-е годы культа личности Сталина, за что и поплатился». Как ни удивительно, приговор Мандельштаму был вынесен довольно мягкий. Люди в то время погибали и за гораздо меньшие «провинности».
Резолюция Сталина всего лишь гласила: «Изолировать, но сохранить», – и Осип Мандельштам был отправлен в ссылку в далекий северный поселок Чердынь.
Поэт попал в клетку, но он не был сломлен, он не был лишен внутренней свободы, которая поднимала его надо всем даже в заточении:
Лишив меня морей, разбега и разлета
И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не могли.
Стихи воронежского цикла долгое время оставались неопубликованными. Они не были, что называется, политическими, но даже «нейтральные» стихи воспринимались как вызов. Эти стихи проникнуты ощущением близкой гибели, иногда они звучат как заклинания.
После воронежской ссылки поэт еще год провел в окрестностях Москвы, пытаясь добиться разрешения жить в столице. Редакторы литературных журналов боялись даже разговаривать с ним. Он нищенствовал. Помогали друзья и знакомые: В. Шкловский, Б. Пастернак, И. Эренбург, В. Катаев, хотя им и самим было нелегко. Впоследствии Анна Ахматова писала о 1938 г.: «Время было апокалиптическое. Беда ходила по пятам за всеми нами. У Мандельштамов не было денег. Жить им было совершенно негде. Осип плохо дышал, ловил воздух губами». В мае 1938 г. Мандельштама снова арестовывают, приговаривают к пяти годам каторжных работ и отправляют на Дальний Восток, откуда он уже не вернется.