66 градусов северной широты

Глава двадцать восьмая

На мастерской, как и на многих зданиях в Лейгавегуре, красовалось объявление «Сдается в аренду». Вигдис вспомнила это место, здесь находился один из лучших бутиков, которые были ей совсем не по карману. А теперь и всем в Исландии, подумалось ей.

Она увидела снаружи синий «фольксваген» с именной надписью «Гулли Хельгасон» и телефонным номером на дверце. Машина стояла на боковой улочке в нескольких метрах от нее, переднее колесо выходило на полметра за границу стоянки. Она вошла в мастерскую. Трое мужчин сдирали со стен ярко-оранжевую краску. Из радиоприемника неслось громкое пение Джея-Зи[16].

— Гулли?

Один из троих повернулся к Вигдис. Он был старше остальных, тридцати с небольшим лет, с коротко остриженными темными волосами и мускулистыми руками в татуировках. Был бы довольно привлекательным, если бы не животик, агрессивно выпирающий под комбинезоном.

Он удивленно приподнял брови.

— Да?

— Я детектив Вигдис из столичной полиции. Недавно звонила. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Гулли рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Ясное дело. Вы черная. Не можете быть детективом. Кто же вы, черт возьми?

Вигдис с трудом сдержалась. Люди и раньше сомневались, что она служит в полиции, но так вызывающе — ни разу. Она достала удостоверение и сунула ему в лицо.

— Видите? Лицо черное. Мое.

Гулли поднял руки в шутливом жесте капитуляции и протянул их запястьями вперед, словно подставляя для наручников.

— Ладно, ладно. Пойду без сопротивления.

— Очень смешно. — Вигдис повернулась к двум малярам, с усмешками наблюдавшим за происходящим. — Выйдите, оба. И выключите приемник по пути.

— Послушайте! Им нужно работать, — запротестовал Гулли.

— Я сказала — выйдите.

Те поглядели на Гулли, потом на Вигдис. Пожали плечами, выключили приемник и неторопливо вышли на улицу.

Вигдис оглядела мастерскую. Там были только подстилки, кисти и еще не открытые банки с краской. Сесть было не на что, поэтому они остались стоять.

— Итак, где вы были на прошлой неделе?

— Уезжал. На отдых.

— Вот как? Один?

— Нет. С подружкой.

— И где отдыхали?

— В Тенерифе. На Канарских островах.

— Понятно. Когда вернулись?

— Вчера. Работу здесь начали утром.

Вигдис достала блокнот.

— Так. Мне нужны имя и адрес вашей подружки, даты и номера рейсов ваших полетов и название отеля, в котором вы останавливались.

Гулли пожал плечами и назвал все, что она требовала.

— А в чем дело?

— Мы возобновили расследование смерти Габриэля Орна Бергссона, произошедшей в январе при невыясненных обстоятельствах.

— Так зачем вам знать, где я был на прошлой неделе?

Вигдис пропустила этот вопрос мимо ушей.

— Итак, двадцать четвертого января останавливался ваш брат Бьёрн у вас в Рейкьявике?

— Да. Появился в обеденное время. Хотел пойти на демонстрацию возле парламента, поэтому я сказал, что он может заночевать у меня.

— Ходили вы на ту демонстрацию?

— Нет. — Гулли презрительно фыркнул. — Такие дела меня не интересуют. Пустая трата времени. И что получилось? Мы избавились от одной своры политиков, так теперь у нас другая, причем ничуть не лучше.

— Видели вы брата в тот день?

— Да. Работы у меня не было, сейчас трудно найти работу. Я принял брата в квартире. Мы вместе пообедали. Я дал ему ключ, и он пошел на демонстрацию.

— А вы?

— Я остался в квартире. Смотрел телевизор. Потом встретился с подружкой. Ушел на всю ночь. До утра не возвращался.

Вигдис записала все это.

— А утром видели Бьёрна?

— Да. И Харпу. Она провела с ним ночь. Я увидел ее, когда она уходила.

— Раньше вы Харпу видели?

— Нет. Ни разу. Но потом, само собой, видел. Не часто, но Бьёрн и она сейчас очень близки.

— А что Бьёрн? Что он делал?

— Наверно, тем же утром вернулся в Грюндарфьордюр. Я пошел искать работу. Не помню, нашел ли что-нибудь. Возможно, нет. Но тогда я рассказал все это полицейским.

Вигдис кивнула. Так оно и было. И то, что он говорил сейчас, совпадало с записями Арни.

— Бьёрн говорил в то утро что-нибудь о демонстрации?

— Да. Рассказал мне все.

— Выглядел он озабоченным? Встревоженным?

Гулли нахмурился и покачал головой:

— Нет. Я ничего такого не заметил, а если и заметил, то уже не помню. Теперь можно вернуть на работу ребят?

Вигдис поняла, что многого от Гулли не добьется без тщательного допроса в полицейском участке, но, может быть, даже и там ничего не выйдет. Главным было найти подтверждение его словам об отдыхе.

— Спасибо за помощь, Гулли, и за то, что уделили мне столько драгоценного времени, — сказала она с подчеркнутой вежливостью.

Вигдис поспешила обратно в участок, чтобы позвонить в «Айсленд экспресс», навести справки о вылете и прилете Гулли. На улице встретила женщину-автоинспектора, сказала ей о переднем колесе машины Гулли. Проезжую часть нужно сохранять незанятой.

Магнус шел по велосипедной дорожке вдоль берега бухты. Папки с делом об убийстве Бенедикта Йоханнессона лежали у него в портфеле. Налетавший с моря ветерок покалывал щеки. Небо было бледно-голубым. Очертания горы Эсья едва просматривались. На гребне ее лежала полоска первого снега.

Магнусу был необходим свежий воздух. Выйдя из кабинета Снорри, он пошел в участок. Объяснил Вигдис, что произошло, взял с нее обещание сообщать обо всем, что они с Арни обнаружат. Весть о том, что Магнуса отстранили от дела, казалось, усилила ее решимость довести его до конца. Магнуса это поразило.

Он подумал, что если она и Арни будут действовать скрытно, то вполне могут добиться успеха. Вот только Бальдур может им помешать.

Магнус злился. Злился на комиссара, на Шарон Пайпер и, что было хуже всего для душевного равновесия, на себя.

На ходу он достал телефон и позвонил ей.

— Пайпер.

— Это Магнус.

— О Виржинии Рожон нет никаких новостей. Ее муж до сих пор не связался с работодателем.

— Черт! Мне очень нужно что-то убедительное, чтобы включить в это дело Исака.

— Получим.

— Может оказаться слишком поздно.

— Почему?

— Комиссару Национальной полиции позвонили из вашего антитеррористического подразделения.

— О Боже!

— Точнее не скажешь.

— Он расстроен?

— Ну это как посмотреть. А вот меня отстранили от дела.

— Что? О, Магнус, прости. Он устроил тебе выволочку?

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но он был очень зол. Шарон, зачем ты это сделала? Ведь я просил тебя помалкивать. Я знал, чем это кончится. Думал, могу полагаться на тебя.

— Оставь, Магнус, подумай сам. Я должна была так поступить. Если бы оказалось, что ты что-то обнаружил, я выглядела бы сущей идиоткой, не поставив в известность начальство. Не беспокойся, оно не воспринимает это слишком серьезно, иначе в Рейкьявик вылетел бы чартерный аэробус с нашими руководителями. Сейчас они сосредоточены на голландском следе.

— На голландском?

— Да. Один фермер видел какого-то человека накануне перед покушением. Тот крутился в лесу, откуда велась стрельба. Фермер подумал, что он зашел в лес справить нужду. Полицейские обнаружили яму, достаточно большую, чтобы в ней уместилась винтовка; полагают, она была там закопана. На мотоцикле этого человека были голландские номерные знаки.

— Фермер описал его?

— Сказал только, что на нем была голубая куртка.

— Что имели голландцы против вашего министра? — спросил Магнус.

— В Голландии большая мусульманская община. Хотя, вполне возможно, то был кто-то из проезжавших.

— «Аль-Кайда»?

— Пока что эта версия у них основная. Хотя «Аль-Кайда» предпочитает не расстреливать, а взрывать людей.

— Любопытно.

— Магнус, извини. Спасибо тебе за доверие.

— Оставь, Шарон! Я доверился тебе, а ты подвела меня. Вот и все.

— Я сделала то, что считала нужным.

— Да, конечно. Ладно, держи меня в курсе. И общайся с Вигдис — она все еще занимается этим делом с нашей стороны. Особенно если подтвердится опознание Исака. Возможно, он делал подготовительную работу для кого-то другого. Для человека, нажимавшего на спуск.

— Понимаю. Буду иметь это в виду. Еще раз прости, Магнус.

— Ладно.

Магнус прекратил разговор.

Искреннее раскаяние Шарон смягчило его злость. И потом, она ему нравилась. Какое слово она употребила? «Выволочка»? Раньше он ни разу его не слышал.

Почему-то в «выволочке» от комиссара самым обидным было замечание, что Магнус не настоящий исландец. Отчасти это было правдой. Но он знал, что если бы всю жизнь прожил в этой стране, то все равно сообщил бы Шарон о том, что Исак, возможно, был в Нормандии. Он всегда считал установление истины важнее политических тонкостей, будь то Бостон или Исландия.

Такой уж он есть.

Да и вообще о чем думал комиссар? Магнус терпеть не мог, когда начальство вело речь о «более широкой картине», о «политическом аспекте». Это не имеет отношения к правосудию, к закону. Если кто-то нарушил закон, особенно если убил, долг Магнуса — отдать его в руки правосудия. Долг не только Магнуса, но и всех остальных.

Все очень просто. Как только политика становится выше закона, все идет прахом. Он видел это в Бостоне и теперь наблюдал в Исландии.

Ему стало любопытно, выполнит ли комиссар свою угрозу, то есть отправит ли его обратно в Америку. Может, это было бы неплохо, и комиссар прав, говоря, что Магнус все-таки не настоящий исландец. Его место не здесь, его место на улицах Бостона, среди мертвых тел с множественными ранами.

Он вернется в Бостон, а Ингилейф уедет в Германию.

Для нее это было бы выгодно. Он до сих пор не понимал, какие у него с ней отношения. Объяснение Ингилейф, что она из-за него хочет остаться в Исландии, удивило Магнуса. И доставило ему положительные эмоции.

Магнус шел к Боргартуну, улице с новыми зданиями банков, сверкающих зеркальными окнами. Рядом, на зеленом островке, окруженном дорогами и современными административными зданиями, находился Дом Хёфди. Изящный белый деревянный особняк, построенный в начале двадцатого века, известный как место встречи Рейгана и Горбачева в 1986 году. Но для него это здание было примечательно тем, что здесь Ингилейф попросила его встретиться с ней, поговорить о деле, которым он занимался весной, когда только приехал в Исландию. Тогда-то Ингилейф превратилась для него из очередной свидетельницы в нечто большее.

Магнус понимал, что в его сознании Дом Хёфди будет всегда связан только с ней.

Он перешел дорогу и сел на парапет возле особняка. Снова достал телефон и набрал ее номер.

— Привет, это я.

— О, привет, Магнус. Я с покупательницей.

— Хорошо. Хочешь пойти на обед в ресторан?

— Я бы с удовольствием, но не могу. Иду на митинг по поводу «Айссейв» на площадь Эйстурвёллюр.

— Вот как?

— Да. Не удивляйся. На обратном пути зайду к тебе. Возможно, это будет поздно. Очень поздно. Я должна пойти.

Это было странно. Очень. Выставка в галерее или вечеринка для топ-моделей могли рассматриваться в качестве оправдания. Но политический митинг? Хотя Ингилейф и разделяла резко критическое отношение средних исландцев к кредитной политике «Айссейв», но до сих пор не выказывала желания активно участвовать в протестах. И что значит «поздно»?

Магнус помотал головой, но ясности это не прибавило. Что, собственно, она делает? Он никогда толком не знал, чего ждать от Ингилейф. Это его расстраивало.

Что делать дальше? Может, появиться на какое-то время в колледже? Ждать его там не будут, но комиссар может проверить. Магнус отменил свои лекции на этой неделе, но после обеда у него значились занятия по юриспруденции, на которых нужно присутствовать. Но тогда у него еще несколько часов свободного времени.

Но Магнус не мог просто так отойти от дела Оскара Гуннарссона. И ему было очень любопытно прочесть толстое дело об убийстве Бенедикта Йоханнессона. Кафе на Богартуне, где он встречался с Сиббой, находилось неподалеку. Он решил выпить чашку кофе и просмотреть дело повнимательнее.

Бенедикт был убит 28 декабря 1985 года. Он жил на Багурате, улице в Вестурбейре, чуть западнее центра Рейкьявика. Было пять часов вечера, стемнело, шел снег.

Жена Бенедикта, Лилья, пошла навестить жившую неподалеку мать. Возвратившись через два часа, она обнаружила мужа, лежащего в коридоре мертвым.

Естественно, началось громкое расследование, руководил им инспектор Снорри Гудмундссон, нынешний Большой Лосось. Велось оно тщательно, очень тщательно. Из-за снегопада людей на улице было немного, а те, что были, не могли ничего разглядеть. Подозрительно вел себя лишь четырнадцатилетний школьник. Его видели в то время поблизости. По его словам, он искал укрытие, чтобы закурить сигарету. Снорри не смог поколебать его в этом утверждении, как ни старался.

Экспертиза ничего не обнаружила, только заключение, сделанное двадцать пять лет назад, было гораздо менее детальным, чем к тому привык Магнус. Следов взлома не выявили, и это наводило на мысль, что Бенедикт мог знать убийцу. В коридоре обнаружили следы, что было довольно необычно. В Исландии гости разуваются, входя в дом. Обувь была сорок третьего размера. По американской системе — девятого, машинально пересчитал Магнус. Мужчина средней комплекции. Если, разумеется, следы оставил убийца.

Расследование не привело к поимке убийцы, хотя усилий было приложено немало. Снорри был деятельным следователем, и Магнус догадывался, какой он испытывал нажим. Дело полнилось протоколами допросов, в том числе знаменитого писателя Халлдора Лакснесса. Заклятых врагов у Бенедикта не было, но всех его соперников опросили и проверили их алиби. Был один весьма обидчивый собрат-писатель, недавнюю книгу которого Бенедикт раскритиковал в печати с язвительной иронией. Он утверждал, что весь вечер читал дома. Несмотря на отсутствие алиби и все усилия Снорри, улик, связывающих его с убийством, не было обнаружено.

Оказалось, что у Бенедикта была опухоль мозга. В деле имелся протокол разговора с врачом в больнице. Из него следует, что Бенедикта проинформировали в феврале того года о том, что жить ему осталось всего шесть месяцев. Ошиблись, подумал Магнус, но не намного. Никто из друзей и детей Бенедикта как будто ничего не знал об этой опухоли. Сам он молчал о ней.

Опухоль, должно быть, быстро прогрессировала. Магнус сожалел, что у него нет заключения патологоанатома. Из дела было ясно, что Бенедикта закололи, но поиски ножа с трехдюймовым лезвием ни к чему не привели. Если повезет, заключение через день-другой окажется на столе Магнуса.

Потом Снорри начал опрашивать всех грабителей, которых когда-либо арестовывали в Рейкьявике. Это заняло несколько недель. Магнус с удивлением увидел под протоколом одного из этих допросов подпись Бальдура Якобссона. Никакого упоминания о допросе кого-то в Бьярнархёфне не было. Да и с какой стати? Бенедикт жил в Храуне за несколько десятилетий до того.

Снорри не смог найти и единой надежной нити. Не было подозреваемых, не было ничего. Двадцать пять лет спустя убийство Бенедикта Йоханнессона продолжало оставаться полной загадкой.

Магнус сунул папку с делом в портфель и вышел из кафе. Он хотел прояснить еще один аспект о своем деде.

Национальное регистрационное управление находилось на Богартуне. Как и подобало штаб-квартире национальной бюрократии, оно представляло собой самое неряшливое здание на улице. У Магнуса возникли осложнения с чиновницей, скептически воспринявшей его жетон Бостонского управления полиции, тем более что жетона столичной, Рейкьявикской полиции он еще не получил и не получит, пока не окончит полицейский колледж. Однако чиновница заулыбалась, когда Магнус упомянул, что работает вместе с Вигдис Эйдарсдоттир, определенно ей известной, так как она тут же позвонила Вигдис в управление, а потом спросила Магнуса, что ему нужно.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы подтвердить то, о чем Магнус догадывался. Хотя Халлгримур Гуннарссон из Бьярнархёфна в Хельгафеллссвейте имел кенниталу, то есть национальный личный номер, паспорта ему никогда не выдавали.

Бьёрн заказал у стойки вторую чашку кофе. Это кафе было дорогим. В Грюндарфьордюре так много за кофе не спрашивали.

Он вернулся с чашкой к столу, за которым сидел уже минут двадцать. Кафе находилось в верхнем этаже «Жемчужины», круглого здания над хранилищем геотермальной воды. Располагалось оно на вершине небольшого холма, откуда был виден весь город. Выбор пал на него, потому что дорога к нему от главной магистрали города была свободной, где невозможно не заметить следующую за тобой машину.

Путь до Рейкьявика в пикапе занял немного больше времени, чем на мотоцикле, но Бьёрн ехал быстро. Он любил быструю езду, когда испытывал напряжение. А сегодня оно особенно чувствовалось. Скоро предстояла встреча лицом к лицу с Харпой. Он надеялся, что у него достанет мужества довести свой план до конца.

Через широкое окно Бьёрн смотрел на море, отливающее в солнечном свете жемчужно-серыми тонами. На переднем плане был неправильный треугольник пересекающихся дорог рейкьявикского аэропорта. И место, где Бьёрн бросил в воду девять месяцев назад тело Габриэля Орна.

Но перед встречей с Харпой ему предстояло увидеть еще кое-кого. Где они, черт возьми?

— Бьёрн! Как дела?

Бьёрн ощутил сильный хлопок по спине, повернулся и увидел Синдри, а позади него рослую фигуру Исака.

— Подожди, я возьму кофе, — сказал Синдри. — Нам нужно о многом поговорить.