Абсолютная Энциклопедия. Том 1

Глава 20

Через несколько минут на уступе появилась часть отряда во главе с Рух — они поднялись прямо по склону и атаковали милицейскую засаду в лоб. Крики участников боя и свист конусов прекратились, вокруг наступила тишина. Бойцы отряда, собрав ружья и снаряжение, оставшееся от побежденных, возвратились на нижний уступ. Пленных не было. Видимо, ни милиция, ни партизаны их не брали, если только не появлялась необходимость допросить захваченного врага. Офицера, сбежавшего в тот момент, когда Хэл отвлек внимание Дитя Господа, поймать не удалось. Хэл подумал, что, возможно, и другим милиционерам удалось скрыться. У отряда не оставалось ни времени, ни сил, чтобы преследовать беглецов.

Четырнадцать ослов были либо убиты, либо настолько тяжело ранены, что их пришлось добить. Поклажу, которую они несли, распределили по рюкзакам бойцов. Когда все приготовились идти дальше, только Рух и Дитя Господа не несли на себе груза.

До захода солнца оставалось еще около трех часов светлого времени дня, но, имея на руках убитых и раненых, партизаны остановились на привал уже через полтора часа. Однако они успели за это время, пройдя через перевал, спуститься значительно ниже и оказались в предгорной долине, очень похожей на ту, где стояли лагерем, когда Хэл и Джейсон впервые появились в отряде. После установки палаток и других укрытий состоялась погребальная церемония, прошедшая при красном свете заходящего солнца. За ней последовал ужин; они поели в первый раз за целый день, после того как утром покинули место ночлега.

После ужина Хэл пошел помогать Джейсону устраивать загородку для оставшихся у них ослов и ухаживать за ними. Он как раз занимался этим, когда появилась Рух.

— Я хочу поговорить с тобой, — обратилась она к Хэлу.

Они пошли вверх по течению небольшого ручейка, на берегу которого стоял лагерь, вышли за его пределы и остановились там, где их никто не мог услышать. Идя следом за ней, Хэл чувствовал, как его снова охватывает то необычное состояние, которое она пробудила в нем, и еще ощущение, что он впервые встречает подобного человека Черты ее характера представлялись ему уникальными, и они оказались созвучными внутренним особенностям его натуры. Их общее свойство — непохожесть на других — очень сильно влекло его к ней.

Наконец Рух остановилась на небольшой полянке у самого ручья и повернулась к нему. Уже начало смеркаться, и в угасающем, но еще достаточно ярком свете уходящего дня ее лицо выделялось особенно четко. Ему пришло в голову, что если бы он мог, то непременно создал бы из темного металла ее скульптуру.

— Ховард, — начала она, — ты и отряд должны прийти к соглашению.

— Отряд? Или Дитя Господа? — уточнил он.

— Иаков — это и есть отряд, — ответила она, — точно так же, как и я, и любой другой человек, выполняющий свой долг. Отряд не сможет существовать, если его бойцы станут действовать не по приказам. Никто не приказывал тебе нападать на позиции милиционеров в одиночку, да еще с игольным ружьем, которое едва стреляет.

— Я знаю, — грустным тоном произнес Хэл. — Я усвоил правило насчет приказов и необходимости им подчиняться в таком раннем возрасте, что не помню, когда я его не знал. Но тот же самый человек, который научил меня этому, говорил: если необходимо, следует делать то, что должно быть сделано.

— Но почему ты решил, что у тебя вообще есть шанс что-нибудь сделать с таким оружием, да еще и одному?

— Я рассказывал тебе о своем прошлом, о том, как меня воспитывали, — ответил Хэл. Он умолк в нерешительности, но потом решил продолжить:

— До сегодняшнего дня я ни разу в жизни не стрелял в живого человека. Но тебе придется признать один факт, тебе и всему отряду. Наверное, к стычке, подобной сегодняшней, я подготовлен лучше, чем кто-либо другой в отряде, исключая, разумеется, тебя или Иакова.

Она ничего не говорила, только пристально смотрела на него. Перед его мысленным взором снова возникли фигуры в черном — смеющиеся и стреляющие вниз, в сторону тропы.

— По большей части все получалось рефлекторно, — продолжал он. — Но я делал только то, что умел.

Рух кивнула:

— Ну хорошо. А как ты себя почувствовал, когда все это кончилось? Как ты чувствуешь себя сейчас?

— Меня мутит, — ответил он с грубоватой прямотой. — Сначала я словно оцепенел, сразу после того, как все кончилось. А сейчас меня тошнит, и я словно обессилел. Мне хочется лечь спать и не вставать целый месяц.

— Все мы тоже хотим спать, — сказала она. — Но никого из нас не тошнит из-за того, что произошло, — только тебя. Ты спрашивал своего приятеля Джейсона, как он себя чувствует?

— Нет, — покачал головой Хэл.

Несколько секунд Рух молча смотрела на него.

— В первый раз я убила врага в тринадцать лет, — сказала она. — Тогда я находилась в отряде, которым руководил мой отец. Их всех уничтожила милиция, а мне удалось убежать так же, как сегодня от тебя убежал тот офицер. Ты никогда не испытывал ничего подобного. Мы через все это прошли. Одно лишь умение участвовать в боевых операциях не ставит тебя выше любого из нас в этом лагере.

Его взгляд был по-прежнему устремлен на нее, но мысли странным образом блуждали где-то в пространстве. Он подумал о том, что ее непременно нужно изваять, но не в металле, а воспользоваться каким-нибудь темным камнем. И вдруг ему вспомнился образ скалы на склоне горы, который помог ему преодолеть попытки Блейза Аренса подчинить его себе, предпринятые им в изоляторе для задержанных.

— Я думаю, ты права, — произнес он наконец, почувствовав внутреннюю опустошенность. — Да... ты права.

— Все мы прежде всего то, чем должны быть, — сказала она. — А уж потом то, что мы есть от природы. И Иаков тоже одновременно является и таким, каким родился на свет, и таким, каким обстоятельства требуют быть сейчас. Тебе необходимо понять обе эти стороны его личности. У тебя нет другого пути, если ты намерен оставаться бойцом нашего отряда. Ты должен научиться понимать и каков он есть, и каким обязан быть в качестве моего заместителя. Ты способен на это, Ховард?

— Хэл, — машинально поправил он ее.

— Я думаю, — покачала она головой, — что для всех нас лучше, если я буду по-прежнему называть тебя Ховардом.

— Хорошо. — Он глубоко вздохнул. «Там нет гнева, нет печали, нет губительных эмоций... — услышал он слова, которые — снова беззвучно, в его сознании — произнес Уолтер, — ...где есть понимание». — Да, ты права. Мне нужно понять его. Значит, я попробую.

Он улыбнулся ей, подтверждая свою решимость.

— Ты должен суметь. — Голос Рух стал мягче. — Ну хорошо. Раз этот вопрос мы уладили, то... Ховард, ты сегодня очень много сделал для нас. Если бы не твой удар по правому флангу милицейской засады, то, возможно, ни группа Иакова, ни моя не смогли бы их одолеть. А если бы нас разгромили, то врагам осталось бы только не спеша спуститься вниз и перебить всех еще остававшихся в живых бойцов. Это действительно так, а кроме того, твоя помощь принесла нам большое количество ценных конических ружей и различных припасов. Учитывая эти обстоятельства, я собираюсь разрешить тебе обменять твое игольное ружье на одно из тех ружей, которые мы сегодня добыли.

Он кивнул.

— И еще я думаю, — продолжала она, — пришло время тебе узнать о наших делах и намерениях все, что знают остальные члены отряда.

— Джейсон предлагал мне спросить тебя об этом, — произнес Хэл. — Но я подумал, что лучше подождать, пока ты сама захочешь мне сообщить то, что сочтешь нужным.

— Он был прав, — сказала Рух. — Вкратце дела обстоят так. Отсюда, где мы сейчас находимся, с этой стороны гор, нам надо уходить. Внизу, на равнинах, общая численность наших отрядов больше, чем способна контролировать милиция при ее нынешнем составе. Поэтому они берут под наблюдение лишь ключевые пункты. Существует около десятка путей спуска с этих гор на равнины, и шанс наткнуться на засаду у нас был пятьдесят на пятьдесят. Но теперь, когда мы уже преодолели один из их дозоров, нам наверняка ничто не угрожает, до тех пор пока они не узнают о наших дальнейших намерениях.

— Ты объясни мне вот что, — попросил Хэл. — Я знаю, что на этой планете из-за недостатка тяжелой техники сложно, да и слишком дорого, посылать сюда авиацию. Но наверное, у милиции есть какие-нибудь легкие поисковые самолеты, которые могли бы обнаружить нас с воздуха?

— Да, они у них есть, — ответила Рух. — Но их немного. Эти аппараты сделаны из дерева и ткани, и они не выдерживают непогоды. Это во-первых. Кроме того, между различными подразделениями милиции процветает соперничество, а это значит, что те, у кого есть такой самолет, не очень охотно предоставляют его в распоряжение других. Есть проблемы и с получением горючего. Ну и наконец, если они все же поднимут в воздух одну или даже несколько машин, чтобы попытаться нас обнаружить, то это мало что им даст. Долины поросли густыми лесами, и девяносто процентов времени мы передвигаемся, скрываясь под их покровом. Остальные десять процентов приходятся на темное время суток, когда нас просто невозможно увидеть. Ты, наверное, и сам обратил на это внимание.

— Да, обратил.

— Из всего этого следует, — продолжала Рух, — что раз мы преодолели тот милицейский кордон, то можно надеяться, что милиция не будет нас беспокоить по крайней мере до тех пор, пока мы снова чем-нибудь не привлечем их внимание.

— Хорошо, а каковы тогда планы отряда? — спросил Хэл. — Ведь ты собиралась мне рассказать как раз об этом.

— Видишь ли, некоторых сведений я не могу сообщить тебе даже теперь, — откровенно сказала она. — Например, об объекте, являющемся целью нашей операции, знают всего несколько...

— По дороге в ваш лагерь, где я увидел тебя в первый раз, — перебил он ее, — я слышал, как Хилари и Джейсон что-то говорили об энергетической геостанции.

Рух покачала головой.

— Теперь я припоминаю, — произнесла она немного устало. — Джейсон сказал, что ты подслушал их разговор. Дело в том, что и Джейсону не полагалось знать этого. Хилари — это другое дело, но вот Джейсон... Ну ладно, раз уж тебе это известно, ты можешь услышать и все остальное. — Она глубоко вздохнула. — Мы собираемся экспериментировать с собранным нами компонентом, — начала она. — Мы попробуем получить с его помощью гремучую ртуть. А затем, когда технология будет отработана, мы сообщим ее нашим сторонникам, таким как Хилари, которые произведут большее количество гремучей ртути, а мы впоследствии с ее помощью воспламеним и взорвем удобрение. Один килограмм этой ртути способен вызвать взрыв нескольких тонн пропитанного нефтью удобрения, основой которого служат нитраты. Само удобрение мы надеемся добыть со склада одного из заводов по его производству, в зоне фермерских хозяйств, на равнине. Мы собираемся совершить на него налет и захватить столько, сколько нужно, чтобы уничтожить геотермальную станцию. Иные станцию используют, чтобы обеспечить энергией свои предприятия по строительству межзвездных кораблей здесь, на Северном Континенте.

— А такой завод может находиться в центре города? — спросил Хэл.

— Не совсем в центре, — ответила она. — Но, безусловно, в пределах городской черты. Одновременно с рейдом на завод мы совершим, в качестве отвлекающего маневра, нападение на склад металлов в том же городе. Нашим людям пригодится любой металл, какой нам удастся унести оттуда и затем тайно переправить через горы на побережье. Но нападение на склад металлов — это не главная задача, а операция прикрытия налета на склад завода удобрений, и не наоборот. Мы заберем удобрение, а потом подожжем склады, это поможет нам скрыть подлинную цель рейда.

— Понимаю. — Хэл уже продумывал тактическую схему проведения такой операции.

— Местное подразделение милиции, — продолжала Рух, — станет преследовать нас только до тех пор, пока мы не окажемся за пределами контролируемого ими района, если только у них не возникнет подозрения о настоящей цели нашего нападения. Если возникнет, то они могут догадаться, что у нас на уме нечто большее, чем просто похищение металлов. В этом случае они передадут соответствующую информацию, после чего нас начнет активно разыскивать милиция всех районов, а не только того, где находится завод удобрений. И тогда у нас могут появиться некоторые затруднения при сборе взрывчатки в готовом к использованию виде.

— Это мне тоже понятно, — тихо сказал Хэл.

— Но если нам здорово повезет, мы взорвем и геостанцию, а затем, прежде чем поднимется тревога и за нами начнется погоня, сумеем прорваться обратно в горы. Если же нам повезет меньше, мы не сумеем прорваться в горы, а если все сложится совсем неудачно, то нас уничтожат прежде, чем мы попытаемся взорвать станцию.

— Разве вашему народу в этой части континента не нужна энергия для сельскохозяйственных и бытовых нужд?

— Нужна. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Но энергию этой станции используют и Иные на своей верфи для строительства космических кораблей, единственной в северном полушарии. Если мы взорвем станцию, им придется переориентировать все свои планы на использование верфи на Южном Континенте, но она меньше по размерам и ее системы коммуникаций и обеспечения хуже.

— А не слишком высокую цену вы платите только за то, чтобы вставлять им палки в колеса? — спросил Хэл.

— В нашем деле низких цен не бывает, — ответила Рух. Налетел первый легкий порыв ветерка, обдав их ночной прохладой. В сумерках лицо Рух было по-прежнему видно отчетливо, но оно казалось каким-то далеким, словно сгущающаяся темнота подчеркивала ее отстраненность не только от него, но и от всех остальных во Вселенной. Внезапно Хэла охватило сильное волнение, и он, повинуясь необъяснимому порыву, положил руки ей на плечи, наклонился вперед и пристально посмотрел в глаза. В течение секунды их лица разделяли всего несколько дюймов, а затем, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, он крепко обнял ее и поцеловал.

Хэл почувствовал ее растерянность и удивление, сменившееся через мгновение бурным ответным порывом, бросившим ее навстречу его объятиям. Но уже секунду спустя Рух уперлась ему в плечи ладонями и оттолкнула от себя с такой силой, которой он от нее не ожидал.

Он выпустил ее из своих объятий. Они стояли и смотрели друг на друга почти в полной темноте.

— Кто ты? — Голос Рух звучал глухо и еле слышно. Он с трудом разобрал ее слова.

— Ты знаешь, кто я, — ответил он. — Я все тебе рассказал.

— Нет. — Ее голос оставался таким же глухим. Она пристально смотрела на него. — В тебе есть что-то гораздо большее.

— Если так, то я об этом не знаю.

— Ты знаешь.

Она не отрывала от него взгляда еще секунду.

— Нет, наверное, ты действительно не знаешь, — проговорила она наконец и отступила от него на шаг. — Я никому не могу принадлежать. — Казалось, ее слова доносились откуда-то издалека. — Я Воин Господа.

Он не нашелся, что сказать в ответ.

— Ты не понимаешь? — спросила она после паузы. Он покачал головой.

— Я одна из Избранных. Как Иаков. Ты знаешь, что это означает?

— Один из моих воспитателей был Избранным, — медленно ответил он. — Я понимаю.

— Это означает, что меня избрал Бог. Я делаю то, что должна делать, а не то, что мне хочется. — Теперь уже ее лица почти совсем не было видно в сумерках. — Прости меня, Хэл.

— За что?

— За все, что я сделала, — ответила она.

— Ты не сделала ничего. — Его голос зазвучал более резко. — Это я.

— Наверное, — согласилась она. — Но и я тоже. Только, пока я отвечаю за отряд, я не могу быть другой.

— Да, — сказал Хэл.

Рух протянула руку и дотронулась до его плеча. Он почувствовал прикосновение пальцев, и ему показалось, что даже сквозь грубую ткань рукава рубашки он ощущает тепло ее руки.

— Пошли, — позвала она. — Нам еще надо поговорить с Иаковом, тебе и мне.

— Хорошо, — ответил Хэл. Рух повернулась, и они пошли обратно через лес.

В своей палатке посредине лагеря Иаков расстилал на полу спальный мешок, видимо, готовясь лечь спать. При их появлении у входа он перестал возиться с постелью, выпрямился и повернулся к ним. В свете лампочки, подвешенной к центральной опорной стойке палатки, его лицо, изрезанное глубокими морщинами, теперь выглядело гораздо более старым, чем казалось Хэлу до сих пор.

— Я выйду, — сказал он.

Он шагнул вперед, и они отступили в сторону, чтобы дать ему пройти. Из палатки наружу через отстегнутый и поднятый клапан входа проходило достаточно света, чтобы в ночной темноте можно было разглядеть лица друг друга.

— Иаков, — начала Рух. — Я говорила с Ховардом, и я думаю, он теперь понимает, против чего мы с тобой возражаем.

Иаков посмотрел на Хэла, но ничего не сказал. Помня свое обещание постараться понять его, Хэл подавил в себе инстинкт настороженности, сработавший при виде двух глубоких темных провалов на лице, скрывавших устремленные на него глаза.

— Учитывая, что он помог нам добыть значительное количество исправных конусных ружей, я обещала отдать ему в качестве награды одно из них.

Иаков кивнул.

— И еще я полностью посвятила его в наши планы на ближайшие несколько недель.

— Отрядом командуешь ты. — Иаков повернулся к ней, когда она заговорила о ружьях. Теперь его лицо, казавшееся в темноте белесым пятном, было снова обращено к Хэлу. — Ховард, я твой командир. Ты станешь мне подчиняться с этих пор?

— Да, — ответил Хэл.

Он чувствовал себя совершенно обессилевшим. Его собеседники, наверное, тоже. Они больше ничего не говорили. Он переводил взгляд с Рух на Дитя Господа. Все трое стояли на некотором расстоянии Друг от друга, в вершинах невидимого треугольника.

— Если это все, — сказал Хэл, — тогда я пойду в свою палатку. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответила Рух, не сдвинувшись с места.

— Все мы во власти Господа, — произнес, также не пошевелившись, Иаков.

Хэл повернулся и пошел прочь. Большого общего, костра в эту ночь не разжигали, так что, когда он повернулся спиной к палатке, его сразу же окутала тьма. Но, разбивая лагерь, в отряде всегда придерживались одной и той же планировки, и кроме того, пока он шагал в темноте, его глаза начали привыкать к ней, и вскоре неяркого лунного света стало уже достаточно, чтобы он смог найти дорогу к своей палатке. Добравшись до нее, он увидел, что внутри горит включенная на минимальную яркость лампочка, тусклый свет которой едва освещает изогнутую поверхность холодных стенок его ночного убежища.

Джейсон крепко спал. Хэл молча разделся, выключил лампочку и забрался в спальный мешок. Он лежал на спине, уставившись в темноту, пребывая в каком-то промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. Перед его мысленным взором вновь вставали картины восхождения по отвесной скале, он опять видел перед собой милиционера из первой группы, которого одобрительно похлопывал по спине его товарищ, и слышал, как тот смеется в ответ. Он снова нажимал спуск игольного ружья и видел, как падали, один за другим, три человека. Он швырял конусные ружья, превращенные им в гранаты, туда, где притаились группы засады. Он следил за тем, как ружье в руках Иакова, развернувшись, нацеливалось в грудь милицейскому офицеру, и отталкивал его ствол в сторону...

Рух, ее лицо в неярком свете угасающего дня... Хэл крепко зажмурил глаза, стараясь заснуть, но на этот раз и разум и тело отказались ему повиноваться. Так он лежал, а его память вызвала призраки трех пожилых людей, они явились и стали в темноте вокруг него.

— Это случилось у него впервые, — произнес Малахия. — Он нуждался в ней.

— Нет, — возразил Уолтер, — впервые это случилось, когда мы умерли. А тогда там не оказалось никого, кто мог бы помочь ему.

— Когда нас убивали, все было по-другому, — сказал Малахия. — На этот раз это делал он сам. И если он не должен опускаться с этой отметки все ниже и ниже, до тех пор пока не утонет, тогда ему нужна помощь.

— Она не сможет ему помочь, — вздохнул Авдий. — Она сама находится во власти Божьей воли.

— Он не погибнет, — решительно проговорил Уолтер. Экзот оказался самым непоколебимым в своем мнении из всех троих. — Он уцелеет без кого бы то ни было и без всякой помощи, если он должен уцелеть. За становление этой части его души отвечал я. И заверяю вас: он переживет не только такое, но и гораздо худшее.

— Если, конечно, ты не ошибаешься, — с грубоватой прямотой заметил Авдий.

— Ошибки здесь недопустимы, — мягко отпарировал Уолтер. — Хэл, ты не спишь только потому, что сделал для себя такой выбор. Все твои действия, даже это, подвластны разуму. А то, что невозможно исправить, следует отложить в сторону до той поры, когда исправление станет возможным, если, конечно, такая пора наступит. Помнишь, чему я тебя учил? Выбор — это единственная вещь, которую невозможно у тебя отнять, вплоть до момента неизбежного выбора смерти. Поэтому если ты хочешь лежать без сна и страдать — лежи и страдай, но учти: это состояние ты выбрал для себя сам, и оно вполне подвластно твоей воле.

Хэл открыл глаза, заставил себя сделать глубокий выдох и обнаружил, что выдыхает воздух сквозь крепко стиснутые зубы. Он расслабил челюстные мышцы, но все равно продолжал лежать, уставившись в темноту.

— Я не могу, — наконец произнес он вслух.

— Нет, ты можешь, — спокойно возразил ему призрак Уолтера. — И это, и многое другое.

Постепенно стянутый внутри него узел ослабел. Стены, ограничившие тесное, замкнутое пространство, в которое он поместил себя сам, распались, и вокруг него снова открылся весь мир.

Он спал.