66 градусов северной широты

Глава тринадцатая

Солнце освещало Олафсвик, когда Бенедикт скакал на своей верной Скьёне, возвращаясь из города в Храун. Он представлял свою семью на конфирмации двоюродного брата Торгильса — мать не могла оставить ферму.

В Олафсвике разговор только и шел что о высадке на прошлой неделе в Исландии британских войск. Мнения разделились. Одни считали, что пусть уж лучше здесь будут англичане, чем немцы. Другие полагали, что Исландии нужно оставаться в стороне, они не участвуют в войне, ведущейся на континенте, в тысяче километров от них.

Но все надеялись на экономический подъем, такой же как во время Первой мировой войны. Цены на рыбу, шерсть и баранину уже начали подниматься, и люди надеялись, что британцы защитят исландский экспорт.

Разумеется, никто не видел ни единого британского солдата. Те находились за двести километров, в Рейкьявике. Бенедикт улыбнулся своим мыслям. Он представил себе, как Халлгримур будет отражать британских захватчиков, если те попытаются пройти по лавовому полю в Бьярнархёфн.

Шестнадцатилетний Халлгримур и четырнадцатилетний Бенедикт теперь почти не разговаривали. Хотя они и были вполне корректны друг с другом, особенно в присутствии членов их семейств, но с прошлой зимы перестали играть вместе. Гуннар, отец Халлгримура, часто наведывался в Храун. Он был хорошим соседом для матери Бенедикта, безотказно помогая поддерживать ферму в порядке. Старался учить Бенедикта, пока тот работал. Бенедикта же это только раздражало. Он понимал, что мог научиться у Гуннара много чему, но для него было невыносимо обращаться к соседу как к заботливому дяде.

Он предпочитал разговаривать с матерью Халлгримура, но та появлялась в Храуне гораздо реже.

Бенедикт спустился к берегу и пустил Скьёне галопом. Лошадь и всадник с восторгом неслись по бурунам и черному песку. В нескольких километрах перед ними поднималась Голова Буланда, массивная, поросшая травой скала, выступающая в море. Вершину ее затягивала большая туча. Казалось, она медленно сползает к морю.

Бенедикт повернул к дороге и мосту через реку Фрода. Там, согласно преданиям, жила красавица Турид, за которой тысячу лет назад ухаживал Бьярн из Брейдавика. Тот самый Бьярн, что бросил вызов великому вождю Снорри, а потом подался в Америку, к скрелингам.

Но с отцом Бенедикта все сложилось иначе. Он так и остался лежать на дне озера Свине — по крайней мере там упокоились его кости.

И ни Бенедикт, ни Халлгримур никому не говорили о том, что услышали в тот роковой день.

Бенедикт понимал, что отец поступал дурно, изменяя матери, но не винил его в этом. Мать лишилась мужа, что было гораздо хуже. Она была крепкой женщиной, хорошо справлялась с хозяйством. Вдовство было в Исландии обычным делом: многие мужья гибли в море, кое-кто в горах. В семье было четверо детей; Бенедикт и Хильдюр, его старшая сестра, помогали матери как могли, но он не был прирожденным фермером в отличие от Халлгримура или отца.

Во всем был виноват Гуннар.

Странно, но за те несколько дней, что были проведены в Олафсвике у тети и дяди, он совершенно забыл о Гуннаре. Пламя ярости, не затухавшее в груди, погасло.

Но теперь, на берегу Фроды, вновь ожили сцены эпического соблазнения, свершившегося много столетий назад.

Бенедикт с опаской начал подниматься по тропе, шедшей по краю Головы Буланда. Солнце теперь светило сзади, туча находилась всего в нескольких метрах над ним.

Ему вспомнилось, как он впервые взбирался по этой тропе. В то лето он в сопровождении отца, которому было суждено прожить еще лишь год, навещал свою тетю в Олафсвике. Бенедикту было до смерти страшно. О Голове Буланда рассказывали всевозможные истории о троллях, сбрасывавших в море путников, о преступниках, повешенных там, о ведьмах, побиваемых каменьями. Но страх в него вселяли не эти легенды, а сама тропа, проходящая по узенькому выступу, высеченному в склоне горы, в сотнях метров над бушующими волнами.

Особенно его волновала притча об отце и сыне, живших по разные стороны горы. Они поссорились и стали злобными врагами. Однажды они встретились на склоне, дорогу никто не хотел уступать, и они разъехались рысью, и лишь каким-то чудом никто не упал. Однако потом они обнаружили, что серебряные пуговицы, пришитые у каждого на боковой стороне брюк, оказались оторваны.

На противоположном склоне лежал камень, который Бенедикт, проходя мимо, потрогал «на счастье». Ему хотелось, чтобы и на этой стороне имелся камень, приносящий счастье. В таком случае его можно было бы потрогать на обратном пути.

Извилистая тропа поднималась все выше и выше. Туман окутывал лошадь и мальчика холодными влажными объятиями. Они были уже так высоко, что до Бенедикта не доносился шум прибоя, бьющегося внизу о скалы. Слышен был только стук копыт по камню да звук капели вокруг. Он очень надеялся, что не встретится ни с кем.

Бенедикт мог сосредоточиться только на том, чтобы сохранять равновесие. Все зависело от Скьёны, она уже несколько раз проходила по этому маршруту.

Тропа все поднималась и поднималась. Наконец они подъехали к месту, где она исчезала почти полностью. Скьёна сбросила копытом камень, и он полетел в море. Кобыла, всхрапнув, остановилась, видимо, не зная, куда направиться дальше.

И тут Бенедикт услышал стук копыт. Через несколько секунд из-за большого валуна появился всадник.

— Привет! — крикнул он.

Бенедикт узнал голос Гуннара.

— Это Бенни?

— Да.

Гуннар пришпорил лошадь, но та, осторожно ступая, сделала лишь несколько шагов и остановилась метрах в двух от Скьёны.

— Что ты здесь делаешь? — дружелюбно спросил Гуннар.

— Возвращаюсь с конфирмации двоюродного брата в Олафсвике.

— А, да, твоя мать говорила мне об этом. Его зовут Торгильс — так ведь, сынок?

Бенедикт скривился. Он терпеть не мог, когда Гуннар называл его сынком. Испытывая страх, он злился еще больше.

— Осади-ка Скьёну, сынок, всего на несколько шагов. Тогда мы сможем разъехаться.

— Но ей не будет ничего видно, — возразил Бенедикт. — Она свалится с обрыва.

— Не беспокойся, не свалится. Ничего не случится. Только пусть пятится медленно. Не пугай ее.

Но Бенедикта парализовал страх.

— Не могу. Придется пятиться вам.

— Не пойдет. Мне нужно отступать гораздо дальше, чем тебе. Давай-давай. Тут всего пять метров. Если попробуем разъехаться здесь, один из нас сорвется.

Внезапно Бенедикт понял, что нужно сделать. Собрался с духом и осторожно потянул уздечку. Скьёна прижала уши, но стала пятиться. Еще один камень полетел с утеса и скрылся в клубящейся где-то внизу туче.

— Вот так, — спокойно и ободряюще проговорил Гуннар. — Вот так, Бенни. Лошадка ведет себя замечательно. Вы почти на месте.

И действительно, Скьёна и Бенедикт уже были на тропе, достаточно широкой, чтобы разминуться двум лошадям.

— Так, стой неподвижно, — продолжал отдавать команды Гуннар и мягко тронул лошадь. Он медленно объезжал Бенедикта со стороны бездны.

На какой-то миг Бенедикта охватило сомнение. Он понимал — то, что будет или не будет сделано в ближайшие две-три секунды, изменит его жизнь.

Он высвободил левую ногу из стремени. Словно невзначай упер ее в круп лошади Гуннара.

И толкнул.

Он остановил машину у обочины там, где кончилась дорога, взял бесформенную брезентовую сумку, лежавшую на переднем сиденье рядом с ним, и вступил на овечью тропу, вьющуюся по склону горы.

Он находился в трех километрах от ближайшей грунтовой дороги и в четырех — от ближайшей фермы. Ни той ни другой не было видно. Значит, и его никто не мог ни видеть, ни слышать.

Он поднял взгляд на покрытый буйной зеленью склон горы. Было еще темно, но края облаков у вершины уже окрашивались в голубовато-серый цвет. Дул ветер, но не такой сильный, как накануне. Он надеялся, что там, куда вела тропа, будет тише и что скоро станет светлее.

Через десять минут он оказался в облаке. Еще через двадцать вышел из него. Стал спускаться в лощину с крутыми склонами. Меж них тянулись широкой полосой заросли болотной травы. Среди тростника и осоки струился ручей. Место было уединенное, тихое, укрытое от ветра — в общем, превосходное.

Уже рассвело, но солнце было скрыто огромной тучей. Он остановился и снял с плеча сумку. Поблизости защебетала золотистая ржанка.

Он расстегнул молнию на сумке и достал винтовку «Ремингтон-700» со скользящим затвором. Он не стрелял из нее три года и утратил навык. Заметил участок подсохшей травы возле камня и положил на нее винтовку. Потом достал пустую канистру и прошел более ста метров вниз по ручью. Он поискал взглядом валун, подходящий для того, чтобы поставленная на него канистра находилась примерно на одном уровне с тем местом, где была оставлена винтовка.

Завтра у него появится шанс, всего один. При нем будет винтовка такого же типа и, соответственно, патроны для семимиллиметрового «ремингтона». Они провели картографическое исследование по Интернету и определили, что расстояние до цели составит сто — сто пятьдесят метров. На дистанции двести метров пуля должна попасть в намеченную точку. На ста двадцати пяти метрах подъем составит примерно шесть сантиметров, что сущая ерунда по сравнению с размером человеческой груди, поэтому брать придется немного, совсем немного ниже.

Поскольку стрелять предстоит из незнакомого оружия, не имея времени на проверку его боевой готовности, он решил не пользоваться оптическим прицелом, так как при переноске его в сумке может сбиться настройка. Чем проще оружие, тем надежнее.

С пистолетом было бы проще, хотя в тот вечер, в Лондоне, он впервые держал его в руке, но он не мог промахнуться в банкира с двух метров. Кроме того, тогда все — план, оружие, мотоцикл — было превосходно подготовлено. Он надеялся, что подготовка на сей раз окажется на не менее высоком уровне. Причин сомневаться в этом не было.

Он лег в траву, положил винтовку на камень и прицелился в канистру. Потом слегка опустил ствол, учитывая подъем, и плавно нажал на курок. Почувствовал сильную отдачу в плечо и, услышав, как звук выстрела раскатился по маленькой лощине, увидел, что от валуна чуть ниже канистры полетели осколки. Пара золотистых ржанок взлетела с громким жалобным щебетом.

Он выругался. Слишком низко опустил ствол. Перезарядив винтовку, снова прицелился и выстрелил. На сей раз канистра слетела на землю. Прицелился, выстрелил еще раз. Канистра подскочила. И еще раз. И еще раз.

Он улыбнулся. Он справится с делом.

— Ну и вечерок задался, — усмехнулась Шарон. Она и Магнус сидели в комнате для совещаний, попивая крепкий черный кофе. — У меня давно не было ничего подобного, — сказала она, слегка побледнев.

— Традиционный исландский вечер конца рабочей недели, — равнодушно пояснил Магнус. — Точнее, половина его.

— Половина?

— Именно. Мы ушли где-то около часа ночи. Многие не расходятся до четырех или пяти.

— Молодые, — с грустной улыбкой проговорила Шарон. — О, привет, Вигдис. Ты выглядишь не так уж скверно.

— Godan daginn, — поприветствовала всех Вигдис. Держа в руках чашку кофе, подсела с к ним. — Og takk fyrir sidast[8].

Шарон саркастически усмехнулась.

— О, понимаю. Вчерашнего вечера будто и не было, да?

Вигдис бросила взгляд на Магнуса.

— Ja.

— Это означает «да», — перевел Магнус. — Где Арни?

— Взял выходной, — ответила Вигдис.

— Вчера вечером арестовали моего сына, или мне померещилось? — спросила Шарон.

— По-моему, да, — ответил Магнус.

Шарон поморщилась.

— Не помнишь, в каком он был участке? Я говорила?

Магнус покачал головой.

— В Тутинге, — подсказала Вигдис.

— В Тутинге? Какого черта он там оказался?

В двери появился Бальдур.

— Сержант Шарон? Магнус? Пройдемте ко мне в кабинет.

Бальдур объявил, что Шарон благополучно завершила свою миссию в Исландии, выполнив все задуманное, и при этом ей даже нечего было возразить. Магнус тут же согласился отвезти ее в отель, потом заехать часа через два и доставить в аэропорт.

Бальдур отвел Магнуса в сторону и дал понять, что, если из Лондона не поступит никаких сообщений, ему нужно будет вернуться в понедельник утром в полицейский колледж. Работу по составленному Шарон Пайпер списку контактов Оскара может доделать Вигдис. Магнус запротестовал, но это ничего не дало.

От управления полиции до отеля «Рейкьявик» Шарон легко бы могла дойти пешком. Сделав остановку перед отелем, Магнус принял решение.

— Шарон, уложи вещи и спускайся. Выедем в аэропорт заблаговременно. Я хочу показать тебе кое-что.

— Ладно, — ответила Шарон, явно проявляя любопытство. — Буду через десять минут. Мне нужно позвонить мужу — пусть позаботится о Чарли.

Через четверть часа Магнус гнал машину по кольцевой дороге, огибающей центр города, к Селтьярнарнесу. Он рассказал Шарон о Харпе и Габриэле Орне, поделился своими подозрениями относительно его смерти. Упомянул и о том, как проводила время Харпа с Оскаром в Лондоне.

— Почему ты молчал об этом раньше? — спросила Шарон. Судя по тону, она обиделась на то, что Магнус не доверял ей.

— Бальдур запретил говорить об этом, — ответил Магнус. — Он считает, что никакой связи здесь нет, и хочет в этом убедиться. Кроме того, смерть Габриэля Орна Бергссона признана самоубийством. Это политика. Даже в этой стране политика вмешивается в работу полиции.

Он ознакомил Шарон с особенностями сложившейся ситуации, рассказал о «революции сковородок и кастрюль». Ему, как он надеялся, удалось передать страх перед насилием и облегчение от того, что его смогли избежать.

— Понимаю, — кивнула Шарон. — Но теперь возникает вопрос, зачем ты рассказываешь мне все это?

— Возможно, тут ничего и нет, — ответил Магнус. — В таком случае просто забудь об этом. Но если между данными событиями существует какая-то связь, нужно, чтобы ты знала о ней, на тот случай если в Лондоне обнаружатся новые подробности. Я твердо намерен схватить убийцу Оскара.

— Хорошо, — согласилась Шарон. — Давай повидаемся с Харпой.

Булочная, где работала Харпа, находилась на углу Нордурстрёнд, дороги, идущей вдоль берега. Ветер уже прекратился, но воздух был все еще холодным, и тепло в булочной создавало приятный настрой. Харпа болтала за прилавком с женщиной, обе были в красных фартуках, с убранными под белые колпаки волосами.

Когда вошел Магнус, она заметно напряглась.

— Харпа, у вас найдется минутка? — спросил он.

— Я занята, — ответила она, глянув на стоявшую рядом женщину. — Разве не видите, что я работаю?

— Хотите, поговорю с вашей начальницей? — предложил Магнус.

Харпа повернулась к женщине.

— Диса? Ты не против, если я поговорю с этими людьми? Недолго.

И бросила взгляд на Магнуса. Тот кивнул.

— Поговори, — ответила женщина по имени Диса, судя по всему, просто сгоравшая от любопытства.

— Не возражаете, если будем говорить по-английски? — спросил Магнус. — Эта женщина — детектив Пайпер из Скотленд-Ярда.

Он не был уверен в том, что Шарон служит в Скотленд-Ярде, но упоминание об этом учреждении прозвучало весьма впечатляюще.

— Нисколько, — ответила Харпа. При этом напряженность ее плеч слегка ослабла. — Я уже говорила вам, что ничего не знаю об убийстве Оскара.

В ее речи явственно угадывался британский акцент.

— Да, говорили. Дело вот в чем. Нам стало известно, что вы встречались с Оскаром на вечеринке в Лондоне четыре года назад.

— Да, конечно. Я тогда работала в лондонском отделении. Начальник его часто устраивал вечеринки. Оскар наверняка бывал на них.

— Я разговаривал с Марией Халлдорсдоттир, — продолжил Магнус. — Она считает, что на одной из этих вечеринок вы с Оскаром очень даже хорошо поладили.

— Это просто сплетня. За ней ничего нет. Мария ревновала, вот и все. Навоображала себе что-то.

Магнус промолчал.

— В чем дело? Вы не верите мне? Я не настолько глупа, чтобы заводить шашни с боссом.

Магнус расслабился и улыбнулся.

— Да, конечно. Кстати, есть у вас фотография сына?

— Да, — ответила Харпа. — В телефоне.

Она достала телефон и начала искать фотографию. Потом внезапно, словно спохватившись, остановилась и убрала телефон.

— Я ошиблась. У меня нет его фотографии.

— Оставьте, Харпа. Вам не скрыть от нас, как он выглядит. Его зовут Маркус, так ведь? Покажите нам его.

Харпа повозилась с кнопками телефона и протянула им фотографию улыбающегося мальчика, державшего в руках футбольный мяч. Судя по всему, фотосессия проходила на пляже с черным песком.

Магнус достал из кармана фотографию Оскара Гуннарссона и положил рядом с телефоном. Несмотря на разницу в возрасте, было ясно, что оба состояли в родстве. Тот же подбородок с ямочкой. Те же большие карие глаза.

Харпа поникла.

— Оскар знал? — спросил Магнус.

Харпа покачала головой.

— Я не говорила ему. И старалась, чтобы он не видел Маркуса. Не хотела, чтобы он знал.

— Почему?

— Мы провели всего одну ночь. Я была пьяна. Он тоже. Не хочу сказать, что он взял меня силой, но это было ошибкой. Мы никогда не упоминали об этом. Первые два раза, когда мы встречались в деловой обстановке, испытывали неловкость, а потом оба перестали придавать значение случившемуся, и я успокоилась. Разумеется, до тех пор, пока не обнаружила, что беременна.

— Догадывался ли он, что стал отцом?

— Может быть; мы никогда об этом не разговаривали. Знали мы друг друга не особенно хорошо, он понятия не имел о моей личной жизни. Собственно, она была не такой уж экстравагантной, как можно было подумать.

— А когда лишились работы, у вас не было искушения попросить денег у Оскара? — спросил Магнус.

— Нет, — ответила Харпа. — Не хотела, чтобы у Маркуса отцом был Оскар, как бы тот ни был богат. Нас ничто не связывало. И наверное, я не хотела делить сына с человеком, едва мне знакомым. — Она подалась вперед. — Пожалуйста, не говорите об этом никому. Не хочу, чтобы родители Оскара знали, что они дедушка с бабушкой. Может, это звучит неприятно, но я не хочу допускать в жизнь Маркуса посторонних людей.

— Сейчас не скажу, — ответил Маркус. — Насчет дальнейшего ничего не могу обещать. Это будет зависеть от того, что выявит следствие.

— Оно ничего не выявит, — с явным вызовом проговорила Харпа.

— В таком случае вам нечего беспокоиться.

— Вас уволили из «Одинсбанка», так ведь? — спросила Шарон.

— Да, — ответила Харпа.

— Вы считали Оскара виновным?

— Нет. Непосредственно нет.

— Как это понять?

— Ну, Оскар возглавлял лондонское отделение банка. Он очень активно расширял его, делал очень много заимствований на рынках долгосрочного кредита. Вот почему банк в конце концов обанкротился, а я потеряла работу.

— И кого же вы считаете непосредственно виновным? — спросил Магнус.

Харпа посмотрела ему в глаза. Потом опустила веки.

— О Господи, опять то же самое.

— Габриэля Орна?

Харпа кивнула.

— Я говорила вам.

Магнус взглянул на Шарон. Для основательного допроса Харпы было слишком рано. Помимо всего прочего, такие допросы должны вестись на исландском языке, чтобы показания были юридически значимы. И Бальдур будет недоволен подобной самодеятельностью. Но оставался последний вопрос, давно уже ждущий своего ответа.

— Харпа, где вы были в тот вечер, когда убили Оскара?

Она вздрогнула.

— Он был убит в Лондоне, так ведь?

Магнус кивнул.

— Так вот, я была в Исландии.

— Можете это доказать?

— Да, конечно. На другое утро я рано пришла на работу. Если угодно, можете справиться у Дисы.

Минут через сорок Магнус остановил машину у терминала аэропорта.

— Спасибо, что познакомил меня с Харпой, — проговорила Шарон, дотронувшись до его плеча. — Я признательна тебе за все твои хлопоты.

— На тот вечер алиби у нее бесспорное. Но мне кажется, какое-то отношение она к этому имеет. Я подумал, тебе следует знать ее версию — на тот случай если у вас что-то выявится.

— Оскар был интересным человеком.

— Здешняя пресса ненавидит его и его друзей банкиров.

— Мне это понятно. Но люди, хорошо знавшие Оскара, как будто благоговели перед ним.

— Насколько я понимаю, именно поэтому он и увлекал людей за собой. Он выглядел живым воплощением успеха. Но не могу отделаться от мысли, что именно поэтому и погиб.

— Хочешь сказать, что он заслуживал смерти?

— Нет-нет. Это не нам судить. И мне приходилось расследовать убийства гораздо более неприятных людей, чем Оскар; уверен, что и тебе тоже. Сам он никого не убивал, так ведь?

— Нет, но обанкротил всю страну. Он и его приятели.

— Да, но ведь Оскар и его друзья разрушили экономику не нарочно. Это не умысел — скорее несчастный случай на производстве. Непредумышленное убийство, непреднамеренное. Но люди садились в тюрьму и за непредумышленные преступные деяния.

— Что собираешься делать теперь? — спросила Шарон. — Прекратить расследование?

— Бальдур был бы доволен. Но в самоубийство Габриэля Орна мне слабо верится. В эти выходные я свободен. Пожалуй, поговорю кое с кем из людей, опрошенных нами после его смерти.

— Звони, — сказала Шарон.

— Непременно. И желаю успеха с Чарли.