Ад в очень маленьком месте

К наступлению ночи огонь коммунистов переместился с центральной позиции на «Доминик-3»и «Элиан-4» и просто заперли то. что осталось от гарнизонов на склонах северной части «Верхнего Элиан». А в 20.00 лучшие части двух дивизий коммунистов, 312-й и 316-й, начали штурмовать оба холма. На «Доминик-3» у Шенеля просто не было ни шанса с его разношерстным отрядом из тай и деморализованных алжирцев, едва «подкрепленными» одной ротой 6-го колониального парашютного батальона майора Тома. Тем не менее, теперь, когда они знали, что от них зависит судьба Дьенбьенфу, алжирцы также сражались до конца. В 02.00 для «Доминик-3» все было кончено. На нем закончились боеприпасы, он был покрыт мертвыми и умирающими из собственного гарнизона, и нигде в укрепрайоне не было ни резервов, ни лишних боеприпасов.

На «Элиан-1» наступали последние минуты для 2-го батальона 1-го французского парашютного полка. Лейтенант Легер с мрачной решимостью удерживал вершину «Элиан-1» в рукопашном бою, но в 20.15 он запросил подкрепление и в Брешиньяк приказал 1-й роте лейтенанта Перью присоединиться к Легеру и его людям.

Но теперь атака разворачивалась и в северо-западном секторе. Четыре совершенно новые батареи коммунистов, всего шестнадцать 105-мм гаубиц, расположенные у всех на виду, всего в трех километрах от центра Дьенбьенфу, теперь открыли огонь по «Югетт» и вскоре были усилены потоком мин из тяжелых 120-мм минометов коммунистов, которые в тот день вновь вступили в бой. После нескольких отвлекающих прощупываний на «Лили-2» и нескольких небольших просачиваний между «Югетт-2», «Югетт-3» и «Югетт-4», тяжесть атаки коммунистов внезапно снова сосредоточилась на отдаленном ОП «Югетт-5». Там, после дневного беспокоящего обстрела и интенсивной часовой артподготовки, у лейтенанта де Стабенрата осталось только 29 здоровых людей, когда первые волны штурмующих из 308-й дивизии Народной армии поднялись из окопов. В 20.05 Дьенбьенфу сообщил, что «Югетт-5» пал. Лейтенант де Стабенрат, уже раненый раньше, был ранен еще раз, прежде чем был захвачен «Югетт-5». Он умер несколько дней спустя, в лагере коммунистов для военнопленных.

Задолго до полуночи старшие командиры в Дьенбьенфу знали, что идет последний штурм, и, что если не произойдет чуда, они не смогут ему противостоять. В сообщении, отправленном в 20.05, просто приводился некролог павших или атакованных опорных пунктов и уничтоженных подразделений и добавлялся комментарий: «Резервов больше нет. Подразделения ужасно измотаны. Припасов и боеприпасов недостаточно. Довольно трудно противостоять еще одному такому натиску коммунистов, без привлечения совершенно свежего батальона отличного качества».

Этот последний момент был еще раз подчеркнут в личном сообщении, отправленном Кастром Коньи в 23.45: «…в любом случае, чрезвычайно тяжелые потери требуют с завтрашнего вечера нового надежного батальона. Требуется срочный ответ».

В ту ночь генерал Коньи принял решение. Последний батальон воздушно-десантного резерва, 1-й колониальный парашютный батальон капитана Ги де Базена де Безона, будет сброшен в Дьенбьенфу в ночь на 2 мая. Генерал Коньи был родом из Нормандии, провинции, жители которой известны во Франции своей пресловутой осторожностью при принятии решений. Фактически, Коньи, как уже упоминалось ранее, ссылался на эту норманнскую черту благоразумия при объяснении некоторых своих действий. В данном случае, задействование его последнего воздушно-десантного батальона действительно было разумной мерой. Но это произошло на несколько дней позже, чем следовало.

Во Франции «Глобмастеры» ВВС США из 62-го транспортного крыла майора Майкла Ф. Робенсона, начали переброску по воздуху 450 французских десантников, выпущенных прямо из учебных центров военно-воздушных войск в По и Ванне, в Индокитай. Это было изнурительное путешествие вокруг половины земного шара – и совершенно напрасное. Они прибыли в Индокитай в день падения Дьенбьенфу.

Воскресенье, 2 мая 1954 года

По мере того, как тянулась ночь, Брешиньяку стало ясно, что он не получит никаких дополнительных резервов для удержания «Элиан-1», но и вывести из боя то, что осталось от его гарнизона, тоже не представлялось возможным. Их убивали одного за другим: лейтенант Легер был ранен где-то после полуночи, а лейтенант Перью был убит вскоре, после прибытия его роты на высоту. В 02.07 Дьенбьенфу сообщил, что «Элиан-1» и «Доминик-3» полностью уничтожены, а «Югетт-4» атакован. «Югетт-4» удерживала смешанная рота десантников Иностранного легиона под командованием капитана Люсьяни, того самого офицера, который удерживал «Элиан-2» более шестидесяти часов в начале апреля. «Югетт» был в удавке штурмовых траншей коммунистов. Снайперы коммунистов, были казалось повсюду, в треугольнике между «Югетт-2», «Югетт-3» и «Югетт-4», и группа Люсьяни, казалось, практически была отрезана с тыла. Но враг также понес устрашающие потери и его агрессивность в 02.00 определенно ослабла.

В 02.50 Вьетминь возобновил атаку, но на этот раз с упором на иностранных легионеров на вершине «Элиан-2». А в 03.05 на «Югетт-4» началась вторая ночная атака, но Кутан, Гиро и Люсьани стояли на своих позициях. На «Элиан-2» бой в передовых траншеях вокруг южного блиндажа перешёл в рукопашный , в то время как на «Югетт-4» последний оставшийся на ходу танк и смешанный отряд из легионеров с «Югетт-3» и марокканцев майора Николя с опорного пункта «Лили-2» вновь заняли траншеи, прикрывающие тыл «Югетт-4». К 06.25 все просачивания на «Элиан-2» и «Элиан-4» были зачищены, и «Югетт-4» снова был удержан. Но цена за эту ночь была пугающей. На «Верхнем Элиан» потеря «Доминик-3» и «Элиан-1» стала непоправимой трагедией; оставшиеся позиции на холмах, «Элиан-2», «Элиан-3» и «Элиан4», были безнадежно обойдены с флангов; а с потерей «Доминик-3» каждый клочок земли в Дьенбьенфу находился под постоянным наблюдением противника и огнем прямой наводкой. И человеческие потери были такого рода, что просто воспрещали контратаки, которые месяцем ранее все еще достигали успеха при зачистки «Элиан-1» и «Элиан-2». Когда Транкар подсчитал потери за эту ночь, они рассказали красноречивую историю без слов: 28 подтвержденных убитых, включая офицера; 168 раненых на руках у французов, включая офицера; 303 пропавших без вести, включая шесть офицеров. Был потерян один батальон, и если очень повезет, Дьенбьенфу получит на замену батальон в течение следующей ночи. Но Дьенбьенфу не повезло. Вместо батальона он получил в 02.50 3 мая 107 человек из 2-й роты лейтенанта Марселя Эдм из 1-го колониального парашютного батальона. Эдм начал свою военную карьеру в качестве члена «Свободной Франции» в элитном подразделении коммандос британской Специальной Авиационной Службы (SAS) и все еще носил отличительный темно-красный берет своего британского подразделения. Полковник Лангле был его командиром годом ранее, во Франции, и хорошо его знал. Он также знал, что жена Эдм, медсестра в Ханое, ждала со дня на день ребенка. Лангле написал для нее короткое сообщение, сообщив что Эдм благополучно прибыл, а затем поручил ему усилить легионеров на «Элиан-2». Получив в общей сложности 107 бойцов в качестве подкрепления, французы потеряли в тот день 420 человек.

В 10.20 Дьенбьенфу сообщил, что перегруппировывает свои подразделения под легким артиллерийским огнем и добавил: «Резервов больше не осталось, все устали и измотаны до крайней степени». В 12.20, подразделения, которые были перегруппированы, и «Элиан-10»и «Элиан-12», которые теперь находились на передовой, были усилены ранеными, которых собрали вместе в различных подземных госпиталях. Десять лет спустя, доктор Гровен все еще вспоминал свое изумление при виде сильно перевязанных людей, просящих вернуть их в свои подразделения. «Если нам придется сдохнуть, мы можем с таким же успехом сдохнуть с нашими корешами» - это мнение они высказывали очень часто. Капитан Люсьани был хорошим примером того, что имелось в виду: раненый трижды, он теперь командовал «Югетт-4» с плотной повязкой поверх своего удаленного глаза.

Единственной хорошей новостью дня было то, что далеко на юге ОП «Изабель» смог отбить опорный пункт «Вьем»; но в Дьенбьенфу гарнизон снова столкнулся с удручающе скудным снабжением. В 14.00 два С-119 сбросили свой полный груз, по шесть тонн каждый, на позиции противника, а большая часть остального, возможно, до пятидесяти процентов, упала в места, где ее невозможно было подобрать.

Тем не менее, как всегда, часть сражения проходила далеко от Дьенбьенфу, на аэродромах Северного Вьетнама и в штабных помещениях цитадели Ханоя, где располагался штаб Северного командования.

На трех ключевых аэродромах в дельте Красной реки и на борту двух задействованных авианосцев, ситуация достигла критической точки. 30 апреля, авианосец «Арронмаш» капитана Пату был сменен прибывшим авианосцем «Белло Вуд» капитана Морню, который Соединенные Штаты передали французскому военно-морскому флоту для службы в Индокитае и который был укомплектован французским экипажем. Он доставил из Франции эскадрилью 14F (лейтенанта Менеттрие), оснащенную американскими пикирующими бомбардировщиками «Корсар» и которая должна была сменить базирующуюся на «Арронмаш» пилотов эскадрильи 11F, которые в последние четыре месяца сражались над Дьенбьенфу.

Но затем вмешались врачи «Арронмаш» и потребовали отстранения эскадрильи от полетов, за исключением двух недавно прибывших летчиков, по медицинским показаниям: из двадцати пилотов, по меньшей мере, шестеро были сбиты. Из них трое погибли и один был взят в плен. Все остальные, либо получали серьезные повреждения своего самолета, либо им приходилось хоть раз терпеть крушение. По словам отчета, представленным капитаном Пату, оставшиеся пилоты просто «достигли предела физического и нервного износа». Разрешение на вывод из боя эскадрильи 11F было получено 1 мая. Хотя это решение, было конечно, неизбежным, оно оставило французские истребительные силы над Дьенбьенфу серьезно обескровленными в важный момент.

При подготовке авиационным штабом Северного Вьетнама генерала Дешо полетных заданий на 2 мая, выявилась следующая картина. В то утро было в строю в общей сложности двадцать восемь истребителей, дополненных двадцатью восемью легкими бомбардировщиками Б-26 и пятью четырехмоторными бомбардировщиками «Приватир» французских ВМС. Дополнительно один Б-26 был выделен для задач разведки и семь «Биркэт» входили в состав 80-й разведывательной эскадрильи Заморской службы. 21-я и 23-я группы воздушных артиллерийских наблюдателей базирующиеся в Мыонгсай, ясно показали, насколько смертоносным было сражение за Дьенбьенфу – хотя в то утро в наличии было девятнадцать «Моран» «Сверчков», для них оставалось всего восемь экипажей. То же самое относилось и к пяти вертолетам, готовым в то утро для медицинской эвакуации в Лаосе, в наличии было пять машин, но только два пилота.

У командования транспортной авиации полковника Нико тоже была беда. Его американские гражданские пилоты вернулись к рейсам на Дьенбьенфу, но теперь его французские гражданские пилоты говорили об отказе выполнять опасные военные задачи. И здесь цифры снова говорили сами за себя: из общего числа в сорок три «Летающих вагона» в Северном Вьетнаме, на Дьенбьенфу были готовы вылететь тридцать четыре. Однако в тот день только четырнадцать выполнили свою задачу, а остальные вернулись по разным причинам; и в течение следующих двух дней (когда французские гражданские пилоты действительно, как они и угрожали, ушли) число эффективно выполненных задач С-119 сократилось до двух из тридцати семи и семи из тридцати четырех соответственно. С другой стороны, результаты С-47, пилотируемых экипажами французских ВВС в период с 2-5 мая, составили 17/17, 18/25, 16/29, 22/27 и 25/29.

Приказы на этот день предусматривали выполнение трех основных боевых задач над Дьенбьенфу. В общей сложности, тринадцать бомбардировщиков и шесть истребителей будут летать для непосредственной поддержки защитников Дьенбьенфу; четыре бомбардировщика и четыре истребителя будут атаковать артиллерийские батареи коммунистов, но также могут быть перенаправлены для непосредственной поддержки с воздуха в случае необходимости по приказу связного офицера ВВС в Дьенбьенфу, майора Герена; наконец, десять истребителей, четыре Б-26 и два «Приватира» должны были выполнять задачи по подавлению зениток, поддерживая транспортные машины. Из 128 тонн грузов, сброшенных с парашютом, вероятно, менее 65 тонн были подобраны гарнизоном в Дьенбьенфу.

В Ханое в огонь спора между Наварром и Коньи было подлито еще больше топлива. Коньи, у которого были прекрасные отношения с прессой, в предыдущие дни открыто высказал свой пессимизм относительно окончательной судьбы гарнизона в Дьенбьенфу, и с достаточными подробностями, чтобы позволить Наварру сделать вывод, что информация, вероятно, поступила от самого Коньи или его ближайших соратников. Как позже подтвердили журналисты, информация действительно поступила от самого Коньи; но в то время командующий северным театром военных действий опроверг увещевания Наварра в нескольких пространных сообщениях. В свою очередь, Наварр отправил Коньи 2 мая краткое сообщение: «Получил ваши сообщения… на которые не будет никакого ответа. Моя позиция будет полностью неизменной. Военным службам безопасности отдан приказ расследовать неосторожные действия».

Понедельник, 3 мая 1954 года

В Дьенбьенфу снова пошел дождь, сильный, непрерывный ливень, который теперь топил как защитников, так и осаждающих. На самом деле, некоторые из старших офицеров в Дьенбьенфу, теперь утверждали что дожди, возможно, были скрытым благословением для гарнизона. Ибо, как стало очевидно из допросов недавно захваченных военнопленных, войска противника также испытывали проблемы со снабжением, поскольку даже кули теперь замедлялись на скользких склонах тропинок в джунглях, а все возрастающее затапливание низменных траншей коммунистов, находящихся перед «Клодин» и «Югетт», теперь вынудило врага выйти на открытое место для прямой атаки, став таким образом, легкой мишенью для все еще очень эффективного огня французского автоматического оружия и минометов. По-видимому, старая поговорка о том, что «когда дождь идет для вас, он также идет для врага», все еще оставалась верной. За исключением того, что подразделения Вьетминя, когда они были сильно потрепаны или вымотаны жизнью в окопах на передовой, без труда отводились в безопасные лагеря в глубине леса всего в нескольких километрах для отдыха, в то время как французам приходилось оставаться под постоянным обстрелом артиллерии генерала Зиапа. Если последнего и беспокоили дожди, то он, конечно, никогда этого не показывал.

В 01.35 началось десантирование передовых подразделений 1-го колониального парашютного батальона. В то время, как последние люди капитана Эдм собирались внизу в темноте, также начался сброс грузов снабжения. Но плохая погода и отсутствие французских гражданских экипажей начали оказывать заметное влияние. Вместо более чем 100 тонн, необходимых для поддержания уровня снабжения, было сброшено около 53 тонн, и вероятно, подобрано около 45 тонн. Когда восемь С-119 прервали свою задачу из-за «плохих погодных условий», сообщение было встречено внутри укрепрайона насмешливыми воплями. Но уже в предыдущий день полковник Нико, начальник воздушно-транспортного командования, предупредил полковника Сованьяка, что трудности со снабжением Дьенбьенфу быстро возрастали: «… Мои пилоты испытывали трудности с поиском зоны выброски и распознаванием ее маркеров… Трудно выдерживать курс с точностью до доли секунды и летать ночью всего в 300 метрах над дном долины. Пилоты со всех сторон подвергаются обстрелу автоматическим огнем, и очереди трассирующих пуль сходятся на пилотах, которые также ослеплены осветительными снарядами Вьетминя, прожекторами и бангалорскими торпедами. Самолеты также сильно пострадали от ударных волн взрывающихся снарядов противника и от выпущенных дружественных снарядов. Подобные акробатические задачи стал обычной практикой…».

Тем не менее, воспользовавшись плохой погодой, пехота продолжала действовать. Один наступательный патруль выскользнул с «Клодин-3» и направился в Бан Па Пе, но был остановлен в пределах 350 ярдов от своей собственной позиции. На «Элиан-2» иностранные легионеры Кутана оставались такими же агрессивными, как и прежде. Патруль коммандос покинул позицию вскоре после полуночи и громкий взрыв возвестил об успехе его подвига: легионерам снова удалось взорвать блиндаж коммунистов с помощью заряда взрывчатки. Тем не менее, Кутан был обеспокоен, потому что глубоко под землей рытье и расчистка минеров коммунистов почти полностью прекратилось. Если они действительно копали мину, чтобы взорвать «Элиан-2» , то должно быть, настал момент, когда они начали заполнять ее взрывчаткой.

С рассветом 3 мая, французская артиллерия начала вести беспокоящий огонь по недавно потерянному «Элиан-1», который теперь активно укрепляли коммунисты. На «Клодин», где «Клодин-5», в частности, сейчас был плотно окружен и находился под постоянным артиллерийским и минометным огнем, капитан Бьенво, офицер-десантник, приданный Иностранному легиону, командовавший на «Клодин-4», был ранен во второй раз и остался на своем посту: все равно подземные госпитали были заполнены до отказа. Его люди и гарнизон капитана Крюменакера из марокканцев, тай и легионеров на «Клодин-5» начали превращать дренажную канаву в боевую траншею, соединяющую оба опорных пункта. Здесь, как в дренажной канаве у «Ястреба-перепелятника», люди скоро будут сражаться в воде по пояс.

В северо-восточном углу укрепрайона смешанная группа десантников из 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка, 6-го колониального парашютного батальона и 5-го вьетнамского парашютного батальона, теперь могла ясно видеть перемещения противника на том, что было раньше «Доминик-6» и «Элиан-1», но было слишком мало боеприпасов, чтобы вызвать огонь. И дожди в этот день оказали разрушительное воздействие даже на позиции на высотах. На «Элиан-4» все были заняты рытьем дренажным канав, чтобы защитить позицию от полного затопления и укрепить разрушающиеся блиндажи, которые разрушались под совместным воздействием муссона и артиллерии Зиапа.

В Ханое это был момент для принятия решений в последнюю минуту. В ходе штабного совещания в офисе генерала Наварра в Ханое, генерал Коньи, полковник де Кревкер, прилетевший из Лаоса и их штабные офицеры, оказались перед трудным выбором. Согласно записям, сделанным начальником штаба Коньи, полковником Бастиани, Наварр решил высадить с парашютом весь 1-й колониальный парашютный батальон, для усиления гарнизона Дьенбьенфу в надежде, что его оборона, усиленная таким образом, продержится до тех пор, пока на конференции в Женеве не достигнут прекращения огня в Индокитае.

Однако если бы это оказалось невозможным, французское правительство отдало ему приказ о том, что капитуляции в Дьенбьенфу не будет; то есть, никакого формального акта капитуляции, подобного тому, что в конце концов произошло в Коррехидоре, Сингапуре и даже в Сталинграде. Но Наварр все еще надеялся, что с помощью операции «Кондор» и небольших диверсионных групп из горных племен и французских кадровых военных, у оставшихся в живых здоровых людей будет шанс на победу. Один из вопросов, который был отложен, заключался в том, должны ли теперь прибывающие новые парашютные батальоны, 7-й колониальный парашютный батальон и 3-й парашютный батальон Иностранного легиона, которые были доставлены в Индокитай на гигантских транспортных «Глобмастерах» ВВС США, также быть направленными в Дьенбьенфу или, скорее, должны быть использованы для усиления полковника де Кревкера в Лаосе.

Коньи с самого начала был категорически против операции «Альбатрос». Он чувствовал, что любая вылазка в нынешнем истощенном состоянии гарнизона может привести только к его полному уничтожению, и в любом случае, будет заклеймена как разгром. По словам Руа, Коньи также полагал, что длительное сопротивление гарнизона даст его собственной дельте Красной реки дополнительное преимущество в том, что оно скует вдали от нее дивизии Вьетминя и уведет их немного дальше. В 1963 году Коньи был все еще убежден, что его позиция по поводу прорыва была правильной в сложившихся обстоятельствах. Он назвал операцию «Кондор» «зловещей комедией» и заявил, что решение сопротивляться на месте до конца следует приписать ему: «… Не будет капитуляции, ни разгрома под предлогом вылазки. С другой стороны, тем подразделениям, командиры которых все еще считали бы себя способными на это, был бы дан шанс проскользнуть через кольцо осады».

Как было сказано ранее, это решение на самом деле вообще не было решением, поскольку и Наварр, и Коньи теперь предоставили генералу де Кастру и его командирам батальонов решать, когда предпринять попытку прорыва. И когда де Кастр наконец решился попробовать, было уже слишком поздно, чтобы обратиться в бегство, как опасался Коньи. Но также было слишком поздно, чтобы спасти сколько-нибудь значительное число французских бойцов из обреченного гарнизона.

В кратком меморандуме, подготовленном для своего командира во время совещания, полковник Бастиани заявил что «защитники Дьенбьенфу до сих пор покрыли себя славой и являются объектом восхищения Свободного мира».

Ценой этой незапятнанной славы стали 5000 погибших, 10000 пленных и проигранная война.

Вторник, 4 мая 1954 года

Всего семь из тридцати четырех имеющихся С-119 и шестнадцать из двадцати девяти С-47 бросили в ту ночь вызов муссону и вражеским зениткам, чтобы помочь Дьенбьенфу. Количество грузов снабжения которые им удалось сбросить составило пятьдесят семь тонн, с показателем потерь в сорок процентов, но им удалось по крайней мере доставить капитана Франсуа Пендаффа с небольшим штабным подразделением 1-го колониального парашютного батальона и 125 человек полной 3-й роты батальона, под командованием капитана Жана Пуже.

Жан Пуже заслуживает особого упоминания в истории Дьенбьенфу по целому ряду причин. Капитан регулярной кавалерии французской армии и выпускник французской Военной академии, Пуже позже попросил о переводе в десантные войска в Индокитае. Красивый и хорошо сложенный, с резко очерченными чертами лица индейского вождя, он, во время Второй мировой войны, входил в один из самых крутых отрядов французских маки в Савойе. После освобождения Франции, он вернулся в свой родной род войск, французскую бронекавалерию (бронетанковые части – прим. перев.), и, как и де Кастр, принадлежал к части, которой командовал Наварр. Поэтому неудивительно, что после назначения последнего в Индокитай в мае 1953 года, он выбрал Пуже своим адъютантом. И в течение нескольких месяцев после этого, официальные фотографии запечатлевали на почтительном расстоянии позади главнокомандующего высокую и хорошо одетую фигуру молодого офицера.

Быть помощником старшего командира никогда не бывает легкой работой – не из-за самой рабочей нагрузки, которая часто бывает сокрушительной, а из-за кажущейся непреодолимой пропасти, которая открывается между человеком, живущим в тени командующего и его бывшими соратниками. После определенного момента, офицер должен принять решение: либо связать свою дальнейшую карьеру с судьбой командира, либо действовать самостоятельно, и терпеть отчуждение своих соратников, пока они не поймут, что тот снова стал «одним из них». Пуже (хотя я знал его лично, я не хотел задавать ему этот вопрос), по-видимому, сделал свой выбор: в январе 1954 года он попросил о переводе в 1-й колониальный парашютный батальон. Наварр дал ему перевод без единого слова возражения. Но когда батальон 13 февраля 1954 года совершил боевой прыжок, чтобы захватить Мыонгсай, Наварр сумел оказаться на аэродроме в Сено, чтобы проводить Пуже.

Позже утверждали, что Пуже прыгнул над Дьенбьенфу, чтобы «искупить» ошибки своего командующего, и нет сомнений, что некоторые из его друзей в долине в шутку спрашивали его, не сожалеет ли он теперь, что оставил свою «тепленькую» работу адъютанта Наварра. Но Пуже сделал свой выбор задолго до того, как звезда Наварра пошла на убыль, и прибыв в Дьенбьенфу, он просто разделил судьбу своего батальона. То, что Пуже увидел в Дьенбьенфу, должно было оставить глубокий след на всю оставшуюся жизнь. Когда после окончания алжирской войны он почувствовал, что его представления о том, какой должна быть французская армия больше не соответствуют представлениям французского правительства, он еще раз полностью порвал с прошлым и покинул армию, чтобы иметь возможность писать об этом.

Но 4 мая 1954 года в 02.00 Пуже просто был одним из подкрепления для Дьенбьенфу. Ему не составило труда найти командный пункт воздушно-десантной группы, где Бижар велел ему дождаться рассвета, чтобы собрать свою роту, а затем принять командование на «Элиан-3», с основной задачей поддержки легионеров на «Элиан-2». После Пуже прошел по подземному коридору в блиндажи штаба Дьенбьенфу, где встретился с Сеген-Паззисом и де Кастром. Начальник штаба, тоже бывший кавалерист, до того как стать десантником, шел босиком по глубокой грязи. Де Кастр использовал свою трость, чтобы помочь себе вытаскивать ноги из нее на каждом шагу.

Когда оба человека и некоторые офицеры их штаба стояли вокруг вновь прибывшего и задавали ему те же вопросы, которые задавали всем вновь прибывшим на всех уровнях – «Что происходит в Женеве? Как далеко был отряд «Кондор»? Можно ли ожидать большого подкрепления? Помогут ли американцы?» - их разговор внезапно прервал звонок с «Югетт-4». Этот опорный пункт, удерживаемый капитаном Люсьани и ротой из восьмидесяти человек легионеров и марокканцев, подвергался атакам с 02.00; и это была, вероятно самая крупная атака противника, когда либо направленная против любого из опорных пунктов в Дьенбьенфу. Под командованием генерала Вуонг Тхуа Ву из 308-й дивизии Народной армии, весь 36 полк (подполковника Мань Цюаня), еще три батальона из 88-го и 102-го полков и дополнительный батальон из 312-й дивизии, при поддержке гаубиц 34-го артиллерийского полка – всего более 3000 человек – нанесли удар по крошечному аванпосту. В то же время французская артиллерия на ОП «Изабель», которая начала обстреливать окрестности «Югетт-4», была накрыта контрбатарейным огнем противника.

Невероятно, но два часа спустя «Югетт-4» все еще держался, хотя и с серьезными потерями. Но потери со стороны коммунистов были огромными, поскольку сотни тел бойцов Вьетминя покрывали колючую проволоку к западу от «Югетт-4». В 03.00 французские радисты в Дьенбьенфу начали улавливать явные признаки замешательства и паники со стороны Вьетминя. Тот факт, что обе стороны использовали американские радиостанции, также сыграл в пользу французов. Согласно сообщениям, командира ударной группы под кодовым именем «Тинь» заменял другой командир, по имени «Ха». Также, по-видимому, произошли изменения в случае одного командира боевой полковой группы и одного командира батальона. Тем не менее, передышки было недостаточно, чтобы спасти «Югетт-4». В 03.35 офицеры, собравшиеся в подземном штабе де Кастра, стали молчаливыми свидетелями конца «Югетт-4», когда молодой лейтенант из взвода марокканцев, по-видимому, последний оставшийся офицер на позиции (сам Люсьяни получил тяжелое ранение в голову несколькими минутами ранее), крикнул в рацию, что на позиции еще около десяти бойцов, но что бойцы Вьетминя захватывают его траншею. Его предсмертный крик, когда штурмовые группы противника застрелили его, был отчетливо слышен по рации.

- Вот видишь – сказал де Кастр Пуже. – Вот и еще один опорный пункт. Мы ничего не можем с этим поделать. Мы просто постоянно съеживаемся.

Но на «Югетт» майор Гиро так просто не сдавался. Сейчас, как подсказывал опыт, был лучший момент для контратаки. Пехота Вьетминя еще не слишком хорошо знала захваченную позицию, ее артиллерия еще не навелась для заградительного огня и боялась поразить своих людей; на французской стороне была ярость при виде гибели своих хороших друзей и, с наступлением дня, надежда получить непосредственную поддержку с воздуха и нейтрализовать хотя бы часть огневой мощи противника. В 06.00 началась контратака десантников и марокканцев, поспешно собранных с оставшихся опорных пунктов «Югетт» при поддержке танка «Ауэрштедт». Но контратака 100 человек, независимо от того, насколько фанатично они мотивированы, против вражеского отряда численностью более 2000 человек, не имеет шансов. Настоящим чудом было то, что небольшой группе удалось пробиться вперед через ходы сообщения от «Югетт-3» и «Югетт-4», и фактически, добраться до границы «Югетт-4», прежде чем она была отброшена назад с тяжелыми потерями заградительным огнем коммунистов. Как и предвидел генерал де Кастр, «Югетт-4» был потерян навсегда. Его потеря стоила французам 14 убитых, в том числе, двух офицеров, 58 раненых и 150 пропавших без вести, в том числе, один офицер. На «Изабель» этот день стоил двух убитых и тридцати раненых, включая двух офицеров. И теперь в подземных госпиталях находилось 1260 тяжелораненых солдат.

С наступлением рассвета Пуже устало собрал своих людей в открытых окопах 8-го ударного парашютного батальона на «Ястребе-перепелятнике» для марша через поле боя и Нам-Юм к «Элиан-3». Он был замечен противником и его продвижение было остановлено артиллерийскими залпами. 3-й роте потребуется шесть часов, чтобы преодолеть короткую милю до своей новой позиции. Он обнаружил что «Элиан-3» еще один «бродячий госпиталь». В разных боевых блиндажах под присмотром воздушно-десантной хирургической бригады находилось 300 раненых. Наиболее легко раненые находились у автоматического оружия. В мрачном молчании вновь прибывшие начали рыть свои собственные огневые точки, в то время как проливной муссонный дождь продолжал падать на их плечи и шлемы.

Тем временем, старшие офицеры в Дьенбьенфу также сделали свои выводы из событий последних четырех дней. Очевидно, что внешний мир, оказывавший на них влияние (то есть, генерал Наварр в Сайгоне и генерал Коньи в Ханое), все еще не решил, что делать с Дьенбьенфу. Скудное снабжение с воздуха и подкрепления указывали на то. что не было никакой активизации усилий ВВС. Что касается отряда «Кондор», его сообщения по радио по-прежнему поступали из того же места в Лаосе, где он и был неделей ранее. Только с целью повышения боевого духа был пущен слух, что с каждым днем сильная французская колонна из Лаоса приближается, чтобы оказать помощь и возможно, принести победу подавленным людям в Дьенбьенфу. Что касается американских авиаударов, то в официальных сообщениях о них не было ни слова в течение десяти дней. Другими словами, командиры в Дьенбьенфу знали, что гарнизон обречен, и сообщения, отправленные из Дьенбьенфу в Ханой, приобрели жестокую откровенность, которой им до сих пор не хватало, а также касались общих вопросов, которые раньше не поднимались. Как Наварр и Коньи, де Кастр также решил изложить свой взгляд на битву при Дьенбьенфу.

«Когда ВВС говорят со мной о рисках, с которыми сталкиваются летные экипажи, в то время как каждый человек здесь рискует бесконечно больше, не может быть никаких двойных стандартов. Отныне выброски с воздуха должны начинаться с 20.00 вместо 23.00… Значительные интервалы между каждым самолетом, выполняющим ночные задачи по десантированию, приводят к смехотворным результатам (с точки зрения сброшенного тоннажа)… Сброшенное количество грузов представляет собой лишь малую часть того, что я прошу. Такая ситуация не может долго продолжаться. Я еще раз настаиваю на том, чтобы мне также был предоставлено больше возможностей для награждения. Я ничего не могу сделать, чтобы поднять боевой дух моих людей, которых просят совершить сверхчеловеческие усилия. Я даже не осмеливаюсь пойти к ним с пустыми руками».

Но это было именно то, что в конце концов де Кастр и сделал. Вместе со своим начальником службы личного состава, подполковником Транкаром и полковником Лангле, де Кастр посетил подземный госпиталь после нескольких недель, в течение которых его не видел никто, кроме нескольких старших офицеров. По-видимому, теперь, когда принятие решений в Дьенбьенфу свелось к вопросам ежедневного выживания, де Кастр начал заявлять о себе.

Первоначально посещение подземного госпиталя должно было ограничиться поверхностным осмотром главного блиндажа. Там де Кастр попросил Гровена показать ему самых тяжелых раненых, чтобы их наградить. Ответ Гровена был прост: все здесь были «наиболее серьезно раненые», после чего де Кастр отклонил возражения Транкара и Лангле и решил посетить буквально каждого в госпитале, неважно, насколько далеко был блиндаж или щель. У него не было медалей для вручения; таким образом, церемония «награждения» состояла в том, чтобы коснуться плеча человека и сказать ему, что представление к награде будет занесено в его послужной список. Транкар молча шел рядом с командиром, записывая имена и награды. Визит, в итоге, занял весь день. Среди последних, кого он видел, был лейтенант Рене Легер, один из немногих выживших после атаки Вьетминя на «Элиан-1» двумя днями ранее. Легер получил осколок снаряда в мозг, и Гровен удалил из черепа почти полную чашку поврежденной ткани. Но он был там, живой, его глаза умно моргали, но он был наполовину парализован и нем. Более легко раненые из его роты заботились о нем. Сначала, после операции, Легер яростно отказывался находиться в стенной нише. С оставшейся действующей рукой он выкарабкивался наружу, и его несколько раз находили лежащим в грязи хода сообщения.

Он был среди раненых, эвакуированных непосредственно с поля боя после 7 мая и чудом выжил. Несколько месяцев спустя, Гровен встретил его в Сайгоне, в госпитале Гралля, где Легера снова учили говорить, как маленького ребенка. Гровен спросил его, почему тот неоднократно пытался покинуть свою нишу. Легер посмотрел на него своими выразительными глазами и сказал, медленно выговаривая слоги, как будто говорил на иностранном языке:

- Потому что это было похоже на могилу – и я не хотел умирать.

Радиосообщение, которое де Кастр отправил после своего визита в госпиталь, ясно показывало влияние на него этого опыта. В длинном сообщении, отправленном в ночь с 4 на 5 мая, он сначала подробно рассказал о проблемах, которые у него снова возникли со сбросом грузов снабжения с воздуха, но затем добавил:

«Ко всему этому следует прибавить непрерывный дождь, который вызывает полное затопление траншей и блиндажей. Положение раненых особенно трагично. Они свалены друг на друга в щелях, которые полностью заполнены грязью и лишены какой-либо гигиены. Их муки растут день ото дня».

Действительно, в тот день почти каждый батальон сообщил, что его блиндажи рушились под дождем и люди из 31-го саперного батальона были заняты укреплением хирургического блока 5-й воздушно-десантной хирургической бригады. Для этого саперы прибегали к опасной игре, выползая каждую ночь на то, что осталось от аэродрома и отрезая теперь бесполезные перфорированные стальные пластины. В отчетах об их деятельности в течение этого периода мало что говорится, и даже в их собственном дневнике нет ничего, кроме кратких записей, описывающих то, что было бы обычной деятельностью саперов, если не вспоминать, что описанные тут действия проводились под постоянным сильным артиллерийским огнем. 1 мая семь саперов были убиты во время сбора сброшенных с воздуха припасов. 2 мая три расчета минеров закладывали минное поле и мины-ловушки в блиндажи на «Югетт-4», и саперы с помощью одного небронированного бульдозера отбуксировали один из выведенных из строя танков с одной позиции на другую под постоянным огнем. 5 мая саперы еще раз расширили главный госпиталь и выкопали новые блиндажи для складов, а 6 мая под постоянным артиллерийским и стрелковым огнем они уложили новые доски настила как на мосту Бейли, так и на деревянном мосту, пересекающем Нам-Юм. А 21-я рота 31-го саперного батальона, чьей обязанностью было электрооборудование, чудесным образом умудрялась изо дня в день поддерживать подачу электроэнергии по всему лагерю, восстанавливая генератор за генератором из запасных частей, сброшенных с парашютом, или снятых с разбитого оборудования. То же самое можно было сказать и о связистах, которые постоянно ремонтировали оборванные телефонные линии и сломанные радиоантенны. До самого конца связь в Дьенбьенфу функционировала без перебоев.

В 16.00 того же дня два французских бомбардировщика Б-26 были снова сбиты вражеской зенитной артиллерией. Один был сбит над вражеской территорией; другой совершил аварийную посадку в Лаосе. С-119 немедленно набрали высоту; в результате три из четырех из них сбросили весь свой шеститонный груз на вражеские позиции.

В тот же день еще одно последнее «гражданское» телеграфное сообщение достигло Дьенбьенфу. Оно было адресовано раненому капитану Мишелю Дезире на ОП «Изабель», от мадам Женевьевы Дезире-Вюйемен, его жены и известного специалиста по Африке (фактически, они познакомились несколькими годами ранее в Сахаре, где он, будучи лейтенантом наездников на верблюдах, пытался помешать ей отправиться в одиночку с кочевым племенем). Мадам Дезире-Вюйемен сообщала мужу, что родила маленькую девочку. Как они заранее условились, маленькой девочке дали название опорного пункта, за который капитан Дезире сражался вместе с туземцами из 3-го батальона тай – Анн-Мари.

Среда, 5 мая 1954 года

Вскоре, после полуночи, запасы для артиллерии, с учетом снарядов выпущенных в течение предыдущего дня были следующими: 2600 снарядов калибра 105-мм, 40 снарядов калибра 155-мм, и 1180 мин калибра 120-мм. При таком темпе огня и нынешнем уровне сброса грузов с парашютом, у Дьенбьенфу на следующий день закончатся артиллерийские боеприпасы. А ритм сброса грузов с воздуха уже возвещал об очередном катастрофическом дне. Дожди шли с отчаянной регулярностью библейских наводнений и к 00.05 только двум С-119 удалось сбросить груз в нужном месте, все остальные сбросили груз неправильно. В итоге, лишь около сорока с лишним тонн грузов приземлились внутри периметра.

Но оставались еще выброски с парашютом личного состава. Взвинченный до предела капитан де Базен и его батальон уже три дня сидели в аэропорту Ханоя, ожидая «массированной» высадки в Дьенбьенфу. Вместо этого батальон рвали на части, снижая сплоченность и боевой дух. Но в ту ночь настала очередь де Базена и в 02.40 пять самолетов С-47 французских ВВС наконец сбросили семьдесят четыре человека в залитую дождем топку боя. Они представляли собой штаб батальона де Базена и несколько подразделений 4-й роты под командованием капитана Жана-Франсуа Трейю, еще одного бретонского десантника. С наступлением рассвета Лангле поручил де Базену и его штабу вместе прибывшими подразделениями 4-й роты присоединиться к капитану Кледику на «Элиан-4». Но де Базену так и не довелось принять на себя новое командование; несколько часов спустя вражеский снаряд раздробил ему ногу. Капитан Пуже стал исполняющим обязанности командира 1-го колониального парашютного батальона в Дьенбьенфу.

Фактически, пока де Базен и 4-я рота пробирались на «Элиан-4», Пуже получил приказ от Бижара сменить остатки 1-го батальона 13-й полубригады Кутана на «Элиан-2», пока раненые десантники, подкрепленные несколькими оставшимися марокканцами из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров под командованием капитана Нико должны были сменить его на все еще спокойном «Элиан-3».

Примерно в 11.00 – обычно, самое тихое время дня, потому что именно тогда Вьетминь сменял своих солдат и кормил их обедом в середине дня – Пуже наконец встретился с Кутаном в винном погребе на вершине «Элиан-2». Давным-давно «Элиан-2» потерял всякое сходство с чем-либо человеческим и невероятное зловоние окутывало весь холм, как толстое одеяло. Как объяснил Кутан своему преемнику, на нескольких его акрах было, вероятно, упокоено 1500 бойцов Вьетминя, не говоря уже о нескольких сотнях французских десантников и иностранных легионеров. Напомним, что танк «Базель», разбитый в куски во время атаки 1 апреля, венчал холм своей характерной формой. После месяца непрерывных обстрелов и дождей он начал погружаться в землю и теперь образовал удобный блиндаж.

С отбытием позже в тот же день оставшихся легионеров (за исключением самого Кутана, который остался на ночь с Пуже) «Элиан-2» стал теперь исключительной ответственностью 2-й и 3-й рот 1-го колониального парашютного батальона. Капитан Эдм и его люди заняли юго-восточный угол «Элиан-2» с его небольшим блиндажом, в то время как Пуже и 3-я рота удерживали вершину «Элиан-2». Несколько ниже гребня холма, еще один блиндаж, глубоко вкопанный под корнями баньяна (который чудесным образом был все еще жив и казалось, был последним живым клочком природы на «Элиан-2») прикрывал ход сообщения, который вел от «Элиан-2» через «Элиан-3» к Нам-Юм. Здесь, также в направлении баньяна, начало расти щупальце траншеи Вьетминя, и три «добровольца смерти» коммунистов, увешанных взрывчаткой, были застрелены французскими стрелками в последний момент и теперь гнили на ничейной земле. Фактически, в перевернутом мире, в который превратились фронтовые окопы Дьенбьенфу в первые дни мая, для легионеров или десантников стало «спортом» выползти на ничейную землю и благополучно вернуться с пятьюдесятью или шестидесятью фунтами взрывчатки, закрепленной на трупе одного из добровольцев-смертников. Не то, чтобы с взрывчаткой можно было что-то сделать на французской стороне – на самом деле, ее нужно было предусмотрительно перезахоронить подальше от боевых позиций. Это был жест чистой бравады, беспричинного вызова судьбе и должным образом оценивался как таковой всеми заинтересованными сторонами.

Оставалась проблема минной шахты под «Элиан-2». Капитан Пуже позже говорил, что капитан Кутан никогда не сообщал ему о существовании минной шахты. Но, согласно рапорту написанному позже старшим сержантом Шабрие из 2-й роты капитана Эдм (позиция которой располагалась точно над минной шахтой), по крайней мере, 2-я рота была проинформирована о существовании мины и том факте, что Вьетминь прекратил в ней копать в течение последних двух дней. Но на рассвете 5 мая Шабрие снова услышал, как они копают и был этому очень рад. Очевидно, бойцы Вьетминя еще не были готовы взорвать мину. И здесь снова значительное событие, увиденное двумя наблюдателями, оставило разные воспоминания. Капитан Пуже в своей важной работе не упоминает, что он сделал что-либо, чтобы предотвратить взрыв закладываемой мины на «Элиан-2». С другой стороны, сержант Шабрие подробно вспоминает, что из-за потерь от вражеского огня, 3-я рота Пуже захватила часть нижнего района «Элиан-2», где находилась минная шахта и Пуже отправил небольшой диверсионный патруль, чтобы попытаться взорвать в нее вход. По Шабрие этот патруль возглавлял сержант Клинель; он был перехвачен на открытом месте аванпостом коммунистов и уничтожен до последнего человека. Сам Клинель, по словам Шабрие, сумел дотащиться до французской траншеи, только чтобы там умереть.

На западе, на ОП «Клодин», небольшое событие той ночью, имело серьезные последствия. С 25 апреля капитан Шмитц из 2-го батальона 1-го полка Иностранного легиона удерживал опорный пункт «Клодин-5» со своей 2-й ротой, усиленной одним взводом марокканцев из 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров. В ту ночь на 5 мая, моральный дух марокканцев пал окончательно. Пятеро из них, стоявших в карауле в передовых окопах «Клодин-5» просто разрезали две отдельные секции заграждений из колючей проволоки перед своей позицией и проскользнули через них на позиции коммунистов. Через несколько минут после их прибытия и до того, как легионеры осознали, что произошло, автоматическое оружие коммунистов начало обстреливать брешь непрерывным огнем. Старший сержант Козанович, сержант Ланквик из 3-й роты и целый взвод легионеров, столкнувшийся с разрывом, отчаянно пытались его закрыть, так как знали, что если он останется открытым, это наверняка приведет к потере «Клодин-5». Козанович и еще семь человек при этом погибли, а Ланквик и двенадцать других легионеров были ранены, но оставленная дезертирами брешь осталась открытой. В холодной ярости легионеры разоружили оставшихся марокканцев и вышвырнули их с занимаемой позиции. Они вскоре присоединились к «Нам-Юмским крысам» в их норах.

На командном пункте де Кастра день прошел в относительном спокойствии и даже апатии. Поскольку все пехотные резервы были полностью задействованы, а уровень боеприпасов был самым низким, просто не оставалось ничего, что можно было бы планировать и направлять, кроме возможного прорыва из Дьенбьенфу, для которого требовалось разрешение Ханоя, но оно еще не было дано. Такие планы, составленные для «Альбатроса», не обсуждались в целях сохранения максимальной секретности, а также для того, чтобы отбить всякую мысль о том, чтобы прекратить сопротивление в Дьенбьенфу, пока не исчезнет надежда продержаться. Но в течение дня Дьенбьенфу сообщил без дальнейших комментариев, что все больше и больше подземных блиндажей и укрытий теперь разрушаются от дождя. Командный пункт также сухо сообщил, что «Выброски с воздуха С-119 (были) особенно плохими, несмотря на почти полное отсутствие зенитного огня».

Во второй половине дня подполковник Вайан, начальник артиллерии, решил потратить часть своих оставшихся драгоценных боеприпасов, чтобы рассеять сильную концентрацию пехоты Вьетминя к востоку от «Элиан-1», которая, казалось, готовилась к массированной атаке на низинные позиции «Элиан-10» и «Элиан-12». Раненый лейтенант Вайнбергер из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона в тот день принял командование на «Элиан-12» и удерживал позицию с двумя слабыми взводами, набранными из наименее раненых легионеров его батальона. Французская артиллерия заплатила за эту краткую активность постоянным контрбатарейным огнем коммунистов, который начался в 18.12 и продолжался четыре часа. К концу дня Дьенбьенфу потерял четырнадцать убитыми и сорок восемь ранеными. И вдобавок, были пятеро роковых дезертиров с «Клодин».

На тихом ОП «Юнон», теперь также занятом некоторыми из оставшихся легионеров 1-го батальона 13-й полубригады капитана Кутана, сержант Кубьяк заполз поздно вечером по «метро» крытых ходов сообщения на склад связистов возле командного пункта де Кастра, чтобы получить запасные батареи для оставшихся радиостанций своего батальона. Он получил их вместе с потрясающей новостью: отряд «Кондор» полковника де Кревкера находился всего в 50 километрах от Дьенбьенфу и наверняка прорвется к Дьенбьенфу в считанные дни! Вне себя от радости, он вернулся обратно на «Юнон», выкрикивая на ходу новость. На самом «Юнон» его собственным товарищам, похоже было наплевать. Счастливые, что они находятся подальше от ада «Элиан-2» они спали.

Жизнерадостность сержанта Кубьяка была вызвана не просто слепой верой наивного молодого солдата в то, что говорили его начальники, подполковник Транкар, который наблюдал за событиями с наблюдательного пункта штаба командования, но не принимал в них непосредственного участия, подтвердил, что процесс отсева горького финала битвы привел к сочетанию необычайных физических страданий и высокого боевого духа среди оставшихся бойцов. Было четкое осознание того, что они, последние 3000 человек – французские и вьетнамские десантники, иностранные легионеры и африканские артиллеристы – буквально представляли все, что стояло между поражением и тупиком в войне в Индокитае. Главной темой, повторявшейся во все уменьшающемся укрепрайоне было «они просто не могут позволить нам проиграть войну». Это сохранилось до самых последних минут битвы. Некоторые подразделения просто отказывались верить, что все кончено, и среди высшего командования существовали обоснованные опасения, что сражение закончится всеобщей резней гарнизона. Возможна была и другая, более прозаическая причина высокого морального духа оставшихся защитников. В связи с нарастающим отсутствием замены для раненых, многие из людей оставались на дежурстве в течение нескольких дней подряд и принимали «Макситон», французский эквивалент бензедрина.

Наконец, в 21.00 де Кастр получил краткое личное сообщение от генерала Коньи. Оно разрешало де Кастру предпринять попытку прорыва, когда он почувствует, что сопротивление на месте стало безнадежным. В третьем абзаце Коньи, несмотря на личный характер телеграммы использовал тон, больше подходящий для более поздней открытой записи, чем для утешения осажденного командира, вынужденного принимать мучительное решение под давлением:

«Мне нет необходимости подчеркивать неоценимую ценность продолжения сопротивления на месте, во всех областях и предлагаемых перспективах, что в настоящее время остается вашей славной задачей».

Четверг, 6 мая 1954 года

6 мая началось с крупнейшей почти за три недели выброски грузов снабжения с воздуха. Французские гражданские пилоты, которые отказались летать в Дьенбьенфу 3 мая, теперь вернулись на свои самолеты, и снабжение велось с почти максимальной интенсивностью – двадцать пять С-119 из тридцати шести в наличии в тот день и двадцать пять из двадцати девяти С-47. Результаты, соответственно, были высокими, так как в общей сложности на Дьенбьенфу было сброшено с парашютом 196 тонн грузов. Конечно, по большому счету, они прибыли слишком поздно, чтобы принести какую-то пользу. Теперь Дьенбьенфу, по меткому выражению президента Эйзенхауэра в его мемуарах, «уменьшился до размеров не больше бейсбольного поля», и грузы снабжения в основном, приземлялись за пределами периметра. Тем не менее, после резких замечаний, сделанных в предыдущие дни по поводу сбросов с воздуха, в кратком сообщении из Дьенбьенфу в Ханой в пять минут первого ночи, укрепрайон просто сказал, что теперь «шесть С-119 совершенно правильно спустили свой груз».

Этой же ночью была проведена выброска с парашютами личного состава. Она началась в 04.12, в условиях чрезвычайно плотного зенитного огня коммунистов. Дюжина, или около того, самолетов С-47 медленно кружили над пылающей долиной, ожидая кратковременного затишья, чтобы спикировать в карусели, выбросить четверых-пятерых человек и снова набрать высоту. Это все еще были французы и вьетнамцы штабной роты и 2-й, 3-й и 4-й рот 1-го колониального парашютного батальона. В 05.20 в общей сложности, удалось спрыгнуть девяносто одному человеку, но остальным, включая всю 1-ю роту под командованием капитана Фоссюрье, пришлось вернуться на базу. Стало слишком светло, чтобы рисковать при дальнейшей выброске личного состава. За четыре ночи воздушных десантов, 1-му колониальному парашютному батальону удалось высадить 383 человека из 876 десантников. Здесь также было впечатляющим число вьетнамцев, участвовавших даже в этих последних отчаянных прыжках: из 383 человек, совершивших прыжок, 155 были вьетнамцами. Отряд из 91 человека, который прыгнул в Дьенбьенфу на рассвете 6 мая, был последним, кто его достиг до того, как укрепрайон пал.

Но ранним утром 6 мая ситуация в Дьенбьенфу казалась далекой от отчаяния. Слабое прощупывание коммунистами «Элиан-3» было легко отбито ротой 6-го колониального парашютного батальона. Более серьезная атака на «Югетт-3» и «Югетт-5» была сдержана десантниками Иностранного легиона майора Гиро. В двух последовательных контратаках они выбили противника из своих передовых траншей и целиком их удержали.

Но по мере того, как наступало утро, становилось ясно, что генерал Зиап готовил свои войска к крупному наступлению. Последний набор аэрофотоснимков четко показал новые траншеи, расходящиеся от «Доминик-3» по направлению к тому, что осталось от «Элиан»; и еще одну сеть новых траншей, исходящих от Лысой и Фальшивой гор, теперь прогрызенных до южной оконечности «Элиан-2». Минная шахта под «Элиан-2» теперь достигла общей длины сорок семь метров; скрежет и удары саперов теперь полностью прекратились, когда длинные очереди безоружных кули начали закладывать в зияющую дыру почти 3000 фунтов тротила.

В воздухе утро 6 мая также было благоприятно для французов. Дожди на некоторое время прекратились, и с учетом того, что американские и французские гражданские пилоты выполняли полеты по снабжению, бомбардировщики и истребители французских ВВС и ВМС смогли полностью сосредоточиться на подавлении зениток. Дьенбьенфу никогда не видел столько самолетов: сорок семь бомбардировщиков Б-26, восемнадцать «Корсаров», двадцать шесть «Биркэт», шестнадцать «Хэллдайвер», и даже пять четырехдвигательных «Приватиров» военно-морского флота. Это крупное развертывание самолетов теперь эффективно подавляло зенитную артиллерию коммунистов, и на этот раз летчики-транспортники охотно слушались указаний центра управления воздушным движением Дьенбьенфу майора Герена. В то утро многие орудия коммунистов сочли благоразумным сохранять молчание, чтобы не выдавать своих позиций, но, в конце концов, настал день расплаты и для доблестных американцев из «Гражданского воздушного транспорта», летавших для снабжения с воздуха. Пилотируя С-119, капитан Джейс Б. Макговерн стал легендой в Индокитае, так же, как он был легендой в Китае во время Второй мировой войны. Бородатый мужик, и настолько огромный – его прозвище было «Землетрясение Макгун», в честь персонажа комикса «Малыш Абнер» - что использовал сделанное на заказ кресло пилота, Макговерн в то утро вылетел с полным грузом боеприпасов. Его вторым пилотом был Уоллес Буфорд, еще один американец, а остальная часть экипажа были французы. Оба пилота хорошо знали маршрут в Дьенбьенфу; фактически, в то утро Макговерн выполнял свой сорок пятый полет над долиной, а его ведомый, Стив Кусак (с которым автор летал на задачи по снабжению в Индокитае в мае 1953 года) был столь же опытен. До сих пор в то утро ни один самолет не получал серьезных попаданий и в этот раз было много военных самолетов, подавлявших зенитки. Тем не менее, когда Макговерн делал последний заход над зоной выброски, Стив Кусак внезапно услышал его голос по радио: «Я получил прямое попадание».

Действительно, один из двигателей сильно брызгал маслом, и Кусак увидел, как Макговерн быстро его заглушил. Несмотря на серьезность, этот инцидент не был как таковой фатальным, поскольку С-119 был сделан с запасом по мощности, позволявшим некоторое время продолжать полет на одном двигателе. Но еще один 37-мм снаряд советской зенитки попал в подбитый самолет, в одну из его хвостовых балок и теперь самолет плохо слушался управления. С шестью тоннами боеприпасов на борту самолет был гигантской бомбой и его крушение и взрыв в Дьенбьенфу стали бы серьезной катастрофой. Пока Макговерн и Буфорд боролись с управлением своего самолета, послышался голос Макговерна, просившего Кусака дать направление на низкий хребет, но было уже слишком поздно для любых маневров.

Позже трудно было сказать, были ли слова «похоже, это оно, сынок», которые Кусак услышал от Макговерна, адресованы ему, оставшемуся в живых, или Уолли Буфорду, второму пилоту, который погиб вместе с Макговерном несколько секунд спустя, когда тяжело груженый самолет развернулся и взорвался на территории Вьетминя.

В 10.00 полковник Лангле собрал как можно больше командиров батальонов и остальных штабных офицеров для совещания. Ситуация с боеприпасами была серьезной, несмотря на то, что в этот день планировалось сбросить с воздуха не менее семидесяти тонн боеприпасов для пехотного оружия и пятьдесят тонн артиллерийских боеприпасов (последние в основном 120-мм минометные мины). Но, за некоторым исключением, ничего нельзя было собрать до наступления темноты из-за постоянного вражеского пулеметного и артиллерийского огня. И если коммунисты к тому времени нападут, у французов никогда не будет шанса собрать эти боеприпасы. Лангле еще раз подчеркнул внешние аспекты битвы: Женевская конвенция продвигалась, и прекращение огня могло произойти в любой день; отряд «Кондор» был почти в пределах досягаемости; и французские ВВС, если и не были усилены прямым американским вмешательством, как ожидалось в рамках операции «Гриф», тем не менее, получили огромное количество новых самолетов, влияние которых должно было сказаться на фронтовой пехоте противника, а также на его системе снабжения. Капитан Ноэль, офицер разведки, подробно описал ошеломляющие потери личного состава, понесенные дивизиями Вьетминя. Но все это не изменяло ситуации внутри Дьенбьенфу. На момент проведения совещания, у артиллерии подполковника Вайана было меньше обычного дневного резерва, который обычно расстреливался за три часа, если дела шли плохо. И не было никаких резервов личного состава – ни единого взвода из тридцати человек. Конечно, были «Нам-Юмские крысы». Но если бы их использовали на передовой, они бы просто сбежали и оставили где-нибудь брешь в неподходящий момент, точно так же, как сделали прошлой ночью дезертиры на «Клодин». Если бы только в течение следующей ночи были бы сброшены оставшиеся 493 бойца 1-го колониального парашютного батальона, и общее наступление Вьетминя можно было бы сдержать достаточно долго, чтобы собрать большую часть артиллерийских боеприпасов, еще был шанс пережить атаку, так же как Дьенбьенфу пережил атаки на «Беатрис», «Габриэль», северные ОП «Югетт» и на «Доминик». Если бы кто-то удержался на этот раз, возможно Вьетминю снова бы понадобилось две недели, чтобы восстановить свои подразделения для еще одной общей атаки. Все, что сейчас требовалось Дьенбьенфу – это еще двенадцать часов относительной тишины.

Как раз в тот момент, когда совещание вот-вот должно было закончится, из Ханоя пришло сообщение с высшей степенью важности. Ноэль прочитал его и передал Лангле, который, в свою очередь, зачитал его вслух собравшимся офицерам. Французская разведка несколькими месяцами ранее преуспела в проникновении в самый близкий круг советников Хо Ши Мина и в последние недели получила удивительно точные разведданные о важнейших решениях, принятых врагом. Этот важный источник теперь проинформировал французов, что общая атака с целью покончить окончательно со всем французским сопротивлением в Дьенбьенфу должна была состояться вечером 6 мая. У Дьенбьенфу не будет двенадцати часов, чтобы собрать боеприпасы и получить свежие воздушно-десантные резервы.

Капитан Эрвуэ, командир маленького танкового эскадрона, у которого во время предыдущих операций были сломаны оба предплечья, быстро подошел к доктору Гровену и попросил снять с его рук гипсовые повязки. Он хотел провести свой последний бой в последнем оставшемся боеспособном танке. Лангле и Бижар, одев красные береты и без шлемов, вместе пересекли мост через Нам-Юм, чтобы в последний раз осмотреть ключевые оборонительные позиции на «Элиан». Лангле, известный на все театре военных действий своей любовью к крепким спиртным напиткам – почти каждый офицер-десантник, прыгнувший в долину, позаботился об том, чтобы в его обширных карманах была небольшая фляжка для умиротворения командира 2-й воздушно-десантной группы – принес с собой небольшую бутылку коньяка, которую он теперь передал в блиндаже командного пункта на «Элиан-4» Брешиньяку и Ботелла, командовавшим всем восточным флангом.

По мере приближения финальной битвы, командиры еще раз пересмотрели боевой порядок. На севере майор Турре и остатки 8-го ударного парашютного батальона удерживали опорный пункт «Ястреб-перепелятник», «Доминик-4» и безымянный опорный пункт в дренажной канаве. На северо-западе майор Гиро и около 160 десантников из сводного парашютного батальона Иностранного легиона держались за последние клочки «Югетт», «Югетт-2» и «Югетт-3». На западе майор Николя все еще удерживал «Лили-1» и «Лили-2» со смешанной группой марокканцев и бдительных легионеров; в это время на юго-западе майор Клемансон и капитан Кольдебеф упорно удерживали весь «Клодин», до сих пор ничего не уступив врагу. Прямо на юг лежал ОП «Юнон», «госпитальный опорный пункт». Теперь им командовали капитан Шарно из французских ВВС и капитан Дюлюа (также ласково прозванный «Дядя Карабин»). Фактически боевые подразделения на позиции состояли из все еще смертоносных «четыре-по-пятьдесят» лейтенанта Редона, съеживающегося отряда ВВС, сражающегося как пехотинцы, небольшой роты белых тай из старого подразделения Дюлюа и небольшого остатка 1-го батальона 13-й полубригады капитана Кутана, основной задачей которых было оказать немедленную поддержку «Элиан» в случае катастрофы на нем. И, конечно, в землянках и траншеях «Юнон» лежали теперь 602 раненых. Достаточно удобно, что «Юнон» располагался прямо рядом с кладбищем Дьенбьенфу.

Но именно на «Элиан» Лангле и Бижар щедро выделили своих лучших оставшихся командиров и войска. На «Элиан-4» Брешиньяк и Ботелла, в дополнение к командованию всем районом, также командовали последними остатками 5-го вьетнамского парашютного батальона и 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка. Они были усилены штабной ротой 1-го колониального парашютного батальона под командованием капитана Пендюффа и 4-й ротой того же батальона под командованием Трейью. На «Элиан-2» капитан Пуже командовал как 1-м колониальным парашютным батальоном и опорным пунктом, так и собственной 3-й ротой, в то время как лейтенант Эдм и его 2-я рота удерживали ключевые южные блиндажи и траншеи «Элиан-2». ОП «Элиан-3», в то утро, еще удерживался легионерами 1-го батальона 13-й полубригады и североафриканским взводом 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров, который вскоре будет усилен остальной частью батальона с «Юнон»; в то время как «Нижний Элиан», «Элиан-10», «Элиан-11» и «Элиан-12» удерживались смешанными отрядами десантников из 6-го колониального парашютного батальона, перегруппированными майором Тома на «Элиан-10». «Элиан-11» и «Элиан-12» удерживались саперами, несколькими тай из 2-го батальона тай и несколькими алжирцами, под командованием майора Шенеля. В полдень на линии на вершине «Верхнего Элиан» было примерно 750 десантников, которым сказали, что они могут не ожидать никаких подкреплений пехоты изнутри крепости, что для их поддержки будет очень мало огня артиллерии, и некоторые даже не были уверены, что будет достаточно боеприпасов для оружия пехоты, если бой продлится сколько-нибудь долго. С тяжелым сердцем, прекрасно понимания, что некоторые из их прощаний будут окончательными, Бижар и Лангле вернулись на свой командный пункт.

Это было около 12.00. С ясным небом над головой и ситуацией, которая временно, насколько это было возможно, была под контролем, Дьенбьенфу наслаждался редким моментом передышки, как будто время остановилось. Генерал де Кастр воспользовался этим моментом, чтобы ответить по французским радиоканалам на телеграмму, которую президент Эйзенхауэр отправил ему двумя неделями ранее, чтобы поздравить его и его войска за «защиту дела человеческой свободы» и за «демонстрацию в истинной форме качеств, от которых зависит выживание Свободного мира». Неспособность даже попытаться осуществить операцию «Гриф» в той или иной форме придала словам американского президента некую пустоту, которой идеально соответствовал ответ де Кастра:

«Я был глубоко тронут выражением восхищения, благодарности и уверенности, что президент Эйзенхауэр был достаточно любезен, чтобы направить их мне от имени американского народа. Свободный мир может быть уверен, что защитники Дьенбьенфу, независимо от их происхождения, сознавая, какую борьбу они ведут, полны решимости сделать все, что в их силах, чтобы продолжать заслуживать это доверие и выполнять до конца возложенную на них задачу».

С внезапностью землетрясения воздух над Дьенбьенфу наполнился воющим визгом, за которым через несколько секунд последовала серия взрывов, сотрясших даже самые глубокие оставшиеся блиндажи. Во всех подземных траншеях стало гаснуть электрическое освещение, и в десятках мест, раненые и истекающие кровью люди, чья одежда была сорвана с тел силой взрывов, отчаянно цеплялись за балки и доски рухнувших убежищ, пытаясь выкопать себя или своих друзей, прежде чем умрут от удушья. Едва затихло эхо первого залпа, как воздух наполнился новым оглушительным визгом, за которым последовала еще одна серия сокрушительных взрывов. Впервые в Индокитае бойцы Вьетминя использовали шестиствольные полевые ракетные установки советского (на самом деле китайского - прим. перев.) производства «Катюша», подобные тем, которые русские уже использовали с разрушительным эффектом против немцев во время Второй мировой войны. Грубовато сделанные по сегодняшним стандартам, ракеты «Катюши», выпущенные с мобильных пусковых установок, оказывают ужасающее фугасное воздействие на войска, оказавшиеся на открытом месте, но обычно не представляет опасности для войск, находящихся в прочных окопах. В Дьенбьенфу полевые укрепления никогда не были хорошими, а те, что еще не пали жертвой обычной артиллерии коммунистов, были очень сильно подмыты муссонами. На них, и на оставшиеся не европейские войска, которые никогда не слышали шума, подобного шуму приближающихся ракет, эффект был разрушительным. По всему лагерю начали взрываться и гореть склады, все основные запасы медикаментов были уничтожены в тот же день; не подобранные поддоны с боеприпасами, сброшенные с воздуха, добавили свои вторичные взрывы к взрывам ракет и к концу дня «Клодин-5» сообщил, что три четверти всех его блиндажей были полностью разрушены, и что его траншеи были разрушены или погребены под взрывами.

В 17.30 обычная артиллерия коммунистов начала вести сильный заградительный огонь по «Элиан-4» и «Элиан-2». На обоих высотах, все люди, за исключением тех, кто находился на самых важных аванпостах, зарылись глубоко в траншеи и блиндажи. Теперь не оставалось ничего другого, как ждать штурма. В 17.30 главной позиции Дьенбьенфу оставалось жить ровно один день.

Последняя ночь

Остатки дневного света все еще висели над вершинами холмов ОП «Элиан», когда началась последняя атака. По мере того, как возрастала интенсивность обстрела, Брешиньяк передал по рации Пуже, что атака, по всей вероятности, будет направлена на «Элиан-2».

- Но не волнуйтесь, - сказал Брешиньяк. – В вашем распоряжении будет все, что осталось от артиллерии и я могу даже предоставить вам небольшую роту для подкрепления.

Лейтенант Робен, передовой артиллерийский наблюдатель на «Элиан-2», который прослужил на нем невообразимые три недели подряд и хорошо знал местность, тщательно изучил свои карточки огня. Было слишком мало снарядов, чтобы тратить их впустую из-за ошибок в расчетах.

Примерно в 18.45 весь восточный склон «Элиан-2» внезапно, казалось, ожил, когда первая волна из 1000 бо-дой вышла из штурмовых траншей. Для этой ключевой атаки генерал Зиап выбрал 102-й пехотный полк подполковника Ву Йена из 308-й дивизии Народной армии, «Железной дивизии» его армии. 102-й действительно был, возможно, лучшим полком во всей армии Вьетминя и с гордостью носил звание «Столичного полка», которое он заслужил за упорную оборону районов Ханоя от масс французских войск и бронетехники с декабря 1946 по март 1947 года. Теперь ему предстояло сыграть ключевую роль лицом к лицу с небольшой группой элитных французских десантников капитана Пуже и они собирались сыграть на полную катушку.

С французской стороны наступила минута полной тишины. В блиндаже Пуже раздался голос лейтенанта Робена, было ясно слышно, когда он запросил артиллерийский обстрел и так же ясно можно было услышать в ответ голос офицера управления огнем в нескольких сотнях ярдов, начинающего обратный отсчет:

- Десять-девять-восемь-семь-шесть-пять-четыре…

С казалось бы, единым ревом оставшиеся гаубицы и тяжелые минометы главной позиции дали залп по незащищенной массе людей на склонах «Элиан-2». Еще несколько залпов обрушились на 102-й полк; затем передовой наблюдатель приказал прекратить огонь. Когда дым рассеялся, атакующая волна бойцов Вьетминя исчезла. С «Элиан-4» и «Элиан-2» в полевые бинокли аванпосты десантников насчитали по меньшей мере 200 тел, неподвижно лежавших на взрытой земле. Как позже выразился Пуже, мысль об этой резне взбодрила десантников, когда они готовились к ответному артиллерийскому обстрелу, который обязательно должен был последовать. И он действительно произошел. С удвоенной силой, вся гамма вражеской артиллерии, начиная с безоткатных 75-мм орудий и 81-мм минометов до средних гаубиц и советских ракетных установок, теперь начали вести свой разрушительный огонь по всей центральной позиции французов. Через короткое время три из оставшихся 105-мм гаубиц были уничтожены, а их орудийные расчеты были перебиты. В то же время, вражеские батареи начали обстреливать вблизи «Изабель» начали обстреливать орудия этого опорного пункта. К 23.00 полковник Лаланд сообщил, что восемь из девяти его гаубиц уничтожены. Вместе с ними исчезли все шансы на эффективный заградительный огонь по опорным пунктам «Клодин» и «Югетт». Результаты обстрела стали особенно очевидны на «Клодин-5», уже сильно пострадавшей от артиллерийского обстрела в предыдущие часы. Оказавшись на открытом месте, не имея возможности найти даже скромную защиту, предлагаемую обратными склонами на «Элиан», 3-й взвод 2-й роты 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона, начал отводить свои аванпосты от бреши дезертиров в колючей проволоке примерно в 19.00. К 22.00 «Клодин-5» распался, и последние его остатки пытались удержать систему ходов сообщения к западу от «Клодин-2» и «Клодин-4». Командир батальона, Клемансон, решил очистить оставшуюся позицию от всех, кого можно было сохранить, чтобы удерживать «Клодин-5» как можно дольше. Капитан Филипп, командовавший смешанной ротой из остатков 3-го батальона 13-й полубригады на «Клодин-4» отправил взвод на «Клодин-5». Но в отсутствии какой-либо артиллерийской поддержки он мало что мог сделать. Вскоре, они были захвачены общим разгромом 2-й роты. Но затем выдвинулся взвод саперов 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона. На параде Иностранного легиона, который достаточно красочен сам по себе, саперы представляют собой незабываемое зрелище: отобранные из самых высоких и крупных мужчин в части, все они носят пышные бороды и сияющий белизной кожаный фартук, а в дополнение к своему оружию, несут топор на длинной рукояти. В бою, конечно, они носят ту же форму что и все остальные, но их особые навыки обращения с различным оружием и взрывчаткой делают их своего рода ударным отрядом своего батальона. Даже в такой отчаянной ситуации, в какой оказался ОП «Клодин» в ночь на 6 мая, воздействие этой небольшой группы не прошло впустую. Предводительствуемые саперами Иностранного легиона, разрозненные части 2-й роты и взвода 3-го батальона 13-й полубригады пробились обратно на «Клодин-5». Вид обнаженных по пояс бородатых гигантов оказался шокирующим даже для суровых бойцов штурмовых отрядов «Железной дивизии» Вьетминя. В 22.30 легионеры вернулись в безликую лощину, заполненную воронками от снарядов и мертвыми телами, которая раньше была «Клодин-5». Он окончательно пал к 02.00, все в его гарнизоне были мертвы или ранены.

Но пока Пуже выигрывал первый раунд своего боя на «Элиан-2», а Клемансон пробивался на «Клодин», противник сосредоточился на «Элиан-4» и крошечном «Элиан-10», который прикрывал его левый фланг. Если бы «Элиан-10» пал, Брешиньяк и Ботелла на «Элиан-4» были бы полностью обойдены с фланга, а подходы к мосту Бейли находились бы под прямым контролем Вьетминя. Защитники «Элиан-2» и «Элиан-3» были бы полностью уничтожены, и враг будет контролировать все позиции на высотах. Все, что осталось бы от французского укрепрайона Дьенбьенфу – это ряд полузатопленных грязью равнин, заполненных ранеными и умирающими, также обломками того, что когда-то было артиллерийскими орудиями и танками. Если Дьенбьенфу должен был дожить до следующего дня, не говоря уже об том, чтобы продержаться до прекращения огня, «Верхние Элиан» должны были удерживаться буквально до последней канавы, последнего патрона и последнего человека.

В 22.00 началась атака как на «Элиан-10», так и на «Элиан-4». Это была массированная атака, возглавляемая, вероятно, лучшими частями двух полков 312-й и 316-й дивизий. Первый удар атаки пришелся атаки пришелся на северо-восточный фланг, удерживаемый 2-й ротой 5-го вьетнамского парашютного батальона, в которой насчитывалось едва тридцать человек. Вьетминь не случайно решил сперва напасть на вьетнамское подразделение, в надежде, что оно вероятно, дрогнет. Маленькие вьетнамские десантники не только не дрогнули, но и сражались с холодной свирепостью, которую можно обнаружить, когда брат сражается против брата. Но вражеских войск было слишком много, чтобы их могла сдержать эта горстка людей. В 22.30 капитан Ботелла вывел остатки 3-й роты под командованием капитана Фан Вам Пху со второй линии и южного фланга опорного пункта и усилил ими угрожаемый северо-восточный фланг. В то же время Брешиньяк попросил Лангле немедленно предоставить ему все силы, которые он сможет собрать. Поскольку северная сторона Дьенбьенфу – «Югетт» и «Ястреб-перепелятник» - до сих пор были защищены от атак противника, Лангле решил пойти на рассчитанный риск, выпотрошив основную часть своих войск. Два взвода десантников Иностранного легиона под командованием лейтенанта Лекур-Гранмезона и лейтенанта Фурнье начали опасный путь через весь укрепрайон по тускло освещенным тоннелям «метро», мимо командного пункта воздушно-десантной группы, штаба де Кастра, через потрёпанный мост Бейли и через призрачный «Элиан-11», который, поскольку он все еще был теоретически прикрыт «Элиан-12» и «Элиан-10», казалось, не имел гарнизона, кроме нескольких раненых и того, что казалось, было стаей «Нам-Юмских крыс».

В то время как вьетнамцы отразили первую вражескую атаку на «Элиан-4», теперь приходил конец для его любимого, собственного батальона Бижара, 6-го колониального парашютного батальона на «Элиан-10». Там, майор Тома и его немногие оставшиеся офицеры и солдаты вели безнадежную борьбу. У минометов лейтенанта Аллэра закончились боеприпасы и его уцелевшие люди сражались как пехота. И все же, самое мучительное решение пришлось принять молодому лейтенанту Рене Ле Пажу, еще одному десантнику из Бретани. Небольшая рота Ле Пажа удерживала северный фланг «Элиан-10», когда первая атака коммунистов обрушилась на опорный пункт, и он немедленно запросил самолет с осветительными ракетами, чтобы подсветить поле боя вокруг него. В отсутствие эффективного артиллерийского огня, несколько оставшихся гаубичных снарядов приберегали для действительно критических ситуаций; осветительные ракеты были абсолютно необходимы для обеспечения максимальной эффективности пулеметов и безоткатных орудий, ведущих заградительный огонь.

Но высоко над Дьенбьенфу военно-транспортные самолеты начали свой ночной полет с подкреплением для Дьенбьенфу. Все еще оставалась лучшая часть 1-го колониального парашютного батальона, которую нужно было десантировать, в частности, вся 1-я рота капитана Фоссюрье. Однако, было бы чистым самоубийством начинать высадку десантников, когда все поле боя было освещено. Выбор был между десантированием подкрепления и темнотой в течение двух часов, с риском потерять «Элиан-10» и возможно, также «Элиан-4», или осветительные ракеты над полем боя и эффективная защита опорных пунктов, с риском того, что позже закончатся защитники. Единственным человеком, который мог вынести такое решение, был офицер, столкнувшийся с угрозой на передовой. Бижар, как командующий всеми операциями по контратакам, лично связался с молодым офицером по рации:

- Ле Паж, это Брюно. Наши друзья находятся над нами в воздухе. Мы должны остановить «светлячков», чтобы их сбросили. Можем ли мы это сделать?

Наступила короткая тишина, прерываемая только треском помех, пока Ле Паж осматривал ситуацию за своим бруствером. Бойцы Вьетминя были на расстоянии броска гранаты. Затем его ответ в эфире прозвучал твердо, перемежаемый шумом битвы вокруг него:

- Приоритет «светлячкам». Конец связи.

Лангле принял вердикт и теперь приступил к сбору на опорном пункте «Ястреб-перепелятник» подкреплений для 6-го колониального парашютного батальона, которые ему понадобятся, чтобы выжить. 8-й ударный парашютный батальон должен был дать две небольшие роты (фактически взводы) по сорок человек в каждой, которыми командовали лейтенант Жакьюэме и лейтенант Байи. Майор Гиро на «Югет» выделил шестьдесят человек из состава еще одной роты под командованием лейтенанта Мишеля Брандона, для усиления «Элиан-4». Зияющие бреши в обороне «Югетт» теперь были заполнены большинством из оставшихся артиллеристов орудийных расчетов, сражавшихся как пехота. Ибо, хотя в Дьенбьенфу еще оставалось семь орудий, к 23.00 для них осталось всего около 600 снарядов. С другой стороны, на далеком ОП «Изабель» было 2000 артиллерийских снарядов и только одна 105-мм гаубица, способная вести огонь.

К 23.00 остатки 6-го колониального парашютного батальона были загнаны в угол из трех небольших блиндажей. Майор Тома был с лейтенантом Жаном Элизе и Мишелем Датеном, а также капитаном Люсьеном Ле Будеком. Ле Паж все еще держался за северо-восточный угол рядом с дорогой. Капитан Трапп и лейтенант Курбино стояли с западной стороны, возле «Элиан-12», которую все еще удерживали несколько взводов 31-го саперного батальона под командованием капитана Фазансье. К северу от Ле Пажа лейтенант Андре Самалан с небольшим взводом почти час сдерживал врага. Но теперь он был смят и умирал. Курбино был убит вскоре после этого. К 03.00 7 мая майор Тома и двадцать человек удерживали блиндаж связи на «Элиан-10», последний плацдарм на опорном пункте.

Теперь пришел конец гарнизону на «Элиан-2». Там, когда почти на три часа прекратился бой, люди Пуже использовали их, чтобы углубить свои линии траншей и распределить последние оставшиеся боеприпасы. Два сержанта из 2-го взвода капитана Эдм, Брюни и Баллэ, забрались в разбитый корпус танка «Базейль», обращенный к южному склону «Элиан-2», обслуживая крупнокалиберный пулемет, который все еще был в рабочем состоянии. Название Базейль ничего не значит для американцев, но для французов, которые чрезмерно увлекаются обороной до последнего в безнадежной ситуации, в которых лучше всего может проявиться совершенно бессмысленная храбрость, точно так же, как жемчужина лучше всего оттеняется черным атласным фоном, это название значит очень много. Ибо 1 сентября 1870 года, в ходе франко-прусской войны, французская колониальная пехота, окруженная на ферме близ небольшой деревни Базейль на востоке Франции, сражалась до пресловутого последнего патрона. Этот эпизод не изменил хода боев, но он породил множество вдохновляющих историй в школьных учебниках, и по крайней мере, одну слезливую картину, естественно названную «Дом последнего патрона». И болезненной логикой того же типа военного ума, который сделал поражение Иностранного легиона при Камероне праздником Иностранного легиона, Базейль был быстро превращен в традиционный праздник французской колониальной пехоты. В Дьенбьенфу, название Базейль должно было возглавить уничтожение французских парашютных батальонов, со старыми знаками отличия в виде якоря, доставшихся от отрядов французской колониальной пехоты.

Ровно в 23.00 ОП «Элиан-2» взорвался. На сегодняшний день есть три рассказа выживших: с французской стороны рассказ капитана Пуже, который командовал всем «Элиан-2» и сержанта Шабрие, который был с 2-й ротой капитана Эдм, под которой взорвалась мина; а со стороны коммунистов – отчет Хуу Май, офицера 102-го полка 308-й дивизии Народной армии. Они согласуются по всем фактам, за исключением того, что Хуу Май утверждает, что мину взорвали в 20.00, тем самым игнорируя первую атаку в тот вечер, которую «Элиан-2» успешно отбил.

Незадолго до 23.00 Пуже сидел в подвале бывшего дома французского губернатора, который все еще служил командным пунктом батальона на «Элиан-2». Он думал что Вьетминь, учитывая огромные потери на «Элиан-2» ранее этом вечером и продолжающиеся тяжелые бои на «Элиан-10» и «Элиан-4» оставит «Элиан-2» в покое на данный момент или, возможно, попытается обойти его с фланга. На юге «Элиан-2» сержант Шабрие, который с небольшой огневой группой все еще прикрывал склон Елисейских полей от просачивания коммунистов, едва не был захвачен одиночным бо-дой, который внезапно, никем не замеченный, спрыгнул в траншею и приказал Шабрие сдаться. Он был убит в последний момент французским десантником, который стоял позади него и которого он не видел. За несколько минут до 23.00 Шабрие вывел свои последние аванпосты с Елисейских полей, которые теперь обстреливала артиллерия и ракеты коммунистов.

Со стороны Вьетминя командир дивизии лично наблюдал за последними приготовлениями к подрыву мины и последующему прорыву трех пехотных батальонов. Его политический комиссар стоял рядом с ним и снова напомнил ему о том факте, что Женевская конференция начнется через два дня, 8 мая, и что к тому времени крайне важно, чтобы Дьенбьенфу был в руках Вьетминя. Командир ответил своей собственной версией высказывания Мао Цзедуна о том, что сила вырастает из ствола пушки:

- Переговоры с империалистами должны вестись с помощью штыков, взрывчатки и пушек. Сегодня вечером мы «договоримся» с ними…

Политкомиссар согласился с ним и с улыбкой сказал:

- Правильно. Президент Хо сказал: «Наши солдаты лучшие дипломаты… После Дьенбьенфу, несомненно, условия, навязанные врагом, изменятся.

В час «Ч» минус десять минут радисты штаба дивизии начали проверять связь с тремя пехотными батальонами штурмового отряда. Хотя теперь у них было достаточное количество радиостанций американского производства для довольно эффективной радиосвязи со своими передовыми частями, Вьетминь широко полагался на быстро натягиваемые телефонные кабели, и в час «Ч» минус пять минут, телефонист передал трубку командиру дивизии с открытой линией в штаб 102-го полка, чтобы немедленно получить новости о результатах подрыва мины. За несколько секунд до 23.00 командир повернулся к своему заместителю начальника штаба.

- Отдавайте приказ на подрыв зарядов – тихо сказал он, затем вышел из траншеи вместе с политическим комиссаром, чтобы самому увидеть взрыв. Он, как и все вокруг, ожидал услышать шум от взрыва. Но час «Ч» прошел, а ничего слышно не было. Неужели мина не взорвалась?

Политический комиссар повернулся к командиру дивизии с вопросительным взглядом, но в этот самый момент они услышали на фоне звуков боя глухой грохот и почувствовали легкую дрожь. По открытой линии, 102-й полк доложил, что над «Элиан-2» была замечена яркая вспышка, за которой последовал дым, но не было уверенности в том, что весь заряд действительно взорвался.

Недоумение Вьетминя было конечно, понятно. Они никогда не взрывали глубокие минные шахты, а что касается шума от взрывчатки, то они знали только тот, что производили французские 1000 фунтовые авиабомбы. Те, конечно, взрывались близко к поверхности, в то время как их собственная мина была глубоко погребена в холме. После еще одной осторожной разведки, передовой батальон 102-го полка (вероятно, 69-й пехотный батальон) поднялся из штурмовых траншей.

Пуже также почувствовал взрыв мины сначала просто как глубокую дрожь, точно так же, как корабль, получивший смертельное ранение от вражеской торпеды, еще продолжает свой прежний курс в течение мгновения, прежде чем затонуть. То же самое можно сказать и о Шабрие, который находился буквально на краю кратера, образованного зарядом взрывчатки. Он увидел огромный гейзер черной земли и дыма, поднимающийся в небо и он, мгновенно осознав что происходит, бросился в ближайший блиндаж. Это спасло ему жизнь, когда огромные куски взорванной земли, оружия и блиндажей начали сыпаться на «Элиан-2». 2-я рота капитана Эдм исчезла, погребенная под обломками, разорванная на куски взрывом, или контуженная до полного паралича.

Но когда дым рассеялся и поле боя снова стало видно в свете осветительных ракет, последние остатки 2-й роты воспользовались моментом колебания на стороне Вьетминя, чтобы выдвинуть свое оставшееся автоматическое оружие. Наступающие волны коммунистов обнаружили, что пропитанная дождем земля из кратера была скользкой как масло, и продвигались мучительно медленно. Сержант Шабрие и его горстка людей – с ним было пятеро, в том числе, трое раненых, выпускали обойму за обоймой в массу увязших под ними людей. «Элиан-2», изрубленный в куски пятидесятью пятью днями постоянного артиллерийского огня и теперь разорванный на части миной, все еще крепко держался. Все, что ему сейчас требовалось – это немного боеприпасов и горстка подкреплений. Если бы их удалось найти, хаос, созданный взрывом мины, на самом деле, мог бы стать благом для обороняющихся. Три часа спустя, получив обещание о небольшом отряде десантников от подполковника Лекур-Гранмезона, сам Пуже контратаковал на юг через вершину «Элиан-2», оттесняя прорвавшихся солдат противника от блиндажа к блиндажу и от воронки к воронке к кратеру.

Бойцы 102-го полка знали, что если бы они сейчас не сбросили десантников с «Элиан-2», все их жертвы, вся ужасно трудная работа по закладке мины, была бы напрасной. И Пуже также знал, что если он потерпит неудачу в ту ночь, то завтра весь французский укрепрайон в Дьенбьенфу будет мертв. В 03.00, когда северная часть «Элиан-2» была теперь почти полностью лишена войск и не было никаких следов Лекур-Гранмезона и его десантников Иностранного легиона, Пуже вернулся на свой КП в подвале, чтобы связаться по рации с 2-й воздушно-десантной группой. Он больше не мог связаться с ними, но отчетливо слышал, как Брешиньяк разговаривал со своими ротами на «Элиан-4». Он также ясно слышал, как Кледик, оказавшийся под жестким давлением на северо-восточном фланге «Элиан-4» просил Лекур-Гранмезона ускорить его приближение и он услышал ответ последнего, что ему мешала глубокая грязь и ручные гранаты, которыми его забрасывали со всех сторон. Пуже знал, что это означало, что он не получит никаких резервов.

То, что случилось с разными маленькими ротами, собранными вместе под огнем Лангле, было нормальным. Первое вышедшее подразделение, Жакме, было перехвачено на открытом месте, когда оно пересекало Нам-Юм и было уничтожено. Тела погибших добавились к телам сотен других, которые теперь лежали в воде в таком количестве, что по ним можно было перейти реку. Рота Байи из 8-го ударного парашютного пробилась с некоторыми потерями и достигла «Элиан-10», где все еще держался майор Тома. Там ситуация была апокалиптической. Горстка людей под началом лейтенантов Ле Пажа и Датена все еще контратаковали, чтобы удержать подход к мосту Бейли. Капитан Ле Будек который до сих удерживал «Элиан-10», рухнул с рукой, раздробленной осколками снаряда. Наконец, в 03.30 лейтенант Вайнбергер собрал два небольших взвода ходячих раненых легионеров на «Элиан-12» и прибыл, чтобы подкрепить оборону «Элиан-10».

Но Лекур-Гранмезону предстояло пройти дальше всех, чтобы добраться до «Элиан-2» и теперь весь маршрут находился под огнем противника. В течение двух мучительных часов он пытался прорваться на «Элиан-2», но, готовясь к общему штурму, артиллерия Вьетминя идеально изолировала опорный пункт. Проинформировав о ситуации Лангле, быстро тающая группа десантников получила приказ двигаться к «Элиан-4», где Брешиньяк и Ботелла снова готовились контратаковать. Чудом старшему сержанту Роберу и двум вьетнамским военнопленным удалось пробиться на «Элиан-4» с шестью ящиками ручных гранат и контратака удалась. На рассвете «Элиан-4», за исключением небольшого участка глубиной около двадцати метров на восточном фланге снова был полностью в руках французов. Из небольшого подразделения, которое последовало за Лекур-Гранмезоном на «Элиан-4» остались только сам офицер, его радист, а также один вьетнамский десантник и десантник Иностранного легиона.

Однако Пуже на «Элиан-2» обо все этом ничего не знал. Он не мог понять, почему после невероятно успешной обороны «Элиан-2» до сих пор, штаб бросил его и его товарищей на произвол судьбы.

Он вспомнил, что Кутан оставил свою собственную рацию, с помощью которой он мог связаться с полковником Лёмёнье, старшим командиром Иностранного легиона в штабе де Кастра.

Начальник штаба Лёмёнье, высокий майор Мишель Вадо, взял микрофон, чтобы ответить. Вадо за пятьдесят пять дней сражения приобрел прочную репутацию человека совершенно «невозмутимого». В то время как другие слали проклятия по радиоволнам, или предавались отчаянию в штабном блиндаже, Вадо спокойно занимался своими делами, перемещая последние оставшиеся подразделения на ацетатной подложке своей крупномасштабной карты, прося минометную батарею здесь, или оставшуюся секцию гаубиц там, израсходовать свои последние снаряды на особо важную цель. Но 7 мая на рассвете даже он был на пределе своих возможностей. В 02.00 запас боеприпасов в Дьенбьенфу был опасно мал. Осталось ровно 100 мин к 120-мм минометам, а оставшиеся семь 105-мм имели на всех 300 снарядов, в то время как последняя 155-мм, которая в тот момент стреляла прямо от «Доминик» на 300 метров вперед, имела ровно одиннадцать снарядов. Когда Кледик на «Элиан-4» обнаружил большую концентрацию вражеской пехоты, стоящую перед ним на склонах «Элиан-1» и запросил у артиллерии такой же концентрации огня, которая ранее вечером предотвратила первую атаку Вьетминя на «Элиан-2», он получил три снаряда артиллерийской поддержки.

Теперь Пуже снова умолял о подкреплении и боеприпасах. Спокойный голос Вадо звучал как у старого учителя, пытающегося объяснить трудную задачу несколько туповатому ученику:

- Будь благоразумным. Ты знаешь ситуацию, так же хорошо как и я. Где ты хочешь, чтобы я нашел роту? Я не могу дать тебе ни одного человека и даже ни одного снаряда, мой мальчик.

Но в тот момент, примерно в 04.00 у капитана Жана Пуже осталось в живых и способных сражаться около тридцати пяти человек на всю высоту. Очевидно, считал он, дальнейшее сопротивление при таких обстоятельствах было бы совершенно бессмысленным и он запросил у Вадо разрешения покинуть «Элиан-2» и прорываться в направлении «Элиан-3». Есть две версии того, что последовало дальше. По словам Жюля Руа, Вадо сказал: «Ты десантник. Ты здесь для того, чтобы тебя убили». По словам самого Пуже, Вадо сказал ему, что он должен продолжать сражаться: «В конце концов, ты десантник и должен сопротивляться до смерти – или, по крайней мере, до утра».

Больше между этими двумя людьми не было ничего, что можно было бы сказать. Дьенбьенфу больше ничего не мог сделать для замученного «Элиан-2», и Пуже, чей радист был убит, больше не нуждался в передатчике.

- Понятно. Если Вам нечего добавить, я уничтожу свою рацию. – сказал Пуже.

Спокойный голос Вадо казался очень далеким, гораздо дальше, чем просто 400 метров изрытой снарядами грязи, которая фактически разделяла двух людей. Вадо также придерживался протокола радиосвязи французской рации.

- Конец связи.

- Пока не уничтожайте свою рацию, - сказал вьетнамский голос по-французски. – Президент Хо Ши Мин предлагает вам послушать «Песню партизан».

Это был голос радиста Народной армии, прослушивающего французский командный канал. И по командному каналу, можно было отчетливо услышать любимые слова, которые пело французское Сопротивление в черные дни, когда они боролись с нацистскими оккупантами. Пуже прослушал его, начиная с первого куплета, в котором говорилось о черных воронах, то есть, иностранных оккупантах, летающих над землей, до самого последнего куплета, в котором говорилось о черной крови, высыхающей завтра на дорогах и заканчивающегося навязчивой строкой: «Товарищи, Свобода слушает нас ночью…»

Затем Пуже выпустил три пули в свою рацию и вышел с командного пункта.

Снаружи над «Элиан-2» опускалась странная тишина, когда у последних выживших из 2-й и 3-й рот 1-го колониального парашютного батальона заканчивались боеприпасы, или они были сокрушены медленно наступающей пехотой Вьетминя. К настоящему моменту обе стороны, в основном, сражались ручными гранатами. Согласно приказу, Пуже оставался на «Элиан-2», медленно отступая на север, мимо корпуса танка «Базейль». Он вытащил предохранительное кольцо из своей последней гранаты и держал ее в правой руке. Наконец, он был загнан в угол траншеи. Его последняя горстка людей сложила в траншее тела в подобие баррикады с одной стороны, чтобы дать последний бой приближающимся бойцам Вьетминя. Когда они были на расстоянии пяти метров, Пуже бросил свою последнюю гранату и был контужен прилетевшими гранатами противника. Когда он очнулся, он был пленным.

Все еще оставались сержант Шабрие и его маленькая команда. Он стоял в траншее на коленях, оказывая помощь тяжело раненому сержанту из 3-й роты, когда штурмовой отряд Вьетминя прыгнул к нему в траншею. Когда его уводили, он внезапно услышал хриплый и медленный кашель крупнокалиберного пулемета. В обгоревшем остове танка «Байзель» сержанты Брюни и Баллэ все еще вели огонь по приближающемуся врагу. Было 04.40 7 мая 1954 года. Они расстреливали последние патроны на «Элиан-2».

Последний день

Когда 7 мая рассвело, над долиной Дьенбьенфу выдался еще один грязный день муссонов с дождевыми шквалами и низко нависшими облаками, окутывающими окружающие горные цепи. Ни одному из шестнадцати имевшихся на тот день самолетов С-119 не удалось совершить вылет в Дьенбьенфу, но двадцать две «Дакоты» С-47 продолжали выполнять полеты до 17.00. Французские военно-воздушные силы, казалось, были полны решимости устроить Дьенбьенфу зажигательные проводы. В дополнение к шестнадцати истребителям-бомбардировщикам французских ВМС, и одному тяжелому «Приватиру», двадцать пять Б-26 и тридцать истребителей время от времени пробивали низкий облачный покров и сбрасывали свой смертоносный груз как на друзей, так и на врагов. На данной момент позиции Вьетминя и французов были настолько тесно переплетены, что было трудно поразить одних, не задев других, а весь ближний тыл позиций Вьетминя был заполнен французскими пленными из подразделений, смятых прошлой ночью. Майор Тома и лейтенанты Кледик и Лекур-Гранмезон чуть не погибли в то утро от французских бомб, после того как в течение пятидесяти шести дней избегали пуль коммунистов. Они маршировали со связанными за спиной руками по скользкой грязи к востоку от «Элиан» в направлении густого леса.

На том, что осталось от французской позиции на «Элиан-4» ситуация была неописуемой. Теперь на изрытой снарядами высоте собрались почти все уцелевшие герои французских десантников: Брешиньяк, Ботелла, Кледик, Фам Ван Фу, Маковяк, Ле Паж и многие другие. Они выдержали последнюю атаку противника в 05.30 и удержали север и юг. Но теперь, как и у Пуже на «Элиан-2» у них заканчивались боеприпасы. И там были раненые. Каким бы невероятным это ни показалось, на «Элиан-4» также располагалась воздушно-десантная хирургическая бригада №6 под руководством доктора Видаля и перевязочные пункты 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка под руководством доктора Журдана, также как и 5-го вьетнамского парашютного батальона под руководством доктора Руо. Если это было вообще возможно, тяжелое положение раненых в нишах и щелях на обратном скате «Элиан-4» было еще хуже чем у бойцов, у которых, по крайней мере, было достаточно свежего воздуха и был шанс быстро умереть от пули, а не быть похороненным заживо в разрушающихся блиндажах. Доктор Журдан был серьезно ранен около 06.30, как и капитаны Гильмино и Фам Ван Фу и лейтенант Латанн из вьетнамских десантников. Тем не менее, ошеломленные выжившие могли видеть, как свежий батальон войск Вьетминя собирается на виду у соседнего «Элиан-1» для нового штурма. Они знали, что этого не переживут.

В штабе де Кастра быстро собирали плохие новости за ночь, чтобы дать Ханою четкое представление о ситуации. Все понимали, что ситуация была скверной, но ее еще не оценивали как отчаянную. Насколько могли видеть Лангле и Бижар примерно к 07.00, «Элиан-10» и «Элиан-4» можно было бы удержать, а «Элиан-2» временно отбить, если даже для этого всем оставшимся механикам и клеркам за печатными машинками нужно было взять винтовки. Фактически, подполковник Лёмёнье, командир иностранных легионеров в укрепрайоне, явился к 07.00 в полной боевой выкладке, собрав всех иностранных легионеров, которых он смог найти. Он собирался присоединиться к Клемансону на «Клодин», чтобы перекрыть угрожающую брешь между опорным пунктом «Лили» и «Клодин-2», согласно одной версии, или усилить «Элиан-4», согласно другой. Но Лангле остановил его, сказав, чтобы тот подождал контратаки на «Элиан-2». Если бы только «Элиан-2» можно было отбить и удержать, на следующую ночь была бы предпринята операция «Альбатрос». Но контратака на «Элиан-2», разорванный на части миной и покрытый мертвыми и умирающими людьми со обеих сторон, так и не состоялась. Генерал Зиап решил не давать французам никакой передышки.

В 08.05 началась последняя атака коммунистов на «Элиан-4» и «Элиан-10». В 09.00 главнокомандующий коммунистов позвонил командиру 308-й дивизии, генералу Вуонг Туа Ву и сказал ему:

- Есть признаки замешательства в рядах противника. Они могут массово сдаваться, но они также предпримут внезапную попытку прорыва. Отдайте приказ своим людям держаться поближе к врагу и не дать никому из них сбежать.

Наконец, через несколько минут после 09.00 северо-восточный фланг «Элиан-4» окончательно рухнул, когда вопящие орды свежих войск Вьетминя, теперь полностью облаченные в новенькую французскую камуфлированную десантную униформу и американские стальные шлемы (без сомнения, из упавшего на стороне противника снаряжения), затопили то, что осталось от «Элиан-4». Ничуть не дрогнув, лейтенант Маковяк и горстка десантников удерживали ходы сообщения вокруг командного пункта.

Примерно в 09.30 Брешиньяк снова связался с Бижаром и Лангле. Разговор, прерываемый отчетливо слышимыми криками раненых на «Элиан-4» был в том же тоне, что более ранний разговор майора Вадо с капитаном Пуже. На «Элиан-4» не было боеприпасов и не было больше резервов, но их не было нигде и в другом месте. Командиры батальонов на высоте, Брешиньяк и Ботелла, останутся со своими людьми на позиции. Доктор Пьер Руо тоже останется. Те, кто из офицеров и солдат еще был способен на это, будут прорываться через «Элиан-10», который тоже должен будет смят. Используя в последний раз позывные, которые они использовали для своей голосовой радиосвязи, Брешиньяк заговорил первым:

- Брешь вызывает Брюно (Бижара). Это конец. Не бейте по нам (артиллерией). Здесь слишком много раненых.

Затем настала очередь капитана Ботелла:

- Деде вызывает Брюно. Все кончено. Они на КП. Прощайте. Скажите этому парню Пьеру (Лангле), что он нам очень понравился.

В рации зазвучал третий, более молодой голос. Это был оставшийся офицер штаба Ботелла, уроженец Монако лейтенант Жан Арманди. Арманди также отказался бросить своего начальника и его раненых товарищей на «Элиан-4» и собирался пойти ко дну вместе с ними, как командир корабля идет ко дну со своим кораблем.

- Я собираюсь уничтожить рацию – сказал молодой голос на «Элиан-4» а затем радиоволны с «Элиан» донесли в последний раз боевой клич французских десантников:

- Гип-гип-гип-ура!

Но было слишком поздно для уцелевших выживших прорываться с «Элиан-4». Лейтенант Лекур-Гранмезон и его горстка людей остались на высоте с Брешиньяком. Они были слишком измучены для еще одной гонки со смертью по выжженным огнем подступам к Нам-Юм. Полное истощение стало теперь ежедневным явлением, и доктор Гровен теперь начал сообщать о случаях, когда люди внезапно умирали на боевых постах без признаков боевых ранений. Они умирали от пятидесяти пяти дней без сна, без еды и без отдыха. Но неутомимый Кледик из 2-го батальона 1-го парашютно-егерского полка попытался уйти. В сопровождении двух оставшихся лейтенантов, Альберика Потье и Шарля Сезарини, с горсткой десантников, он буквально скатился по грязному склону «Элиан-4» в ход сообщения, ведущий к «Элиан-10», но слишком поздно. На «Элиан-10» Вьетминь также разгромил последние остатки 6-го колониального парашютного батальона Бижара, под командованием майора Тома. Рядом с Кледиком разорвалась ручная граната, контузив его и ранив Сезарини, и солдаты Вьетминя прижали их обоих к земле. Через несколько минут, они присоединились в плену к офицерам 6-го колониального парашютного батальона.

Лейтенанту Потье повезло больше. Отстав во время спуска с «Элиан-4», он был за поворотом траншеи, когда Кледик был захвачен в плен, сумел выбраться и найти дорогу к мосту Бейли, где два выведенных из строя, но подвижных танка, удерживали небольшой плацдарм, с помощью счетверенных «пятидесятых» с ОП «Ястреб-перепелятник». Еще одним везунчиком был лейтенант Рене Ле Паж, из 6-го колониального парашютного батальона. Он и двое его десантников пролезли через вентиляционный люк в крыше блиндажа на «Элиан-10» и перепрыгнули через траншею, заполненную вражескими войсками. Катясь по грязи на подступах к Нам-Юм, они избежали захвата. Через несколько секунд, они, пошатываясь, ввалились в блиндаж Бижара, покрытые грязью с головы до ног и рухнули. Лангле, который жил бок о бок с Бижаром на протяжении всей битвы и видел, как он стойко принимал самые тяжелые неудачи, впервые увидел, как тот реагирует с чувством личной потери. Его любимый 6-й колониальный парашютный батальон, который он вывел из ада Туле, где им пожертвовали в 1952 году, чтобы замедлить продвижение Вьетминя на северо-западе Тонкина, и с которым 28 марта отбил вражеские зенитки к западу от «Клодин», погиб.

Склонившись над одним из покрытых грязью тел, которое только он смог узнать, Бижар взял его за руку и тихо сказал:

- Ле Паж, о мой бедный Ле Паж.

В госпитале доктора Гровена также произошел внезапный приток, словно вышедших из галлюцинаций, глиняных статуй, некоторые из них на одной ноге, все они были почти обнажены или обнажены под грязью. Одним из них был доктор Альфонс Ривьера из 6-го колониального парашютного батальона, а остальные были его ранеными. И здесь враг снова явил пример своего удивительного фронтового рыцарства. Когда бойцы Вьетминя захватили перевязочный пункт, они заставили раненых выбраться из под мертвых и умирающих и сказали им: «Возвращайтесь в госпиталь и скажите своему врачу, что мы скоро придем». Когда бойцы Вьетминя зачищали оставшиеся траншеи и блиндажи в ожесточенном рукопашном бою, в блиндаж внезапно зашел вражеский солдат с ручной гранатой, чека из которой уже была выдернута. Раненые французы в блиндаже начали кричать, и один сержант, лежавший парализованным на носилках, отчаянно замахал в воздухе двумя забинтованными руками и закричал по-французски:

- Мы раненые! Мы раненые!

Вражеский солдат кивнул, повернулся и бросил ручную гранату в открытую траншею снаружи.

Теперь настало испытание лежащих в низине «Элиан-11», «Элиан-12» и «Элиан-3» на юге. Из них только «Элиан-3», опять удерживаемый легионерами из 1-го батальона 13 полубригады под командованием капитана Кутана мог рассчитывать на то, что он обеспечит длительную оборону. На «Элиан-11» и «Элиан-12», оставшиеся тай майора Шенеля и марокканские саперы под командованием капитана Фазансье после уничтожения десантников были не в состоянии противостоять Вьетминю. Через несколько минут после 10.00 Фазансье мрачно заметил, что некоторые из его марокканцев в передовых окопах размахивали белыми полотенцами, обвязанными вокруг стволов винтовок. Они будут смяты в 12.10.

В 10.00 де Кастр переговорил с генералом Коньи по радиотелефону. Хотя этот разговор, как и последний контакт около 17.00 был записан на пленку, существует несколько противоречивых версий относительно того, что было сказано в тот день. И были выдвинуты обвинения в том, что записи были позже подделаны. Существующие письменные стенограммы, которые видел автор, также отличаются от доступных магнитофонных записей. Тем не менее, было достаточно внешних свидетелей разговора в Ханое, включая американского репортера Дэвида Шенбрунна из «Columbia Broadcasting System», чтобы можно было утверждать, что полная сумма различных доступных записей действительно дает полную картину того, что было сказано в тот день.

В кратких отрывистых фразах, с голосом звучащем еще выше чем обычно, повторяясь и часто спотыкаясь на своих словах, де Кастр дал Коньи краткий отчет о ситуации в долине. Большую часть времени Коньи просто признавал плохие новости, бурча «да».

- Пали следующие опорные пункты: «Элиан-2», «Элиан-4», «Элиан-10». 6-й колониальный парашютный батальон, 2-й батальон 1-го парашютно-егерского полка, и то, что осталось от алжирских стрелков.

- Да.

- В любом случае, их можно списать.

- Да.

На мгновение де Кастр снова впал в аристократическую манерность, состоящую в том, чтобы начинать каждую возможную фразу с формулировки «Не так ли?» («N'est-ce pas?»)

- Не так ли? Теперь то, что осталось, конечно, в очень слабой форме, потому что мы вытащили все что могли с западного фланга, что бы укрепить восточный.

- Да.

- Осталось всего около двух рот каждого (исправляя себя), всего две роты для двух парашютных батальонов Иностранного легиона.

- Да.

- Три роты марокканских стрелков, но которые ничего не стоят, не так ли?... они ничего не стоили… они разложились.

- Да.

- Две роты 8-го ударного парашютного…

- Да.

- Три роты 2-го батальона тай, но это нормально, потому что так же, как и больше всего людей осталось у марокканских стрелков, так и у 2-го батальона тай, потому что они не воюют.

- Конечно.

- Не так ли? И осталось около двух рот в 1 батальоне 2-го полка Иностранного легиона. А 1-м батальоне 13-й полубригады всего около двух рот. Это… это роты по 70 или 80 (человек).

- Да. Я понимаю.

- Мы держимся когтями, зубами и ногтями.

- Да.

- Мы держимся когтями, зубами и ногтями, и я надеюсь, я надеюсь, что используя наши средства по максимуму (статика – де Кастр вероятно, сказал «Мы должны быть в состоянии остановить врага…») на Нам-Юм.

- Алло, алло, - крикнул Коньи.

- Алло, - сказал де Кастр, - Вы слышите меня, генерал?

- Используя наши средства до предела? – повторил Коньи

- Это означало бы остановить врага у Нам-Юм.

- Да.

- Не так ли? Даже в этом случае бы должны держаться за восточный берег реки, иначе мы остались бы без воды.

- Да. Конечно.

- Не так ли?

Затем де Кастр описал Коньи свои предложения по плану прорыва на следующую ночь и рассказал ему, все что он знал о боевом порядке противника: казалось, теперь 312-я и 316-я дивизии целиком участвовали в атаке на восточном фланге, вместе с 88-м и 102-м полками 308-й дивизии, и только 36-й полк этой дивизии остался на западном фланге.

Затем последовала часть разговора, касающаяся операции «Альбатрос», о которой говорилось ранее. Коньи, которому специально 5 мая было дано разрешение от генерала Наварра на одобрение прорыва, когда де Кастр почувствует, что это становится необходимым, одобрил его без каких либо колебаний, которые, как позже говорили, были у него по этому поводу. Генерал Пьер Боде, заместитель Наварра, оставался рядом с Коньи в течение всего этого дня. Он услышал решение Коньи и передал его в 13.30 Наварру, который в этот день оказался в древней столице вьетнамской империи Хюэ.

В Дьенбьенфу де Кастру теперь предстояло столкнуться с самой трудной частью своего разговора с Коньи, которая касалась судьбы той части гарнизона, которая даже не могла попытаться вырваться: раненых, тыловых частей, не привыкших к войне в джунглях и «Нам-Юмских крыс».

- Ну тогда, Боже мой, я оставлю здесь, ну… те подразделения, которые не хотят в этом участвовать?

- Да, именно так.

- Тогда – ну, как бы это сказать, (есть) раненые, конечно; но многие из них уже в руках врага, потому что они были на опорных пунктах «Элиан-4» и «Элиан-10», эти раненые?

- Конечно, да.

- Не так ли? И тогда, я буду держать все это под своим контролем.

- Да, старина.

- Тогда это все.

- До свидания, старина.

- Я все еще могу связаться с вами снова до (в голосе де Кастра послышались сомнения и колебания) – конца.

- Давай, давай – до свидания, Кастр, старина.

- До свидания, генерал.

- До свидания, старина.

В 11.15 Коньи отправил короткое сообщение, которое, по-видимому, не было получено, или подтверждено, полковнику Лаланду на ОП «Изабель». Сообщение, что интересно, снова содержало двусмысленность относительно того, следует ли пытаться совершить прорыв по плану «Альбатрос», как будто если бы Коньи не дал Дьенбьенфу разрешение на попытку всего за час до того: «Понятно, что я оставляю на Ваше усмотрение, когда «Альбатрос» должен быть выполнен. Конец абзаца. Держите меня в курсе ваших намерений. Конец абзаца. Сообщите мне о любой просьбе, которую сочтете полезной. Конец абзаца. Если у вас нет в дальнейшем связи с главной позицией в Дьенбьенфу, Вы подчиняетесь непосредственно моим приказам. Конец абзаца».

Но пока де Кастр и Коньи разговаривали, сам Дьенбьенфу разрушался. Чудесным образом, счетверенные крупнокалиберные зенитные пулеметы лейтенанта Редона все еще вели огонь и снабжались боеприпасами, поскольку к настоящему времени, они составляли последнюю огневую поддержку, доступную гарнизону. Их хриплое и регулярное «блам-блам» явно доминировало над всеми остальными звуками на французской стороне, когда практически погребенные под насыпями гильз, они крошили штурмовые отряды коммунистов, которые сейчас сосредоточились на восточном берегу Нам-Юм.

На западе, трещал ОП «Клодин». На рассвете, капитан Кольдебеф установил последнюю блокирующую позицию между «Лили», где держались последние марокканцы майора Николя, и «Клодин-4». Каждый способный двигаться солдат был задействован, потому что если бы западный фланг был бы также широко открыт, у Дьенбьенфу не осталось бы достаточно сил, чтобы даже попытаться прорваться в течение следующей ночи. Кроме того, «Клодин» был опорным пунктом, который был ближе всего к западным холмам. До тех пор, это был наименее плотно окруженный из всех опорных пунктов. Любая попытка прорыва должна была бы пройти через «Клодин» или «Юнон».

На севере приходил конец майору Турре на «Ястребе-перепелятнике» и для небольшого отряда капитана Бизара, все еще державшегося на безымянном опорном пункте в дренажной канаве. В 10.30 они получили приказ отступить на новую блокирующую позицию к северу от собственного командного пункта де Кастра; Бизару, по сути, было приказано оставаться готовым к запланированной контратаке на «Элиан-2».

Новость о том, что этим вечером должен был состояться прорыв, теперь распространилась по лагерю, как лесной пожар. Также стало известно, что только лучшим из оставшихся войск будет разрешено участвовать в этой попытке, тем кто находился в лучшей физической форме, и кто в прошлом показал свою способность хорошо сражаться. Каждый человек должен был взять двойной груз боеприпасов, рацион выживания на два дня и плащ-палатку. Хотя один врач, лейтенант Патрис де Карфор, из 8-го ударного парашютного полка, будет прорываться вместе с колонной, ни один раненый не будет взят с собой и все раненые во время прорыва, будут безжалостно брошены.