Осада Дьенбьенфу
Дороти, которая три года жила с призраками Дьенбьенфу
Бернард Фолл
Предисловие
Даже в новейшей истории было много осад, которые длились дольше, чем оборона гарнизоном Французского Союза маленького городка в северо-восточном Вьетнаме с неуклюжим названием «Резиденция префектуры Пограничного округа» или по-вьетнамски, Дьенбьенфу. Повторное занятие долины французами продолжалась в общей сложности 209 дней, а сама осада — 56 дней. Немцы удерживали Сталинград в течении 76 дней, в то время как американцы удерживали Батаан в течении 66 дней, а Коррехидор в течении 26 дней; войска британского Содружества удерживали Тобрук 241 день. Рекордной осадой Второй мировой войны, без сомнения, стала французская прибрежная крепость Лорьян, удерживаемая немецкими войсками в течении 270 дней с 1944 до самого Дня Победы. Во многих крупных осадах последних лет участвовало большое количество войск с обеих сторон: в начале осады под Сталинградом было окружено 330 000 немецких войск, а окружившие их советские войска насчитывали более миллиона. Для сравнения, Дьенбьенфу с гарнизоном, едва превышавшим 13 000 человек и осаждающими войсками Вьетминя, насчитывавшими 49 500 бойцов и 55 000 человек частей обеспечения, вряд ли можно было квалифицировать как крупное сражение, не говоря уже о решающем.
Тем не менее, именно таким оно и было, и в некотором смысле, это делает его одним из действительно решающих сражений двадцатого века, в том же смысле, как и Первая битва на Марне, Сталинград и Мидуэй были решающими в свое время: хотя боевые действия продолжались после конкретной битвы — иногда в течении многих лет — весь «тон» конфликта, так сказать, изменялся. Одна из сторон конфликта теряла свой шанс достичь того, чего она добивалась в ходе войны.
Это было верно для французов, после того как они проиграли битву при Дьенбьенфу. Французская война в Индокитае нерешительно тянулась с 19 декабря 1946 года, и неохотно — слишком неохотно, чтобы извлечь из этого жеста какую-либо политическую или психологическую выгоду — французы предоставили некоммунистическому режиму бывшего император Бао Дай некоторые атрибуты независимости, но мало реальной национальной независимости. Фактически, по мере того как война все глубже проникала в жизненно важные органы французской профессиональной армии и поглощала всё возрастающие средства послевоенной Франции (в конечном счете, она обошлась Франции примерно в 10 миллиардов долларов в дополнение к 954 миллионам долларов американской помощи, фактически израсходованной в Индокитае до июля 1954 года), становилось все более очевидным, что Франция полностью потеряла из виду какие-либо четко определенные военные цели. Генерал Анри-Эжен Наварр, невезучий французский главнокомандующий во время битвы при Дьенбьенфу, позже в своей книге «Agonie de l'Indochine» утверждал, что существуют две приемлемые, но противоречивые цели войны: Франция может вести войну в Индокитае одна, но со всей своей мощью, только если государства Индокитая примут «особые отношения», которые оправдают трату крови и денег, которые повлекут за собой, и если они будут готовы помочь в борьбе в меру своих возможностей. Если, с другой стороны, Индокитайская война стала неотъемлемой частью всемирной борьбы за сдерживание коммунизма, возглавляемой Соединенными Штатами, то все другие страны, заинтересованные в том, чтобы остановить коммунизм, были обязаны участвовать в этой борьбе наравне с Францией.
Именно потому, что сами Соединенные Штаты теперь занимают последнюю позицию, государственный секретарь Дин Раск и министр обороны Роберт С. Макнамара отправились в Париж в декабре 1965 года, чтобы просить более широкой и непосредственной поддержки со стороны союзников Америки по НАТО в борьбе, которую Соединенные Штаты ведут почти в одиночку (за исключением южновьетнамской армии и незначительных контингентов из нескольких небольших стран). Результаты, по-видимому, были ничтожны. В отличии от Соединенных Штатов, Франция никогда не имела сил для крупномасштабных односторонних обязательств и знала, что общественное мнение внутри страны, а также усталость от войны среди населения стран на территории которых велась война (фактор, который кажется, слишком часто сейчас забывается) требовали, чтобы было найдено быстрое решение конфликта. Или, за исключением победы, создать ситуацию, в которой национальные армии Ассоциированных стран Камбоджи, Лаоса и Вьетнама, могли бы иметь дело с остатками коммунистических партизан после того, как французские регулярные войска уничтожили основные боевые силы противника в серии крупных сражений.
В противоположность американскому главнокомандующему, способному направлять американские войска в неограниченном количестве в необъявленные войны за рубежом, французский парламент поправкой к Закону о бюджете 1950 года ограничил использование призывников на французской «родной» территории (т. е. Франции и Алжире, а также на оккупированных французами районах Германии), тем самым резко ограничив количество войск, которые могли быть представлены для действий на Индокитайском ТВД. Пойманные в паутину противоречивых обязательств и приоритетов — НАТО и коммунизм в Европе против сдерживания в периферийной области Азии — постоянно сменяющиеся правительства французской Четвертой республики обсчитали их всех: французские части в Европе, лишенные большей части своих регулярных кадров, были непригодны в случае войны, а регулярные части, отправленные в Индокитай были едва ли больше чем костяком подразделений, которые должны были спешно пополняться набранными на месте войсками. Когда генерал Наварр, приняв командование в мае 1953 года, запросил 12 пехотных батальонов и различные вспомогательные части, а также еще 750 офицеров и 2250 сержантов для доукомплектования своих подразделений, он в итоге получил 8 батальонов, 320 офицеров и 200 сержантов — и ему заявили, что «подкрепления» на самом деле были отправленными авансом пополнениями, которые он получил бы в следующем году для восполнения боевых потерь 1953 года.
Тем временем, противник становился сильнее с каждым днем, особенно в хорошо обученных регулярных боевых дивизиях, которые могли выдержать все, что могли противопоставить им французы. Двенадцать лет спустя, северовьетнамцы были способны без страха сражаться с лучшими войсками, которые могли выставить Соединенные Штаты. С окончанием корейской войны в тупиковой ситуации в июле 1953 года, китайские инструкторы и предоставленное Китаем советское и американское снаряжение начали массово прибывать в Северный Вьетнам. Теперь у противника было семь подвижных дивизий и одна полноценная артиллерийская дивизия, и еще больше, вероятно, быстро прибудет из дивизионных учебных лагерей в Китае, вблизи Цзинси и Наньина. Поэтому французам было необходимо как можно быстрее уничтожить, по крайней мере, значительную часть основных сил противника. Это было осуществимо только в том случае, если французы могли заставить противника встретиться с ними лицом к лицу в решающем бою, предложив Вьетминю цель, достаточно заманчивую, чтобы наброситься на нее, но достаточно сильную, чтобы противостоять его натиску. Это была невероятная авантюра, ибо от ее успеха зависела не только судьба французских войск в Индокитае и политическая роль Франции в Юго-Восточной Азии, но и выживание Вьетнама как некоммунистического государства, а также, в определенной степени, Лаоса и Камбоджи — и возможно (в зависимости от того, насколько можно принять теорию «падающих костяшек домино»), сохранение некоего остаточного западного присутствия на обширной материковой территории между Калькуттой, Сингапуром и Гонконгом.
Эта книга — история этой азартной игры. Когда в 1962 году главный редактор серии «Великие сражения», выдающийся военный историк и писатель Хэнсон Болдуин обратился ко мне с этим заданием, я взялся за него с большим трепетом. Из предыдущих исследований, посвященных гораздо менее чувствительным аспектам войны в Индокитае, я понял, что без доступа к существующим военным архивам было бы чрезвычайно трудно составить достаточно точную картину того, что на самом деле произошло в Дьенбьенфу. Чтение доступной литературы, с ее очевидными противоречиями и ошибками, только усилило мою тревогу. Представляя мою просьбу о доступе к документам французским властям, я подчеркнул, что любой научно-точный отчет о том, что самом деле произошло в Дьенбьенфу, вряд ли будет представлять собой лестную картину для французского политического или военного руководства на Дальнем Востоке в то время. Но я утверждал, что мифы и дезинформация, которые с годами превратились в «факты», не только непоправимо исказят историю, но и помешают другим, кто имеет более непосредственное отношение к Вьетнаму, понять сегодняшние события, которые во многом сформированы событиями в Дьенбьенфу весной 1954 года.
В ожидании разрешения доступа к официальной документации, я продолжил устанавливать контакты с выжившими в битве. Довольно большое количество выживших из французов были доступны. Поскольку французы занимали все командные посты на дружественной стороне, они будут иметь в рассказе этой истории первостепенное значение. Но, как я узнал позже, что часто бывает когда выжившие пересказывают свой собственный опыт разным слушателям в разное время, в их рассказах были понятные пробелы и предубеждения, часть которых имела в основе соперничество между родами войск. Десантник чувствовал что его части несут основную тяжесть боев; офицер Иностранного легиона был уверен, что именного его люди стали оплотом обороны. Были офицеры частей, которые проявили себя не лучшим образом, согласно большинству отчетов, но были готовы подтвердить, что такие отчеты были не обоснованы. Кроме того, ни один отчет о Дьенбьенфу (включая нижеследующий) не может остаться полностью вне влияния ожесточенных дебатов (разгоревшихся в ходе судебного процесса в Париже) между генералом Наварром, в то время французским главнокомандующим в Индокитае и его непосредственным подчиненным в Северном Вьетнаме, генерал-майором Рене Коньи. Почти каждый оставшийся в живых, занял одну из сторон в этом споре, и в определенной степени, это могло повлиять на сохранившиеся архивные документы.
Вскоре я с удивлением обнаружил, что никто, по-видимому, не стремился узнать мнение почти семидесяти процентов гарнизона, которые не были французами: легионеров, североафриканцев и вьетнамцев. Здесь же я встретил почти невероятную доброту и понимание в самых трудных обстоятельствах. Менее чем через год после завоевания независимости от Франции в кровопролитной войне, которая длилась даже дольше чем война в Индокитае, Алжирская республика позволила мне взять интервью у военнослужащих алжирских вооруженных сил, которые служили в Дьенбьенфу и во многих случаях, воевали против Франции в Алжире. В 1962 году, в коммунистическом Северном Вьетнаме, я без труда встретился с людьми, которые с гордостью говорили о своей победе над Францией. Их было легко узнать, потому что они все еще носили, даже на своей гражданской одежде, специальный знак отличия, врученный им президентом Хо Ши Мином по случаю победы. Как оказалось, мой собственный водитель был там пулеметчиком. В южном Вьетнаме и во Франции многие выжившие вьетнамцы, не являющиеся коммунистами, откликнулись на мои объявления в газете. Один таможенник в аэропорту Таити был в Дьенбьенфу; иностранный легионер из немцев был встречен возле могилы Наполеона; еще один был упомянут в статье «Нью-Йорк Таймс», посвященной путешествиям по Сахаре.
Когда в 1963-м году мсье Пьер Мессмер, французский министр вооруженных сил, наконец-то разрешил мне ознакомиться с архивами, я был поражен почти смертельной болезнью. Но в 1964-65 годах, благодаря небольшому исследовательскому гранту Говардского университета, я смог завершить свои документальные исследования. С самого начала следует сказать, что почти все документы, находящиеся в Дьенбьенфу (военные дневники, письменные сообщения от одной части к другой и т. д.) были уничтожены перед падением крепости, или попали в руки коммунистов. Кроме того, только Вьетнамская народная армия — армия Северного Вьетнама, которую в 1954 году мы все еще называли «Вьетминь» - приступила к методичному допросу всех выживших сразу после битвы. Только генерал Во Нгуен Зиап из Ханоя был компетентен для написания этой книги, но из-за многих других своих забот, он до сих пор на эту тему опубликовал лишь несколько поверхностных брошюр.
Французские архивы, которые до сих пор частично разбираются (отличный штат исторической службы армии ничтожен, и в соответствии с собственным графиком работы, в значительной степени ограничен пятидесятилетним правилом о публикации in extenso последних документов), довольно полны с точки зрения военных планов, записей попыток освобождения крепости и ее материально-технического обеспечения за период до 24 марта 1954 года, когда крепость была отрезана от внешнего мира. Большинство документов после этой даты являются копиями радиообмена между Ханоем и Дьенбьенфу. Неизвестное количество (говорят, небольшое) документов находится в руках французской правительственной комиссии, которая расследовала битву при Дьенбьенфу. Некоторые документы, не найденные в архивах, хотя и носят официальный характер, очевидно находятся во владении некоторых главных действующих лиц драмы, поскольку они были опубликованы в некоторых французских изданиях, которые приняли ту или иную сторону в споре Наварры и Коньи. Наконец отдельные архивы француского военно-морского флота и французских военно-воздушных сил дали много подходящих данных о жизненно важных военно-воздушных аспектах сражения.
С этими документами в руках, интервью, и во многих случаях, последующая переписка с большинством тактических командиров оказались чрезвычайно полезными. К сожалению, за исключением редких случаев, мне не удалось опросить двух или более офицеров одновременно — по той простой причине, что выжившие сейчас рассеяны по всей Франции. Метод коллективного интервью, используемый, в частности, выдающимся военным историком бригадным генералом С. Л. Э. Маршаллом, особенно полезен для воссоздания запутанных и быстро меняющихся действий — а их было много в Дьенбьенфу. В одном конкретном случае потребовалось согласие нескольких офицеров, чтобы точно определить позицию, которая была ошибочно расположена на официальных картах, подготовленных французской армией после битвы. Это не означает, что настоящий том закрывает все пробелы в информации о битве при Дьенбьенфу; слишком много людей унесло свои секреты в могилу, слишком много документов пропало, и слишком много мифов уже воспринимаются как факты. Но мои собственные записи и магнитофонные записи интервью никто не просматривал, а тем более никто не одобрял или подвергал цензуре. Все разговоры и высказывания в тексте — прямые цитаты, а не мои реконструкции. И если избитая фраза «говорить правду без страха и благосклонности» имеет какой-то смысл, то ее вполне можно применить и здесь.
Отдавать здесь должное моим многочисленным источникам информации было бы неловко для многих в их нынешнем положении и фактически потребовало от них разделить ответственность за взгляды, которые я выражаю здесь и которые я один должен полностью принять. Но я должен поблагодарить за неизменную любезность начальников и личный состав исторических служб французской армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил за то, что они поделились своими скромными удобствами с посторонним; майору Жану Пуже, французскому офицеру в отставке и автору превосходного труда «Nous etions a Dien Bien Phu», который не колеблясь предоставил в мое распоряжение некоторые из своих личных документов; полковнику Жюлю Руа, чья блестящая «La Bataille de Dien Bien Phu» часто оказывалась полезной при перекрестной проверке фактов; Хансону У. Болдуину за его умелое и терпеливое редактирование; миссис Джуэлл Тейт за героическую борьбу с французскими аббревиатурами и вьетнамскими топонимами при перепечатывании рукописи; и спасибо Дороти, за то, что она ухаживала за мной и терпела мужа, который в течении трех лет проводил большую часть своего времени в маленькой и очень зеленой долине Северного Вьетнама.
Глава 1. «Наташа»
«Кастор» была вероятно первой и последней в истории воздушно-десантной операцией, где в ведущем самолете вместе с десантниками-следопытами находились три генерала. Это были генерал-лейтенант французских ВВС Пьер Боде, заместитель главнокомандующего в Индокитае; бригадный генерал Жан Дешо, командующий тактической авиагруппой «Север», контролирующей все французские воздушные операции на севере Индокитая; и бригадный генерал Жан Жиль, командующий французскими воздушно-десантными силами в Индокитае.
Их самолет, двухмоторный С-47 американской постройки, напичканный оборудованием связи и загруженный топливом, которого бы хватило на восемь часов полета, вылетел из ханойского военного аэропорта Бахмай в 05.00 20 ноября 1953 года. Задача одиночного транспортного самолета была двоякой: он должен был оценить погодные условия над долиной Дьенбьенфу и, если они окажутся благоприятными, сбросить группу следопытов — элитную группу десантников, которые должны были приземлиться в назначенных зонах высадки за несколько минут до основной массы войск и обозначить их дымовыми маркерами.
Все зависело от погодных условий над долиной в этот день, поскольку невозможно было поддерживать столь высокую концентрацию транспортных самолетов в Ханое в течение неопределенного периода; они были крайне необходимы в других местах Индокитая.
Когда самолет оказался над долиной в 06.30, видимость была почти полностью заблокирована крашеном, туманом, который характеризует погоду в северо-западном регионе Вьетнама даже в сухой сезон. Окончательное решение об отмене или продолжении десантной операции теперь лежало на плечах бригадного генерала Дешо, пятидесятилетнего профессионального военного. Транспортник медленно летел широкими кругами над окутанной туманом долиной. В тесной кабине офицер Транспортного командования и метереолог ВВС высчитывали шансы на то. что туман рассеется к моменту высадки. В 07.00 лучи восходящего солнца начали освещать верхние слои облаков, которые начали заметно редеть. Офицер-метеоролог вернулся туда, где стоял генерал. Дешо смотрел из иллюминатора самолета на долину внизу и что-то ему говорил, но слова терялись в шуме двигателей. Дешо подошел к радисту, поддерживавшему прямую радиосвязь со штабом в Ханое и передал ему сообщение.
Сообщение было получено генерал-майором Рене Коньи, командующим всеми французскими войсками в Северном Вьетнаме, в 07.20 и немедленно передано командующими транспортными военно-воздушными силами в Индокитае, ожидавшим со своим самолетом на военном аэродроме в Бахмае. Операция «Кастор» началась.
Для экипажей транспортного командования французских ВВС ноябрь 1953 года до сих пор был сущим адом. Три транспортные авиагруппы, обычно работавшие в Северном Вьетнаме, 1/64 («Беарн»), 2/64 («Анжу») и 2/63 («Сенегал»), постоянно участвовали в снабжении активных боевых действий, направленных против 320-й дивизии коммунистов в юго-западной части дельты Красной реки. Фактически, они вернулись с этой операции только поздно вечером 19 ноября, и механики ВВС почти всю ночь работали над усталыми машинами, чтобы подготовить их к утренней операции. Но это не единственное беспокоило полковника Жан-Луи Нико, командующего воздушным транспортным командованием. 10 ноября ему сообщили в строжайшей секретностью, что операция «Кастор» состоится 20 ноября, и он сделал все возможное, чтобы собрать максимальное количество самолетов и экипажей из небольших транспортных частей, имеющихся в Индокитае. Одной из его проблем было то, что в тот конкретный момент экипажей в Индокитае было меньше чем самолетов. Бюджетные и политические соображения во Франции не позволили направить в Индокитай дополнительные лётные экипажи, несмотря на обещания, данные американским планировщикам военной помощи, что дополнительные французские экипажи будут предоставлены, если Соединенные Штаты предоставят дополнительные самолеты в рамках своей программы помощи. Тем не менее, к середине ноября в распоряжении Нико было только 52 военных экипажа для С-47 и 10 экипажей для более крупных «Летающих вагонов» С-119, в то время как для операций было доступно 70 С-47. Лихорадочно жонглируя своими книгами, прореживая экипажи и посадив за штурвал каждого штабного офицера (включая самого себя), Нико удалось найти 65 экипажей для 65 самолетов, способных выполнить задачу 20 ноября.
В 05.00, в сером рассвете засушливого утра, экипажи самолетов были подняты со своих коек и инструктаж начался в 05.50. Инструктаж проводил сам Нико:
- Господа, это ваша задача: высадка воздушного десанта в Дьенбьенфу. Она потребует усилий всех имеющихся экипажей и самолетов. Я лично возглавлю первый вылет. Задача будет выполняться двумя волнами; первая волна из 33 самолетов, разбитых на четыре взвода, взлетит с аэродрома Бахмай; вторая волна из 32 самолетов, также разбитых на четыре взвода, взлетит с аэродрома Залям. Первой волной будет командовать майор Фурко, чье кодовое имя будет Желтый лидер. Вторую волну поведет майор Мартине, под кодовым именем Красный лидер. Мое собственное кодовое имя будет Техас. Интервал взлета между волнами составит три минуты, между отдельными взводами — одну минуту, между тройками — десять секунд. Следите за временем, господа, мы должны быть предельны точны. Каждый самолет будет нести при взлете 550 галлонов топлива. Вторая волна сегодня совершит повторный вылет, 24 самолета будут перевозить имущество и 8 будут нести личный состав. Дополнительный десант будет сброшен во второй половине дня. Сброс снаряжения должен занимать не более 20 минут.
Затем были уточнены последние навигационные детали: подход к зоне выброски должен был осуществляться с курсом 170 градусов и высотой 2900 футов. Как только будет завершен сброс снаряжения или людей, самолет должен был выйти из зоны выброски с разворотом на курс 180 градусов с набором высоты со скоростью 500 футов в минуту. Расчетное время полета составляло 76 минут 10 секунд.
Затем шли технические детали: скорость набора высоты, скорость на маршруте, скорость подхода к зонам высадки, скорость при десантировании, навигационные и рабочие частоты УКВ, наличие аварийных посадочных площадок (ни одной в радиусе ста миль) и порядок взаимодействия с истребителями-бомбардировщиками и бомбардировщиками, которые должны были действовать в районе Дьенбьенфу в тоже самое время.
Инструктаж закончился в 07.00, а в 07.15 экипажи заняли свои места в самолетах, в которые уже были погружены десантники и их снаряжение. Большинство из них напряженно вглядывались в затянутое тучами небо, ожидая окончательного подтверждения задачи. Теоретически, двигатели должны были запуститься в 07.20, но приказ «Вперед» поступил в штаб транспортного командования ВВС в Бахмае всего за несколько минут до 08.00. Затем, во всех 65 неуклюжих самолетах затрещали наушники радиостанций, с ревом ожили двигатели, над диспетчерскими вышками аэродромов Бахмай и Залям поднялись красные сигнальные ракеты и один за другим тяжело груженые самолеты с ревом пронеслись во взлетно-посадочной полосе и поднялись в воздух. В 08.15 вся воздушная армада, совершавшая медленные круги, пока каждая машина не заняла свое место в летном строю, изменила направление и медленно направилась на запад к скалистым горам, почти сияющим на фоне темно-зеленого покрова джунглей.
В Индокитае, как тогда, так и сейчас, невозможность сохранения действительно строгой секретности была проклятием всех старших командиров. Коньи не сообщал генералу Дешо о предстоящей воздушно-десантной операции, которой он собирался командовать, до 12 ноября, всего за семь дней до ее начала. Приказ, полученный Дешо, был очень лаконичен и просто предусматривал захват долины Дьенбьенфу. В частности, приказ предписывал 1) создать в Дьенбьенфу «оборонительную систему, рассчитанную на обеспечение защиты аэродрома за исключением пояса опорных пунктов вокруг аэродрома»; и 2) в конечном итоге разместить пять батальонов, два из которых будут перемещаться по всему окружающему району. Приказ был также передан генералу Жилю. Жилю уже было известно, что в то время в Дьенбьенфу находились войска коммунистов и что, следовательно, любая высадка войск в Дьенбьенфу сразу встретит какое-то сопротивление. В идеале, он хотел бы сбросить с парашютами сразу три десантных батальона в долину в надежде окружить там войска коммунистов и возможно, захватить их полкового командира. Но ограниченное количество самолетов и экипажей требовало чтобы операция проходила в два отдельных этапа, что позволило бы самолетам вернуться из Дьенбьенфу и забрать оставшиеся войска и снаряжение для последующей высадки. Поэтому он решил высадить два воздушно-десантных батальона на первом этапе и выбрал для этой цели лучшие подразделения и командиров во всем Индокитае, 6-й колониальный парашютный батальон (6 BPC) майора Марселя Бижара и 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка (II/1 RCP) под командованием майора Жана Брешиньяка. II/1 RCP был частью Первого воздушно-десантного полка Свободной Франции, организованного во время Второй мировой войны и в Индокитае принимал участие в операциях в районе «Улицы без радости». 6-й колониальный парашютный батальон был батальоном коммандос и участвовал во всех крупных сражениях с 1951 года. В частности, Бижар возглавил его во время кровавого жертвоприношения в Туле, где батальон был сброшен в качестве приманки для спасения других гарнизонов нагорья Тай. Вместе с 1-м колониальным парашютным батальоном, который должен был быть сброшен 20 ноября в 14.00, два других батальона сформировали 1-ю воздушно-десантную боевую группу (GAP-1) под командованием подполковника Фуркада. 1-й колониальный парашютный батальон был также элитной частью, под командованием майора Жана Суке; он впервые прибыл в Индокитай в январе 1947 года, позднее вернулся в Европу и снова высадился в Индокитае в июне 1953 года. С тех пор он принимал участие в боях за долину Кувшинов в Лаосе и совсем недавно в операции «Чайка», из которой вернулся, как и самолеты полковника Нико, накануне высадки. В составе первой волны 6-й колониальный парашютный батальон и 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка имели 651 и 569 человек соответственно. Кроме того, там находились 17-я воздушно-десантная инженерно-саперная рота и батарея 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, которая десантировалась вместе с Бижаром и штаб 1-й воздушно-десантной боевой группы, который должен был прыгать с батальоном Брешиньяка.
Генерал Боде вызвал Бижара и Брешиньяка за день до их операции, что бы лично проинструктировать о важности их задачи. Боде никогда не был в восторге от этой операции и Бижар отчетливо помнил его последние слова:
- Судя по тому, как все выглядит, все должно быть в порядке, но если ситуация там действительно слишком тяжелая, я оставляю вам судить о том, что вы должны сделать, чтобы спасти максимум личного состава и выбраться. В любом случае, если завтра погода будет слишком неблагоприятная, Дьенбьенфу никогда не состоится.
И много лет спустя, вспоминая слова Боде, Бижар добавил:
- Ох, почему в тот день не пошел дождь!
Но ключевой элемент инструктажа, который Бижар должен был получить в тот день, был дан ему на гораздо более низком уровне разведкой, и касался зоны выброски для его батальона. Разведка хранила 3000 папок с зонами выброски, каждая из которых была аккуратно помечена номером и кодовым именем. В долине Дьенбьенфу были в итоге выбраны три основные зоны выброски, две для личного состава и одна для снаряжения.
Каждая папка зоны выброски содержала аэрофотоснимки района высадки и столько информации о его топографии и метеорологии, сколько можно было собрать. Номер папки для Бижара был 759, а на обложке значилось «Наташа». Зона выброски Брешиньяка называлась «Симона», а зона выброски материальных средств - «Октавия». «Наташа», которая должна была стать ключевой зоной выброски в Дьенбьенфу на долгие месяцы, заслуживает более подробного описания. Она была расположена в 200 метрах к северо-западу от деревни Дьенбьенфу, имела общую длину в 3900 футов (1300 метров) и общую ширину 1350 футов (450 метров). Она лежала почти с севера на юг и была покрыта полувысохшими рисовыми полями и густым кустарником в южной части, а посередине ее пересекал небольшой ручей. Аэродром Дьенбьенфу — на самом деле, едва ли больше чем полоса утрамбованной земли — лежал в 300 метрах к востоку от зоны выброски. На аэрофотоснимке долины, сделанном 29 июня 1953 года бомбардировщиком-разведчиком 80-й зарубежной разведывательной эскадрильи (EROM), видно, что Дьенбьенфу представлял собой идиллическую деревню, почти все 112 домов которой были аккуратно расположены посреди больших участков, или вдоль двух основных дорог, проходящих через нее. Маленькая речушка Нам-Юм (р. Юн) извивалась возле поселка, направлялась к реке Меконг. На другой стороне Нам-Юм, напротив Дьенбьенфу, выросла небольшая торговая улица. Повсюду, где не было рисовых полей, виднелся густой зеленый кустарник, а улицы с домами были сплошь обсажены деревьями. Аэрофотоснимки, сделанные 80-й EROM, также показали близость окружающих линий высот, скрытых от взора покрывающими их темными джунглями. И еще они показывали дождь, поскольку, как хорошо знали французские метеорологические службы, в долине Дьенбьенфу выпадало на пятьдесят процентов больше осадков, чем в любой другой долине северного Индокитая. Между мартом и августом каждого года в долине Дьенбьенфу выпадало в среднем пять футов дождя, и дождевые облака покрывали долину большую часть этих месяцев. Хотя все это можно было прочитать в папке №759, дождь не был главной проблемой Бижара прямо сейчас, так как он десантировался в Дьенбьенфу во время сухого сезона. Тем не менее, это должно было способствовать гибели укрепрайона шесть месяцев спустя.
Зона выброски «Симона», расположенная в 400 метрах к юго-востоку от Дьенбьенфу на другом берегу реки Нам-Юм, раскинулась над частью рисовых полей и холмов, которые впоследствии стали одними из ключевых позиций укрепрайона. Зона высадки «Октавия», располагалась дальше к югу, подальше от зон высадки личного состава, чтобы избежать (как это едва не произошло) серьезных травм, когда десантникам на голову валятся свободно падающие 100-футовые мотки колючей проволоки или 200-фунтовые мешки риса. Что касается командиров десантников, то не было никаких сомнений что они победоносно смогут выполнить свою задачу. В дополнение к тому, чтобы как можно быстрее обеспечить безопасность аэродрома, что было главной целью их операции, они также надеялись захватить штаб 148-го отдельного полка, элитной части Вьетнамской народной армии, специализирующейся на горной войне и набранного из чрезвычайно хорошо обученных горцев местных племен. Это было все, что было известно о противнике. Оказалось, что слишком мало.
В 18.00 командиры батальонов созвали своих офицеров на инструктаж и войска были приведены в боевую готовность. Однако секретность была настолько хорошо сохранена, что даже офицерам не сообщили точную цель задачи на следующий день. Но им было приказано готовиться к боям в условиях холода.
Многие области, обычно известно как «тропические», содержат обширные горные комплексы, в которых чрезвычайно холодно, даже когда они покрыты джунглями. На Вьетнамском и Лаосском нагорьях не редко сочетание пышной растительности джунглей и температур зимой около нуля градусов по Цельсию. Опытные войска 6-го колониального парашютного батальона и 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка знали, что это означает операцию в Северном Тонкине. По крайней мере, один офицер решил не оставлять шансов холодному климату: лейтенант Аллэр из 6-го колониального парашютного батальона готовясь к завтрашнему прыжку, надел свою пижаму под камуфляжную боевую форму. Ему пришлось сражаться в ней три дня.
В 04.00 6-й колониальный парашютный батальон покинул свое расположение и направился на аэродром Бахмай. Предварительный инструктаж для офицеров состоялся прямо на аэродроме в 06.00. Инструктаж Бижара был прост и прямолинеен: батальон, усиленный 17-й воздушно-десантной саперной ротой и двумя батареями 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка должен был десантироваться одной волной в 10.30 над зоной выброски «Наташа». Первая рота должна была прикрывать плацдарм к западу от зоны выброски, обращенный к северной части Дьенбьенфу; 2-я рота должна была прикрывать саму зону выброски и деревню Муонг-Тен. Третья рота должна была поддерживать 1-ю роту и прикрывать северо-восточную оконечность Дьенбьенфу, в то время как 4-я рота должна была прикрывать северную оконечность зоны высадки. Штаб батальона и штабная рота вместе с минометами должны были расположиться в самом южном углу зоны высадки. Задача 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка была проще. Он должен был просто продвигаться на северо-запад в направлении поселка Дьенбьенфу и таким образом гарантировать, что ни одно крупное подразделение коммунистов не уйдет на юг. В то же время, он должен был прикрывать штаб 1-й воздушно-десантной боевой группы, который должен был прыгнуть вместе с ним. Время выброски для обоих частей было назначено на 10.35. Особое внимание командиры батальонов уделяли максимально возможной скорости покидания самолета; командиры рот молча кивали. Действительно, даже если каждый десантник покинет самолет за пять секунд и неуклюжие С-47 полетят со своей минимальной скоростью 105 миль в час, двадцать пять полностью экипированных десантников покинут самолет за две минуты, а за две минуты самолет преодолеет более трех миль. Другими словами, десантники будут разбросаны по территории, которая более чем в два раза длиннее предполагаемой зоны высадки. Было очевидно, что это должно было привести к большому рассеянию десантируемых частей. В 06.30 началась посадка десанта в транспортные самолеты — а затем кажущийся бесконечным период ожидания взлета. С невероятным чувством облегчения в 07.30 десантники получили наконец известие о том, что задача «началась». Сам полет прошел без происшествий; кто-то перебрасывался шутками, а в нескольких самолетах неисправимые оптимисты пели десантные песни, причем более глубокие французские голоса явно заглушали более мелодичные вьетнамские. Ибо эта первая атака на Дьенбьенфу (вопреки более поздней мифологии, которая приписывала всю славу битвы, если не всей Индокитайской войны, «немецким иностранным легионерам») была строго франко-вьетнамским делом. В 6-м колониальном парашютном батальоне Бижара из прыгавших в тот день 651 человека, более 200 были вьетнамцами, а II/1 RCP Брешиньяка из 827 человек общей численности вьетнамцами были 420. Эти пропорции немного отличались от подразделения к подразделению, но в Индокитае не было ни одного строго «французского» подразделения, в котором не было бы большого количества местных вьетнамских войск, которые показали себя столь же хорошо, как и их французские коллеги. Тот факт, что такие смешанные франко-вьетнамские части в целом сражались гораздо лучше, чем чисто вьетнамские части, а также чисто европейские части (которые не имели преимущества знания местности и языка своих вьетнамских товарищей), является важным уроком франко-индокитайской войны, который, видимо, был забыт в Южном Вьетнаме десять лет спустя.
В 10.30, к тому времени когда транспортная армада с десантниками достигла Дьенбьенфу, солнце уже выжгло последние клочья тумана, покрывавшего местность. Штабной самолет с тремя генералами на борту все еще лениво кружил высоко над долиной. Первое звено Желтого лидера теперь приближалось к «Наташе» с курсом 170, с опущенными на четверть закрылками. В шестидесяти пяти самолетах выпускающие шагнули к дверям, двадцать пять десантников в каждой машине неуклюже встали в полном боевом снаряжении, зацепили вытяжные фалы за трос, который шел вдоль верхней части фюзеляжа и несколько раз коротко дернули за фал, чтобы убедиться что тот правильно зацеплен. Затем они повернулись к двери самолета, в правильном положении для прыжка, сложив руки над рюкзаком, пристегнутым к груди. Когда первая волна самолетов приблизилась к зоне высадки, пилоты заметили несколько крошечных человеческих фигурок, отчаянно убегающих прочь. Прыжковые зуммеры первой волны начали звенеть в 10.35.
Пятница 20 ноября 1953 года внизу, в долине Дьенбьенфу, началась как и все остальные дни. Дьенбьенфу находился в руках коммунистов с 30 ноября 1952, когда лаосский батальон без боя оставил всю долину и отступил на близлежащую лаосскую территорию. Большинство из ее 13 000 жителей остались. В конце концов, было очень маловероятно, что пришедший Вьетминь вообще пожелает конфисковать их скромные дома, буйволов и рисовые поля. Скорее, Вьетминь был заинтересован в том, чтобы экономическая деятельность долины Дьенбьенфу шла совершенно спокойно: долина выращивала почти 2000 тонн риса в год и долгое время была известна как один из самых важных центров сбора и переработки опиума во всем Индокитае. Там ежегодно собирался опиум-сырец стоимостью более 10 миллионов пиастров (тогда около 1 миллиона долларов), а Вьетминь считал опиум важным средством для нелегальной закупки американского оружия и европейских медикаментов на черных рынках Бангкока и Гонконга.
Бремя коммунистической оккупации до сих пор было легким для племени тай, населявшего долину. 148-й отдельный полк сделал Дьенбьенфу своей основной оперативной базой, но большая часть его бойцов прибыла из других районов племен, расположенных дальше к северу; он был довольно тепло принят жителями. 148-й был старым элитным полком Вьетнамской народной армии. В ноябре и декабре 1952 года он участвовал в ожесточенной осаде и неудачном штурме французской воздушно-наземной базы Нашанг, расположенной в 70 милях к северо-западу от Дьенбьенфу; затем он принимал участие в первом вторжения Вьетминя в Лаос весной 1953 года, в котором сформировал центральную из трех атакующих колонн наступления; и теперь он был частью сил прикрытия коммунистов, прикрывавших северо-западный Вьетнам от возможной французской контратаки из Лаоса. Из четырех батальонов 148-го отдельного полка 900-й, 920-й и 930-й батальоны находились вдали от долины Дьенбьенфу, в гарнизонах, расположенных дугой в джунглях вдоль лаосско-вьетнамской границы. Но штаб полка и 910-й батальон находились в Дьенбьенфу, и французская разведка об этом знала. Чего не знала французская разведка, так этого что 226-я рота тяжелого вооружения 920-го батальона осталась в Дьенбьенфу со своими минометами и безоткатными орудиями.
Там к ней присоединилась рота тяжелого вооружения 675-го артиллерийского полка знаменитой 351-й «тяжелой» дивизии - сформированной по советскому образцу артиллерийской дивизии Вьетнамской народной армии — и одна пехотная рота 48-го полка 320-й пехотной дивизии, которая двумя неделями ранее была сильно потрепана французами во время операции «Чайка». То, что привлекло в Дьенбьенфу подразделения тяжелого вооружения Вьетминя, было именно тем, что сделало долину привлекательной и для французского верховного командования: широкие открытые пространства посреди горной местности, неиспользуемый аэродром который (Вьетминь, конечно, не обладал ни одним самолетом) мог быть использован как стрельбище и полигон для подготовки войск. В тоже время, эти войска, находясь вдали от любой крупной зоны действий французов, могли полностью отдохнуть и вдоволь наестся клейкого горного риса, защищая уязвимые тылы Вьетминя.
И, как назло, утром 20 ноября, основная масса войск коммунистов не была сосредоточена вблизи их штаба, который как было известно, находился в центре города, а проводила учения и была на полевых занятиях вблизи аэродрома Дьенбьенфу, который был аккуратно выведен из строя, для невозможности использования французскими самолетами, с помощью 1200 глубоких ям вырытых по всей его поверхности. Фактически, основная масса минометов и пулеметов коммунистов была развернута на огневых позициях по всей зоне высадки «Наташа». Блуждающий французский двухмоторный самолет, который можно было услышать над облаками и увидеть там и сям, когда облачный покров поднимался, нисколько не беспокоил солдат коммунистов; во всяком случае, это только добавляло нотку реализма их учениям. Поскольку самолет был один, это явно был самолет фоторазведки, даже если он и вел себя немного странно. Туземцы и деревенские жители тоже занимались своим обычным делом, убирая поздний горный рис своими короткими прямыми серпами и загоняя буйволов на пастбище. Двое из них, Ло Ван Дон и его жена Ло Тхи Ун, из деревни Бан Бом Ла, в двух милях к югу от Дьенбьенфу, внезапно посмотрели вверх, оторвавшись от работы на рисовом поле вдоль южной аварийной взлетно-посадочной полосы Дьенбьенфу, когда услышали гул многочисленных самолетов над их головами.
- Я очень хорошо помню то утро - рассказывал год спустя Ло Ван Дон иностранному гостю. - Утренний туман только рассеялся, когда прилетели самолеты. Они появились внезапно и казалось, были повсюду, одновременно роняя облака белых пятен, похожих на хлопковые коробочки. Но вскоре они раскрылись и мы увидели, что под ними висят солдаты. Они казалось, покрыли всю долину и через несколько минут уже были на земле, образуя группы…
Ло Ван Дон и его жена только что стали свидетелями прибытия первой волны 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка. Однако дальше на север, где бойцы из 6-го колониального парашютного батальона Бижара высаживались на «Наташу», их встречали не удивленные крестьяне, а регулярные бойцы коммунистов, знавшие, что они вот-вот столкнутся с лучшим, что могли предложить французы. Они открыли огонь по десантникам, которые все еще беспомощно болтались под своими парашютами. Врач батальона, капитан Андре, у которого это был первый боевой прыжок, был убит пулей, попавшей ему прямо в лоб. Другой десантник, чей основной парашют не раскрылся, а запасной запутался в стропах основного парашюта, с отвратительным «бац» влетел в землю. Лейтенант Аллэр, командовавший батареей 81-мм минометов батальона, приземлился в полном одиночестве посреди ручья, пересекавшего зону высадки, и по чистой случайности, выбравшись из ручья насквозь промокшим, нашел мягкий парашютный контейнер, в который был уложен один из его минометов. Другим группам повезло меньше; вся 4-я рота была сброшена слишком далеко к северу от зоны высадки и приземлилась в густом кустарнике, в котором ей было сложно собраться , не говоря уже о помощи остальной части батальона. Часть 2-й роты постигла та же участь. Остальная часть батальона, саперы-десантники и воздушно-десантный артиллерийский отряд под командованием майора Жана Милло, приземлились более или менее в пределах общей зоны высадки, но сразу же попали под огонь стрелкового оружия и минометов.
Но, как и почти во всех крупных воздушно-десантных операциях, сам хаос и рассеивание в ходе высадки сбивали противника с толку, и препятствовали немедленному уничтожению сброшенных частей. Сначала не было ясно различимого центра сил, на котором противник мог бы сосредоточить свой огонь и войска. Большинство десантников 6-го колониального парашютного батальона теперь следовали старому железному правилу сбора десантников: иди «вниз» против общего направления сброса и ты найдешь основную массу своих товарищей. Еще одним осложнением было то, что и французы, и противник были одеты в камуфляжную униформу французских десантников, за исключением плоского плетеного шлема из пальмовых листьев, который носили солдаты Вьетминя.
К 10.40 часть 1-й роты была развернута вокруг майора Бижара на южном конце «Наташи». К 11.00, еще два взвода этой роты перегруппировались и теперь были развернуты на запад, в сторону деревни Муонг-Тен. В этот момент лейтенант Аллэр прибыл на командный пост майора Бижара.
- Ваши стволы готовы, Аллэр? - спросил Бижар.
- Ствол готов, босс!
- Хорошо, дайте серию из десяти мин по окраине деревни.
Ответ Аллэра что у него есть миномет, но он не смог найти мин, потонул в шуме боя. После нескольких минут поисков среди грузовых парашютов, которые все еще сыпались на зону высадки, он наконец нашел три мины, которые бережно припас на крайний случай.
Проблема идентификации подразделений осложнялась тем, что в последнюю минуту поменялся цвет дымовых сигналов, подаваемых каждой ротой и тем фактом, что с тех пор, как были сделаны последние аэрофотоснимки «Наташи», старший вождь тай был похоронен в центре зоны высадки и его могила, четко обозначенная несколькими флагштоками, украшенными флагами племен, теперь ошибочно принималась за место сбора французскими десантниками. Это относительное сосредоточение французских войск в одном конкретном пункте не осталось незамеченным Вьетминем, чьи минометы в 11.30 обрушили плотный заградительный огонь на центр зоны высадки. К этому времени, однако, Бижару удалось установить радиосвязь со всеми своими ротами, но не с командным самолетом, все еще кружившим над долиной. Постепенно поле боя начало обретать очертания: 3-я рота теперь усилила 1-ю роту, которая все еще была прижата сильным огнем противника; 2-я рота держалась на западе; 4-я рота в процессе сбора продвигалась теперь на север.
Командный пункт Бижара по-прежнему представлял собой небольшое углубление рядом с тропинкой через рисовое поле. Там майор Бижар, чье личное кодовое имя «Брюно» отчетливо звучало на радиоволнах, принял командование боем благодаря тому, что наблюдатель назвал «целой кучей американских раций ANPRC-10». Антенна его собственной радиостанции была разорвана на куски вражеским огнем, но в 12.15 над полем боя появился крошечный наблюдательный самолет французской армии «Моран-500», который со своей радиоаппаратурой действовал как ретранслятор между десантниками на земле и внешним миром. Это оказалось чрезвычайно удачным, так как минометы батальона все еще были без боеприпасов, а артиллеристы 35-го воздушно-десантного полка не смогли найти свои орудия до конца боя. Именно таким образом были вызваны воздушные удары по Дьенбьенфу. Несколько Б-26 стояли наготове с самого начала высадки, ожидая формирования постоянной линии, которая позволила бы им вмешаться без риска задеть своих собственных людей. Теперь вмешательство шло с тем, что десантники позже назовут «хирургической точностью». Завеса черного дыма начала подниматься вдоль оси восток-запад небольшого поселка и интенсивность огня противника начала значительно ослабевать. Тем не менее, попытка 1-й роты в 15.30 окружить Дьенбьенфу с севера потерпела неудачу, когда рота снова оказалась под сильным огнем автоматического оружия. Бижар снова вызвал воздушный удар, который теперь уничтожил весь центр Дьенбьенфу. В то же время, его собственные минометы, к которым наконец нашли достаточное количество боеприпасов, начали накрывать вероятные пути отхода противника на юг. Теперь 3-я рота проникла в восточную половину Дьенбьенфу, в то время как левое крыло 1-й роты, в ожесточенных боях за каждый дом, продвигалось вдоль главной дороги поселка к штабу 148-го отдельного полка Вьетминя, где штабная рота 910-го батальона сражалась до последнего, чтобы прикрыть отступление штаба полка. В этом она была вполне успешна.
В своих последних усилиях 6-й BPC был поддержан 1-м колониальным парашютным батальоном майора Жана Суке, чьи войска находились в готовности в Ханое еще в 06.30. Имея в общей сложности 911 человек (из которых 413 были вьетнамцы), 1-й BPC был вероятно, одним из самых многочисленных воздушно-десантных батальонов в Индокитае. Батальон был готов к отправке в 13.30 на тридцати транспортных самолетах С-47, которые перебрасывали 722 десантника и 28 контейнеров со снаряжением. Их десантирование в 15.00 на зону выброски «Наташа», к тому моменту полностью удерживаемую бойцами 6-го BPC прошел в основном без происшествий, хотя один из десантников его 3-й роты при приземлении столкнулся лицом к лицу с солдатом Вьетминя, которого он убил, а четверо других десантников были ранены шальными пулями еще в воздухе. Одиннадцать человек не смогли совершить прыжок по приказу выпускающих в последнюю минуту из-за проблем со снаряжением.
2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка Брешиньяка столкнулся с трудностями, которые всегда являются проклятием массированной десантной операции. Он был в значительной степени сброшен неточно и рассеялся на слишком большой площади. Кроме того, его задача по защите штаба воздушно-десантной боевой группы, прыгнувшего вместе с ним, замедлила его усилия по поддержке двух других батальонов, зачищавших противника в Дьенбьенфу и вокруг него. Плохая радиосвязь с остальными частями усугубляла его неэффективность. В результате, сильно заросшая местность вдоль реки Нам-Юм к югу от Дьенбьенфу так и не была успешно зачищена и масса войск коммунистов бежала в этом направлении. Однако к ночи 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка собрался на юго-восточной окраине Дьенбьенфу и соединился с двумя другими батальонами. Первоначальная задача операции «Кастор» была выполнена.
В целом, французское верховное командование имело все основания быть удовлетворенным. 1-я воздушно-десантная боевая группа высадила 1827 десантников на защищенную позицию в 220 милях в тылу противника, ценой всего лишь 11 убитых и 52 раненых, и заняла эту позицию менее чем за шесть часов боя. Сброшенные на зону выброски «Октавия» орудия были развернуты уже днем 20 ноября. Управление, после начального периода замешательства, которое, похоже, является нормальным явлением, сопровождающим воздушные десанты, было удовлетворительное. Группа связи ВВС, под командованием капитана Пьера Лорийона десантировалась вместе с 6-м колониальным парашютным батальоном и расположилась неподалеку от командного пункта Бижара на южной окраине «Наташи». В 16.02 из соседнего Лайтяу прилетели первые два американских вертолета Н19-B с двумя УКВ и одним высокочастотным передатчиком для передовых авианаводчиков. Это давало им прямую связь с транспортными самолетами, Б-26 бомбардировочной группы 1/25 «Тунис» и радиостанциями SCR-300 десантных батальонов. На обратном пути вертолеты забрали с собой наиболее тяжело раненых.
Потери снаряжения французов были минимальные и основном были вызваны рассеиванием грузовых парашютов. Пропавшие минометы и безоткатные орудия были найдены на следующее утро, но тринадцать раций были разбиты при приземлении, что отчасти объясняло трудности связи между различными подразделениями. Со стороны Вьетминя было найдено девяносто убитых в полной военной форме; но, верные своей устоявшейся привычке скрывать свои потери даже в самой гуще боев, коммунисты унесли с собой почти всех раненых, за исключением четырех, взятых французами живыми. Обнаруженные впоследствии могилы, поспешно вырытые на краю долины, указывало на то, что потери коммунистов могли быть больше. Французы также захватили только один ручной пулемет и десять пистолетов-пулеметов, что свидетельствовало о дисциплине войск противника. С другой стороны, они захватили сложенные в одну аккуратную кучу сотню полевых ранцев 226-й роты и большую часть документов 148-го полка, оставленных в штабе в Дьенбьенфу. С наступлением ночи три батальона встали плотным кольцом вокруг Дьенбьенфу. Сам Бижар устроил свой командный пункт в поселке. 1-й колониальный парашютный батальон, теперь усиленный двумя батареями воздушно-десантной артиллерии и ротой 120-мм тяжелых минометов, защищал «Наташу». Там разместилась воздушно-десантная хирургическая бригада, и отец Шевалье утешал раненых и совершал последние обряды над умирающими и мертвыми. Так закончился первый день битвы при Дьенбьенфу.
21 ноября 1953 года воздушно-десантная группа №2 и штаб всей операцией в Дьенбьенфу под командованием генерала Жиля были десантированы с парашютами в долину. Сорокадевятилетний Жиль бережно спрятал свой стеклянный глаз в нагрудный карман комбинезона и без особых происшествий приземлился на стерню убранного рисового поля. Командир 2-й воздушно-десантной группы, подполковник Пьер Лангле, совершивший прыжок в 08.00 с 1-м парашютно-десантным батальоном Иностранного легиона (BEP) сильно повредил левую лодыжку при приземлении и был вынужден на следующий день эвакуироваться самолетом в Ханой, проклиная свое невезение; в итоге он пропустил все самое интересное в битве за Дьенбьенфу. У 1-го BEP из общего числа 653 десантников (включая 336 вьетнамцев), было только четыре не смертельных травмы при десантировании . Аккуратно сложив парашют согласно уставу, генерал Жиль медленно подошел к временному командному пункту своего друга, майора Бижара. По дороге он поздоровался с двумя армейскими фотографами, Андре Лебоном и Даниэлем Камю, которые накануне десантировались в Дьенбьенфу с II/1 RCP. Позже Лебон потерял ногу в Дьенбьенфу. В мае 1954 года Камю должен был отправиться в убийственный поход в коммунистический концентрационный лагерь. С прибытием в Дьенбьенфу Жиля и его группы командования, операцией «Кастор» теперь командовали из самого Дьенбьенфу.
Еще одной интересной особенностью второго дня в Дьенбьенфу было начало выброски тяжелой техники на зону высадки «Октавия», хотя и не совсем так, как планировалось. Два семитонных бульдозера должны быть сброшены на парашютах с «Летающих вагонов» С-119. Это было великолепное зрелище, когда маленький вытяжной парашют появился между хвостовыми балками первого самолета, за ним последовал основной парашют с его почти 9000 квадратными футами купола, и платформа, несущая бульдозер. По какой-то неведомой причине первый бульдозер отцепился от парашюта и с оглушительным грохотом приземлился носом вперед на пустое рисовое поле, зарывшись в землю на глубину десять футов. Другой бульдозер прибыл более привычным способом и был быстро пущен в дело, заполняя ямы на основной взлетно-посадочной полосе Дьенбьенфу. Теперь в Дьенбьенфу начали летать гражданские экипажи. Поскольку французские ВВС, как известно, испытывали нехватку самолетов и личного состава, в Индокитае стало привычным что гражданские авиакомпании предоставляют дополнительные самолеты и экипажи даже в зонах боевых действий на временной основе и «Кастор» не должен был быть исключением . В 06.00 21 ноября экипаже были проинструктированы в штабе транспортной авиагруппы 1/64 «Беарн» в аэропорту Залям Ханоя. Гражданские экипажи состояли из опытных пилотов, которые налетали десятки тысяч часов в невероятных условиях работы в Индокитае: маленькие грунтовые аэродромы на дне глубоких долин, отсутствие навигационных средств, немногочисленные и неточные метеосводки и кое-как выполненное техническое обслуживание. Поскольку полеты в Дьенбьенфу требовали плотного построения, к которому гражданские пилоты вряд ли привыкли, инструктаж был особенно тщательным. Объяснив суть операции, полковник французских ВВС повернулся к пилотам и сказал:
- А теперь, я хотел бы поговорить с вашими штурманами, господа.
Это вызвало общий дружный смех. В Индокитае гражданские пилоты сами занимались навигацией. К тому времени, когда 8-й ударный парашютный батальон (BPC) в 13.05 был десантирован в долину в составе 656 бойцов и 19 грузовых контейнеров, воздушное пространство над ним превратилось в настоящую карусель медленно кружащихся самолетов: четырехмоторные «Приватиры» (американский военно-морской патрульный бомбардировщик PB4Y-2, военно-морская версия бомбардировщика Б-24 «Либерейтор» - прим. перев.) из французской военно-морской эскадрильи 28.F, дальность полета которых особенно хорошо подходила для бомбежки путей подхода коммунистов к долине; более быстрые и меньшие по размеру Б-26 и «Биркэты» (палубный истребитель Грумман F8F), которые помогали десантникам пробиваться через отступающие подразделения 148-го полка; и наконец, громоздкие транспортные самолеты, которые должны были выгрузить 190 тонн груза, сброшенного на парашютах в течении первых двух дней. 8-й BPC также потерял пятерых с легкими травмами при приземлении и немедленно покинул зону выброски «Наташа» для участия в восстановления взлетно-посадочной полосы. По пути туда бойцы миновали небольшой ряд аккуратных белых крестов, установленных в изголовьях свежевырытых могил. Позади них возвышался недавно установленный флагшток с французским триколором. Ранним утром убитые вчера были похоронены. Парашюты, доставившие их в долину, послужили им саванами.
В воскресенье, 22 ноября, утром, был сброшен на парашютах последний из десантных батальонов, которые должны были составить первоначальный гарнизон долины, вместе с полковником Домиником Бастиани, который должен был взять на себя командование в долине и заменить генерала Жиля. Вместе с группой командования 5-го вьетнамского парашютно-десантного батальона(BPVN), с которой десантировался Бастиани и его штаб, была мадемуазель Брижитт Фрианг. Брижитт была хорошо известна в Индокитае, так как она была единственной женщиной-репортером во всем командовании, которая имела диплом военного парашютиста и рекорд пяти боевых прыжков, включая отчаянные арьергардные бои 6-го колониального парашютного батальона в ноябре 1952 года в Туле.
Шум и суета внутри Дьенбьенфу обретали видимость порядка. Генерал Жиль, обзаведшийся десантным мотоциклетом, ездил из своего штаба на командные пункты различны батальонов, в то время как младшие офицеры обходились велосипедами. Некоторые из наиболее предприимчивых младших офицеров просто взяли горных пони тай. Довольно много из было найдено привязанными под крестьянскими домами тай, выстроенных на сваях. Интенсивная работа лопатами подготовила часть аэродрома к приему небольших самолетов и саперы начали укладывать длинные ряды сборных перфорированных стальных пластин (ПСП), чтобы сформировать то, что в конечном итоге должно было стать стальной взлетно-посадочной полосой длиной 3500 футов. На всем протяжении долины, в воздухе пахло горящим деревом, когда войска начали расчищать подходы к аэродрому, высотам и равнинам, которые позже должны были стать частью различных опорных пунктов. Теперь в долине находилось в общей сложности 4560 солдат. Что касается жителей тай, многие из них в страхе бежали в близлежащие горы, откуда наблюдали за странными событиями в своих деревнях. Но так как они давно были связаны с французами, то теперь начали робко возвращаться в свои дома. Вскоре началась оживленная торговля: солдаты обменивали у крестьян консервы на свежую дичь и овощи, а маленькие дети тай с нескрываемым любопытством собирались группами вокруг десантников, занятых своими делами. Радисты с их пронзительно верещащими рациями оказались главным аттракционом.
Первым визитёром извне, прибывшим в Дьенбьенфу, был командующий северным театром военных действий генерал Рене Коньи. Он прибыл рано утром в воскресенье на небольшом канадском связном самолете «Бивер», нагруженным велосипедами. Голубоглазый гигант Коньи был самым молодым генерал-майором Франции. Тяжелая узловатая трость помогала ему справиться с хромотой — напоминание о том, как обращались с генералом в гестапо, когда он возглавлял группу Сопротивления нацистам во время Второй мировой войны. Он прошел через пытки гестапо и двухлетний срок в печально известных лагерях смерти Бухенвальд и Дора, из которых он был освобожден в День Победы. Позже много будет сказано о роли Коньи в планировании битвы при Дьенбьенфу, и его общем командовании в ходе нее. Когда он приземлился в Дьенбьенфу, он уже знал, что многие старшие офицеры его команды, особенно Бастиани и Жиль, были против идеи создания еще одной воздушной базы в тылу коммунистов. Несколькими месяцами ранее, 12 августа, авиабаза Нашанг, находившаяся гораздо ближе к Ханою, чем Дьенбьенфу, была наконец эвакуирована, потому что она связывала больше войск и авиатранспорта, чем оно того стоило. В то время все были согласны, что закрытые позиции «ежей» вряд ли стоили затрат на их содержание. Но, как мы увидим, Дьенбьенфу был выбран именно потому что долина (самая большая во всех северных горных районах Индокитая) была слишком большой, чтобы стать позицией «ежа», в которой французские войска могли быть блокированы. Здесь было достаточно места для маневра. Можно было бы использовать танки, если бы их можно было доставить по воздуху, как это и было впоследствии. Генерал Жиль, в частности, лично руководивший трудной обороной Нашанга в течении шести долгих месяцев и заработавший там свои генеральские звезды (во французской армии бригадные генералы носят две звезды), не хотел снова проходить через подобный опыт.
- Я буду очень счастлив, - сказал он Коньи в тот день на французском с каталонским акцентом, на котором говорили в его родном округе в Пиренеях, - когда Вы найдете мне здесь преемника. В Нашанге я шесть месяцев своей жизни провел как крыса. Используйте меня где-нибудь, где я буду на свежем воздухе.
- Обещаю Вам, - сказал Коньи. - Это вопрос всего лишь нескольких дней.
Пока Коньи и Жиль разговаривали, на взлетно-посадочную полосу приземлилось первое звено из трех разведывательных самолетов из 21-й воздушно-артиллерийской группы наблюдения (GAOA), прозванных «Сверчками» из-за их способности выпрыгивать из травы и высоких стоек шасси. Постепенно усиленное до шести самолетов, оно должно было стать глазами крепости.
Тем временем, еще одна сторона битвы при Дьенбьенфу происходил примерно в шестидесяти милях к северу у авиабазы Лайтяу. Лайтяу был столицей всей Федерации тай и резиденцией президента Федерации Део Ван Лонга. Как и Дьенбьенфу, Лайтяу был отрезан от внешнего мира более двух лет. Его крошечная взлетно-посадочная полоса, ограниченная с одной стороны рекой, а с другой — первыми домами маленького городка, была гораздо более незащищенной, чем взлетно-посадочная полоса Дьенбьенфу. Фактически, летчики говорили, что Лайтяу единственный в мире аэродром в мире, где летящий самолет может быть сбит зенитными пулеметами, стреляющими сверху вниз. Позиции орудий, были скрыты в высоких холмах, господствовавшими над этим последним оплотом французской территории внутри коммунистической зоны. В конце 1953 года стало очевидно, что даже скромные усилия войск Вьетминя могут привести к военной катастрофе в Лайтяу, военному провалу, который может быть осложнен политическими последствиями потери последнего правительственного пункта в горных районах. Именно эти политические соображения оказали большое влияние на решение французов вновь занять еще один оплот в зоне племен тай. Решение эвакуировать Лайтяу и перевести правительство Федерации тай на новый аэродром в Дьенбьенфу, было принято 4 ноября 1953 года. Французский командующий в Лайтяу, подполковник Транкар, был проинформирован о запланированной эвакуации Лайтяу (получившей название «Поллукс») 13 ноября. Транкар немедленно приказал отвести к Дьенбьенфу 1-ю мобильную группу партизан тай (GMPT 1), возглавляемую евразийским зятем Део Ван Лонга, капитаном Бордье. Отступление 700 человек по хорошо знакомой им местности поначалу не представляло особых проблем. Однако, подвижные подразделения 148-го полка наконец догнали их, когда они были в двух днях пути от Дьенбьенфу, и последний этап их марша превратился в непрерывный бой против хорошо подготовленных засад коммунистов. Через них приходилось прорываться с минометным огнем и непрерывными контратаками. Генерал Жиль 23 ноября в 06.30 приказал II/1 RCP Брешиньяка выдвинуться на север, пока он не соединится с партизанами тай. Вместе с десантниками отправилась репортер Брижитт Фрианг. Они встретились с GMPT 1 в деревне Бан На Тен, в семи километрах к северу от Дьенбьенфу, не встретив ни малейшего сопротивления противника. Большинство французов и офицеров тай были верхом на крепких местных пони. Сами туземцы были одеты во французскую военную форму и носили широкополые шляпы. Они едва ли выглядели хуже после недельного перехода и почти непрерывных перестрелок. Когда тай вошли в долину, их офицеры заставили их принять что-то вроде военного строя и были развернуты флаги частей. GMPT 1 несла французский флаг и флаг Федерации Тай: три вертикальные полосы синего, белого и синего цвета, с шестнадцатиконечной красной звездой (представляющей шестнадцать Чау, или феодальных баронств Федерации Тай) в центре белого поля. Никаких вьетнамских флагов не было видно. Десантники Брешиньяка отсалютовали, как и встреченные ими туземцы.
В Париж новость об операции «Кастор» пришла после того, как почти все пятничные газеты были уже «уложены спать». Но в субботу, 21 ноября, большинство газет пестрели заголовками, в которых неизменно завышенные цифры указывали на то, что французские официальные источники намеренно предоставили прессе преувеличенную статистику. Типичный заголовок, как например, «Париж-Пресс» гласил:
«Молниеносная операция в Тонкине — десантированные из 150 «Дакот» тысячи французских и вьетнамских десантников покоряют Дьенбьенфу… «Это не рейд. Мы заняли это место и останемся там» - заявляет генерал Коньи».
Если не считать коммунистической прессы, для которой атака на Дьенбьенфу было всего лишь очередным актом «колониальной агрессии», только надежный «Монд» был гораздо менее оптимистичен в отношении операции. Избегая громких заголовков, он дал сдержанный отчет об операции (включая те же цифры, что были скормлены всем другим газетам), но добавил следующее предостережение:
«Однако нет уверенности, что противник не отреагирует в ближайшее время. Весь район Дьенбьенфу и вся страна Тай в целом являются крупным районом производства опиума, из которого Вьетминь черпает многие свои ресурсы и особенно средства для оплаты поставок снаряжения, оружия и боеприпасов из коммунистического Китая. Хо Ши Мин также использует подпольную торговлю опиумом во всем Индокитае для финансирования своих разведывательных служб и пропаганды, а также для выплат своим войскам».
Такой взгляд на ситуацию в Дьенбьенфу оказался совершенно верным. Сама по себе Дьенбьенфу, как богатая долина, обеспечивающая свободный доступ к Лаосу, была желанным приобретением. Когда французское планирование ввело в долину многочисленные французские войска, действовавшие с относительно небольшим количеством артиллерии и бронетехники, на предельной дальности их боевых самолетов, верховное командование коммунистов начало находить долину Дьенбьенфу чрезвычайно привлекательной.
Глава 2. Воздушно-наземная база
Инспекция в Дьенбьенфу. Генералы Жиль, Наварр, Коньи
Дьенбьенфу на самом деле не настоящее название этого места. На самом деле, оно обозначает деревню тай, чье настоящее название Моунг-Тхань. Не все деревни в долине принадлежат тай. Те, что расположены выше на склонах, населены сурового вида племенами мео. Именно они специализируются на выращивании опиумного мака; тай, которые контролируют долины, в основном являются посредниками, которые его продают. Еще сто лет назад долина была в значительной степени изолирована от внешнего мира, но приобрела некоторое значение как дорога в бассейн Меконга, когда китайские пираты Хо начали вторгаться в северный Лаос в 1870-х. Когда пираты Хо почти захватили весь северный Лаос в 1887 году, тамошний предприимчивый французский консул Огюст Пави, обратился за помощью к французским войскам в Тонкине, чтобы умиротворить северные подходы как к Лаосу, так и Вьетнаму. 7-го апреля 1889 года Пави лично подписал соглашение о протекторате с могущественным вождем Хо Део Ван Три в Моунг-Тхань. Поскольку деревня находилась на границе территории, контролируемой вьетнамской администрацией, она стала известна по-вьетнамски как «Резиденция префектуры пограничного округа», что переводится на вьетнамский как Дьенбьенфу.
В течении следующих пятидесяти лет жители долины вели спокойную жизнь. Долина соединялась с внешним миром на вьетнамской стороне провинциальной дорогой №41, которая в сухой сезон была доступна для мощных автомобилей. На самом деле, ее проходимая для машин часть заканчивалась в Дьенбьенфу. Ухабистый путь, известный как тропа Пави, соединял Дьенбьенфу с территорией племен тай в Лайтяу. Все французское колониальное присутствие в долине в общей сложности, было представлено гражданским младшим резидентом-администратором, чья основная работа заключалась в контроле за размером поставок опиума, поскольку продажа опиума в бывшем французском Индокитае была государственной монополией. В Лайтяу также находился небольшой отряд набранных на месте индокитайских гвардейцев. Когда в Индокитае в конце 20-х годов появилась авиация, французское правительство начало расчищать в сотнях мест по всей территории джунглей небольшие взлетно-посадочные полосы, поскольку хрупкость самолетов того времени вынуждала их совершать частые аварийные посадки. Начало Второй мировой войны не изменило идиллии Шангри-Ла в Дьенбьенфу. Сама удаленность долины делала ее ценным активом для союзников, поскольку самолеты французских ВВС (теоретически находившиеся под контролем Виши и Японии, но фактически тайно работавших на союзников) могли использовать взлетно-посадочную полосу Дьенбьенфу для приема эмиссаров «Свободной Франции» и офицеров из Калькутты. В двух случаях самолеты французов использовали Дьенбьенфу для эвакуации американских летчиков, которые были вынуждены спасаться из своих подбитых самолетов над контролируемыми Японией районами Индокитая.
Когда 9-го марта 1945 года японцы атаковали оставшиеся французские войска в Индокитае, Дьенбьенфу почти на два месяца стал штабом последнего французского сопротивления японской агрессии. Маленький самолет 14-й воздушной армии США генерала Клэра Л. Шенно приземлился в Дьенбьенфу с припасами для французов и два устаревших французских истребителя «Потез-25», используя взлетно-посадочную полосу в качестве временной базы для операций налетали 150 часов за сорок дней, прежде чем им пришлось отступить в Свободный Китай. Хотя японцы оккупировали Дьенбьенфу менее двух месяцев, с любовью о них не вспоминали. Позже говорили, что у японцев были большие планы на взлетно-посадочную Дьенбьенфу, включая превращение ее в крупную стратегическую авиабазу для дальнейших операций против ключевых американских авиабаз в соседней Юньнани. В любом случае, японцы так и не успели осуществить свои грандиозные планы и ограничили свою деятельность в Дьенбьенфу удлинением существующей грунтовой полосы с помощью неоплачиваемого принудительного труда местных жителей. Когда вскоре после Дня Победы японцы ушли, их сменили войска китайских националистов, задачей которых, согласно принятым в июле 1945 года в Потсдаме решениям, было оккупировать весь Индокитай вплоть до шестнадцатой параллели и интернировать там японские войска. Как и в других местах Индокитая, китайцы принялись грабить все вокруг подчистую и о них вспоминали еще с меньшей любовью, чем о японцах. Вернувшиеся французские части, обнаружили, что войска китайских националистов неохотно отказываются от хорошей жизни, которую они вели. Смешанная колонна французских десантников и партизан тай стояла лицом к лицу с китайскими войсками в Дьенбьенфу в течении нескольких неприятных дней весной 1946 года, пока последние наконец не решили подчиниться приказам собственного правительства и уйти в Китай.
Люди в Дьенбьенфу были готовы вернуться к своему неторопливому образу жизни, но времена изменились. Део Ван Лонг, преемник Део Ван Три на посту вождя Федерации Тай, решил сместить Ло Ван Хака, способного начальника округа Дьенбьенфу, и отдать его пост одному из своих сыновей. В гневе Ло Ван Хак присоединился к партизанам Вьетминя, которые начали действовать в горных районах. Део Ван Лонг, в свою очередь, заключил в тюрьму жену Ло. Факт, что Део Ван Лонг был из Белых Тай, а Ло Ван Хак был из Черных Тай, усугубил ссору. Кроме того, присутствие прокоммунистического Вьетминя впоследствии должно было иметь серьезные последствия.
С наступлением регулярных войск коммунистов 14 октября 1952 года на высокогорье, ситуация изменилась. 308-я, 312-я и 316-я дивизии Вьетминя, усиленные 148-м отдельным полком, пересекли Красную реку на широком фронте и захватили первую линию французских оборонительных позиций менее чем за неделю. Лишь ненадолго замедленный сознательной жертвой французских десантников, Вьетминь достиг основной линии сопротивления французов вдоль провинциальной дороги №41. Там французское сопротивление сосредоточилось у взлетно-посадочной полосы в Нашанг. Благодаря непрерывному потоку переброшенных по воздуху войск и артиллерии Нашанг был спешно преобразован в то, что французы называют «воздушно-наземной базой», или на американском военном жаргоне «авиабазой». В случае с Нашанг оборона вокруг взлетно-посадочной полосы состояла из двух полных колец опорных пунктов, с взаимной поддержкой огнем автоматического оружия, которые в свою очередь, поддерживались гаубицами артиллерии авиабазы. Разношерстный гарнизон, наскоро сколоченный французским главнокомандующим, генералом Раулем Саланом, состоял из остатков парашютистов, марокканцев, вьетнамцев, иностранных легионеров и двух батальонов горных стрелков тай. Командующий коммунистов Во Нгуен Зиап, несомненно вдохновленный нынешним успехом атак «человеческих волн» в Корее, сосредоточил в районе Нашанга 308-ю и 312-ю дивизии, чтобы захватить этот опорный пункт до того, как французы получат шанс укрепить свои позиции. Хотя внешняя линия опорного пункта дважды была прорвана, французский гарнизон успешно отбил атаки. Нашанг устоял и стал ярким символом способности Франции противостоять массированным атакам коммунистов на организованную позицию. Победа при Нашанге, к сожалению, также обеспечила теоретическую основу для совершенно нового подхода к боевым действиям в Индокитае; подход, который должен был стать официальной военной стратегией преемника Салана , генерала Анри Наварра.
В то время как Зиап осадил Нашанг, часть его войск обошла французского «ежа» и углубилась внутрь территории тай, сметая легкую завесу небольших аванпостов, которые стояли между ними и границей Лаоса. Французское верховное командование внезапно осознало новую опасность и поспешно отправило лаосский батальон легкой пехоты из Самныа в Дьенбьенфу. Но это, очевидно, было слишком мало против всей 316-й дивизией Вьетминя, вместе с 148-м отдельным полком. Отступающие французско-лаосские войска разрушили небольшой мост через реку Нам-Юм. Впервые красный флаг с золотой пятиконечной звездой в центре развевался над желтым оштукатуренным зданием, которое когда-то было резиденцией французского администратора. Это было не в последний раз.
В мрачной картине ситуации на северо-западе Вьетнама в конце 1952 года потеря Дьенбьенфу считалась незначительным инцидентом, объяснял собравшимся журналистам французский офицер-докладчик Северного командования в Ханое:
- Дьенбьенфу не является стратегическим сектором. Время от времени в прошлом банды партизан проникали в него, но снова покидали. Их занятие этой дыры еще не является вторжением в Лаос.
Хотя технически его заявление было правдой, поскольку войска Вьетминя, продвигающиеся по джунглям, были вполне способны вторгнуться в Лаос через места, отличные от удобной речной долины (что они действительно сделали позже), журналисты и другие наблюдатели знали, что потеря всего района высокогорья, за исключением авиабазы Нашанг и провинции Лайтяу, представляла собой серьезное поражение Франции. Оккупация Дьенбьенфу, в частности, открыла Вьетминю дверь в северный Лаос. Генерал Салан, несмотря на то, что заявил его пресс-секретарь, прекрасно понимал важность долины Дьенбьенфу. В совершенно секретной директиве (№40) изданной ровно через месяц после оккупации долины коммунистами, он приказал контратаковать 10 января 1953 года. В своей директиве Салан заявил:
«Повторная оккупация Дьенбьенфу должна стать в наступающем периоде первым шагом для восстановления контроля над страной Тай и для ликвидации Вьетминя в районе к западу от Черной реки.»
Директива №40 была передана верховным командованием для исполнения командующим войсками на севере генералом Рене Коньи. Его штаб, в свою очередь, направил задействованным командирам указание №14, в которой подробно излагались некоторые аспекты директивы №40. В указании №14 цели нового наступления, направленного на Дьенбьенфу, были несколько более ограниченными: они должны были а) лишить повстанцев базы и узла связи; и б) обеспечить зачистку провинции.
Поскольку французская армия была срочно необходима в дельте Красной реки, где ситуация сильно ухудшилась, и из-за отвлечения крупных французских сил в Нашанг и для операции «Лотарингия», Салан так и не смог собрать войска, необходимые для отвоевания Дьенбьенфу. О возвращении всей территории тай, между Черной и Красной реками, не могло быть и речи. Тем не менее, идея Дьенбьенфу как крупной стратегической базы в высокогорье Северного Вьетнама, прикрывающей Лаос и в то же время угрожающей тыловым районам Вьетминя, начала укрепляться. Салан вскоре должен был вернуться во Францию после почти четырех лет службы в Индокитае. Он служил заместителем покойного маршала Жана де Латтра де Тассиньи, и после смерти де Латтра от рака в январе 1952 года, стал по праву главнокомандующим. Перед тем как Салан покинул Индокитай, он обратился к своему гражданскому начальнику в Париже, министру, отвечающему за отношения с ассоциированными государствами, с двумя меморандумами, в которых он подчеркнул важность Дьенбьенфу.
28 февраля 1953 года Салан подчеркнул возможность обороны высокогорья с таких опорных пунктов как Нашанг, Лайтяу и «в конечном итоге Дьенбьенфу», в то время как в своем сообщении от 25 мая 1953 года (после того как его преемник уже прибыл в Индокитай, но за три дня до того, как Наварр принял на себя командование) Салан подчеркнул полезность отвоевания Дьенбьенфу в качестве ступеньки к освобождению гарнизона окруженного Нашанга. Поэтому не может быть никаких сомнений в том, что важность Дьенбьенфу укоренилась во французском военном мышлении. Ввиду того что генерал Салан отбывает пожизненное тюремное заключение за попытку мятежа в Алжире в апреле 1961 года, невозможно определить, продолжал ли он по возвращению во Францию в июне 1953 года отстаивать стратегию, основанную на создании большего количества снабжаемых по воздуху плацдармов. Учитывая, что произошло позже, несомненно, что директива №40 Салана и его усилия по ее осуществлению, должно быть, облегчили его преемнику следование по его стопам.
Генерал-лейтенант Анри Наварр, который взял на себя командование судьбами Индокитая 28 мая 1953 года и который, вольно или невольно, войдет в историю как человек, «проигравший» битву при Дьенбьенфу, сложный человек. Статья опубликованная в журнале французской армии в Индокитае в то время как Наварр был главнокомандующим, содержит следующие показательные отрывки:
«Главнокомандующий войсками Французского Союза подошел к небольшой группе офицеров, стоявших по стойке «смирно», явившихся приветствовать его и холодно пожал руки двум или трем из них….
Генерал Наварр счастливый обладатель персидской кошки… и ни от кого не скрывает, что обожает кошек, «потому что они предпочитают одиночество и потому, что у них независимый образ мышления». А Наварр, который чрезвычайно чувствителен, относится к категории людей, которые не боятся быть одни, которые работают в одиночку и черпают силы в себе самом….
Его собственные подчиненные считают его «хорошим начальником», потому что он никогда не беспокоит их, когда они выполняют приказ: «Наварр — хозяин своих нервов; Наварр не потерпит небрежно выполненной работы; и Наварр никогда не признает смягчающих обстоятельств».»
Говорят, что за годы, проведенные в разведке, он сохранил уважение к секретности и пристрастие к тайне.
Генерал-майор Рене Коньи, его подчиненный, командующий в Северном Вьетнаме во время битвы при Дьенбьенфу, сказал о нем десять лет спустя:
- Этот «охлажденный» генерал заморозил меня…. Что касается его образа мыслей, то он приводил меня в замешательство, как электронный компьютер, которому я не могу предоставить необходимые базовые данные и который, невозмутимый, основывает свои рассуждения на я-не -знаю-чём…. Возможно, на меня сильно повлияло воспоминание о (профессиональной) деформации человека, который служил в разведке и чьи рассуждения в конце концов становятся извилистыми, потому что ему приходится иметь дело со столькими бесчестными людьми…
А французский писатель Жюль Руа, взгляды которого на Наварра привели к публичному обмену письмами с генералом, описал его как «физически и морально подобного кошке» и «одновременно сердечного и отстраненного, веселого и ледяного». Журнал «Тайм», который посвятил Наварру статью с фотографией на обложке 28 сентября 1953 года, предоставил американским читателям такие цитируемые перлы о нем, которые являются фирменным стилем этого издания, когда оно решает дать благоприятную оценку «хорошему парню»: «От него веет ароматом 18-го века. Это портрет на камее времен Людовика XV. Можно почти ожидать кружева и напудренный парик… Он самый суровый генерал, кого я знаю, умный и безжалостный. Он не верит ни во что, кроме армии».
«Тайм» также нашло анонимного чиновника в Вашингтоне, готового воздать Наварру американские почести: «На наш взгляд Наварр — человек мужества, энергии и воображения. Он знает свое дело и обладает высоким военным и политическим мужеством… (он) возглавляет новую команду, которая выглядит подходящей для нас.»
И «Тайм» завершил свой характеристику нового командующего еще одной цитатой: «Год назад никто из нас не мог видеть победы. Не было никакой надежды. Теперь мы можем видеть ее ясно — как свет в конце тоннеля».
Но характер Наварра проявился, возможно, более четко в дружеском интервью для прессы, которое он дал почти через десять лет после битвы при Дьенбьенфу, в ответе на мимолетный намек репортера на то, что после битвы при Дьенбьенфу группа французских офицеров в Индокитае прислала ему красивую лакированную шкатулку с заряженным пистолетом внутри — явная ссылка на традицию, согласно которой старший командир не должен пережить крупное поражение. Замечание Наварра было следующим:
- Я бы ни в коем случае этого не сделал. Помимо любых других соображений, совершить самоубийство означало бы освободить всех остальных от какой-либо ответственности, признав себя виновным. У меня очень сильное чувство ответственности за Дьенбьенфу. У меня нет чувства вины.
Вопреки распространенной мифологии, карьера Наварра не проходила полностью на канцелярской работе в тыловых штабах. Девятнадцатилетним кадетом он сражался на Западном фронте против Германии с мая 1917 года. Сразу после войны он отправился в Сирию, где провел два года в антипартизанской борьбе с арабскими повстанцами. После пребывания с французскими оккупационными войсками в Германии и учебы во Французском военном колледже, Наварр провел четыре года, с 1930 по 1934, в кампаниях «умиротворения» в Марокко. Он начал служить в разведке французской армии в 1937 году, а в роковые 1938-40 годы возглавлял ее немецкий отдел. Во время немецкой оккупации Франции Наварр служил в разведывательном подразделении французского подполья; но в ноябре 1944 года, после освобождения Франции, он возглавил бронетанковый полк, 5-й полк спаги, в Германии. После регионального командования в Алжире и штабной должности в Германии, Наварр стал командиром 5-й французской бронетанковой дивизии в Германии. Позже он был назначен начальником штаба командующего сухопутными силами НАТО в Центральной Европе. Когда он был выбран на свой новый пост премьер-министром Франции Рене Майером по рекомендации фельдмаршала Жюэна (на тот момент самого высокопоставленного офицера Франции) Наварр, по всем стандартам военных решений, был исключительно хорошо подготовленным для этой должности офицером. Не имея полевого опыта в Индокитае, он, тем не менее, имел опыт в антипартизанских операциях. Отсутствие предубеждений в отношении операций в Индокитае, считалось, по сути, преимуществом. Более того, его недавнее положение в высшем командовании НАТО позволяло ему увидеть войну в Индокитае в общей схеме положения дел. Его опыт, должно быть, также внушил ему уважение к ценности надежных разведданных.
Хотя отбытие Салана из Индокитая также привело к перемещениям на других уровнях, нельзя предположить, что Наварру пришлось работать с совершенно неопытным собранием подчиненных командиров. В любом случае, пожелай он этого, он мог бы потребовать, чтобы подчиненные Салана остались, хотя бы временно. Напротив, Наварр, казалось, был вполне доволен тем, что мог назначать на ключевые посты людей по своему выбору. Например, он ни в коей мере не возражал против отбытия из Индокитая командующего ключевым северным регионом генерал-майора Франсуа Гонсалеса де Линареса, и его замены значительно более молодым французским бригадным генералом, до этого командовавшим 2-й тонкинской маршевой дивизией (2 DMT) и который, по всей видимости, был примером полной физической и психологической противоположности Наварру. Коньи, которому тогда было сорок восемь лет, ростом шесть футов четыре дюйма и состоявший из мускулов, был, вероятно, единственным французским генералом, который одновременно окончил самую престижную инженерную школу Франции, Политехническую школу, и обладал дипломом по политологии и докторской степенью по юриспруденции; последние два были получены на «подпольной» основе, когда армия отправила его для выполнения специальных обязанностей при получении дополнительной военно-инженерной подготовки, в то время как он лично предпочитал политологию и юриспруденцию. Любимый своими войсками и неотразимый для женщин, он был одним из любимых подчиненных покойного маршала де Латтра де Тассиньи и унаследовал у него вкус к военной пышности и положению. В официальной одобренной биографической статье говорилось, что «если его охватывала внезапная ярость, он взрывался, причем очень быстро и не переносил любую обиду». Благожелательный, хотя и не официальный, наблюдатель Жюль Руа говорит о Коньи, что его начальство его ненавидело за то, что он оспаривал приказы и подтверждает его тонкокожесть: «Одно-единственное слово может глубоко ранить Коньи; в этом случае он не простит… Он набросится на человека, которого считает ответственным за рану и попытается растоптать его».
Из замечаний Коньи о Наварре десять лет спустя, в том, что он называет «свободным признанием», последняя черта характера, кажется довольно хорошо задокументированной. И все же это был человек, которого Наварр лично выбрал 21 мая 1953 года, что бы руководить тем, что несомненно должно было стать решающей фазой восьмилетней войны в Индокитае. В тот же день Наварр произвел Коньи в генерал-майоры.
Наварр внес несколько изменений и нововведений в свой собственный генеральный штаб. Он стремился к большей интеграции военно-морского и воздушного командования и сухопутных войск, приказав своему новому начальнику штаба, генерал-майору Гамбьезу, радикально упорядочить свою командную структуру. Возможно, в попытке подражать стремительности и напору с которыми покойный маршал де Латтр вдохновлял командование Индокитаем, Наварр, иногда с большим риском для себя, посетил буквально каждый сектор Индокитая в течении нескольких недель. Особенно его интересовали авиабазы Лайтяу и Нашанг. Его самолет был поврежден в нескольких местах зенитным огнем коммунистов во время посещения последней базы. Наварр даже посетил партизанскую базу горных племен в глубине коммунистической территории, чего не делал ни один другой главнокомандующий в Индокитае. Именно во время своего визита в Нашанг Наварр встретился с командиром этой базы и 7-й мобильной группы полковником Луи Бертейлем. Бертейль был офицером, у которого даже до Дьенбьенфу было мало друзей среди его сверстников. Выпускник Колледжа Генерального Штаба, он имел литературные наклонности, и его блестящие выражения обеспечили столовые старших офицеров в Индокитае огромным количеством цитируемых фраз, одни из которых ошибочно приписывались Бертейлю, другие напрямую связаны с ним. Одним из наиболее запоминающихся была его характеристика авиабазы Нашанг как «косвенной и бивалентной защиты как Лаоса, так и дельты Красной реки». В Нашанге Бертейль привлек внимание генерала Наварра и вскоре оказался в его штабе в качестве заместителя начальника по операциям. Коньи, непосредственный начальник Бертейля в Нашанге, десять лет спустя сказал о нем, что тот «бременен» обширной теорией использования укрепленных авиабаз. Коньи также утверждает, что полковник Бертейль был тем, кто в конце концов убедил Наварра не только в полезности Дьенбьенфу, но и в абсолютной правильности «воздушно-наземной базы» как панацеи от дилемм войны в Индокитае.
Концепция воздушно-наземной базы была настолько привлекательной, потому что, казалось, обеспечивала решение одной из ключевых проблем, стоящих перед французским командованием, и которая все еще стоит перед южновьетнамцами и их американскими союзниками более десяти лет спустя: как обеспечить достаточную степень угрозы для тыловых районах противника, чтобы заставить его, в свою очередь, рассредоточить свои войска с целью защиты этих районов. Поскольку успешное проникновение в районы, удерживаемые коммунистами, могло быть предпринято только отборными французскими и вьетнамскими частями специального назначения, необходимо было найти обычные военные средства, для чего-то более масштабного, чем проникновение. Этим средством оказались сильно защищенные плацдармы, снабжаемые транспортной авиацией и поддерживаемые, в случае прямого нападения противника, боевой авиацией. Весной 1953 года Наварр удовлетворился тем, что оценил ситуацию и предоставил Парижу согласованный план французских операций на следующий год. На конференции, состоявшейся с региональными командирами в Сайгоне 16 июня 1953 года, Наварр предоставил набросок плана сражения, который он через месяц собирался предоставить Национальному комитету обороны, французскому эквиваленту американского Совета национальной безопасности. Неясно, обсуждалась ли на этой встрече оккупация Дьенбьенфу, или Наварр решил отложить директиву №40 генерала Салана. Однако, теперь установлено, что Наварр к тому времени убедился в военной и политической бесполезности авиабазы Нашанг. В военном отношении Нашанг связал действия легкой дивизии и значительную долю имеющегося в наличии тоннажа воздушного транспорта, не связав даже свой собственный эквивалент в живой силе противника. Политически это была лишь абстрактная точка на карте — ни столица провинции племен, ни географически важный узел, как Лайтяу и Дьенбьенфу. Поэтому генерал Коньи не возражал против эвакуации Нашанга, поскольку это обеспечило бы его первоклассными войсками, остро необходимыми в других местах. В то же время (и это, вероятно было на конференции командиров 16 июня) именно он предложил вновь занять Дьенбьенфу. Коньи должен был выразить свои рассуждения в следующих словах десять лет спустя:
- Я предложил занять Дьенбьенфу, чтобы установить просто точку опоры (mole d'ammarrage) для нашей военной и политической деятельности в северо-западном Тонкине. Таким образом, мы извлекли бы выгоду из враждебности горцев тай против выходцев с равнин из Вьетминя, которые стремятся подчинить их своему игу. К сожалению, столицу Лайтяу нельзя было защитить даже от ограниченной атаки…. Я чувствовал необходимость некоторой срочности в подготовке возможного переноса столицы тай в Дьенбьенфу, чтобы иметь возможность противостоять вероятному возрастанию местной опасности, но также и прежде всего для того, чтобы предоставить дополнительный аргумент в пользу эвакуации Нашанга, о чем я настойчиво просил генерала Наварра.
Теперь многое зависело от того, как Наварр и Коньи определят соответственно свои понятия о том, является ли Дьенбьенфу воздушно-наземной базой или «опорной точкой». Наварр до последнего будет утверждать, что действительно, именно Коньи предложил занять Дьенбьенфу; а Коньи будет утверждать с той же настойчивостью, что обоснование занятия Дьенбьенфу полностью зависело от его собственной концепции Дьенбьенфу как пункта снабжения партизанских частей из местных племен, действующих в тыловых районах Вьетминя. Присутствие в Дьенбьенфу федеральной администрации тай Део Ван Лонга обеспечило бы политическую конкуренцию для собственной администрации Хо Ши Мина. Можно отметить, что эти два объяснения не являются взаимоисключающими. Сам Коньи признает, что он действительно предложил Наварру то, что составляло реализацию директивы №40 Салана, о существовании которой он, несомненно, знал. В какой-либо доступной документации (включая военные французские архивы и жаркие публичные споры между генералами Наварром и Коньи, приведшие к судебному разбирательству в 1955 году и серии очень эмоциональных статей и открытых писем в 1963 году), нет никаких доказательств того, что генерал Коньи ясно выразил Наварру свою собственную интерпретацию того, что он подразумевал под будущим Дьенбьенфу. Нет также никаких доказательств того, что генерал Наварр ясно дал понять генералу Коньи в то время, что он хотел чтобы Дьенбьенфу стала укрепленным районом в джунглях, предназначенным для того, чтобы выдержать правильную осаду.
Наварр представил свои планы 17 июля французскому объединенному комитету начальников штабов, под председательством маршала Жюэна, одобрившему их с оговоркой, что все дополнительные войска и снаряжение, необходимые Наварру, могут оказаться недоступными. Наварр выступил 24 июля перед всем Комитетом национальной обороны, состоящим из объединенного комитета начальников штабов, премьер-министра, министров иностранных дел, финансов, внутренних дел, обороны, иностранных дел и дел Индокитая, секретарей родов войск, под председательством президента Республики.
Эта встреча имела решающее значение для решения судьбы северного Индокитая в целом и судьбы Дьенбьенфу в частности. Позже Наварр настаивал на том, что «после долгих и запутанных дискуссий ни по одному из поднятых вопросов не было принято твердого решения». В своих собственных мемуарах на эту тему Жозеф Ланьель, который был тогда премьер-министром в одном из чехарды правительств Четвертой республики и занявший пост премьер-министра 3-го июля 1953 года, прокомментировал утверждение Наварра, заявив что расшифровка стенограммы совещания ясно показала, что он получил инструкции покинуть Лаос в случае необходимости и что он возражал против этих инструкций на том основании, что они создали бы неблагоприятный психологический эффект в Индокитае. Наварр в свою очередь, утверждал что 1) он не знал, что стенограмма совещания сохранилась, до тех пор, пока не прочитал об этом в книге Ланьеля; 2) стенограмма, если она и существовала, вполне могла быть подделана; и 3) в любом случае стенограмма была неоднозначной.
Генерал Жорж Катру, возглавлявший в 1955 году комиссию французского правительства по расследованию катастрофы в Дьенбьенфу (доклад которой по сей день является государственной тайной) и чьи собственные труды отнюдь не лестны по отношению к генералу Наварру, как правило, встает на сторону главнокомандующего в этом вопросе. Поскольку Дьенбьенфу имело смысл удерживать только в том случае, если французское правительство желало удержать Лаос или, по крайней мере, большую его часть, аргумент Наварра в первую очередь зависит от того, был ли он полностью информирован о намерениях французского правительства в отношении Лаоса. Поскольку Катру описал эту ситуацию на основе всех показаний, которые выслушала или получила комиссия, похоже что объединенный комитет начальников штабов, выслушав Наварра, рекомендовал Комитету национальной обороны «не возлагать на него никаких обязательств по защите Лаоса». Эта рекомендация, по-видимому. была передана Наварру только косвенно на совещании 24 июля и не была затем оформлена в виде правительственной директивы. Комиссия по расследованию Катру фактически установила, что чтобы выразить свою точку зрения по Лаосу в официальной директиве, адресованной теоретически гражданскому начальнику Наварра, государственному секретарю по делам ассоциированных государств (то есть, Индокитая) Марку Жаке, французскому правительству потребовалось время до 13 ноября 1963 года! По словам Катру, Наварр получил это сообщение только 4 декабря, через две недели после того, как первая волна десантников Бижара десантировалась на зону высадки «Наташа». Никакого объяснения этой невероятной задержке в передаче жизненно важной директивы так и не последовало.
Сам Дьенбьенфу упоминался на заседании Национального комитета обороны 24 июля, но лишь вскользь, поскольку, по мнению Наварра, операция в Дьенбьенфу должна была носить чисто второстепенный характер и в любом случае, полностью входила в сферу его ответственности как военного командующего в Индокитае. Более того, он уже принял решение об этом. На следующий день, 25 июля, его штаб в Сайгоне издал директиву №563, которая представляла собой первый официальный документ, предусматривающий занятие Дьенбьенфу. Она представлял операцию, как «превентивную акцию» против прорыва коммунистов в Лаос через верховья реки Меконг (т. е. в северный Лаос). Теперь политическая сцена была подготовлена для военной драмы, которая должна была последовать.
С этого момента планирование битвы при Дьенбьенфу приобрело характер греческой трагедии. Авиабаза Нашанг была эвакуирована французами 12 августа 1953 года. Для коммунистов эвакуация базы была настолько полной неожиданностью, что даже последний арьергард гарнизона из 9 000 бойцов был эвакуирован по воздуху без вмешательства противника. Этот арьергард состоял из роты партизан-тай, под командованием французского лейтенанта с невероятной фамилией Маковяк, походившего на польского крестьянина с равнин Познани своими соломенными волосами, голубыми глазами и квадратным телосложением. «Мако», как прозвали его близкие, получил эту деликатную работу из-за его совершенных познаний как в местности страны Тай, так и в языках тамошних племен. Эти два навыка сослужили ему хорошую службу позже, во время битвы при Дьенбьенфу. Быстрая эвакуация Нашанга позволила безопасно вывести всех людей и вооружение, но вынудила французов оставить многое стационарное оборудование, большие запасы боеприпасов и драгоценное покрытие из стальных перфорированных плит, которыми была покрыта часть аэродрома. Также были оставлены обширные минные поля, которые прикрывали различные опорные пункты, которые позже были тщательно выкопаны Вьетминем и использованы против французов в других местах. Французы вывели из строя как можно больше матчасти, а французские ВВС разбомбили многие из оставшихся объектов, но тем не менее, многое попало в руки коммунистов. Поскольку генерал Коньи вернул под свое управление девять батальонов и большой тоннаж авиатранспорта, эвакуация Нашанга считалась явным успехом. К сожалению, это также укрепило уверенность в генеральном штабе Наварра в способности занять подобный плацдарм и успешно эвакуировать его, когда он больше не будет полезен.
22 октября 1953 года Франция подписала договор об ассоциации и несколько конвенций, которые одновременно подтвердили независимость Лаоса и его членство во Французском Союзе с занимавшим тогда (и позже) пост премьер-министра Лаоса принцем Суванной Фумой. Этому договору придавалось особое значение, потому что Лаос был первым из трех государств Индокитая (другими были Вьетнам и Камбоджа), завершивших подписание такого договора с Францией. Хотя договор не содержал непреложного условия, обязывающего Францию встать на защиту Лаоса, это обязательство явно подразумевалось. Действительно, у Лаоса не было других причин подписывать договор. Это еще больше укрепляло убежденность Наварра в том, что в случае второго вторжения Вьетминя в Лаос (первое, напомним, произошло зимой и весной 1953 года) необходимо будет сделать все возможное для защиты этой страны. Действительно, как было показано, Наварр утверждал в 1955 году (а также в 1963 году), что он не получил четкой директивы от французского правительства на родине относительно того, оставлять ли Лаос или нет — решение по утверждению Наварра, было полностью политическим и, следовательно, должно было быть принято Парижем, а не им.
«Предположим (говорил Наварр в 1963 году), что я решил… покинуть Лаос по собственной инициативе и открыл Вьетминю путь к полной победе: сегодня меня клеймили бы как человека, предавшего честь своей страны.»
Как было показано ранее, сомнения Наварра были разрешены директивой французского правительства от 13 ноября, которую он получил после начала атаки на Дьенбьенфу. Тем временем, однако, подписание франко-лаосского договора, возможно усилило впечатление Наварра о том, что Лаос надо защищать и что долина Дьенбьенфу была тем местом, откуда можно было его защищать. 2 ноября 1953 года начальник оперативного отдела Наварра издал директиву №852, обрисовавшую командную цепочку для предстоящей операции. Генерал Коньи, в качестве командующего сухопутными войсками в Северном Вьетнаме стал главнокомандующим операцией, которая должна была быть проведена в период с 15 по 20 ноября, или не позднее 1 декабря. Первоначальная численность войск, которые должны были быть задействованы, ограничивалась шестью батальонами, а затем была сокращена до пяти.
Если судить по докладным запискам, представленным Коньи его подчиненными 4 ноября, действие этой директивы на штаб Коньи в Ханое было подобно бомбе. Написанные от первого лица единственного числа, поскольку они должны были быть адресованы от Коньи Наварру, эти записки были единодушно и даже вопиюще враждебны всей операции:
«… Выглядит так, что для генерального штаба (EMIFT), занятие Дьенбьенфу перекроет дорогу в Луангпхабанг и лишит Вьетминь риса из этого региона. В такой стране нельзя перекрыть дорогу. Это понятие европейского типа, не имеющее здесь никакого значения. Вьеты могут пройти куда угодно. Мы видим это прямо здесь. в дельте Красной реки. Излишки риса, предоставленные Дьенбьенфу, могут прокормить только одну дивизию в течении трех месяцев. Таким образом, это внесло бы лишь частичный вклад в кампанию (противника) в Лаосе…
Я убежден, что Дьенбьенфу станет, нравится нам это или нет, батальонной мясорубкой, без возможности масштабного проецирования силы из него, как только он будет заблокирован единственным полком Вьетминя (см. пример Нашанга).
В то время как существует явная угроза дельте (Красной реки), которая становится все более очевидной с каждым днем, мы обездвижим в 300 километрах от Ханоя эквивалент трех полковых боевых групп. Они представляют собой все подкрепления, которые мы получили… которые позволяют нам наносить потери противнику…
Последствия такого решения могут быть чрезвычайно серьезными и генеральный штаб должен это знать».
Во втором меморандуме подробно описывалось, во что обойдется операция в Дьенбьенфу. В нем подчеркивалось, что для противника быть отрезанным от риса Дьенбьенфу, будет иметь лишь небольшое значение; что возглавляемые французами партизанские отряды в этом районе до сих не были эффективными; и что преждевременная операция в Дьенбьенфу вполне может привести к их уничтожению. В меморандуме также указывалось, что эффективное пресечение использования всех основных подходов к Дьенбьенфу путем бомбежки с воздуха поглотит три четверти всех боевых самолетов, имеющихся в распоряжении Северного командования. Далее в нем подчеркивалось что пять батальонов, первоначально запланированных для Дьенбьенфу, вскоре столкнутся по меньшей мере с девятью батальонами коммунистов, находящимися в этом районе, и что они в свою очередь, должны будут пополняться новыми французскими подразделениями, выводимыми из дельты Красной реки. Меморандум заканчивался просьбой со стороны Коньи о предоставлении большего количества войск и воздушного транспорта, «если, вопреки явно неблагоприятному мнению, которое он сам, как командующий сухопутными войсками в Северном Вьетнаме, уважительно выражает», решение о проведении операции будет поддержано генеральным штабом в Сайгоне.
В последней записке просто подчеркивалась трудность отвода гарнизона Лайтяу в направлении Дьенбьенфу и предсказывалось, что войска Вьетминя смогут создать сильную блокирующую позицию между двумя авиабазами. За этой совершенно негативной оценкой того, что должно было стать операцией «Кастор», два дня спустя последовало личное письмо Коньи Наварру, которое было значительно менее определенным. Наварр отдал необходимые приказы своему штабу, подготовить начало операции к 20 ноября. Наблюдатели, которые в остальном были почти полностью согласны с точкой зрения Коньи, тем не менее чувствовали, что его позиция была двусмысленной. Премьер-министр Жозеф Ланьель объяснял такое отношение тем, что он назвал «политикой зонтика» некоторых старших французских командиров, которые, по словам Ланьеля, были больше озабочены тем, чтобы защитить себя от личной ответственности, чем от атак противника.
«Эта озабоченность приводит их к чрезмерному использованию меморандумов, отчетов и к отказу предпринимать какие-либо инициативы без письменного приказа. Это также заставляет их запрашивать средства, которые выходят далеко за рамки того, что может быть предоставлено, чтобы в случая неудачи иметь оправдание в том, что к ним не прислушались».
Коньи, в недавнем опровержении таких взглядов и предположения о том, что его глубокое несогласие с Наварром должно было в тот момент привести к отставке Коньи (или, по крайней мере, заявлением об отставке) с должности командующего зоной, который был вовлечен в операцию с которой он лично, по-видимому, был полностью не согласен, утверждал что как только он представил свои возражения против операции, дисциплина потребовала, чтобы он выполнил данные ему приказы. Хотя он мог бы «на цыпочках» уйти от предстоящей катастрофы со звездами генерал-майора на плечах, он чувствовал, что у него есть «обязательства» оставаться на своем посту перед своими войсками в Тонкине. Он использовал тот же аргумент и для объяснения, почему он не подал в отставку позже, когда Наварр почти в одностороннем порядке решил превратить долину Дьенбьенфу из «опорной точки» для партизанских войск в укрепрайон в джунглях. Вполне вероятно, что этот полный разрыв отношений между Наварром в Сайгоне и его ключевым командиром в Ханое (и судя по всему, между их непосредственными подчиненными) оказал решающее, если не фатальное влияние на то, как в конечном итоге были реализованы планы.
Как было показано ранее, Коньи в свою очередь, информировал своих подчиненных командиров ВВС и десантников об их участии в предстоящей операции, а также в своих приказах генералу десантников Жилю, он еще раз подчеркнул свое понимание авиабазы Дьенбьенфу как «опорной точки» для партизанских операций, проинструктировав Жиля, что оборона Дьенбьенфу должна «исключать любую схему, предназначенную направленного на создание пояса опорных пунктов для аэродрома». Командующий в Лайтяу, подполковник Транкар, 13 ноября был уведомлен, что его подчиненных придется принести в жертву. Но в то же время, ему было приказано «пресекать» любые слухи о том, что это произойдет. На следующий день, 14 ноября, генерал Наварр издал окончательные оперативные инструкции (известные на французском военном жаргоне как IPS или «личные и секретные распоряжения») региональным командующим, которые должны были взаимодействовать друг с другом в вопросе операции в Дьенбьенфу: генералу Коньи в Северном Вьетнаме и полковнику Буше де Кревкеру, командующими французскими войсками в Лаосе. Ибо, как подчеркивал Коньи десять лет спустя, Дьенбьенфу находился всего в восьми милях от лаосской границы, и многое из того, что происходило в его внутренних районах, очевидно касалось командующего в Лаосе так же, как и командующего в Северном Вьетнаме. Тем не менее, поскольку все базы снабжения для битвы при Дьенбьенфу были расположены в дельте Красной реки, а войска, размещавшиеся в Дьенбьенфу были под командованием генерала Коньи, большинство решений в конце концов было принято в Ханое. Неясно, в какой степени отсутствие единого общего командования в Дьенбьенфу воспрепятствовало возможному развитию битвы, но несомненно, есть определенная доля истины в утверждении Коньи о том, что Дьенбьенфу стал ключом к битве за весь северный Индокитай и следовательно, должен был находиться под единым общим командованием.
В IPS от 14 ноября Наварр вновь обозначил политическую и стратегическую важность сохранения французской позиции, которая также охватывала бы Лаос, на территории племен тай. Операция, намеченная на 20 ноября, предусматривала создание авиабазы в Дьенбьенфу, которая установила бы связь по суше с французскими войсками в северном Лаосе и обеспечивала бы поддержку Лайтяу до его окончательной эвакуации. Три директивы от 14 ноября содержали специальное приложение, посвященное политическим и административным проблемам, поскольку эвакуация Лайтяу подразумевала перевод всей администрации Федерации племен Тай в Дьенбьенфу. Осталось всего пять дней, и сотрудники штаба Коньи работали на всю катушку. Были трудности, которые они должны были преодолеть, поскольку основная масса войск и самолетов, которые должны были быть задействованы в операции, были плотно заняты в южной части дельты Красной реки. Тем не менее, для тех из помощников Коньи, которые сомневались насчет всей операции в целом, представилась еще одна, последняя возможность выразить свои опасения главнокомандующему. Марк Жаке, государственный секретарь по делам ассоциированных государств, прибыл в Сайгон 15 ноября, по-видимому не подозревая, что его офис в Париже получил накануне важную директиву Совета национальной обороны, в которой Наварру предлагалось изменить его стратегию. Два дня спустя, 17 ноября, Наварр, Жаке, французский гражданский верховный комиссар в Индокитае Морис Дежан и премьер-министр Вьетнама Нгуен Ван Там вылетели в Ханой и были проинформированы в общих чертах о предстоящей операции. Никто из них против нее не возражал, и Марк Жаке, судя по всему, не чувствовал особой необходимости сообщать Парижу телеграммой об этом военном шаге. В то время как для гражданских лиц проводился этот рутинный доклад, между Наварром, Коньи и их штабами состоялась более драматическая военная дискуссия. Последние разведданные показали, что Дьенбьенфу отнюдь не беззащитен и на самом деле, удерживается подразделениями 148-го полка коммунистов. Кроме того, произошло важное изменение в перемещениях 316-й дивизии Народной Армии. 316-я дивизия не была лучшей из всех соединений коммунистов, но она превосходно подходила для операций в высокогорьях, так как два из трех ее пехотных полков, 176-й и 174-й, были набраны из числа племен, которые говорили на том же языке, что и жители высокогорья Тай.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги