Абсолютная Энциклопедия. Том 1

Глава 4

Когда они возвратились в комнату Хэла, Аджела нажала на панели управления несколько кнопок, и на экране возникло изображение узколицего, седоволосого мужчины.

— Привет, Аджела! — сказал он.

— Джерри, это Хэл Мэйн, — сообщила Аджела. — Он прилетел только вчера и хочет как можно скорее отправиться на Коби. У тебя найдется что-нибудь подходящее для него?

— Сейчас взгляну. — Экран погас.

— Это ваш приятель? — спросил Хэл. Аджела улыбнулась.

— В основном штате нас здесь не больше полутора тысяч, — пояснила она. — Поэтому все всех знают.

Экран снова засветился, и на нем опять появился Джерри.

— Есть лайнер, следующий на Новую Землю, он должен выйти на нашу орбиту через тридцать два часа восемнадцать минут, — сообщил Джерри. — Хэл Мэйн!

— Да? — Хэл подошел к экрану, чтобы Джерри мог его видеть.

— На Новой Земле через два дня вы сможете пересесть на грузовой корабль, следующий прямо на Коби. Таким образом вы окажетесь там примерно через девять дней, считая по субъективному времени. Это вам подойдет?

— Вполне, спасибо, — ответил Хэл.

— Вы зарегистрировали у нас свои кредитные документы?

— Да.

— Хорошо, — сказал Джерри, — Тогда, если хотите, я могу прямо сейчас зарезервировать для вас билет. Хэл почувствовал некоторое замешательство.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы оказывали мне особые любезности... — начал он.

— Какие любезности? — Джерри улыбнулся. — Это моя работа — обеспечивать транспортом временно находящихся у нас научных работников.

— Ах, так? Понимаю. Большое спасибо.

— Не за что, — ответил Джерри и выключил связь. Хэл повернулся к Аджеле.

— Спасибо, что сделали этот вызов. А то я совсем не знаю вашей системы кодирования команд.

— Ее знает только постоянный персонал. Ты мог бы узнать коды у оператора справочной службы, но так мы сэкономили время. Ты хочешь, чтобы я показала тебе Энциклопедию?

— Да, безусловно... — Хэл замялся. — Скажите, а мог бы я поработать с Энциклопедией?

— Ну, разумеется. Но это лучше оставить напоследок. Когда ты с ней немного познакомишься, твоя работа станет более осмысленной. Хочешь, вернемся к Точке Перехода и начнем оттуда?..

— Нет. — Он не хотел снова слышать голоса. По крайней мере сейчас. — И не могли бы мы сперва немного перекусить?

— Ну тогда давай начнем с Центра управления научными исследованиями. Конечно, после того как побываем в столовой.

Встав из-за стола, они вышли из столовой, пересекли небольшое, напоминающее коридор помещение и, пройдя через возникший перед ними проем в стене, оказались в комнате, которая была меньше столовой раза в два. Вдоль ее стен располагались панели управления, а посредине в воздухе висел некий параллелепипед внушительных размеров, состоящий из массы перепутанных, ярко светящихся шнуров красного цвета, размерами примерно три на два на один метр. Аджела подвела к нему Хэла. Присмотревшись, он понял, что шнуры эти нематериальны и представляют собой лишь оптические проекции.

— Что это? — спросил он.

— Нервные каналы Энциклопедии. — Она сочувственно улыбнулась ему. — Звучит не очень вразумительно, правда?

Хэл согласно кивнул.

— Чтобы уметь по внешнему виду понимать, какие процессы в них протекают, нужно долго учиться, — пояснила Аджела. — Технический персонал справляется этим очень хорошо. Но только один Там способен, мельком взглянув на их состояние, уяснить все, что в них происходит.

— А вы? — поинтересовался Хэл.

— Пока я могу распознать лишь общую схему развития событий. Это, пожалуй, и все. Пройдет, наверное, еще лет десять, прежде чем я овладею квалификацией младшего техника.

Хэл посмотрел на нее несколько недоверчиво.

— Вы преувеличиваете. У вас это получится быстрее.

Аджела рассмеялась, и он почувствовал себя вознагражденным.

— Возможно, ты прав, — согласилась она.

— Я уверен, ваши навыки уже сейчас практически соответствуют уровню младшего техника, — сказал он. — А то, что вы тут сказали о себе, — это известная экзотская манера умалять свои достоинства. Если бы вы не обладали исключительными способностями, то вряд ли смогли бы за шесть лет пройти путь до помощника Тама.

Она бросила на него взгляд, ставший вдруг очень серьезным:

— По правде говоря, ты и сам в известном смысле человек исключительный, — сказала она. — Но разумеется, ты и должен быть таким.

— Должен? Почему?

— Чтобы услышать голоса в Точке Перехода.

— Ах, да.

Она подвела его ближе к сверкающему скоплению красных линий, парящему в воздухе, и принялась объяснять: вот та, например, совершенно очевидно является перемычкой, переброшенной из области памяти Энциклопедии, относящейся к истории, в область памяти, содержащую информацию по искусству, а это в свою очередь означает, что некий ученый из Индонезии обнаружил новый источник дополнительной информации для своей работы; глядя на вот эту линию, нетрудно понять, что сама Энциклопедия рассчитывает координаты точек для исследования, которое проводит другой ученый, и таким образом помогает ему наметить дальнейшее направление деятельности.

— Именно это имел в виду Там, говоря об использовании Энциклопедии в качестве библиотеки? — уточнил Хэл.

— Да. — Аджела кивнула.

— А как выглядит другой способ использования Энциклопедии? — задал он новый вопрос. Она покачала головой:

— Нет. Энциклопедия все еще ждет того, кто сделает это.

— А на чем основана уверенность Тама, что подобное возможно?

Аджела сурово посмотрела на него:

— Он Там Олин. И он уверен.

От дальнейших высказываний на эту тему Хэл воздержался. В следующей комнате, машинном Отделении Энциклопедии, находились различные приборы и пульт управления системой накопления и распределения солнечной энергии — чтобы обеспечить нормальное функционирование станции и питание защищающих ее силовых панелей. Правда, сами панели потребляли мало энергии. Как и фазовый сдвиг, положенный в основу их создания, они были почти нематериальными. Космический корабль, используя принцип фазового сдвига, фактически остается неподвижным, изменяются только координаты его местонахождения в пространстве. Созданные на этом принципе защитные панели ограждают защищаемый объект невообразимо тонким слоем нуль-пространства. Непосредственно в момент фазового сдвига корабль теоретически равномерно рассредоточивается по всей Вселенной и затем мгновенно материализуется в ином, заранее заданном и отличном от первоначального месте. Любой же материальный объект, соприкоснувшись с завесой из нуль-пространства; создаваемой панелями, распыляется в космосе, но без каких-либо перспектив на последующее восстановление в первоначальном виде.

— Ты знаешь об этом? — поинтересовалась Аджела, когда они осматривали машинное отделение.

— Немного, — ответил Хэл. — Мне известно то же, что и каждому: механизм сдвига разработан на основе принципа неопределенности Гейзенберга.

— Не каждому, — сказала она. Хэл удивленно поднял брови:

— Как это?

Она улыбнулась:

— Ты бы удивился, узнав, сколько людей вообще не имеют понятия о том, как передвигаются космические корабли.

— Наверное, — произнес он задумчиво. — Но ведь все это не так уж сложно. В сущности, воздействие силовых панелей приводит к такому же результату, как и тот самый сбой, вероятность которого оценивается в одну миллионную, то есть когда корабль после дезинтеграции не материализуется вновь.

— Именно так. — Аджела чуть помедлила. — Люди говорят об ошибках фазового сдвига как о чем-то романтическом, об этаком мире пропавших кораблей. Но никакой романтики в этом нет.

Он пристально посмотрел на нее.

— Почему это вас так опечалило? — спросил он, обеспокоенный тем, что ее жизнерадостность вдруг исчезла. Секунду Аджела молчала, глядя ему в глаза.

— А у тебя тонко чувствующая натура, — сказала она и, прежде чем Хэл успел отреагировать на эту реплику, продолжала:

— Потому, что такое происшествие всегда печально. Люди погибнут. И для них в этом нет никакой романтики. Общество теряет индивидуумов, которые, возможно, изменили бы путь эволюции расы, если бы остались в живых. Вот, например, Донал Грим. Около ста лет тому назад сумел приблизить все четырнадцать миров к такому политическому единству, какого им прежде никогда не удавалось достичь. Ему было всего тридцать с небольшим, когда он отправился с Дорсая на Мару и бесследно исчез.

Хэл пожал плечами. Несмотря на чувствительность, замеченную Аджелой, он не испытывал большого сострадания к судьбе Донала Грима, который, как бы то ни было, успел до своего исчезновения прожить около трети средней продолжительности жизни. Он вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд Аджелы.

— Ох, я совсем забыла! — воскликнула она. — Ведь ты тоже чуть не пропал подобным же образом. То, что тебя нашли, — счастливая случайность. Прости меня. Я упустила это из виду, когда начала этот разговор.

Хэл подумал: Аджела умеет предложить наиболее корректное объяснение его безразличия к тому, что глубоко затронуло ее. С момента их знакомства прошло всего лишь несколько часов, но он уже составил представление об основных чертах ее характера.

— Я ничего об этом не помню, — пожал он плечами. — Когда меня нашли, мне было меньше двух лет. Насколько я понимаю, такое могло случиться с любым человеком.

— А у тебя никогда не возникало желания попытаться узнать что-нибудь о твоих родителях?

Внутренне Хэл вздрогнул, словно от удара. Конечно же, он придумывал тысячи разнообразных ситуаций, как случайно находит их, живых и невредимых.

Он снова пожал плечами.

— Как ты смотришь на то, чтобы спуститься вниз, в Архивы? — предложила Аджела. — Я могу показать тебе факсимильные копии всех произведений искусства, начиная от палеолитических рисунков из пещер Дордони[6] и кончая современными работами, а также любых предметов культуры, оружия, машин, — словом, всего, что было когда-либо изготовлено.

— Хорошо. — С трудом переключившись с раздумий о своих неизвестных родителях на восприятие реальной действительности, Хэл добавил:

— Спасибо.

Они прошли в Архивы, находящиеся непосредственно за металлическим корпусом станции. Все стационарные помещения Энциклопедии примыкали непосредственно к внутренней стороне корпуса. При наличии снаружи силовых панелей такое расположение было вполне безопасным. Благодаря подобной планировке в середине гигантской сферы имелось обширное свободное пространство для перемещения внутри него подвижных комнат.

Поскольку в центре станции сохраняется невесомость, пояснила Аджела, а в каждой комнате создается свое внутреннее поле гравитации, эти перемещения совершенно неощутимы.

Аджела продолжала рассказывать об устройстве Энциклопедии, и Хэл не останавливал ее, хотя то, о чем она говорила сейчас, он узнал еще несколько лет тому назад от Уолтера. Он понимал, что она, помимо всего прочего, еще и пыталась отвлечь его от мрачных мыслей.

Архивы представляли собой громадный зал, где находились выполненные в натуральную величину объемные изображения таких объектов, как находящийся на Земле римский Колизей или созданная на Ньютоне Симфония Факелов.

Хэл предполагал, что на него произведет сильное впечатление что-либо из представленного здесь, поскольку изображения большинства экспонатов наверняка уже встречались ему раньше.

— Что бы ты хотел увидеть прежде всего? — спросила Аджела.

Все еще захваченный идеей проверить степень полезности Энциклопедии, Хэл машинально назвал первый пришедший ему в голову объект, который, рассуждая формально, должен находиться в таком собрании, но которого почти наверняка здесь не было.

— Как насчет надгробия на могиле Роберта Льюиса Стивенсона? — спросил он.

Аджела коснулась нескольких кнопок на пульте, и прямо перед ними на расстоянии вытянутой руки возник стоящий вертикально блок серого гранита с высеченной на нем надписью.

У Хэла перехватило дыхание. Он протянул руку и коснулся фантома. Пальцы ощутили холодную гладкую поверхность полированного гранита. Поэзия всегда находила живой отклик в душе Хэла, а эту эпитафию, написанную Стивенсоном самому себе, он воспринимал как одно из самых волнующих поэтических произведений.

Он попытался прочесть вырезанные на камне строчки, но они расплывались у него перед глазами. Правда, он помнил их наизусть.

Эти слова, простые и величественные, опять воскресили в памяти образы дорогих ему людей, и снова его сердце пронзила такая острая боль, что несколько мгновений он был не в силах ее унять. Отвернувшись от надгробия и от Аджелы, он стоял, устремив в пространство невидящий взгляд, до тех пор пока не почувствовал на своем плече ее руку.

— Мне очень жаль, — проговорила она. — Но ведь ты попросил...

Мягкий и ласковый голос Аджелы, едва ощутимое прикосновение вернули ему душевное равновесие, помогли в очередной раз заглушить горечь невосполнимой утраты.

— Посмотри-ка, — сказала Аджела, — у меня есть для тебя кое-что еще. Вот, взгляни!

Хэл нехотя повернулся и увидел прямо перед собой бронзовую статуэтку высотой не больше семи дюймов. Это было скульптурное изображение единорога. Он стоял на небольшом клочке земли среди растущих у его ног полураспустившихся роз, гордо выгнув шею, откинув в сторону хвост, распустив гриву и игриво вскинув голову. Выражение глаз и форма изогнутых губ были такими, будто он потешался над всем миром.

«Смеющийся единорог» Дарлин Колтреин. Неукротимый, озорной, изящный — он был прекрасен. Казалось, жизнерадостное веселье так и кипит в нем.

Боль и такая радость не могли находиться рядом. И постепенно боль отступила. Глядя на единорога, Хэл невольно улыбнулся, и ему почудилось, что тот также улыбнулся в ответ.

— А у вас есть оригиналы каких-нибудь из этих изображений? — спросил он Аджелу.

— Не всех, — ответила она. — Для их хранения нужно много места, и, кроме того, подобные вещи не продаются. То, что у нас есть, мы получали в дар.

— А вот этого? — Он показал на «Смеющегося единорога».

— Да, по-моему, эта скульптура у нас есть, — кивнула Аджела.

— Могу я ее увидеть? Мне бы хотелось подержать ее в руках.

Она помолчала, потом медленно, но решительно покачала головой.

— Мне очень жаль, но никто не имеет права трогать руками подлинники, кроме работников Архивов... и Тама. — Аджела улыбнулась. — Если ты когда-нибудь займешь пост руководителя Энциклопедии, то сможешь поставить «Смеющегося единорога» на свой стол.

У него вдруг возникло странное, необъяснимое желание иметь эту маленькую статуэтку, взять ее с собой, чтобы она скрасила ему одиночество во время полета на Коби среди звезд, а потом в шахте под землей. Но он понимал, что это невозможно. Даже если бы статуэтка и была его собственностью — большой риск перевозить ее просто в багаже обычного пассажира. Утрата такого сокровища стала бы трагедией не только для него, но и для многих других людей.

Потом он потерял счет огромному числу увиденных им факсимильных изображений всевозможных произведений искусства, книг, предметов культуры и быта, возникавших перед их глазами после команд Аджелы, которые она набирала на пульте управления. Когда, вконец уставшие, они вышли из Архивов, то почувствовали, что основательно проголодались. На этот раз они ели в другой столовой, интерьер которой был стилизован под пивной зал. Звучала музыка, посетители, в основном молодые обитатели Энциклопедии, вели между собой оживленные разговоры. Однако ровесников Аджелы среди них Хэл заметил всего несколько человек, а таких, как он, не увидел вовсе. Но он уже знал, что если не забывать вести себя сдержанно и намеренно демонстрировать свой высокий рост, то можно выглядеть на два-три года взрослее. Во всяком случае, как ему показалось, никто из проходивших мимо кабинки, где находился стол, за которым они сидели, не обращал внимания на то, что он был на пару лет моложе Аджелы.

После всех испытаний, выпавших на его долю за последние два дня, вкусная еда и напитки подействовали на него как сильнейшее снотворное. Когда примерно через час они поднялись из-за стола, у него уже слипались глаза. Аджела показала, как набрать код его комнаты на панели управления, расположенной в кабинке, и, пройдя вдоль короткого коридора, они оказались перед возникшим и увеличивающимся прямо на глазах проемом, ведущим в апартаменты Хэла.

— Как вы думаете, смогу я завтра поработать с Энциклопедией? — спросил он, когда Аджела уже выходила из комнаты.

— Разумеется, — кивнула она.

Он спал глубоким сном, проснулся с радостным чувством, но затем вспомнил о тех, кто остался лежать на террасе, и скорбь обрушилась на него снова. Рана все еще была слишком свежей. Он осознавал, что необходимо срочно спасаться, подобно тому как тонущий человек изо всех сил стремится вынырнуть из-под воды к воздуху и свету. Он стал судорожно искать предмет, на который можно было бы переключить свои мысли, и ухватился за воспоминание о том, что сегодня ему представится случай самому поработать с Энциклопедией. Он сосредоточился на этом грядущем событии, заполнив свое сознание размышлениями о нем, а также воспоминаниями о тех впечатлениях, которые получил накануне, когда Аджела водила его по станции.

Он поднялся с постели, заказал себе завтрак, а час спустя ему позвонила Аджела. Убедившись, что он уже проснулся, она через некоторое время зашла к нему.

— Большинство людей работают с Энциклопедией, не выходя из своих комнат, — сообщила она. — Но если хочешь, эту комнату можно дополнить специальной кабиной или установить такую кабину для тебя где-нибудь в другом месте.

— Специальная кабина... — произнес он задумчиво. Уже несколько лет ему казалось, что он знает все нужные ему слова и понимает их смысл, но это словосочетание было ему непонятно.

— Маленькая комнатка для научных занятий.

Ее пальцы пробежались по клавиатуре на столе, и на свободном пространстве посредине комнаты сформировалось трехмерное изображение. Оно представляло собой крохотное помещение, каморку, где находились кресло и жестко закрепленная доска рабочего стола с клавиатурой. Бесцветные стены выглядели уныло, но Аджела снова нажала несколько клавиш, и стены исчезли, открыв взору звездное небо; теперь стало казаться, будто кресло и доска парят в космическом пространстве среди звезд. У Хэла перехватило дыхание.

— И эту кабину можно оставить здесь? — уточнил он.

— Можно, — кивнула Аджела.

— Тогда это как раз то, чего я хотел.

— Очень хорошо. — Она притронулась к клавиатуре. Светящаяся стена напротив двери в его комнату отодвинулась назад, освободив место для еще одной двери. Эта новая дверь открылась, и Хэл увидел за ней то самое крохотное помещение, которое Аджела называла кабиной. Он подошел к двери и вошел внутрь. Следом за ним в кабину вошла Аджела и минут двадцать объясняла, что нужно делать, чтобы запросить любую информацию, какая только может ему понадобиться.

Как только он остался один, радостное волнение стало покидать его, уступая место скорби и вновь поднимающейся волне холодной ярости против Блейза Аренса. Усилием воли он подавил эту волну и нажал несколько кнопок в подлокотнике кресла. Дверь в кабине закрылась, стены ее сделались прозрачными, и у Хэла создалась полная иллюзия того, что он находится в открытом космосе. Он отчаянно искал, чем бы занять свое сознание, понимая, что иначе мысли снова приведут его к озеру и на террасу.

Перед ним возник образ Малахии, и в памяти всплыли слова: «...живые должны думать о живых, даже если эти живые — они сами...»

Он предпринял огромное усилие, чтобы заставить себя думать только о том, что происходит здесь и сейчас. Чего бы он пожелал, если бы в данный момент просто находился на Энциклопедии и дома у него ничего не случилось? Обратившись к прошлому, его сознание воскресило мечты, возникавшие у него под влиянием прочитанных книг. Вчера он попросил показать ему надгробие Роберта Льюиса Стивенсона. Может, надо спросить Энциклопедию, что она знает о Стивенсоне такого, чего не знает он? Но он отверг эту мысль. Сейчас образ Стивенсона был связан в его сознании с образом надгробия, а он не хотел думать о надгробиях.

Он задумался. Три мушкетера? Д'Артаньян? А может, Найджел Лоринг, вымышленный герой двух исторических романов Конан Дойла «Сэр Найджел» и «Белый Отряд»?

Эта мысль о скромном, но отважном герое той далекой эпохи, когда мужчины носили латы, показалась ему весьма заманчивой. Найджел Лоринг относился к числу тех персонажей, которых Хэл считал исключительно светлыми и яркими личностями. Может быть, Конан Доил даже начал писать о нем третий роман, но так и не закончил его? Нет, вряд ли. Если бы это было так, он почти наверняка уже наткнулся бы на какую-нибудь информацию об этом. Он нажал клавишу запроса на клавиатуре, вмонтированной в ручку его кресла, и заговорил, обращаясь к Энциклопедии:

— Сообщите мне полный перечень всего, что написано Конан Дойлом о персонаже по имени Найджел Лоринг, фигурирующем в романах «Белый Отряд» и «Сэр Найджел».

В воздухе словно из ничего возник завиток ленты с распечаткой и упал ему на колени. Одновременно раздался мелодичный звон, и он услышал приятный женский голос:

— Сведения из источников направлены вам в виде распечатки. Хотите ли вы также получить подробные биографические данные о жившей прежде исторической личности?

Хэл недоуменно нахмурился.

— Я не запрашиваю данных о Конан Дойле, — сказал он.

— Это понятно. Под исторической личностью имеется в виду реальный Найджел Лоринг, рыцарь, живший в четырнадцатом веке нашей эры.

Хэл уставился на звезды неподвижным взглядом. Услышанные им слова, казалось, продолжали звучать в ушах, радостное волнение охватило его. Почти со страхом, опасаясь, что все это может обернуться просто ошибкой, он заговорил снова:

— Вы хотите сказать, что в Англии в четырнадцатом веке действительно существовал некто по имени Найджел Лоринг?

— Да. Вам сообщить подробности биографии этой личности?

— Да, пожалуйста. По возможности, все детали. И еще, — добавил он торопливо, — составьте, пожалуйста, перечень всех упоминаний этого реального Найджела Лоринга в документах того времени и последующих времен. Если можно, я хотел бы получить копии этих документов.

На столе появилась новая распечатка вместе с копиями фрагментов документов и рисунков. Не обращая внимания на распечатку, Хэл схватил копии и стал их быстро просматривать. Здесь были удивительные вещи. Выдержки из «Хроник» Жана Фруассара[7], перечень подарков, розданных Эдуардом, Черным Принцем[8], придворным из своей свиты, и изображение сиденья в церковном алтаре. К изображению церковного сиденья прилагалось его печатное описание, которое, по мнению Хэла, оказалось самым интересным документом из всех представленных ему материалов.

Это сиденье, гласил документ, существует до сих пор. Найджел Лоринг являлся одним из рыцарей — учредителей Ордена Подвязки. Церковь — это Капелла Сент-Джордж в Виндзорском дворце[9], в Англии. Однако существующая ныне капелла[10], было написано далее, это не та, что построили первоначально. Первую капеллу возвели по приказу Эдуарда III, а ее реконструкцию, которую начал Эдуард IV[11], закончили, вероятно, в период правления Генриха VIII[12]. Работы велись круглые сутки, ночью — при свете многих сотен свечей, чтобы, согласно велению короля, успеть к его очередному бракосочетанию.

На какое-то время и терраса, и все случившееся там было забыто. Реально существовавший Найджел Лоринг и литературный герой Конан Дойла слились воедино в сознании Хэла. Ему казалось, что он протянул руку в глубь времен и может прикоснуться к живому человеку по имени Найджел Лоринг. И он подумал, что, возможно, все персонажи в книгах, которые он читал, тоже когда-то были реальными, живыми людьми и сведения о них тоже сохранились, только надо знать, где и как их отыскать. Захваченный этой мыслью, он почти наугад извлек из своей памяти имя еще одного литературного героя и обратился к Энциклопедии.

— Скажите мне, — попросил он, — не послужила ли прообразом для Беллариона, героя романа Рафаэля Сабатини «Белларион», также какая-нибудь реально существовавшая историческая личность, носившая то же имя?

— Нет, — ответила Абсолютная Энциклопедия. Хэл вздохнул. Отрезвленный ответом, он оставил свои фантазии и начал возвращаться к реальной действительности.

— Но вместе с тем, — продолжала Энциклопедия, — у Беллариона Сабатини очень много общего с жившим в четырнадцатом веке талантливым военачальником, кондотьером сэром Джоном Хоквудом[13]. Конан Дойл, создавая образ своего героя, сэра Найджела, также воспользовался некоторыми фактами из жизни этого прославленного кондотьера. Существует общепринятое мнение, что Джон Хоквуд стал в какой-то степени прототипом обоих названных литературных героев. Вы хотите получить выдержки из критических работ, содержащих упомянутый вывод?

— Да... Не-ет! — крикнул Хэл. Он откинулся назад, едва не дрожа от волнения.

Хэл знал, кто такой Джон Хоквуд. Эта историческая фигура давно привлекала его внимание, и не только тем, что было написано о ней в книгах, но еще и тем, что говорил об этом человеке Малахия Насуно, называвший его первым генералом современного типа. Проведенные Хоквудом кампании не раз упоминал в своем многотомном труде по военной стратегии и тактике и Клетус Грим, доводившийся прадедом тому самому Доналу Гриму, о котором говорила Аджела. Жизнь Донала Грима оборвалась в тот момент, когда он пытался добиться спокойствия и согласия во всех четырнадцати мирах. Внезапно в сознании Хэла возникла четкая линия, протянувшаяся от Донала Грима к Клетусу и дальше, через историю западно-европейских войн, к Хоквуду.

Хоквуд родился в местечке Хедингем Сибил в сельской местности Англии в начале четырнадцатого века, начал свою карьеру, принимая участие в сражениях Столетней войны во Франции, а закончил в Италии главнокомандующим войсками Флоренции. Хотя на протяжении своей жизни Хоквуд не раз участвовал в рукопашных схватках, умер он в собственной постели, когда ему было, вероятно, больше восьмидесяти лет. А первым генералом современного типа его называли и другие, еще до Малахии. Это он привел из Англии на поля сражений Италии воинов, вооруженных тяжелыми длинными луками, с неизменным успехом применявшимися во всех боях.

Хоквуд очаровал Хэла сразу же, как только тот впервые узнал о нем. И причиной был не только его славный жизненный путь, наполненный звоном оружия и яркими событиями, который сквозь призму почти десяти веков казался еще более героическим и романтичным. Дело заключалось еще и в том, что этот выдающийся англичанин, начавший жизнь в Хедингем Сибил, а закончивший во Флоренции, как бы совершил путешествие во времени из глубин средневековья к истокам современной эпохи, флаг, который развевался над террасой дома, где жил Хэл, и который Уолтер опустил, предупреждая его об опасности, флаг с изображением вылетающего из леса сокола, Хэл сделал своими собственными руками. Изображение на флаге он тоже придумал сам, после того как тщетно пытался отыскать в заполнявших библиотеку книгах хоть какое-нибудь упоминание о гербе Хоквуда. Повинуясь внезапному импульсу, он снова обратился к Энциклопедии:

— Что представлял собой герб сэра Джона Хоквуда?

Возникла короткая пауза, и на экране возник щит, через серебряное поле которого шла широкая V-образная черная лента, направленная острым концом вверх и заканчивающаяся посредине щита. На поверхности ленты поодаль друг от друга лежали три серебряные раковины.

При чем здесь раковины моллюсков, Хэл не понял. Единственное, что пришло ему на ум в связи с этими раковинами, — испанский город Сантьяго-де-Компостела. Мог Хоквуд в те времена побывать в нем? Или раковины на гербе означают нечто иное? Он спросил об этом Абсолютную Энциклопедию.

— Раковины моллюсков — характерная деталь многих гербов, — ответила Энциклопедия. — Если хотите, могу сообщить более подробные сведения. Скажем, тот факт, что их можно увидеть на самых старинных гербах, таких как гербы Гримов, а также на многих семейных гербах этого рода, например на хорошо известных гербах Данди и Данбаров. Вам нужна более развернутая информация, сообщение об использовании раковин как геральдического символа в последние века?

— Нет, — ответил Хэл.

Он снова откинулся в кресле, размышляя. Известие о том, что образы вымышленных персонажей Дойла и Сабатини — Найджел Лоринг и Белларион — определенным образом связаны с реальной исторической личностью — Хоквудом, привело в действие в самых глубинах его сознания неизвестный механизм, который принялся за установление связи между этими раковинами и Хоквудом. Раковины и Хоквуд странным образом соответствовали друг другу, они объединялись, и что-то будоражило его подсознание. Подобное ощущение было ему знакомо, оно возникало перед тем, как в голове начинали рождаться стихи. Логическую цепочку, протянувшуюся от этой реакции к тому, что создавалось в данный момент его творческим подсознанием, разум был не в состоянии ни проследить, ни увидеть, а собственный опыт говорил ему, что попытки сделать это всегда оказывались тщетными. Сейчас он ощущал на себе воздействие этой реакции, так же как человек может ночью, в полной темноте, ощущать дуновение меняющего свое направление ветерка. Это было побуждение, вдохновение, веление. Каким-то образом его поиск и открытие соприкоснулись с сущностью бесконечно более захватывающей, гораздо более обширной, чем та, которую он подразумевал, определяя предмет своих изысканий, подобно тому как океан неизмеримо более грандиозен, чем песчинка на одном из его берегов. Эта сущность простерлась к нему как призыв, как вырвавшийся наружу звук трубы, захватила его целиком, призывая к свершению более значительному, чем любое из тех, что он считал важнейшими в своей жизни за прошедшие шестнадцать лет.

Хэл испытывал огромное напряжение. Он почти с облегчением осознал, что в его голове, как будто рождаемые туманными образами, потревоженными его поисками, начали слагаться стихи. Это были диковинные, архаично звучащие строчки... Его пальцы сами потянулись к клавиатуре в подлокотнике кресла, не для того чтобы направить Энциклопедии очередной вопрос или команду, — он испытывал неодолимую потребность воплотить в слова поэтические образы, возникавшие в его воображении. И когда он стал нажимать на клавиши, эти образы начали воплощаться в видимые формы, они засверкали перед ним огненно-золотистыми буквами на фоне звездного неба.

Его пальцы замерли на клавишах. Ему почудилось, что он всем телом ощутил порыв сырого, холодного ветра. Стряхнув с себя мимолетное оцепенение, он продолжал:

Он подумал, что само Время неожиданно налетело на него порывом ветра и продувает насквозь все его тело, и плоть, и кости. И сейчас он слышит звуки этого ветра, из них рождаются его стихи. Пальцы Хэла снова пришли в движение.

Мелодичный звонок видеотелефона вернул его к реальности. Хэл рефлекторно протянул руку к клавиатуре.

— Кто это?

— Это я, Аджела. — Ее голос, как бы проникавший сквозь космический вакуум и светящиеся строчки его стихов, звучал ясно, был наполнен теплотой, и это окончательно вернуло его к окружающей действительности, из которой его увели недавние воображаемые странствия. — Пора обедать, если тебя это интересует.

— Ах, да. Конечно, — сказал он, одновременно нажимая клавиши. Стихотворные строчки пропали, вместо них появилось лицо Аджелы, заслонив собой изображения звезд.

— Ну а как твое общение с Энциклопедией? — спросила она, улыбаясь. — Оно оказалось полезным?

— Весьма полезным, — ответил он. — Спасибо.

— А где бы ты хотел пообедать?

— Где угодно, — отозвался Хэл. И поспешно добавил:

— Только чтобы там было тихо.

Она засмеялась:

— Самое тихое место — это, наверное, как раз то, где ты сейчас находишься.

— Тогда — любое тихое место, кроме моей комнаты.

— Хорошо. Мы пойдем в ту столовую, куда я тебя водила в первый раз. Я попрошу, чтобы нам выделили отдельный столик где-нибудь в стороне и никого поблизости от нас не сажали. Давай встретимся там через пять минут, у входа.

К тому моменту когда Хэл разобрался с клавишами, чтобы переместить свою комнату ближе к столовой, и подошел к условленному месту, Аджела уже ждала его там. Пока он шел коротким коридором, отделявшим теперь его комнату от столовой, ему вдруг пришло в голову, что сейчас он, наверное, увидит Аджелу в последний раз перед своим отлетом. За прошедшие два дня ее место в сознании Хэла существенно изменилось: из некоей абстрактной сотрудницы Энциклопедии, пребывающей вне круга его интересов, она превратилась в знакомого и далеко не безразличного ему человека.

Результатом этого стало обостренное восприятие всего, что было связано с ней. Сколько он себя помнил, воспитатели всегда приучали его быть наблюдательным, и вот сейчас, когда они с Аджелой встретились, стали разговаривать и она повела его к столику в дальнем, свободном от посетителей конце комнаты, он впервые увидел ее такой, какой, наверное, должен был бы видеть с самого начала.

Впервые она оказалась как бы в фокусе его зрения. Только теперь он заметил, как прямо она держалась, направляясь к отведенным им местам, как во всем ее облике присутствовал едва уловимый оттенок властности и каким твердым и решительным было выражение ее лица, что, вообще говоря, экзотам несвойственно. Сегодня она оделась во все зеленое. Плотно облегающая фигуру светло-зеленая блузка доходила ей до середины бедер, частично закрывая длинную, до щиколоток, юбку с разрезами по бокам сверху донизу, распахивающимися при каждом ее шаге и открывающими взору темно-зеленые, в обтяжку брюки.

Цвет ее блузки напомнил ему цвет молодой весенней травы. На фоне дальней серовато-жемчужной световой стены было хорошо видно, насколько прямые у нее плечи. Пучок блестящих белокурых волос, перехваченных сзади деревянной заколкой, отполированной так, что был хорошо виден рисунок дерева, прыгал по плечам в такт ходьбе, повторяя волнообразные движения юбки. Подойдя к столику, она села в кресло, он сел напротив нее.

Когда они выбрали себе еду, Аджела снова принялась расспрашивать его об утреннем общении с Энциклопедией; Хэл отвечал коротко, не желая рассказывать, насколько сильно подействовало на него то, что он узнал. Глядя на нее, он заметил, как слегка прищурились ее глаза, и понял, что она почувствовала его скованность.

— Я не собираюсь выспрашивать у тебя подробности. Если у тебя нет желания разговаривать на эту тему...

— Нет-нет, — поспешно перебил он ее, — дело не в этом. Просто мои мысли сейчас находятся в полном беспорядке.

Она вдруг улыбнулась ему своей ослепительной улыбкой.

— Не нужно оправдываться, — сказала она. — А что касается твоего душевного состояния, то Энциклопедия на многих ученых действует подобным образом.

Хэл медленно покачал головой.

— Я не ученый, — возразил он.

— Не надо быть столь категоричным, — мягко отозвалась Аджела. — Скажи, а ты по-прежнему намерен через несколько часов улететь отсюда и начать жить так, как собирался Ты хорошо это обдумал?

Хэл замялся, не зная, что сказать. Он не хотел признаваться в своем желании остаться, если бы мог, поскольку такой ответ она наверняка приняла бы за приглашение к уговорам.

— Я знаю, что у тебя есть причины, по которым ты не можешь остаться. — Аджела прервала молчание. Пристально глядя на него, она продолжала:

— Ты можешь рассказать мне о них? Есть у тебя вообще желание разговаривать на эту тему?

Хэл покачал головой.

— Понимаю, — сказала она мягко. — Но ты не откажешься выслушать, что думает по этому поводу Там?

— Конечно, нет, — ответил он.

В этот момент на поверхность стола поднялись тарелки с едой, которую они заказали. Аджела некоторое время рассматривала свою, затем перевела спокойный взгляд на Хэла.

— Ты видел Тама, — начала она, когда оба они принялись за еду. Мягкость в голосе исчезла, в нем зазвучала та уверенность, которая угадывалась в ее походке. — Ты знаешь, сколько ему лет. Для тебя, возможно, два-три года мало что значат, а он стар. Очень стар. Он обязан думать о том, что произойдет с Энциклопедией, если не окажется никого, кто смог бы взять на себя руководство ею после того, как он... оставит пост руководителя.

Пока она говорила, Хэл, как завороженный, не отрываясь смотрел ей в глаза. Они ярко блестели, их глубина казалась бездонной, а зеленоватый оттенок повторял цвет ее одежды.

Несколько мгновений они сидели молча, затем Хэл догадался, что она ждет его ответа.

— Ну, в этом случае пост руководителя займет кто-нибудь другой, ведь так?

Она покачала головой:

— Это будет уже не один человек. Существует Совет Директоров, который возьмет на себя руководство станцией. Совет должен был возглавить Энциклопедию после смерти Марка Торре. Но Марк нашел Тама и внес изменение в план действий. Но теперь, если Там умрет, не оставив преемника, управление перейдет к Совету, и с этих пор Энциклопедия будет иметь коллективное руководство.

— А как раз этого-то вы бы и не хотели?

— Конечно, нет! — Ее голос приобрел жесткие интонации. — Там всю свою жизнь стремился сориентировать Энциклопедию на то, чем она действительно должна быть, и не дал ей превратиться в коллективно управляемую библиотеку! И как ты полагаешь, я не права?

Теперь ее глаза стали совершенно зелеными, причем того редкого оттенка, который приобретает лесная листва, освещенная пламенем ночного костра. Прежде чем ответить, он подождал секунду-другую, чтобы отголосок ее слов отзвучал в ее собственных ушах.

— Вы считаете правильным то, что считаете, — наконец произнес он, руководствуясь принципом, который в нем воспитывали и в который он верил. Ее горящий взгляд еще какое-то мгновение не отпускал его глаз, затем она, потупив взор, уставилась в свою тарелку. Когда она заговорила вновь, тон ее голоса заметно сник.

— Я... Ты не понимаешь, — медленно проговорила она. — Мне очень нелегко...

— Нет, я как раз понимаю, — сказал он, не дав ей договорить. — Я ведь рассказывал, что одним из моих воспитателей был экзот.

Благодаря Уолтеру Хэл осознавал, какие чувства одолевают Аджелу: ей как экзотке было трудно оказывать на него воздействие. Ее соотечественники считали, что любое участие в историческом процессе, даже в самой незначительной степени, искажает восприятие этого процесса изолированным и беспристрастным наблюдателем. А главным смыслом жизни человека, с точки зрения экзотов, является регистрация хода истории, выполняемая беспристрастно и без вмешательства в происходящее. Важно лишь то, куда этот ход истории приведет человечество.

— В сущности, — сказал Хэл, — когда вы ничего не говорите, вы гораздо красноречивее убеждаете меня в необходимости остаться здесь, чем могли бы сделать это словами.

Он улыбнулся, надеясь, что она сделает то же самое, и обрадовался, увидев ответную улыбку на ее лице. Конечно, свою мысль он выразил достаточно коряво, но тем не менее это была правда, чего Аджела, с ее проницательным умом, не могла не почувствовать. Если бы она его уговаривала, то свои возражения он должен был бы адресовывать ей, своему собеседнику. А так ему приходилось вступать в спор лишь с собственными желаниями и соблазнами, что, как она, наверное, догадывалась, ставило его перед лицом оппонента гораздо более сильного.

Однако Хэла терзала совесть: своим поведением он оставлял ей надежду. В любом случае он не откажется от своих намерений и не останется здесь. Но он не видел возможности объяснить все это так, чтобы не причинить ей боли и не ввести ее в заблуждение. Он знал о ней, о ее жизни и характере слишком мало, чтобы вести с ней подобный разговор. Эта мысль буквально приводила его в отчаяние. А времени на то, чтобы узнать ее лучше, уже не оставалось.

— Вы — откуда? С Мары? С Культиса? — спросил он. — Как вы в конце концов очутились здесь?

Неожиданно она улыбнулась.

— О, я была уродцем, — ответила она.

— Уродцем? — Мысленно он сам иногда называл себя так. Но он не представлял себе, каким образом подобное определение могло быть связано с таким человеком, как она.

— Ну хорошо. Скажем, я была одной из уродцев, — пояснила она. — Мы сами так себя называли. Ты когда-нибудь слышал о маранском экзоте по имени Падма?

— Падма... — Он нахмурился.

Имя звучало как будто знакомо; похоже, он действительно слышал его из уст Уолтера или кого-то другого из его учителей, но и только. Его память, так же как и все остальное в нем, была развита почти до совершенства. Если бы ему что-либо рассказывали о таком человеке, он обязательно бы припомнил это. Но сейчас, обшаривая» самые потаенные уголки своей памяти, он не нашел об экзоте по имени Падма никаких сведений.

— Сейчас Падма очень стар, — продолжала она. — Но прежде он регулярно посещал каждый из четырнадцати миров, отправляясь туда как представитель то Мары, то Культиса. Его деятельность восходит ко временам Донала Грима. В сущности, именно поэтому я и оказалась здесь.

— Он такой старый? — Хэл уставился на Анджелу. — Ему, должно быть, больше лет, чем Таму.

Она вдруг сразу стала серьезной. Улыбка исчезла с ее лица, из голоса пропали веселые нотки.

— Нет, он моложе. Но всего на несколько лет. — Аджела покачала головой. — Говорят, что даже в молодости он выглядел как человек, не имеющий возраста. И он уже в то время был выдающейся личностью. Достаточно долго Там считал, что Падма старше его. Но на сегодняшний день в Абсолютной Энциклопедии не зарегистрировано никого старше ста восемнадцати лет. Таму сейчас сто двадцать четыре. Жизнь в нем поддерживает лишь его собственная воля.

Хэл слышал в ее голосе обращенный к нему призыв понять Тама. Ему хотелось сказать ей, что он постарается, но он снова не решился произнести слова, которые могли бы вселить в нее неоправданные надежды.

— Понятно. Но вы начали рассказывать, как попали сюда, — вместо этого произнес он. — Вы назвали себя одним из уродцев. Что это значит? И какое отношение имеет ко всему этому Падма?

— Все началось после его конфликта с Доналом Гримом. Позже, размышляя над случившимся, Падма пришел к заключению, что из-за излишней самонадеянности, которую отчасти можно было объяснить молодостью, не сумел заметить нечто важное, а именно: Донал обладал весьма ценными и, как он отмечал впоследствии, исключительно важными качествами в свете тех поисков, которые экзоты проводили на протяжении трех столетий. Это были собственные слова Падмы, произнесенные им на Ассамблее обоих Экзотских миров сорок лет тому назад. Донал, возможно, являлся тем выдающимся представителем человеческой расы, чье появление уже давно предсказывали.

Хэл нахмурился, пытаясь осмыслить услышанное. О Донале он знал из курса общей истории и из рассказов Малахии. Но Донал, несмотря на его выдающиеся достижения, никогда не производил на Хэла достаточно сильного впечатления. Из всех Гримов, живших на Дорсае в Форали, его воображение больше всего занимали Ян и Кейси — Донал приходился им племянником, — а также суровый, израненный в сражениях Ичан Хан, его отец. Но ощущение потребности вспомнить что-то, связанное с именем Падмы, продолжало беспокоить его в самой глубине сознания.

— Падма, — продолжала тем временем Аджела, — чувствовал, что мы, экзоты, должны продолжить поиски того, чего, по всей видимости, не сумели разглядеть в Донале. А поскольку Падма пользовался исключительным уважением — если у тебя учителем был экзот, то ты понимаешь, какой смысл вкладывается в слово уважение на Маре и Культисе, — и поскольку он предложил путь, идти которым еще никто никогда не пробовал, то было решено позволить ему провести эксперимент. Он отобрал пятьдесят самых одаренных экзотских детей — среди них оказалась и я, — с тем чтобы мы росли и воспитывались в особых условиях.

В недоумении Хэл снова нахмурился:

— В особых условиях?

— Суть теории Падмы состояла в том, что в нашем собственном экзотском обществе действует какой-то фактор, тормозящий развитие именно тех сторон личности, которые делают возможным появление человека, подобного Доналу Гриму. Теорию Падмы можно было признавать или отвергать, но никто не мог отрицать того факта, что Донал обладал такими способностями, которые до сих пор не встречались ни у одного экзота.

Под впечатлением того, о чем она рассказывала, Аджела унеслась в мыслях очень далеко. Ее глаза снова стали зеленовато-голубыми и бездонными.

— Таким образом, — продолжала она, — он получил общее согласие на проведение эксперимента с нами — пятьюдесятью Детьми Падмы, как вскоре стали нас называть. Падма внимательно следил за тем, чтобы всех нас, как только мы обрели способность к пониманию, растили и воспитывали не только в традициях нашей собственной культуры, но знакомили также с культурой дорсайцев и квакеров, по экзотским канонам и та и другая автоматически отвергались. Тебе известно, насколько наши семейные узы на Маре и на Культисе слабее, чем на Дорсае или на Гармонии и Ассоциации. В детстве мы относимся ко всем взрослым почти так же, как к родителям или ближайшим родственникам. Никто не пытался ориентировать развитие кого-либо из нас в каком-то определенном направлении, нам была предоставлена значительная свобода в проявлении эмоциональных привязанностей к полюбившимся нам личностям; не возбранялось рассуждать с романтических, а не строго логических позиций. Как раз общим в дорсайской и квакерской культурах является то, что там детям разрешается романтически относиться к действительности, в то время как у нас, у экзотов, детей всегда отучали от подобного мировосприятия.

Пока Аджела говорила, Хэл не спускал с нее глаз. Он еще не улавливал смысла ее рассказа, но у него возникло сильное ощущение — возможно, из-за малости разделявшего их расстояния, — что все это имеет для нее исключительно важное значение и что данный разговор дается ей нелегко. Он кивнул, призывая ее продолжать, и она стала рассказывать дальше:

— Короче говоря, нам не запрещали увлекаться такими вещами, какие в обычных условиях были бы отнесены к категории бесполезных и не заслуживающих внимания. И вот я, когда подросла, буквально влюбилась в историю Тама Олина, этого блестящего, решительного журналиста, сделавшего попытку, почти удавшуюся, уничтожить в объявленной им личной вендетте культуру Квакерских миров, а затем вдруг решившего окончательно и бесповоротно вернуться на Землю и принять на себя всю ответственность за Абсолютную Энциклопедию, поскольку он оказался единственным человеком, кроме Марка Торре, слышавшим голоса в Точке Перехода.

Лицо Аджелы оживилось. Ее воодушевление передалось Хэлу и захватило его, подобно музыке.

— И этот человек до сих пор руководит Абсолютной Энциклопедией, — оживленно продолжала она, — он управляет ею от имени всего человечества, отказываясь допустить к управлению какое-либо иное лицо или структуру. Когда мне было девять лет, я уже знала, что должна прилететь сюда. А когда мне исполнилось одиннадцать, я получила на это разрешение — под личную ответственность Тама. — Она неожиданно улыбнулась. — Наверное, Тама заинтересовало, кто же это в столь юном возрасте так упорно стремится попасть сюда. Позже я узнала — он немного надеялся, что, может быть, я тоже услышу голоса, как он... и как ты. Но я не услышала.

Она внезапно умолкла. Улыбка сошла с ее лица. Она едва притронулась к заказанной ею небольшой порции салата. Хэл же с удивлением обнаружил, что его тарелка совершенно пуста, хотя он не помнил, чтобы, слушая ее, что-нибудь ел.

— Значит, вы до сих пор остаетесь здесь из-за Тама? — нарушил молчание Хэл, убедившись, что она не собирается продолжать. Аджела, уже начавшая было ковырять вилкой свой салат, отложила ее в сторону с первыми словами Хэла и подняла на него глаза.

— Я появилась на станции из-за него, это верно, — ответила она. — Но я уже давно научилась видеть Энциклопедию его глазами, так, как должен был бы видеть ее и ты. И теперь, даже если бы здесь не стало никакого Тама Олина, я все равно бы осталась.

Она взглянула на свою прозрачную мисочку с салатом и отодвинула ее прочь от себя. Потом снова пристально посмотрела на Хэла.

— Энциклопедия — это надежда всего человечества, — проговорила она. — Ее единственная надежда. Я больше не верю, что решение проблемы может быть найдено в нашей экзотской среде или где-либо еще. Оно здесь. Здесь! И больше нигде. И только Там мог поддерживать эту надежду живой. Ты нужен ему.

Тон, которым она произнесла эти последние слова, резанул его. Он взглянул на нее и окончательно понял, что не может сказать ей бездушное «нет», во всяком случае, здесь и сейчас. Он глубоко и тяжело вздохнул.

— Дайте мне подумать еще немного, — сказал Хэл. Ему необходимо было как можно скорее уйти отсюда, пока у него не сорвалось с языка какое-нибудь нелепое обещание, которое он все равно не сможет выполнить. Он оттолкнул свое кресло от стола, по-прежнему не отрывая взгляда от ее лица. Он сообщит ей позже, уговаривал он себя. Позвонит из своей комнаты по видеотелефону и скажет, что потом непременно вернется сюда. Ведь даже видя друг друга на экранах, они будут находиться на большом расстоянии друг от друга, а это уменьшит ту огромную эмоциональную силу убеждения, которая сейчас исходит от нее и противостоять которой он пытается из последних сил. И тогда он сможет успокоить ее, пообещав когда-нибудь вернуться на Энциклопедию.

— Сейчас я пойду в свою комнату и хорошенько все обдумаю еще раз.

— Хорошо, — сказала она, не двигаясь с места. — Но только помни — ты слышал голоса. Теперь ты тоже все понимаешь. Не забывай, что таких всего трое — ты, Там и я. Подумай, чем ты рискуешь, покидая сейчас Энциклопедию. Если ты улетишь надолго, то за время твоего отсутствия состояние Тама ухудшится и он уже не сможет больше оставаться на посту руководителя. А к моменту твоего возвращения управление станцией окажется в руках Совета, который не захочет передавать его кому бы то ни было. Если ты сейчас улетишь, то, по всей видимости, упустишь свой шанс здесь. Навсегда!

Хэл кивнул и поднялся. Аджела также встала из-за стола, только очень медленно, и они вместе молча направились к выходу. Выйдя из столовой, Аджела нажала несколько клавиш на расположенной в стене панели управления, и снова перед ними возник тот же самый коротенький коридор, в дальнем конце которого находилась дверь, ведущая в комнату Хэла.

— Спасибо. Я позвоню вам сразу же, как только у меня будет что сказать, — проговорил он, стараясь не смотреть на нее.

Через секунду их глаза все же встретились. Ее открытый, обезоруживающий взгляд, казалось, пронзил его насквозь без малейшего усилия.

— Я буду ждать твоего звонка, — сказала Аджела.

Хэл шел по коридору, чувствуя спиной сверхъестественную силу ее взгляда. И лишь после того, как дверь комнаты за ним закрылась, он ощутил, что освободился от его магического воздействия. Хэл опустился в кресло рядом с кроватью.

Он был совершенно опустошен. Крайне необходимо, говорил он себе, найти способ посмотреть со стороны на ту ситуацию, в которой он оказался, трезво оценить свое положение и те надежды, что возлагали на него Аджела и Там. Разумеется, она не видит никакого смысла в его стремлении улететь отсюда. С ее точки зрения, возможности, которые открывает перед ним Энциклопедия, столь грандиозны, что сравнивать пребывание здесь и на Коби было бы просто нелепо. На Коби он сумеет найти лишь одно — место, где можно спрятаться.

Энциклопедия же предлагает ему, помимо этого, еще и надежное укрытие под защитой силовых панелей, покровительство обитателей научной станции — единственного объекта, который Иные, вероятно, никогда не смогут взять под свой контроль, а возможно, и вовсе не захотят брать. И потом, если Хэл останется и начнет работать на Энциклопедии, разве он будет представлять собой угрозу Иным? Он сможет стать для них угрозой, только находясь на их территории, на Молодых Мирах. Поэтому вполне вероятно, что, обнаружив его на станции. Иные просто оставят его в покое.

Между тем все возможности Энциклопедии были в его распоряжении. Уолтер любил повторять: погоня за знаниями — величайшее из всех приключений, когда-либо открытых человеческой расой. А воздействие на него Аджелы, особенно во время последней встречи, приобрело такую силу, что он уже почти потерял способность сделать самостоятельный выбор. Даже непродолжительный сеанс работы с Энциклопедией произвел на него огромное впечатление — словно ему дали поиграть со всей Вселенной...

Внезапно ему в голову пришло другое сравнение. Словно ему дали сыграть роль самого Господа Бога.

На Коби он будет чужим среди чужих — среди отбросов общества всех четырнадцати миров, ибо кто же отправится работать на шахты Коби, если можно найти себе дело где-то в другом месте? А здесь — Аджела... и Там.

Последние слова Аджелы подействовали на него особенно сильно. Она, конечно, права: если он сейчас покинет Энциклопедию, а Там умрет или уйдет с поста руководителя, то все шансы когда-нибудь занять его место будут потеряны им навсегда. Об огромной ответственности, связанной с пребыванием на этом посту, Хэл пока не думал. Но сам этот факт — оказаться в роли человека, кандидатура которого рассматривается на роль преемника руководителя Энциклопедии! Там Олин, похоже, был крепкий орешек — то ли от природы, то ли годы сделали его таким. Тем не менее Аджела, вне всякого сомнения, считала его достойным уважения и любви, да и сам Хэл, несмотря на непродолжительность их встречи, начал испытывать к старику теплые чувства.

Может, отчасти потому, что он напомнил ему Авдия. Наверное, Хэл сознательно искал черты своего учителя в облике руководителя Энциклопедии, и это вызвало в нем ощущение большей близости к Таму, чем предполагала сложившаяся ситуация. Но не это имело значение. Гораздо более важным представлялась сама Энциклопедия, а также то обстоятельство, что на ней существовала последовательность смены руководителей. И если у Хэла действительно имелись серьезные шансы с течением времени принять бразды правления из рук Тама, тогда...

Сознание Хэла погрузилось в туманные, но очень сладкие грезы, в которых фигурировала Энциклопедия, преображенная за несколько лет его пребывания на ней с последующим занятием поста ее руководителя. Аджела могла бы стать для него такой же помощницей, какой была для Тама. Наверняка она бы согласилась на это, хотя бы из чувства преданности Энциклопедии. Ну а если бы они поладили друг с другом...

Он взглянул на свой ручной хронометр. Кольцевая шкала, установленная на местное время, показывала, что остается меньше полутора часов до старта корабля. Сознание Хэла было по-прежнему окутано радужными мечтами, однако он поднялся, прошел через комнату и взял свою дорожную сумку, с которой прилетел на Энциклопедию.

Вдруг Хэл засмеялся.

Он отправлялся на Коби.

Возвращение к реальности подействовало на него, как тупой удар, однако оно не было неожиданностью. Внезапно он осознал, что это не мертвые руки Уолтера, Малахии и Авдия управляли его действиями, подчиняя их своей воле. И даже не расчет, автоматически выполненный хорошо натренированным мозгом и заставляющий его поступать вопреки собственным устремлениям. Все обстояло гораздо проще: он сам, по причинам, еще до конца не осознанным, уверился в необходимости продолжать свой путь. А то, что он услышал от Аджелы и узнал, работая с Энциклопедией в это утро, не только не поколебало его уверенности, но, напротив, укрепило ее.

С тяжелым сердцем он начал нехитрые сборы, укладывая в сумку свои бумаги и личные вещи. Делая вид, что вопрос о его отлете с Энциклопедии все еще остается открытым, он обманывал не только Аджелу, но и самого себя.

У него не хватило духу сказать ей правду в столовой во время обеда. Исходя из своих экзотских принципов, Аджела не стала бы допытываться у него о причинах; но она имела — и имеет — право получить какие-то объяснения. Только он не может дать их ей. Поэтому ему придется покинуть Энциклопедию тайком — так же, как он тайком пробирался на нее. А когда корабль, прокладывая себе путь среди звезд, уже будет неотвратимо нести его к намеченной цели, он отправит Аджеле и Таму сообщение о своем отлете. Уложив вещи, Хэл набрал на панели управления код порта отправления и через образовавшийся в стене проход вышел в небольшой коридор, приведший его к новому проходу, за которым пожилая женщина, глядя с экрана, пробежала глазами его документы, и направился дальше, в стартовый отсек. До начала посадки на корабль оставалось еще сорок минут. И уже через пять минут после того, как они истекли, Хэл занял свое место в каюте, а еще через сорок минут корабль покинул стартовую площадку.

— Первый фазовый сдвиг через два часа, — услышал он голос над своей головой. Это ожила корабельная информационная система. — Повторяю: первый фазовый сдвиг через два часа. Сразу же после этого будет подан ужин. Каюты левого борта — первая смена, правого — вторая.

Его каюта располагалась по левому борту. И хотя сейчас он не был голоден, через два часа у него наверняка, как обычно, появится зверский аппетит. Хэл занял одно из двух имевшихся в каюте жестко закрепленных сидений — оно находилось под сложенной и прикрепленной к переборке койкой.

После фазового сдвига прямая связь корабля с Энциклопедией станет невозможной. Одно мгновение, и их будут разделять несколько световых лет; тогда самым быстрым способом передачи информации станет отправка сообщения с попутным кораблем, направляющимся к Земле. Он не смог заставить себя вести разговор с Аджелой лицом к лицу, но что-то в его душе восставало против того, чтобы дожидаться, пока корабль окажется достаточно далеко от станции. Аджела наверняка думает, что он решил не улетать и сейчас работает с Энциклопедией. Позже, когда подойдет время ужина, он позвонит ей.

Хэл встал с сиденья, подошел к крошечному столику, находящемуся у противоположной переборки, напротив койки, сел на сиденье и набрал код вызова центра связи. Экран засветился, на нем появилось изображение грузного человека в форменном белом костюме.

— Я хотел бы отправить сообщение на Энциклопедию, — обратился к нему Хэл.

— Пожалуйста. Сообщение будет письменным или речевым? Вы хотите закодировать его кодом для личных посланий?

— Речевым. Никакого кода не нужно. Оно адресовано Аджеле, специальному помощнику руководителя. «Аджела, мне очень жаль, но я должен улететь».

Он услышал с экрана собственный голос, повторивший:

— Аджела, мне очень жаль, но я должен улететь.

— Это все? — уточнил работник центра связи.

— Да. Подпишите его моим именем, меня зовут Хэл Мэйн. — Он на мгновение задумался. — Подождите... Добавьте еще: «Я постараюсь увидеться с вами обоими сразу же, как только смогу».

— Аджела, мне очень жаль, но я должен улететь. Я постараюсь увидеться с вами обоими сразу же, как только смогу. Хэл Мэйн. — Экран повторил его слова еще раз.

— Все в порядке? Может, вы хотели приписать последнюю фразу в виде постскриптума? — спросил связист.

— Нет, пусть все останется так. Спасибо.

Хэл выключил связь и встал с сиденья. Он разложил койку и растянулся на ней. Лежа на спине, обвел взглядом потолок и стены своей каюты; всюду глаз встречал один и тот же унылый коричневый цвет. Единственный ощутимый признак движения корабля — легкая вибрация его корпуса — будет сопровождать их на протяжении всего полета, до тех пор пока они, достигнув Новой Земли, не выйдут на стационарную причальную орбиту вокруг нее. А в моменты фазового сдвига не будет чувствоваться даже и она.

Для Хэла не существовало никакого иного приемлемого выхода, кроме как отправиться на Коби. Но для того чтобы он понял неизбежность этого шага, ему понадобилось побывать на Энциклопедии, хотя и там это понимание пришло к нему сложным путем. Решение подсказали ему стихи, их образы говорили с ним через его подсознание, подобно его общению с образами Уолтера, Малахии и Авдия в первую ночь на этой гигантской станции. Он и есть тот самый рыцарь, и у него имеется одно-единственное предназначение.

Стихи же выражали тот огромный душевный подъем, который он почувствовал, вступив в контакт с Энциклопедией. Еще не отдавая себе отчета в происходящем, он испытал нечто до сих пор неведомое, ощутил воздействие какой-то огромной силы, взбудоражившей его, словно звук боевой трубы, проникшей в самые глубины души. На короткое время, сам того не зная, он прикоснулся к своему возможному будущему, и оно открыло ему такие грандиозные перспективы, что все остальное бесконечно мельчало перед ними. Но путь к этому будущему пролегал не через келью ученого-затворника и даже не через рабочий кабинет Тама на Энциклопедии. По крайней мере, не теперь. Еще многое в нем должно развиться до такой степени, чтобы соответствовать масштабам возможностей Энциклопедии. Какой-то глубинный инстинкт отчетливо подсказывал Хэлу, что это развитие не может происходить в стерильной, защищенной от внешних воздействий обстановке. Только живя среди людей, он сможет обрести силу, столь необходимую для использования могучего рычага, имя которому Энциклопедия. А когда он осознает в себе эту силу, то вернется независимо от того, окажется он желанным или нет.

Лежа на койке и воспринимая всем телом легкую вибрацию корабля, Хэл чувствовал себя целиком захваченным своим только что осознанным предназначением. И в то же время он ощущал свою нынешнюю отстраненность от всего происходящего вокруг него.