52 причины моей ненависти к отцу (ЛП)

Глава 38 Да будет свет

Только утро понедельника, но я уже измученная развалина. Все выходные я провела ведя призрачный разговор с человеком, которого едва знаю. И вот что скажу вам: вести воображаемый диалог с незнакомцем практически невозможно.

По пути на свою новую работу, Люк спрашивает, случилось ли что, но я лишь бормочу в ответ нечто похожее на «нисево» и продолжаю таращиться в пространство.

Понятия не имею, что собираюсь сказать своему отцу. И это еще не упоминая о проблеме, связанной с тем, как затащить его в комнату на больше чем пять минут. Он не из тех парней, которым можно просто позвонить и пригласить на суши. Особенно на фоне того слияния, о котором в последнее время все только и говорят.

— Люк, — нарушаю я молчание, пытаясь сделать так, чтобы голос звучал легко и естественно, — а где сейчас мой отец?

— Он здесь, в Лос-Анджелесе, — говорит он мне. — Последние несколько недель он был на собраниях, пытаясь уладить последние детали слияния компаний.

Я киваю, будто мне это действительно интересно.

— О, точно. Ну и как там дело продвигается? Сделка почти подписана?

Люк выглядит приятно удивленным, что я наконец-то начала интересоваться делишками, связанными с бизнесом отца.

— Ну, — начинает он нетерпеливо, — сейчас они рассматривают мельчайшие детали контракта. Французская компания, с которой произойдет слияние — «ЛяФлёр Медиа», — испытывает небольшие затруднения, но, кажется, вскоре они все для себя прояснят. Разумеется, на этот счет еще придется проголосовать акционерам. Голосование пройдет позже на неделе, но…

Он приступает болтать о подробностях. Видимо, новости о предстоящей сделке вовсю обсуждались по «CNBC», и каждый на работе пребывает в особом восторге, поскольку сделка должна будет существенно повысить долю Медиа-империи Ларраби на европейском рынке.

Или, по крайней мере, это все, что я успеваю уловить в своем нынешнем полубессознательном состоянии. Чтобы показаться вежливой, я пытаюсь выглядеть хотя бы заинтересованной тем, о чем говорит Люк, вставляя произвольно «м-м-м», «хм-м-м» и «о, правда? вот как», надеясь, что они попадают в подходящие части его речи. Но, кажется, у меня получается не совсем хорошо, потому что Люк наконец замолкает, смеется и говорит:

— Извини, наверное, тебе ни к чему вся эта информация. Я затыкаюсь.

Я открываю рот, чтобы возразить и извиниться, но затем замечаю, что машина остановилась и мы прибыли в пункт назначения. На самом деле, я благодарна за отвлечение, которое обещает принести эта работа. В последнее время с моими мыслями было довольно тяжело уживаться.

На этой неделе я работаю в кейтеринговой компании. В качестве их официантки. Мне приходится носить этот совершенно нелестный жилет и галстук-бабочку, но спустя несколько часов обучения понимаю, что работа сама по себе не так уж и плоха. И, как оказалось, я действительно неплохо справляюсь. Наверное, это благодаря всем тем общественным приемам, которые мне довелось посетить в течение всей своей жизни.

Но существует огромная разница между тем, чтобы быть гостем на приеме, и персоналом по оказанию помощи, и самое большое испытание на этой работе, разумеется, заключается в привыкании находиться по эту сторону линии. Ну знаете, например, разносить подносы с едой вместо того, чтобы есть с них. Наполнять бокалы шампанским вместо того, чтобы пить из них. Уносить грязные тарелки, а не пачкать их.

Как только заканчивается мое обучение, мы начинаем загружать фургон, чтобы отправиться на место моего первого приема. Это частная вечеринка в огромном особняке в Палос Вердес Эстейтс.

На этой неделе мое вымышленное имя — Хайди, милая невинная блондинка с длинными косичками.

Кейт, хозяйка кейтеринговой компании, ставит меня на разнос подносов, протягивая большое серебряное блюдо с корзинками из огурцов, наполненных жарким из тунца, и отправляя меня с кухни в гостиную.

Как меня и учили, я опускаю голову, закрываю рот на замок и иду по первому этажу дома, молчаливо предлагая свои угощения морю элегантно одетых гостей.

Вечеринка немного напоминает мне о приемах, которые мы часто проводили у себя дома. С барменами, официантами с подносами и оркестром на заднем дворе. Это высшее общество в своем лучшем проявлении. И самый большой парадокс во всем этом — за весь мой опыт — состоит не в том, что теперь я одна из тех, кто обслуживает на приеме, а в том, что никто из присутствующих не узнает меня. И это, скорее всего, потому что никто из них не смотрел на меня дольше, чем нужно, чтобы появилась возможность узнать, кто я.

На меня не бросают повторных взглядов. Я едва ли удосуживаюсь первых. При том же внимании, которое уделяют мне люди, я могла бы быть частью мебели с приложением в виде подноса.

Не поймите меня неправильно: я не горю желанием быть замеченной. Безусловно, я не хочу этого. Но даже спустя почти пять месяцев этот факт по-прежнему не дает мне покоя.

Я прохожу по гостиной, иду к задним дверям и выхожу на большую террасу, на которой кругом стоит группа бизнесменов, вертя в руках большие бокалы с красным вином.

В центре в очках с роговой оправой стоит мужчина, который, кажется, говорит больше всех. Думаю, это его дом, потому что я видела, как чуть раньше он разговаривал с Кейт о том, как все обустроить. Основываясь на размахе этой вечеринки и тому, как он одет, полагаю, он должен быть богатеньким бизнесменом.

До тех пор пока не подхожу к их кругу и не понимаю, что мужчина говорит на французском. Я предлагаю свой поднос и стопку салфеток. Несколько мужчин балуют себя закуской даже не взглянув в мою сторону. Глаза каждого пристально сосредоточены на оживленно говорящем мужчине в центре.

Поскольку мой словарный запас французского языка сводится к разговорам о еде, моде и знаменитостях, мне удается уловить только крупицы и кусочки из беседы. Что-то насчет заключения тайного соглашения о выселении надоедливого шеф-повара.

Выселение шеф-повара?

Да пофигу. Лучше буду разносить еду дальше.

Я убираю остатки с подноса и возвращаюсь на кухню за новой порцией.

Но, по-видимому, у Кейт на мой счет другие планы.

— Хайди, думаю с этим у нас все схвачено, — кивает она в сторону своего помощника, который выносит стопку грязных противней для выпечки через дверь для прислуги. — Почему бы тебе не вернуться в офис с Маршаллом и не помочь ему закрыться?

— Хорошо. — Я пожимаю плечами и ставлю поднос на стойку, прежде чем последовать за Марашаллом через заднюю дверь.

Главный офис кейтеринговой компании Кейт находится всего в пяти милях отсюда, и как только мы туда приезжаем, Маршалл спрашивает, не могла бы я выбросить весь мусор из ведер на кухне.

— Конечно, — отвечаю я и хватаю переполненный пакет из мусорного ведра возле островка для готовки. С трудом удерживая содержимое внутри, чтобы не рассыпать, я подтягиваю его за края, закидываю на плечо и направлюсь на улицу.

Как только выхожу туда, пакет разрывается и повсюду рассыпается мусор. Я чертыхаюсь себе под нос и, нагнувшись, начинаю собирать его. Воняет он отвратительно, и я пытаюсь дышать через рот, пока собираю по одной вещи за раз и бросаю их в мусорный контейнер.

Я собрала половину этого безобразия, когда слышу оклик:

— Лексингтон!

Я знаю, что не должна смотреть вверх, потому что сегодня меня зовут не Лексингтон, а Хайди, и люди с именем Хайди обычно не отзываются на имя Лексингтон. Но, видимо, мои рефлексы работают быстрее, чем мозги, и я подымаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть первую ослепительную вспышку.

За ней следует вторая и третья, пока меня полностью не окружает пламя мерцающих лампочек.

— Лекси! — кричит голос откуда-то позади пульсирующего свечения. — Лекси! Сюда! Посмотри сюда!

Мои глаза стараются изо всех сил увидеть через стену света, пока мозг с усилием пытается понять, что творится в этом хаосе.

Что они здесь делают? Я же не в клубе. И не на премьере. Я в офисе кейтеринговой компании. Что здесь забыли папарацци?

— Лекси, — раздается еще один голос, и из неразберихи выходит женщина с микрофоном. По пятам за ней, водрузив камеру на плечо, следует мужчина. Она тычет микрофоном — на котором теперь я могу рассмотреть знакомый логотип «E! News» — в мое лицо и спрашивает:

— Расскажи нам о том, что ты здесь делаешь.

— Э, — выдаю я в изумлении, моргая из-за света ярких вспышек.

И затем вдруг передо мной появляется еще один микрофон.

— Лекси. Это правда, что ты работаешь в этой кейтеринговой компании?

— А?

— Лекси. — Третий репортер чуть ли не сбивает меня с ног, пока пропихивается, чтобы оказаться ближе. — Как ты относишься к решению своего отца заставить тебя проработать целый год, чтобы получить доступ к своему трастовому фонду?

Неожиданно в мозгу начинают крутиться шестеренки.

— Что? — рычу я в ответ.

Женщина из «E! News» двигает мужчину в сторону и борется за то, чтобы стать на прежнее место прямо передо мной.

— Лекси, — спрашивает она, — из всех тех работ, на которых он заставил тебя побывать, какая из них была самой сложной?

Я слышу, как в груди колотится сердце. Мое дыхание учащается. Я смотрю на растущую массу камер, репортеров и новостных фургонов. Три из них только что остановились у обочины, и мне видно, как в мою сторону бегут люди, таща за собой оборудование.

Я пытаюсь отступить, но врезаюсь в стену людей. Теперь я полностью окружена.

Вопросы все сыплются. Вспышки продолжают мигать. Тянется рука и стягивает парик с моей головы. Я тянусь за ним, но он теряется в море суеты.

К счастью, дело в руки берут мои инстинкты. Бесчисленные годы уклонения от прессы и увиливания от сцен с людьми, подобных этой, дают о себе знать. Я склоняю голову, сжимаюсь и скольжу через толпу, пока не возвращаюсь обратно в безопасную кухню кейтеринговой компании.

Точнее, безопасную от того, что они не смогут сюда войти. Не смогут за мной последовать. Им не разрешено находиться на частной собственности.

Но она определенно не безопасна в более широком смысле слова. В широком смысле моей жизни. Моей репутации. Моей анонимности.

Я сползаю вниз возле большой стальной раковины, тяжело дыша, заставляя легкие вдыхать и выдыхать сопротивляющийся воздух и молчаливо внушая сердцу продолжать биться, даже несмотря на угрозу, что оно может остановиться.

Прошло двадцать недель и все кончено. Кончено. Не знаю, как это получилось, но вот так.

Они нашли меня.