Абсолютная Энциклопедия. Том 1

Глава 18

— Ты в порядке? — спросил пораженный Хэл. — Что произошло?

Джейсон беззвучно зашевелил губами. Он поднял руку, пощупал горло. Потом наконец послышался его хриплый голос.

— Я проснулся, услышал, как ты дышишь, — начал он рассказывать. — Потом вдруг твое дыхание остановилось. Я окликнул тебя, чтобы разбудить, но ты не отвечал. Тогда я подполз посмотреть, здесь ли ты. Ты был здесь, но ты... ты совсем не дышал. Я стал трясти тебя за плечо, пытаясь разбудить...

Его голос осекся.

— А я проснулся и схватил тебя за горло, — закончил Хэл. Джейсон кивнул, продолжая растерянно смотреть на него.

— Прости меня, — сказал Хэл. — Я не знаю, почему я это сделал. В тот момент я даже не проснулся. Прости меня.

Джейсон медленно поднялся. Они смотрели друг на друга, их лица, освещенные желтоватым светом лампочки, разделяло не более полуметра.

— Ты опасный человек, Ховард, — произнес монотонным, безжизненным голосом Джейсон.

— Да, я знаю, — печально согласился Хэл. — Я очень сожалею.

— Нет, для нашего отряда очень неплохо иметь такого опасного человека на своей стороне, против наших врагов. Но что заставило тебя набросится на меня?

— Я не знаю.

— Может, это случилось потому, что я внезапно стал будить тебя?

— Может быть... Но... я обычно не набрасываюсь на человека, который меня будит.

— Ты видел какой-нибудь сон?

— Не помню... — Хэл сделал усилие, чтобы вспомнить. — Да.

— Плохой сон?

— Да. В некотором смысле, — ответил Хэл.

— Плохой сон. Это неудивительно, — кивнул Джейсон. — Многие из нас знают, что это такое — видеть плохой сон. Ладно, все в порядке. Раз уж мы оба проснулись, давай выпьем кофе.

Хэл поежился.

— Да, это хорошая мысль, — согласился он. Джейсон шагнул в угол палатки и достал термостатированную пластиковую флягу, вмещавшую около литра жидкости.

— Я наполнил ее после обеда и собирался сказать тебе, что поставил здесь, — сообщил Джейсон почти смущенно. Он нажал головку запорного клапана, и темная жидкость струйкой полилась в пластиковые кружки, из которых в прохладном ночном воздухе к потолку палатки стал подниматься пар.

Джейсон протянул одну из кружек Хэлу, нырнул внутрь теплого спального мешка и, завернувшись в него, сел.

Хэл последовал его примеру. Разделенные пространством палатки, они смотрели друг на друга.

— Ты не хочешь рассказать мне, что за сон ты видел? — спросил Джейсон.

— Я не знаю, смогу ли, — ответил Хэл. — Он был каким-то сумбурным...

— Да. Это мне тоже знакомо. — Джейсон покачал головой. — В таком случае не пытайся говорить о нем. Пей свой кофе и снова ложись. Нить сновидения прервется, и тот же самый ночной кошмар не повторится. А завтра наступит новый день. Думай о нем, когда станешь засыпать.

— Хорошо, — отозвался Хэл.

Джейсон быстро допил кофе и лег, натянув на голову капюшон спального мешка.

— Если хочешь, оставь свет включенным, это мне не помешает, — предложил он.

— Я лучше выключу его, — ответил Хэл.

Он встал, погасил лампочку и в темноте забрался внутрь своего спального мешка, поставив рядом наполовину опустевшую кружку. Сидя он допил кофе, затем лег. Картины из сна, который, как ему припомнилось, он видел, снова всплыли в его сознании. Но он не мог рассказать Джейсону об этом сне ничего такого, что объяснило бы столь агрессивную реакцию на попытку разбудить его или случившуюся перед этим странную остановку дыхания.

...Он сидел верхом на лошади, в латах и с оружием, рядом находились другие всадники. Они выехали из-за каких-то деревьев на край широкой равнины и остановили лошадей. Далеко впереди, посреди совершенно пустынной местности, виднелось одинокое, темное, сужающееся кверху сооружение с зубчатой вершиной, похожее на одну из тех четырехугольных башен, какие возводили в средние века на границе между Англией и Шотландией. Всех охватило предчувствие, что в башне ждет засада, поэтому никто не проронил ни слова.

— Я пойду один, — заявил он остальным.

Он спешился, передал поводья ближайшему всаднику и отправился к башне через простертую перед ним бесконечную равнину. Спустя некоторое время он оглянулся назад и увидел, что все его спутники по-прежнему сидят на лошадях, только теперь, с расстояния, на которое он удалился, они выглядели совсем маленькими, так же как и окружавшие их деревья. Он отвернулся от них и продолжил свой путь к башне, к которой, казалось, ему не удалось приблизиться ни на шаг с тех пор, как он покинул опушку леса. И тут кто-то возник на этой пустынной равнине позади него и без всякого предупреждения тронул за плечо.

И это было все. В следующий момент он проснулся, и его пальцы уже сжимали горло Джейсона. Продолжая удерживать в сознании образ башни, воссозданный памятью из картин недавнего сновидения, он снова заснул.

Проснулся Хэл от ощущения, что кто-то трогает его ногу. Открыв глаза, он увидел, что это Джейсон держит ее, нащупав сквозь спальный мешок. При этом он, сидит на корточках на расстоянии вытянутой руки от спального мешка, не отрывая от Хэла настороженного взгляда.

— Что, я опять не дышал? — Хэл улыбнулся Джейсону. Джейсон, отпустив ногу Хэла, улыбнулся в ответ.

— Нет, дышал ты нормально. Но нам надо идти помогать готовить завтрак. Тебе стоит поторопиться.

Хэл перекатился на бок, ощупью отыскал умывальные принадлежности, которыми снабдил его Хилари, и, выбравшись из уютного тепла спального мешка, окунулся в прохладу утреннего воздуха. Нетвердой походкой он двинулся к ручью.

Пятнадцать минут спустя они шагали к кухонной палатке через просыпающийся на утренней заре лес. Между стоящими в серовато-белесом свете деревьями висели клочья тумана. Сквозь туман очень отчетливо доносились различные звуки: кто-то рубил дерево, звонко перекликались люди, позвякивала какая-то металлическая утварь. Холодный, насыщенный влагой воздух не только глубоко проникал в легкие при каждом вдохе, но и приятно овевал щеки Хэла. Он, спавший совсем недавно мертвецким сном, ощущал, что жизнь в нем кипит, что его согревает собственная внутренняя энергия и теплая верхняя одежда. И еще он чувствовал, что очень голоден.

Однако, придя на кухню, они успели лишь торопливо проглотить по чашке кофе и тут же принялись за работу. И только когда наконец ушел, насытившись, последний человек из отряда, появилась возможность позавтракать и у них.

— Прежде всего мы проверим вьючные седла, а также всю остальную упряжь, — сказал Джейсон, когда они сидели за едой, примостившись на каких-то ящиках под кухонным навесом. — После этого осмотрим животных и решим, какие из них понесут поклажу первыми, а каких мы оставим ненавьюченными им на подмену. Я еще не заглядывал в нашу палатку-хранилище, но, по словам Рух, мы собрали уже около трех четвертей того количества необработанного компонента, которое сможем унести; остальное доберем по пути.

— По пути куда?

Джейсон на мгновение перестал жевать и посмотрел на Хэла.

— Тебе никто ничего не говорил? — спросил он. — И Рух тоже?

— Нет.

— Тогда почему ты не спросишь у нее, что тебе полагается знать, а потом не придешь и не расскажешь мне? — Джейсон явно чувствовал себя неловко. — Я не знаю, что мне говорить, а что нет.

— Мне помнится, что в фургоне ты говорил с Хилари о геостанции...

— Я не знал, что ты не спишь. — На лице у Джейсона отразился испуг.

— Тогда я только что проснулся.

— Так. Ну хорошо, — сказал Джейсон, — обратись-ка ты к Рух. Тогда мы все будем знать, о чем можем разговаривать.

— Ладно, — согласился Хэл. — Так и сделаю.

Позавтракав, Джейсон и Хэл отправились к ослам, пасущимся рядом с хранилищем. Весь этот день они занимались вьючными седлами и прочей сбруей, упражнялись в навьючиваний и развьючивании животных. Для того чтобы нести все имущество отряда, а также снаряжение и личные вещи тех бойцов, которые почему-либо временно не могли делать этого сами, требовалось десять ослов. Из остальных шестнадцати часть предназначалась для переноски того, что Джейсон упорно продолжал именовать «компонентом», а часть составляла резерв на случай необходимости замены тех животных, которые вдруг захромают в пути или будут нуждаться в освобождении от груза по другим причинам. Кроме того, Хэл узнал, что во время переходов практиковалось перекладывать поклажу с одних ослов на других, чтобы каждый из них некоторое время шел налегке. Такое отношение к животным выходило за рамки просто бережного обращения с ними для сохранения их в хорошей форме. Оно основывалось на представлении о том, что в отдыхе нуждаются не только люди, но и животные, и отказывать им в этом грешно.

На следующий день отряд свернул лагерь и отправился в путь. Так начался длившийся несколько недель переход через горы. Они делали по пятнадцать-восемнадцать километров в день, а когда останавливались на ночлег, то каждый раз к ним приходили жившие поблизости люди и приносили в дар продукты, различные припасы или недостающее сырье для производства калийной селитры.

Требования, предъявляемые этой жизнью к физическому состоянию Хэла, совершенно отличались от тех, которые определяли жизнь на шахте, но ему удалось быстро к ним приспособиться. Он по-прежнему выглядел худощавым, словно не одетый листвой молодой побег, и подозревал, что все еще продолжает тянуться вверх. Однако его организм уже стал интенсивно накапливать силу, присущую зрелости и возмужанию, и вместе с тем еще не потерял юношеской способности быстро адаптироваться к окружающей обстановке. Поэтому меньше чем через неделю с момента их выхода из лагеря Хэл уже вполне освоился со своей новой жизнью. И даже вкус местного кофе начинал ему нравиться.

Потянулись недели, очень похожие одна на другую: ежедневные переходы высоко в горах, наполненные ярким солнечным светом и ветром, редкие белые облачка на небе, очень чистый и легкий воздух, ледяная вода из горных ручьев и сон, приходящий мгновенно, очень глубокий после напряженных дней, становящихся все длиннее по мере того, как они продвигались к югу, навстречу приближающемуся лету.

Хэл и Джейсон вставали с рассветом. Поев, они надевали на ослов сбрую и навьючивали их для дневного перехода. Через два часа отряд уже находился в пути. Впереди гуськом шагали люди с рюкзаками, заполненными их личными вещами и предметами первой необходимости. Следом шел Джейсон во главе вереницы ослов, которые несли все остальное имущество отряда — эту вереницу замыкали животные, нагруженные компонентом, а также не несущие никакого груза. Роль арьергарда этого вьючного каравана выполнял Хэл. В его обязанности входило следить, чтобы ни люди, ни животные не отставали, и не спускать глаз с идущих впереди ослов на тот случай, если какой-нибудь из них захромает или что-нибудь выпадет из вьюка.

Выполнение таких обязанностей требовало в основном бдительности, а не активных действий и умственной нагрузки. Впервые с тех пор, как Хэл убежал из своего дома в Скалистых Горах, он мог позволить себе прекратить думать о сиюминутных делах. На Коби жизнь на шахте в течение рабочей недели и времяпрепровождение в Порту в выходные дни не давали ему той психологической передышки, которая позволила бы отрешиться от повседневных событий и поразмышлять о своем положении. Сейчас такая возможность у него появилась. Шагая в течение долгого дня в одиночестве среди могучих гор, он чувствовал, как его охватывает умиротворение, располагающее к неторопливым, глубоким размышлениям.

Рассматривая теперь свою жизнь на Коби как бы издали, Хэл сознавал всю ее искусственность. Предыдущие три года прошли взаперти. Это было необходимо, чтобы наилучшим образом укрыться, до тех пор пока он физически не окрепнет и не возмужает. И еще за эти годы он научился жить с людьми, пусть даже не испытывая от этого большого удобства. Но более глубокое значение прошедшего периода жизни состояло в том, что он, как и планировалось, послужил для отсчета времени на этапе взросления юноши. Сейчас Хэл был подобен узнику, выпущенному из тюрьмы. Он снова очутился в мире, где могли начаться определенные события, и относился теперь к этому миру более реально.

Хэл прекрасно осознавал, что очень легко недооценить большинство тех людей, среди которых он в данный момент находится. Разумеется, это не относилось ни к Рух, ни к Иакову — от каждого из них исходила энергия, как от горящих углей, находящихся в нескольких дюймах от протянутой к ним ладони. Но большинство остальных воспринимало мир настолько ограниченно, насколько погрязло в своих религиозных предрассудках.

Но тем не менее каждый из них представлял собой нечто большее, чем просто вместилище этих недостатков. В сущности, они были похожи на те горы, через которые сейчас пробирались; вовлеченные в конфликт, сути которого толком не понимали, они преисполнились решимости участвовать в нем, не щадя своей жизни, во имя того, что им представлялось справедливым делом.

И где-то глубоко внутри у каждого из них таилась великая сила — врожденная сила и устремление к чему-то более значимому, чем простое выживание. Различие между ними и шахтерами Коби вновь побудило Хэла к размышлениям о смысле и предназначении его собственной жизни. Он стал задумываться о том, куда поведет его отныне жизненный путь, что ждет его в конце этого пути, к чему следует готовиться.

В течение нескольких последних недель Хэл укрепился в своем решении во всеоружии встретиться с Иными, как только станет достаточно сильным для этого. В сложном переплетении событий, под влиянием которых он стал тем, кем был сейчас, особое место занимала гибель Малахии, Авдия и Уолтера на террасе его родного дома и то, как он воспринял эту гибель. С тех пор его не покидало имеющее древние корни жестокое и не знающее жалости чувство по отношению к Блейзу, Данно и ко всем остальным из их племени. Но кроме того он ощущал, не понимая до конца и не умея определить ее, ту великую цель, которая наряду со всем остальным всегда жила в нем и выросла теперь в некое довлеющее над ним обязательство, лишь ждущее того часа, когда может начаться его выполнение.

Из-за того что Хэл не мог определить ее, из-за того что она ускользала от его сознания, когда он пытался ее осмыслить, он направил свои усилия в сферу поэтических образов, всегда помогавших ему проникнуть в суть того, перед чем сознание оказывалось бессильным. Подобно тому как в свое время, решая проблему бегства от Иных, он воскресил в памяти образы Уолтера, Малахии и Авдия, — теперь Хэл все чаще стал прибегать к поэтическому творчеству, чтобы постигнуть существующие в подсознании несформировавшиеся образы и суждения.

Продолжая свой путь по горным тропам, он предоставил волю своему творческому воображению, отдал его во власть тому интуитивному ощущению, которое независимо от разума, незримо и неосознанно сопутствовало всем его размышлениям; и в то время как он шел позади ослов по сверкающему и дышащему холодом высокогорью, в его мыслях постепенно, строчка за строчкой, рождались стихи, где ему хотелось воплотить в образах и словах никогда не покидавшее его ощущение великой цели. Наконец незадолго до очередного полуденного привала стихотворение было закончено.

Мелодия стихов снова и снова напевно звучала в его голове. Возможно, это была именно та песня, которая поможет быстрее преодолеть расстояние между ним и темной башней из его сновидения.

Очевидно, своего появления на свет ждут следующие стихи, на этот раз про темную башню, — стихи, намечающие путь к новой, гораздо более обширной области возможностей, которая до поры до времени таится где-то в глубинах его подсознания. Но сейчас строчки ускользнули, как только он попытался воспроизвести их. Он заставил себя пока отложить размышления об этих стихах и вернуться к песне о бойком повесе, чтобы посмотреть, что она может ему поведать.

Он прошел очередную стадию, поднялся на следующую ступеньку... Его анализ на этом прервался. Он увидел Джейсона, стоящего сбоку от тропы и держащего в поводу одного из ослов. Хэл прикрикнул на бредущих перед ним животных, вынуждая их ускорить шаг, и поравнялся с Джейсоном.

— Что случилось? — спросил он.

— Потерялась подкова, — сказал Джейсон. — Наверное, это произошло сразу же, как только мы отправились. Теперь придется перегрузить с него поклажу на другого осла.