Ад в очень маленьком месте

Следуя твердым инструкциям Эйзенхауэра, Даллес теперь стоял на своем. Не будет никакой американской операции по бомбардировке в районе Дьенбьенфу, которая не соответствовала бы требованию мандата лидеров Конгресса от 3 апреля: действия американской авиации только в рамках войск союзников и только после обсуждения и голосования по предложенной совместной резолюции. Возможно, сам того не сознавая, Линдон Б. Джонсон 3 апреля 1954 года принял свое первое ключевое решение по Вьетнаму.

К вечеру того же дня (23 апреля) и без ведома французов, Даллес полностью списал Дьенбьенфу. В 22.00 по парижскому времени он направил более краткое сообщение Эйзенхауэру, в котором признал, что «ситуация здесь трагическая», но в котором он также подтвердил, что «конечно, нет военной или логической причины, по которой падение Дьенбьенфу должно привести к краху Франции...» Это оценка была правильной, поскольку в Дьенбьенфу были задействованы только четыре процента боевых сил французов в Индокитае, но, по-видимому, не учитывала такие аспекты, как боевой дух французов и вьетнамцев, или усталость от войны французского общественного мнения дома. Если Даллес 23 апреля не смог понять, что поставлено на карту в Дьенбьенфу, то это просто еще один пример ограниченности многих дипломатов в оценке нематериальных аспектов данной политической проблемы.

24 апреля Иден также прибыл в Париж на заседание Совета НАТО и адмирал Рэдфорд лично взялся убедить его в необходимости, по крайней мере, предоставить Соединенным Штатам символическую декларацию о поддержке. Иден однако, остался непреклонен и заявил своим американским собеседникам, что, как и в Корее, политика, основанная на воздушных ударах, вскоре после этого будет сопровождаться обязательствами отправки наземных частей со стороны Соединенных Штатов. И как показывает опыт, за таким обязательством снова последует американское давление на союзников с целью «совместных действий», то есть, задействования их войск в боях. Британцы были полны мрачной решимости дать шанс Женеве, и Иден вылетел обратно в Лондон в воскресенье 25 апреля, чтобы принять участие в специальном заседании кабинета министров, чтобы решить проблему раз и навсегда.

В те выходные провалились все попытки спасти Дьенбьенфу с помощью авиаудара американцев. Но оставалось внести последние штрихи во всеобъемлющую историческую летопись и сделать последние дипломатические шаги. Днем 24 апреля госсекретарь Джон Фостер Даллес направил Бидо меморандум, составленный в ходе встречи в американском посольстве в Париже, первое предложение которого (переведенное с французского) представляет интерес для чтения в 1966 году. «Акт войны может быть осуществлен только с разрешения Конгресса». Остальная часть письма просто подтвердила прежнюю американскую позицию и добавила к ней новую позицию для отступления, согласно которой, фактически, Дьенбьенфу был не настолько важен, больше не мог быть спасен воздушными ударами и в любом случае, уже дорого обошёлся врагу. Ответ Бидо, также датированный тем же днем, начинался с повторения уже известных аргументов, но добавлял к ним тот факт, что большая концентрация боевых сил противника в непосредственной близости от Дьенбьенфу позволит нанести сокрушительные воздушные удары, которые не только спасут Дьенбьенфу, но и вполне могут изменить общий баланс войны.

Оставалась последняя попытка — прямое противостояние между французами и старым британским лидером. Оно состоялось в Лондоне, во вторник 27 апреля; западные миссии уже прибыли в Женеву с целью обсуждения корейского и индокитайского вопросов с коммунистическим блоком. Поздним утром Рене Массигли, посол Франции при Сент-Джеймсском дворе, был принят Черчиллем, но Черчилль остался непреклонен. Британия не упустила бы возможности урегулировать нерешенные вопросы войны и мира с коммунистическими державами ради небольшого гарнизона, судьба которого, по всей вероятности, была решена в любом случае.

- Давайте не будем поколеблены в нашей решимости, - заявил старый лидер. - Я сам пережил много неудач. Я выстоял против них. Я не сдался.

- Я перенес Сингапур, Гонконг, Торбрук; у французов будет Дьенбьенфу…

В тот же день Черчилль заявил ликующей Палате общин, что правительство Ее Величества «не готово давать никаких обязательств в отношении военных действий Соединенного Королевства в Индокитае до результатов Женевы».

Операция «Гриф» умерла медленной смертью. Бригадный генерал (позже генерал-майор) Кальдера, командир группы Б-29 на авиабазе Кларк Филд, совершил еще один визит в Индокитай 26 апреля, все еще с целью подготовки варианта американского воздушного налета на Дьенбьенфу. Этот последний вариант якобы предусматривал рейды восемьюдесятью самолетами в течение трех ночей подряд в окрестностях долины Дьенбьенфу и в районе складов коммунистов в Туанжао, на этот раз со смешанными американо-французскими экипажами. Здесь снова, похоже, обсуждались подварианты, включающие более точные дневные налеты, выполняемые смешанными экипажами на самолетах с французским триколором. Вся операция по прежнему должна была проходить в режиме «боевая готовность в течение семидесяти двух часов» и старший офицер ВВС Франции из Сайгона уже отправился на авиабазу Кларк Филд для подготовки операции. Возможно, не все еще было потеряно.

Заключительный акт этой трагедии был полностью американским. На драматической встрече между Эйзенхауэром, Рэдфордом, начальниками штабов видов вооруженных сил и несколькими другими высокопоставленными должностными лицами 29 апреля в Вашингтоне, вся ситуация была рассмотрена еще раз. Из присутствующих только адмирал Рэдфорд по-прежнему полностью поддерживал даже одностороннее американское обязательство предотвратить поражение при Дьенбьенфу. Главком ВМФ адмирал Роберт Ю. Карни и начальник штаба ВВС генерал Натан Ф. Твининг не были в восторге от операции, но генерал Мэтью Б. Риджуэй, начальник штаба Армии США, был категорически против этой идеи. Как бывший командующий вооруженными силами Соединенных Штатов в Корее, Риджуэй имел четкое представление об ограничениях воздушных действий в таких обстоятельствах — в Корее операция «Удушение», направленная на уничтожение линий сообщения коммунистов, потерпела сокрушительный провал, - но он также чувствовал, как и сэр Энтони Иден, что за воздушными ударами, по всей вероятности, последует участие крупных американских наземных сил в еще одной неубедительной и дорогостоящей войне на материковой части Азии. Группа наблюдателей из Армии США уже была направлена Риджуэем в Индокитай в начале этого года, и она вернулась в ужасе от условий, в которых американским войскам придется действовать там в случае наземной войны. В этом его полностью поддержал генерал-лейтенант Джеймс М. Гэвин, известный как прославленный командир-десантник Второй Мировой войны, а в 1954 году — начальник отдела исследований и разработок в Пентагоне. Больше, чем кто-либо еще, Гэвин знал, насколько плохо Соединенные Штаты были подготовлены к ограниченной сухопутной войне в Азии, и он значительно усилил непреклонную позицию Риджуэя против политики, которая, по его мнению, приведет Соединенные Штаты к такой ситуации. (В 1966 году, уже ушедший в отставку генерал Гэвин все еще придерживался того же мнения и публично выразил его в отношении ввода войск во Вьетнам — и его также в свою очередь, поддержал ушедший в отставку генерал Риджуэй.) Как позже сообщил известный военный историк Хэнсон У. Болдуин, Чальз Э. Уилсон, занимавший в то время пост министра обороны, поддержал Риджуэя и Гэвина — и на этот раз президент Эйзенхауэр выступил против Даллеса и остальных начальников штабов видов вооруженных сил. Решение не приходить на помощь французам вот-вот должно было стать окончательным.

Теперь фишки были поставлены на кон. Время остановилось на очень короткое мгновение не только в Вашингтоне, но и в Дьенбьенфу. Там 29 апреля французы удерживали позиции на Пяти холмах, на южных опорных пунктах «Югетт», и на опорном пункте «Вьем». Благодаря запасным частям, сброшенным с парашютом, у французов все еще оставалось девятнадцать 105-мм гаубиц. В Ханое 1-й колониальный парашютный батальон был готов к отправке в Дьенбьенфу в качестве подкрепления; а гигантские американские С-124 «Глоубмастер» из

322-й авиационной дивизии были в процессе переброски по воздуху в Индокитай совершенно нового 7-го колониального парашютного батальона. Индия, опасаясь быть обвиненной Китаем и СССР в оказании помощи находящимся в тяжелом положении французам, отказалась разрешить американским самолетам пролетать над территорией Индии или остановиться для дозаправки. Неуклюжим самолетам пришлось делать большой крюк над Индийским океаном и дозаправляться в Коломбо на острове Цейлон, что не вызвало подобных возражений. С уничтожением части вражеской артиллерии в результате воздушных налетов, и со свежими войсками, брошенными в бой сформированными подразделениями, вместо раздробления, все еще оставался бесконечно малый шанс продержаться достаточно долго, чтобы быть спасенными от поражения прекращением огня. В конце концов, именно это произошло с египтянами, окруженными в 1948 году в Фалудже, когда они были спасены от полного уничтожения израильтянами, благодаря прекращению огня, введенному ООН. (Если бы этого не произошло, полковник Насер был бы израильским военнопленным). И с сильно пострадавшими складами коммунистов в Туанжао, пехотные дивизии в Дьенбьенфу оказались бы в середине сезона муссонов под угрозой голодной смерти. Именно это годом ранее побудило 308-ю дивизию Вьетминя прекратить наступление на королевскую столицу Лаоса Луангпхабанг. С одобрением Великобританией, или без него, операция все еще была осуществимой и полезной в военном отношении. Теперь решение полностью лежало на Эйзенхауэре.

Это решение, конечно, было отрицательным, но, как ни странно, об этом никогда не упоминается в мемуарах президента. Вместо этого он предлагает объяснение движущих им соображений, которые все еще имеют отношение к ситуации во Вьетнаме двенадцать лет спустя: «В ходе этой встречи, я отметил, что если Соединенные Штаты в одностороннем порядке позволят втянуть свои войска в конфликт в Индокитае, и в череду азиатских войн, конечным результатом будет истощение наших ресурсов и ослабление нашей общей оборонительной позиции. Если бы мы, без союзников, когда-либо оказались сражающимися в разных местах по всему региону, и если агрессивное участие красного Китая было бы четко определено, тогда мы вряд ли смогли бы этого избежать, сказал я, учитывая необходимость нанести удар прямо в голову, а не в хвост змеи, самого красного Китая».

Поэтому отказ от попытки спасти французов в Дьенбьенфу был, в конечном счете, как и должен был быть, полностью американским решением, и на самом высоком уровне, с участием высших руководителей Конгресса, Объединенного комитета начальников штабов и президента. Тем не менее, почти сразу же после того, как решение было принято, начался едва уловимый процесс сваливания всей вины за провал «Грифа» на Британию. Госсекретарь Даллес лично заявил в общенациональной телепередаче 12 июня 1954 года, что, как и у госсекретаря Генри Стимсона в случае агрессии Японии против Китая в 1931 году, его собственные попытки спасти Индокитай посредством совместных действий, были отвергнуты союзниками.

Комментируя эти оправдания на следующий день, Джеймс Рестон из «Нью-Йорк Таймс» заявил, что эта картина, без каких-либо ссылок на оппозицию Конгресса или Белого дома применению силы в Азии, что в 1931 году, что в 1954 году, является одним из самых вводящих в заблуждение упрощений, когда-либо произносимых госсекретарем США, но он перекладывает вину и обеспечивает алиби.

И в своей собственной резкой статье на эту тему Чалмерс Робертс отметил, что независимо от действий или бездействия союзников, Конгресс, по всей вероятности, предоставил бы президенту запрошенный мандат: «… при условии что он убедительно попросил об этом и объяснил факты и их связь с национальными интересами Соединенных Штатов… Но выясняется тот факт, что президент Эйзенхауэр никогда не ставил вопрос о вмешательстве на кон».

Именно это Линдон Б. Джонсон — возможно, памятуя о своих собственных действиях в апреле 1954 года — не преминул сделать в 1964 и 1965 годах.

Неспособность американцев принять раннее решение, то или иное, в отношении операции «Гриф» причудливым образом преследовала администрацию Эйзенхауэра даже после смерти Джона Фостера Даллеса. Статья в журнале «Лайф» от января 1956 года в которой появился термин «балансирование на грани войны» и в которой Даллес намеренно еще раз возложил вину на Британию и даже утверждал, что до Женевы его «политика смелости произвела впечатление на коммунистов» и позволила премьер-министру Франции и Идену в Женеве «торговаться с помощью силы Даллеса», вызвала такую бурю протеста, что потребовалось полноценная пресс-конференция госсекретаря в ее защиту.

Когда после смерти госсекретаря Даллеса был опубликован первый том мемуаров сэра Энтони Идена, в него вошли несколько документов, категорически противоречащих официальной американской позиции; президент Эйзенхауэр 13 января 1960 года еще больше усугубил существовавшую ранее путаницу в отношении операции «Гриф», заявив что «никогда не было разработано никакого плана для приведения в исполнение в Индокитае». Затем президент отверг все усилия, предпринятые его покойным госсекретарем в марте-апреле 1954 года, чтобы выработать совместную позицию для вмешательства в Дьенбьенфу, заявив, что Даллес был «очень убедительным человеком. Он вполне мог бы говорить о возможностях, которые к тому времени могли бы рассматриваться как предложения, когда они вовсе не подразумевались как таковые». Очевидно, что к тому времени, когда в 1963 году были опубликованы его собственные мемуары, у президента было время собраться с мыслями по этому вопросу и принять точку зрения, которая несколько менее противоречила имеющимся фактам.

18 апреля в сообщении, отправленным его личным кодом, Эли уведомил вооруженные силы, немедленно сообщив о факте явного провала «Грифа» Наварру, и Наварр немедленно полностью осознал значение этого факта для гарнизона Дьенбьенфу. Операция «Кондор» уже шла полным ходом, но новая ситуация требовала более отчаянных мер. Совершенно секретной телеграммой №24, отправленной его личным кодом, Наварр 30 апреля сообщил Эли, что теперь он изучает «прорыв гарнизона в направлении Лаоса… что представляет огромные трудности и при наилучшем стечении обстоятельств спасет лишь часть личного состава. Неизбежно придется оставить раненых. Эта операция последнего шанса будет названа «Альбатрос»».

К счастью, лишь немногие из французов знакомы с «Сказанием о старом мореходе».

В этот промежуток времени между сообщениями Наварра и Эли, произошел один из самых странных эпизодов всей войны: один из офицеров разведки Наварра установил контакт с членом правительства Хо Ши Мина. Это событие было настолько секретным, что Наварр запросил (и получил) разрешение не упоминать обо всем этом высшему гражданскому представителю Франции в Индокитае, генеральному комиссару Морису Дежану.

18 апреля, в сообщении отправленным личным кодом, Эли одобрил продолжение контакта, но призвал Наварра проявлять максимальную осторожность, чтобы не попасть в ловушку врага. Эли также посоветовал ему проконсультироваться с правительством в Париже, прежде чем брать на себя какие-либо обязательства, и подтвердил, что Наварру следует утаить информацию от генерального комиссара, который был широко известен своими «утечками». Ответ Наварра на следующий день был коротким и по существу: «Я не проявлял никакой инициативы. Контакты совершенно секретны. Моего представителя всегда можно дезавуировать. Никаких результатов не ожидается ранее чем через неделю».

Что произошло дальше и кем именно был этот высокопоставленный контакт с северовьетнамцами, до сих неизвестно публике. Но он существовал и он был важен, потому что 12 мая, после падения Дьенбьенфу и начала Женевской конференции, Наварр связался с Эли по радио: «Контакт со стороны Вьетминя сейчас с делегацией Вьетминя в Женеве. Все прекращено. (Переговоры) могут быть возобновлены, если Женева потерпит неудачу».

В Женеве Вьетминь представляла делегация из шести человек: Фам Ван Донг, тогда занимавший пост министра иностранных дел, а ныне премьер-министр правительства Ханоя; Та Куанг Буу, заместитель министра обороны, получивший образование в Оксфорде; Ха Ван Лау, полковник Народной армии, который с 1954 года отвечал за отношения Ханоя с Международной контрольной комиссией; Фан Ань, преподаватель колледжа, занимавший несколько важных постов в правительстве Хо с 1945 года; Хоанг Ван Хоан, занимавший тогда пост посла в Пекине; и Тран Конг Туонг, опытный юрист, занимавший тогда пост заместителя министра юстиции. Это мог бы быть любой из них. Но в возобновлении тайных контактов не было необходимости. В конце концов, Женева не провалилась.

Первоначально «Кондор» планировался еще в декабре 1953 как операция, предназначенная для преследования, в связи с французскими войсками в Дьенбьенфу, осаждающих войск Вьетминя, предположительно выбитых в результате успешной обороны долины французами. В своей первоначальной форме план предусматривал четыре этапа: в первой фазе группа из четырех батальонов должна была уничтожить войска коммунистов к югу и западу от реки Намоу на тридцатикилометровом фронте между Муонг-Хуа и Пак-Луонгом. Вторая фаза — отряд «Кондор» затем повторит операцию 2-й воздушно-десантной группы в декабре 1953 года. Третий этап — он будет продвигаться к Хюей-Нга-На-Сон, где соединится с боевой группой воздушно-десантных войск, численностью от трех до четырех батальонов, которая будет усилена батареей 75-мм безоткатных орудий 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка и 17-го воздушно-десантной саперной ротой. На четвертом этапе отряд в составе восьми батальонов затем двинется в направлении долины Дьенбьенфу. В начале третьего этапа, он должен был захватить и удержать Коль-де Калькайр (Известняковый перевал), между Тай-Чангом и Бан-На-Ти. Удерживая Известняковый перевал, оперативная группа будет наблюдать южный фланг Дьенбьенфу, и вероятно, будет в прямой видимости ОП «Изабель».

План также предусматривал вариант на случай, если десантирование воздушно-десантной группы на Хюэй-Нга-На-Сон окажется нецелесообразным, или в случае, если сопротивление коммунистов к западу от Известнякового перевала не потребует присутствия десантников. В этом случае воздушно-десантная группа должна была быть сброшена с парашютами к югу от ОП «Изабель», как только наземные части захватят Известняковый перевал. Этому варианту, чтобы соответствовать другим «птичьим» кодовым названиям, было присвоено кодовое название «Дятел». Общая численность войск, задействованных в исходной версии «Кондора» должна была составить около 5500 человек.

Проблема с этим планом заключалась в том, что он, как и первоначальная операция «Кастор», требовал около 115 самолетовылетов «Дакот» в день, или примерно вдвое меньше для С-119, и ежедневное снабжение этих войск — с учетом практически несуществующих дорог — требовало переброски по воздуху шестидесяти тонн грузов, или эквивалента двадцати четырех вылетов «Дакот» - не говоря уже о факте, что эти шестьдесят тонн должны были бы быть упакованными в 600 отдельных 100-килограммовых мешков каждый день. Операция такого масштаба, в дополнение к ежедневному снабжению Дьенбьенфу даже на минимальном уровне, просто сломало бы хребет всему воздушному транспорту. Другими словами, чтобы добиться успеха, «Кондор» также был сильно зависим от американского воздушного транспорта, как «Гриф» от американских бомбардировщиков.

Следовательно, когда стало ясно, что «Кондор» станет не операцией по преследованию уже побежденного врага, а последней отчаянной попыткой спасти Дьенбьенфу от полного уничтожения, его основная структура была полностью изменена в течение последней недели апреля 1954 года. На совещании старших командиров в Сайгоне 28 апреля воздушно-десантная фаза операции была значительно сокращена, если не ликвидирована полностью, поскольку имеющиеся воздушно-десантные батальоны, по всей вероятности, будут десантированы в сам Дьенбьенфу. С другой стороны измененный план теперь предусматривал создание наземной оперативной группы из четырех пехотных батальонов, усиленной тайно проникшими диверсионными группами CGMA. И здесь снова командующий транспортной авиацией, полковник Нико, облил присутствующих холодной водой даже в отношении урезанного плана. Его математические расчеты были абсолютно безупречны: Дьенбьенфу требовалось 150 тонн грузов в день, а пересмотренной версии «Кондора» по прежнему требовалось ежедневной сорок пять тонн.

Другая проблема заключалась в том, что большая часть самолетов С-119 летала с американскими гражданскими экипажами, которые изначально не нанимались для полетов в такую смертельную ловушку, как обреченная долина. В конце апреля существовала очень высокая вероятность, что американцы просто откажутся выполнять полеты в боевой обстановке, и фактически, эта ситуация возникла в период с 2 по 6 мая, когда как американские, так и французские экипажи отказались выполнять задачи по снабжению Дьенбьенфу, если не будет предоставлено надлежащее количество истребителей сопровождения. 28 апреля Нико был полностью осведомлен об этой ситуации, а это означало, что он в любой момент мог потерять почти половину имеющегося у него транспортного тоннажа. Фантастически жонглируя приоритетами, Нико наконец согласился с тем, что он мог бы предоставить как Дьенбьенфу, так и «Кондору» минимально необходимый тоннаж снабжения, если бы весь Индокитай в течение шести дней был полностью лишен воздушного транспорта, за исключением двух С-47, оставленных для южного лаосского аэродрома в Сено. Но первая фаза «Кондора» уже шла полным ходом, с того дня, когда генерал Наварр встретился с полковником де Кревкером в Сено двумя неделями ранее.

Вопреки утверждениям, сделанным позже такими различными источниками как Жюль Руа, который утверждал что «Кондор» был более или менее фиктивным, и президент Эйзенхауэр, который заявил в своих мемуарах, что в нам просто участвовала «одна спасательная колонна из 300 местных военнослужащих, предпринявших слабую попытку спасти Дьенбьенфу», «Кондор» - во всяком случае, на земле — был четко организован для выполнения, по крайней мере, части своей задачи. Полковник де Кревкер передал все командование «Кондором» полковнику Тьену. Последний имел в своем распоряжении по состоянию на 13 апреля 4-й и 5-й батальоны лаосских егерей; 1-й лаосский парашютный батальон; 2-й батальон 2-го полка Иностранного легиона, 1-й батальон которого под командованием майора Клемансона находился в Дьенбьенфу; и группу коммандос подполковника Молла, состоящую из более чем 800 лаосцев и туземцев-мео; в общей сложности, 3088 человек, из них 1682 лаосца. Пехотные войска, под командованием подполковника Годара были официально названы Северной мобильной группой. Она была разделена на две части, подгруппу «Восток» под командованием майора Кокле (5-й батальон лаосских егерей и 1-й лаосский парашютный батальон), и подгруппа «Запад» под командованием непосредственно Годара (4-й батальон лаосских егерей и 2 батальон 2-го полка Иностранного легиона).

К 21 апреля полковник Тьен разработал свой измененный план для «Кондора». В качестве первого шага, чтобы дать некоторую передышку Дьенбьенфу, его развертывание будет построено таким образом, чтобы отвлечь в период с 25 апреля по 15 мая максимум сил коммунистов на северный фланг р. Намоу. Как только войска коммунистов будут отвлечены в этом направлении, Северная мобильная группа оставит на этом фронте легкую «завесу» из отрядов коммандос, в то время как основная часть сил обойдет хорошо известную трассу в Дьенбьенфу через Известняковый перевал и вместо того развернется в направлении на ОП «Изабель» по более южному маршруту, через Муонг-Хеюп. Если там будут четыре пехотных батальона, полковник Тьен надеялся, что он сможет добраться до опорного пункта «Изабель» примерно к 25 мая.

Чтобы еще больше запутать Вьетминь относительно фактической численности его войск, он попросил французское верховное командование перебросить ему по воздуху небольшие отряды из французских частей, размещенных в других районах Индокитая. Подобно «Шпиону, вернувшемуся с холода» Ле Карре, эти подразделения будут намеренно обмануты и их заставят поверить, что они составляют авангарды своих частей, которые должны будут переброшены в Лаос в составе сил операции «Кондор». Поскольку члены этих отрядов становились жертвами, или попадали в плен к коммунистам, вражеская разведка, по крайней мере на время, была бы введена в заблуждение относительно точной численности и местоположения французских частей. Вскоре небольшие одномоторные «Биверы» и «Нордхейны» начали перебрасывать эти французские подразделения в прифронтовые части по всему северному Лаосу, чтобы их намеренно подсунули врагу в качестве приманки. Позже появились некоторые доказательства, что до определенного момента эта уловка работала.

Наконец, Тьен запросил также два воздушно-десантных батальона. Все еще оставались 1-й и 3-й вьетнамские парашютные батальоны, которые Лангле не хотел видеть в Дьенбьенфу. А для переброски наземных частей на некоторые из имеющихся небольших взлетных полей, он запросил самолеты С-47, оснащенные дополнительными реактивными ускорителями, чтобы они смогли использовать короткие взлетные полосы.

В то время как «Кондор» начал обретать форму на бумаге, его фактическое исполнение натолкнулось на проблемы. Операция должна была состояться в период сильной жары и в районе, который даже в сезон муссонов был чрезвычайно засушливым. 17 апреля в 13.40 Тьен сообщил Наварру, что невозможно найти 500 носильщиков «даже силой», поскольку большая часть населения бежала в горы, и что 150 мулов и соответствующие для них вьючные седла, которые имели ключевое значение для тылового транспорта, также были недоступны. Кроме этого было важное требование к канистрам для воды и надувным спасательным плотам для пересечения многочисленных ручьев. Наварр приказал перебросить по воздуху мулов и 500 вьетнамских военнопленных в район сбора, тем самым усугубив проблемы планирования воздушного транспорта полковника Нико.

Тем временем, однако, Годар приступил к выполнению первой фазы «Кондора». 2 батальон 2-го полка Иностранного легиона начал продвигаться на север, вдоль реки Намоу, и 21 апреля перехватил крупную пирогу с грузом коммунистов, перевозившую 81-мм и 120-мм минометные мины. Трое захваченных пленных сообщили, что они из 230-й роты 72-го батальона 80 полка Народной армии, в состав которого входили 1200 вьетнамцев, говорящих на лаосском языке и 500 лаосцев. На следующий день войска Годара обнаружили склад боеприпасов коммунистов в Бан-Хат-Ден, где находились американские минометы, чешские автоматические винтовки, автоматы, патроны и 205 рюкзаков. 23 апреля легионеры захватили плацдарм к северу от Намоу, между Бан-Хат-Ден и Пакнуа. Пакнуа была небольшой деревней у слияния Намоу и меньшего притока, Нам-Нуа, а в Банлой, в 35 километрах к северо-востоку к Нам-Нуа присоединялась еще меньшая река: Нам-Юм. Оттуда до Дьенбьенфу оставалось всего пятнадцать километров.

22 апреля перехваченные радиосообщения Вьетминя, показали, что противник знал о начале операции «Кондор», о котором впервые сообщил 148-й полк двумя днями ранее, и что он правильно определил цель операции. Радиообмен также подтвердил предположение полковника Тьена, что коммунисты ожидали выброски десанта на Нга-На-Сонг и Сопнао, два города, через которые прошел Лангле в декабре 1953 года и которые находились на кратчайшем пути в Дьенбьенфу. Так же были указания на то что части 148-го полка, 940-го батальона 82-го полка и подразделения 970-го батальона 316-й дивизии получили приказ оставаться на месте и прикрывать фронт в Дьенбьенфу от сил «Кондора».

Подгруппа «Восток» также не оставалась в бездействии. 25 апреля 1-й лаосский парашютный батальон обрушился на такую редкость как укрепленный опорный пункт Вьетминя в двух километрах от важного города на реке, Муонг-Хуа. Он захватил опорный пункт и ценную добычу, включая 37 ящиков боеприпасов и 500 взрывателей для минометных мин. Но жара была ужасной; в тот день батальон сообщил о трех смертях от солнечного удара. 29 апреля оба крыла Северной мобильной группы соединились в самом Муонг-Хуа; как и все поселки в долине Намоу, которые теперь были вновь заняты, он тоже был полностью разграблен и большая часть населения страдала от голода.

Коммандос также не оставались без дела. Оснащенные для передвижения налегке — весь штаб подполковника Молла состоял из еще одного офицера и трех сержантов — они уже продвинулись глубоко на территорию Вьетминя. Они были разделены на три небольшие группы: группа «А» под командованием лейтенанта Меснье и трех сержантов состояла из 320 человек, группа «В», которой командовал лейтенант Ванг Пао, вождь племени мео и французский офицер, также насчитывала 300 человек. В 60-х года Ван Пао, в конечном итоге получивший звание генерала Королевской лаосской армии, должен был действовать в этом районе вместе с американскими войсками специального назначения, и был одним из немногих лаосских офицеров, хорошо зарекомендовавших себя в партизанской войне. Наконец группа «С» состояла из 200 туземцев и ей командовал сержант Марселин. Также существовал отдельный разведотряд №610 под командованием капитана Лусто, в чьи задачи входил сбор разведданных для французского верховного командования.

В дополнение к отряду коммандос Молла, в этом районе существовали уже заброшенные подразделения GCMA, которые были непосредственно подчинены французскому верховному командованию в Сайгоне. Под командованием скромного подполковника Рожера Тринкье они постепенно приобретали за последние два года все большее значение и теперь насчитывали 15000 человек, рассредоточенных небольшими подразделениями на всем пути от каучуковых лесов к северо-западу от Сайгона до китайской границы. Некоторые из них, как уже упомянутый «Кардамон» существовали довольно долгое время; другие, как те что действовали весной 1954 года в Лаосе, были довольно недавними. Это были те, кто сейчас готовился к операции «Кондор» и кто в конечном итоге подберет нескольких беглецов из Дьенбьенфу, а затем останется в тылу коммунистов до самого конца. Среди подразделений GCMA, задействованных в «Кондоре» и «Альбатросе» были: группа «Альфа», отряд из 300 человек, действовавших из Оу-Неуа в самом северном Лаосе; «Гамма», насчитывавшая 650 человек, проникшая к западу от Муонг-Те в северо-западный угол Вьетнама; «Грейпфрут», действовавший в районе Бан-Нам-Луонг в 15 километрах к юго-востоку от Известнякового перевала; «Банан», расположенный недалеко от Хат-Са на реке Намоу, и наконец, «Бетелевая пальма», на холмах к югу от Нга-На-Сонг.

По состоянию на 21 апреля Годар поддерживал связь с «Грейпфрутом», который действовал впереди него и оставался с отрядом до 8 мая, а «Бетелевая пальма» проинформировал отряд «Кондор» 29 апреля, что зона высадки в Нга-На-Сонг прикрыта и может быть использована для воздушных десантов. Другими словами, для выполнения второго этапа «Кондора» все было готово. Безусловно, войска страдали от чрезвычайно суровых условий — жара стала настолько сильной, что подразделениям пришлось пробиваться через обширные лесные пожары и в конце концов, прибегнуть к ночным маршам — но перспектива продвинуться вперед и, по крайней мере, принести некоторое облегчение, если не спасение, защитникам Дьенбьенфу, оказавшимся в трудном положении, заставила их идти дальше.

Но в других местах, где решалась судьба войны, все обстояло иначе. 22 апреля, в 20.00, Наварр отправил сверхсекретное сообщение своему заместителю главнокомандующего, генералу Боде (находившемуся тогда в Ханое), сообщив ему, что выполнение второго этапа «Кондора» будет отложено до дальнейшего распоряжения, а затем будет подлежать предварительному уведомлению за пять дней. Даже продолжение первой фазы будет зависеть от дальнейших сообщений. Объяснение задержки так и не было достаточно четко дано, но сверхсекретная «молния», отправленная Наварром полковнику де Кревкеру, 29 апреля, похоже, близка к истине. В этом сообщении Наварр уведомляет командующего войсками Французского Союза в Лаосе что плохие метеорологические условия над Дьенбьенфу, сделали невозможным обеспечение укрепрайона снабжением в необходимых объемах без дальнейшего сокращения воздушного тоннажа, необходимого для снабжения войск подполковника Годара. Это убило все шансы на высадку с парашютом воздушно-десантной группы в полном составе. В самом лучшем случае, по словам Наварра, эта воздушно-десантная группа могла быть предоставлена не раньше, чем через семь-восемь дней. «В таких условиях, я оставляю на Ваше усмотрение...», добавлял Наварр. Действительно, странная ситуация, когда генерал-лейтенант оставляет скромного полковника ответственным за судьбу целой операции.

После обмена сообщениями со своими подчиненными командирами, полковник де Кревкер решил, по крайней мере, пока постоять за себя. Лишенный ключевого подкрепления воздушным десантом, характер «Кондора» полностью изменился, и чтобы запутать противника, измененной операции было присвоено название чрезвычайно гористого французского района «Арьеж». Вместо дальнейшего продвижения в направлении Дьенбьенфу, Северной мобильной группе было приказано занять оборонительную позицию на северном берегу Намоу. Группа коммандос «Бетелевая пальма» покинула зону высадки в Нга-На-Сонг 2 мая, а 5-й батальон лаосских егерей, который поддерживал контакт с 221-й ротой 910-го батальона 148-го полка Народной армии с 27 апреля и захватил пятнадцать винтовок ценой потери десяти раций, отступил к Намоу в ночь на 3 мая, прикрываемый группой коммандос «Банан».

6 мая «Грейпфрут» сообщил о перестрелке с войсками Вьетминя вблизи своего района действий и сообщил в 13.00 на следующий день, что жители Бан-Нам-Луонга сообщили, что 10000 солдат Вьетминя из осаждающих сил Дьенбьенфу, как ожидается, скоро отправятся из долины в Лаос. По всей вероятности, это была разведывательная группа из состава «Грейпфрут», которая наблюдала за агонией Дьенбьенфу с края долины, хотя в настоящее время это не может быть полностью подтверждено.

В 10.20 7 мая 1954 года, за несколько часов до падения Дьенбьенфу, де Кревкер отправил сообщение генералу Коньи в Ханое, попросив ему немедленно сообщить по рации «в случае серьезного события, касающегося Северного командования». Коньи ответил несколько часов спустя, отправив Кревкеру кодовую фразу, наподобие тех, которые в форме так называемых «личных сообщений» транслировалась Би-би-си во время Второй мировой войны европейским силам Сопротивления, чтобы быть уверенными что все соответствующие подразделения будут проинформированы своевременно и четко. Кодовая фраза означала падение Дьенбьенфу, но не давала никаких указаний относительно дальнейших действий, которые должны были предпринять силы «Кондора». Как Ханой объяснил командующему французскими войсками в Лаосе, чьи войска в районе Дьенбьенфу подпадали под тактическое управление генерала Коньи, эти действия будут означать немедленное и полное отступление с максимальной скоростью, отказом от всего, потому что не будет никакой помощи, никакой поддержки с воздуха, никаких подкреплений, пока войска Годара не достигнут уже развернутой авиабазы в Мыонгсай, в 85 милях ниже по течению от Муонг-Хуа. Из-за безвкусицы, к которой склонны военные штабы, когда у них заканчиваются идеи, этому позорному отступлению было присвоено кодовое имя самой блестящей победы императора Наполеона: «Аустерлиц».

8 мая в 13.05 все участники операции «Арьеж» услышали кодовую фразу: «Плод созрел». Дьенбьенфу пал. Через несколько минут там же прозвучала вторая часть сообщения: «Аустерлиц». Несколько минут спустя, маленький «Моран» из 23-й группы воздушного наблюдения в Мыонгсай сбросил письменную копию приказа об отходе на командный пункт подполковника Годара. Почти одновременно аванпосты начали сообщать об интенсивных контактах с противником сразу в нескольких местах. К счастью, Годар получил предупреждение за день и начал минировать тропы, ведущие от Намоу. С 5-м батальоном лаосских егерей в качестве авангарда, отряд «Кондор» начал отступать, оставляя мины, установленные на срабатывание с задержкой в десять минут. И снова Годар поступил правильно в войне в джунглях (правило, о котором, по-видимому, слишком часто забывают в Южном Вьетнаме в последние годы): вместо того, чтобы повторить свой прежний путь, он приказал своей колонне проложить новую тропу через холмы в Куан-Рип. Вьетминь, ожидая что французы вернутся по своим следам, выставил перед ними отряд в засаде, который должен был оказаться на старом пути 10 мая. Вместо этого французская колонна прошла точку засады в ночь с 8 на 9 мая, тем самым застав на этот раз Вьетминь врасплох. В последовавшей перестрелке 4-й батальон лаосских егерей был сильно потрепан, потеряв почти две роты; 5-й батальон лаосских егерей также понес некоторые потери, но остальные силы «Кондора» вернулись в зону опорного пункта почти без дальнейших потерь, но с горьким привкусом во рту. Даже очень сдержанные официальные отчеты говорят о горечи офицеров и солдат подполковника Годара, которые перенесли чрезвычайные трудности ради своих товарищей в Дьенбьенфу и чувствовали, что Северное командование в Ханое, из собственных соображений, лишило их возможности помочь им в момент крайней нужды. Одна четверть от общей численного 1-го лаосского парашютного батальона дезертировала после окончания боев, и еще шестьдесят семь человек дезертировали из 4-го батальона лаосских егерей. И так закончилась последняя отчаянная попытка спасти Дьенбьенфу извне.

Провал «Кондора» также предопределил провал «Альбатроса». Официально Наварр поручил подготовку прорыва оперативному штабу генерала Коньи только 3 мая 1954 года, оставив детали операции и точную дату ее проведения на усмотрение генерала де Кастра. Общий план «Альбатроса» был следующий: общее направление прорыва должно было быть направлено на юго-восток в направлении Муонг-Ня и Муонг-Хеюп, при том французские силы прикрытия из Лаоса должны были быть выдвинуты в самый последний момент, чтобы избежать обнаружения Вьетминем.

Прорыв гарнизона с линии фронта внутри долины должен был быть поддержан максимальными усилиями всех артиллерийских орудий и минометов, еще остававшихся в наличии и всей боевой авиации. Все раненые должны были быть оставлены, а все солдаты с легкими ранениями будут прикрывать огнем отход бойцов прорывающегося отряда. Прорыв должен был состояться в конце дня, чтобы позволить войскам очень быстро укрыться в лесу. При себе будет только стрелковое оружие и боевой паек на четыре дня. Самый ранний срок прибытия на место различных подразделений «Кондора» тогда оценивался как 15 мая. Когда генерал Коньи, в свою очередь, сообщил основные контуры «Альбатроса» генералу де Кастру в длинной радиограмме 4 мая, оценка уже сместилась на 20 мая, и Коньи добавил в последнем абзаце, что «хорошо понимал, что до дальнейших распоряжений, командующий Северно-западной оперативной группой будет считать своей задачей стойко сопротивляться на месте, не думая об отступлении».

5 мая в 16.15 де Кастр ответил Коньи:

«Пути, ведущие на юг не позволяют достаточно быстро отвести 6000 человек. Единственное, что возможно — это одновременный прорыв в разных направлениях. Ввиду трудностей с сохранением секретности даже при использовании кода… Я настаиваю на том, чтобы не раскрывать своих намерений. Я должен просить вас доверять мне».

Вся концепция «Альбатроса» нашла множество критиков в Ханое. Начальник штаба Коньи, полковник Бастиани, официально заявил, что, учитывая пресечённую местность, силы противника и состояние полного истощения гарнизона, «Альбатрос» приведет только к полному разгрому и частичному уничтожению сил прорыва, от которых мало что, если вообще что-либо пригодное в военном отношении, будет спасено. Кроме того, такой позорный конец только бросил бы тень на то, что до сих пор было доблестной обороной.

4 мая один из старших офицеров штаба, работавший над деталями «Альбатроса», написал краткую оценку этой операции, которая хорошо подытоживала чувства большинства его коллег:

«Такая операция одновременно невозможна и немыслима. Это странно напоминает битву при Седане (1870). Северо-западная оперативная группа должна продолжать сопротивляться. Это продолжает изматывать войска Вьетминя. Любой орган командования в Индокитае, который подпишет такой приказ о бегстве, себя опозорит.»

И в последней строке, которая, очевидно, была упреком старшим генералам, которые задумали, спланировали и руководили битвой при Дьенбьенфу, записка заканчивалась предложением: «Человек должен знать, как принимать последствия своих поступков».

Наконец, 7 мая в 10.00, когда штурмовые отряды коммунистов находились в пределах 200 метров от его командного пункта, а последние резервы были разбиты в ходе тотальной обороны последних позиций на восточных холмах, де Кастр решил прибегнуть к «Альбатросу». Диалог между ним и генералам Коньи по радиотелефонной связи был полностью записан на пленку. Часть, относящаяся к «Альбатросу» гласит следующее:

- И тогда, Бог мой, я попытаюсь, если позволят обстоятельства, использовать максимум того, что у меня осталось, чтобы убраться на юг.

- Хорошо, понял. Вероятно, это будет ночью?

- Что?

- Ночью.

- Да, генерал, ночью, конечно.

- Все правильно, да.

- Мне нужно Ваше разрешение, чтобы это сделать.

- Я даю разрешение, старина.

- Ты даешь мне разрешение на это.

- Я даю тебе разрешение на это.

- Хорошо, я… Я продержусь… Я постараюсь продержаться здесь как можно дольше с тем, что осталось…

Они кратко обговорили остальные вопросы, а затем Коньи вернулся к теме прорыва:

- Хорошо. Ну, а что насчет отступления на юг? Как ты это видишь? По направлению к «Изабель» или во многих направлениях?

- Ну, генерал, в любом случае они должны продвигаться на юг, за пределы «Изабель», не так ли?

- Да, это так.

- Но я также дам «Изабель» приказ попытаться прорваться, если они смогут.

- Да, это понятно. Хорошо, держи меня в курсе, чтобы могли помочь тебе с максимумом авиации для этого дела.

Таким образом, нет никаких сомнений в том, что в последний момент де Кастр действительно решил попытаться реализовать план «Альбатрос», но, конечно, приказ пришел слишком поздно, чтобы быть выполненным организованным образом, и уцелевшие старшие офицеры сказали мне, что де Кастр, стремясь не допустить паники, до последнего момента отказывался информировать даже командиров батальонов о существовании такого плана.

У ОП «Изабель», в силу его расположения ближе к южному краю долины, было больше шансов успешно сбежать. В его случае в последнюю минуту возникли сомнения со стороны полковника Лаланда, видевшего разрушение основной позиции Дьенбьенфу, и опять же, по-видимому, в последнюю минуту со стороны Ханоя также была предпринята попытка избежать ответственности. 7 мая в 21.00 поступило радиосообщение от полковника Лаланда на самолет управления №545-YA, пилотируемого лично командиром Северовьетнамской бомбардировочной группы подполковником Дюссолем. Кружащий самолет управления выполнял функцию радиорелейного пункта связи между ОП «Изабель» и Ханоем с момента уничтожения самим де Кастром его мощного радиопередатчика в 17.00. В своем сообщении Лаланд запрашивал Ханой, был ли по прежнему предпочтительнее южный маршрут, поскольку с его точки зрения, бросок на запад в направлении Бан Лой казался более предпочтительным. Несмотря на неоднократные запросы с самолета управления, Ханой так и не ответил на этот вопрос. Через несколько минут после полуночи 8 мая 1954 года, остатки подгруппы тай Вьема и 12-й роты 3-го батальона 3-го полка Иностранного легиона пошли в прорыв к линии холмов на юге. Они добрались до южного края долины, и именно там погиб «Альбатрос».

Глава 10. Смерть «Кастора»

Суббота, 24 апреля 1954 года

С окончательной потерей «Югетт-1» половина всей взлетно-посадочной полосы осталась в руках коммунистов. Отныне места для сброса припасов стало еще меньше, а французским и американским пилотам, совершавшим рейсы со смертельным риском, придется рисковать еще больше. В ночь с 23 на 24 апреля было сброшено с парашютами на основную позицию еще семьдесят два добровольца, включая замену экипажей оставшихся танков, которые выходили из строя быстрее, чем машины, на которых они сражались. Это повторилось снова: трое сержантов и один рядовой прибыли в ту ночь в качестве замены в танковых экипажах, но 26 апреля один сержант и двое солдат получили ранения, а 29 апреля танк «Дуомон» получил прямое попадание 105-мм снаряда, который убил одного человека и ранил двух. Среди них был рядовой Лири. Он был в числе четверых, прибывших для пополнения танковых экипажей, сброшенных с парашютом 24 апреля.

Той же ночью в долину было сброшено на парашютах 117 тонн грузов снабжения, из которых 99 тонн приземлились на французских позициях. Удачная выброска позволила гарнизону повысить уровень снабжения большинства подразделений до двух дней по продовольствию и примерно на пять дней по боеприпасам — но ценой многочисленных примеров героизма со стороны экипажей транспортных самолетов, в частности, американских пилотов «Летающих вагонов». Ввиду постоянно сокращающихся зон выброски, пилотируемые в основном американцами С-119 были вынуждены лететь все ниже и ниже через зенитки, и в течение предыдущей ночи, один из «Летающих вагонов» получил два попадания 37-мм снарядов советской зенитной пушки. Среди солдат в Дьенбьенфу было общеизвестным, что американские гражданские пилоты во многих случаях рисковали больше, чем пилоты транспортных машин французских ВВС, летавших в основном на С-47, и хотя американским пилотам платили примерно 2000 долларов в месяц за их опасную работу, в их контрактах не указывалось прямо, что они должны были летать непосредственно в боевой обстановке. Поэтому было понятно, что вернувшись в тот день со своих заданий, они отказались продолжать летать через Дьенбьенфу. Это решение должно было иметь катастрофические последствия не только для самой битвы в Дьенбьенфу, но и для отряда «Кондор» подполковника Годара, ощупью пробиравшегося в Дьенбьенфу через лаосские джунгли. Коньи, как командующий сухопутными войсками на севере Вьетнама, не имел юрисдикции над транспортниками ВВС, тем не менее, он немедленно запросил разрешения генерала Наварра перевести французские экипажи с С-47 на «Летающие вагоны». По причинам, известным только военной бюрократии, разрешение Наварра поступило к Коньи только 26 апреля в 23.30. Тем временем, сброс грузов снабжения для Дьенбьенфу радикально сократился. В течение следующих трех дней они в среднем едва переваливали за шестьдесят тонн в день, а 28 апреля — чудесно ясный день в разгар муссонного сезона — гарнизон Дьенбьенфу не получил каких-либо грузов вообще.

Суббота также была днем подведения итогов для измученного гарнизона и его командиров. И картина, которая была передана в виде телеграммы с абсолютным приоритетом в 14.00, показала, что в хотя бы относительно боеспособном состоянии насчитывалось ровно 3250 пехотинцев. Во многих случаях, это означало, что человек потерял глаз, и даже одну руку. «Изабель» сообщил, что к бою все еще годно 1400 стрелков. В Дьенбьенфу госпиталь майора Гровена, изначально рассчитанный на 44 койки, с помощью марокканских саперов протянул свои окровавленные щупальца во всех направлениях; в общей сложности 878 тяжелораненых находилось в настоящее время на перевязочных пунктах батальонов, в пристройках госпиталя, укомплектованных воздушно-десантными хирургическими бригадами, и в темных норах и шахтах, наспех отрытых вдоль ходов сообщения. Еще 117 раненых в таком же состоянии конкурировали за жизненное пространство на переполненном ОП «Изабель», с гарнизоном, орудиями, складами боеприпасов и танками.

К настоящему моменту, таким образом, почти 15000 человек гарнизона разделились на три примерно равные части: пехотинцы, артиллеристы и вспомогательные части различных служб (для перераспределения вручную более 100 тонн припасов в день и переноски 1000 ящиков требовалось большое количество вспомогательного личного состава) и, наконец, последняя треть гарнизона Дьенбьенфу — мертвецы, люди, попавшие в руки коммунистов и «Нам-Юмские крысы».

В то же утро разведка предоставила Дьенбьенфу пересмотренную оценку сил противника. Благодаря массовым переброскам не обученных новобранцев, генералу Зиапу удалось компенсировать большую часть своих потерь за предыдущие два месяца. Некоторые из новобранцев (а французы уже захватывали их среди пленных 2 мая) записались, или были насильственно призваны в середине марта и прошли весь путь до Дьенбьенфу небольшими группами подкреплений по 100 человек. По прибытии в долину их разделили на пары и прикрепили каждую пару к двум ветеранам, и эти «ячейки» из четырех человек стали базовыми подразделениями в восстановленных частях, причем ветераны в каждой ячейке отвечали за боевую подготовку новобранцев. Безусловно, такие восстановленные части были далеки от смертоносной эффективности штурмовых отрядов Вьетминя середины марта, но Зиап теперь снова мог выставить в поле 35000 пехотинцев против французов, или десять солдат против каждого из изможденных и продрогших до костей французов, вьетнамцев и северо-африканцев, ютящихся в грязных ямах французских траншей. И, как знали и французский штаб, и его коллеги-коммунисты, превосходство над обороняющимися три к одному было достаточным преимуществом для победы при штурме.

В то утро также появилась еще одна плохая новость. 80-я разведывательная эскадрилья заграничной службы французских ВВС сделала полный набор аэрофотоснимков долины накануне в 12.30 и полностью расшифрованные фотографии были успешно сброшены в штаб де Кастра. Они ясно показывали сильное уплотнение смертоносного кольца 37-мм зенитных орудий и зенитных крупнокалиберных пулеметов, особенно на северо-восточном краю долины. Новая батарея 105-мм гаубиц проявила себя на «Анн-Мари» и несколько новых батарей 75-мм гаубиц были замечены в двух-трех километрах к востоку от ОП «Изабель». Новые батареи коммунистов также появились за Лысой и Фальшивой горой 23 апреля, когда они внезапно вмешались в ход боя, оказав разрушительное воздействие на десантников, контратакующих «Югетт-1». С другой стороны, ни один 120-мм тяжелый миномет не обстреливал Дьенбьенфу с 19 апреля; вероятно, что-то пошло не так с поставками боеприпасов. Это временное затишье не особенно успокоило французов, так как пленные коммунисты, захваченные в последние дни, сообщили им, что как ожидается, в район осады скоро прибудут «специальные орудия». Какие особые снаряды калибра 60-мм и 120-мм были подобраны в окрестностях Дьенбьенфу, но до сих пор они не дали французской разведке ни малейшего намека на то, что должно было произойти. До разгадки этой тайны оставалось еще около десяти дней.

Также остались некоторые незаконченные дела после прерванной контратаки 2-го парашютного батальона Иностранного легиона майора Лизенфельта. Остатки 1-го и 2-го парашютных батальонов сформировали сводный парашютный батальон Иностранного легиона, под командованием майора Гиро, которому было поручено защищать то, что осталось от ОП «Югетт», вместе с ротой из 140 марокканцев 1-го батальона 4-го полка марокканских тиральеров под командованием капитана Нико. Сильно потрепанный 2-й батальон 1-го колониального парашютного полка снова перегруппировался на высотах ОП «Элиан», но оставил роту легкораненых на ОП «Юнон». С момента своего прибытия в течение первой недели апреля батальон потерял 56 убитыми, 35 пропавшими без вести (десять из которых считались погибшими) и 257 ранеными. В частности, его 3-я и 4-я роты потеряли так много людей, что Брешиньяк решил объединить их в маршевую (сводную) роту, под командованием лейтенанта Рене Легера.

Положение перед штурмом на 24 апреля 1954 года

Потеря «Югетт-1» также повлияла на опорный пункт «Опера» на другой стороне аэродрома. «Опера» был специально создан для обеспечения защиты с фланга «Югетт» и теперь, в свою очередь, оказался полностью с фланга обойден. Поэтому Лангле и Бижар решили эвакуировать его, прежде, чем небольшой гарнизон постигнет участь всех остальных обойденных опорных пунктов. В тишине французские саперы заминировали «Опера» в ночь с 23 на 24 апреля, когда его гарнизон, рота капитана Бизара из 5-го вьетнамского парашютного батальона, медленно отступил назад по дренажной канаве аэродрома на новую запасную позицию в 150 метрах к северу от «Доминик-4». По словам майора Пуже, «у этой позиции не было названия, возможно потому, что её было невозможно назвать». Действительно, муссонные дожди превратили дренажную канаву аэродрома в настоящий канал, заполненный во многих местах водой по пояс. Тем не менее, с высотами «Доминик» справа и «Югетт-1» слева, находящимися под вражеским контролем, было чистым безумием пытаться даже поднять голову над краем канавы. Любого раненого приходилось прислонять к осыпающимся стенкам канавы, а любой убитый немедленно исчезал из виду. В этом невероятном месте, Бизар и его люди работали как бобры, в самом прямом смысле этого слова, пытаясь вырыть огневые позиции в мягкой грязи и соорудить несколько бункеров из мешков с песком в самой канаве. Многое из того, что они построили в тот день, было на следующую ночь смыто проливным дождем. Снова, подобно бобрам, Бизар и его вьетнамцы восстановили свой опорный пункт в трясине. Они удерживали его до самого последнего дня битвы.

В этот день также произошел обмен вежливо-ледяными сообщениями между Наварром и Коньи. Последний все еще утверждал, что жизненно важная дельта Красной реки находится в смертельной опасности быть захваченной, в то время как Наварр считал, что ситуация в дельте, хотя и критическая, была не более критической чем та, которая сложилась в остальной части Индокитая. Тоном, предназначенным для иронического намека на озабоченность Коньи только Тонкином, Наварр сообщил последнему, что он «может быть уверен, что я проинформировал правительство о точной ситуации с точки зрения Индокитая вообще, а не только с точки зрения Тонкина».

Коньи ответил в тот же день позже, в не менее резком стиле, что он «… не сомневается, что Вы проинформировали правительство с точки зрения всего Индокитая, а не только Тонкина. Вот почему, чтобы дополнить указанную информацию, я настоял на подтверждении личного мнения, которое, как полагают, отличается от Вашего по основным пунктам». Коньи еще раз привел доводы в пользу срочного подкрепления для Тонкина, поскольку сохранение дельты Красной реки было жизненно важно для любых будущих переговоров, независимо от возможной судьбы гарнизона Дьенбьенфу.

В 22.20 Наварр отправил еще одно срочное сообщение Коньи, попросив его ответить на четыре конкретных вопроса: его оценка, как долго Дьенбьенфу сможет продержаться с подкреплением или без него, учитывая текущую тактику противника; выступает ли Коньи за усиление Дьенбьенфу; будет ли он, если захочет, выступать за то, чтобы такое подкрепление принимало форму отдельных добровольцев или сформированных воздушно-десантных батальонов; и наконец, был ли Коньи по-прежнему за проведение операции «Кондор», несмотря на его оговорки относительно того, насколько она облегчит положение Дьенбьенфу. Коньи должен был дать ответ на следующий день.

Воскресенье, 25 апреля 1954 года

В 02.35 капитан Бизар сообщил о подозрительных шумах и окапывании вокруг блокирующей позиции к северу от перекрестка, где раньше был опорный пункт «Опера». А на рассвете, аванпосты как «Доминик-4», так и безымянного опорного пункта в дренажной канаве начали сообщать о просачивании противника. Но местность на этом болоте была совершенно плоской и вскоре французские артиллерийские орудия с «Клодин» начали обстреливать противника. Атакующий отряд просто исчез посреди гейзеров грязи; по всей вероятности, от возникшей паники утонуло больше людей, чем погибло от попаданий снарядов.

Несмотря на проливные муссонные дожди, которые шли почти каждую ночь и воды которых каскадом стекали в каждую щель и траншею в долине, враг был чрезвычайно активен. В 03.30 2-й батальон 1-го колониального парашютного полка Брешиньяка сообщил об интенсивном минометном обстреле вершины «Элиан-1», вдобавок к ручным гранатам, бросаемым пехотинцами Вьетминя из передовых траншей. К шести часам утра минометы противника уступили место артиллерии коммунистов, которая теперь взяла на себя уничтожение последних блиндажей на вершине «Элиан-1». Здесь, также измотанным до предела французским расчетам артиллерии и тяжелых минометов, пришлось выйти в открытые орудийные дворики и открыть интенсивный контрбатарейный огонь, который, в конце концов, несколько замедлил ритм орудий Зиапа. Но скудные запасы артиллерийских снарядов французов быстро заканчивались. Оставшиеся две 155-мм гаубицы выпустили пятьдесят своих драгоценных снарядов, тяжелые минометы выпустили 200 мин, а 105-мм гаубицы израсходовали 750 снарядов.

Ситуация со снабжением теперь стала катастрофической. В общей сложности было сброшено шестьдесят три тонны грузов снабжения (вместо необходимого минимума в 125 тонн), а также пятьдесят один человек подкреплений. Один пилотируемый французами С-119 (американские экипажи были отстранены от полетов в Дьенбьенфу) по ошибке сбросил весь свой груз крайне необходимых боеприпасов на стороне коммунистов. Поэтому, когда с аванпостов на высотах «Элиан» пришли новости о том, что Вьетминь оборудует новые огневые позиции на Фальшивой горе, начальник артиллерии Дьенбьенфу полковник Вайан решил их не обстреливать. Ему понадобятся все имеющиеся боеприпасы, чтобы отразить серьезную атаку, если таковая последует.

В разгар обстрела, наиболее уязвимые линейные подразделения должны были быть сменены, чтобы позволить им, по крайней мере, получить горячую пищу, если не минуту относительного покоя. На вершине того, что теперь называлось «Верхняя Элиан», и включало высоты «Элиан-1» - «Элиан-4», Брешиньяк перегруппировал остатки 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка, две роты из 5-го вьетнамского парашютного батальона, две роты из старого батальона Бижара, а также остатки 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона майора Кутана, руководившего обороной «Элиан-2» также под юрисдикцией Брешиньяка. На ОП «Югетт» десантники Иностранного легиона майора Гиро также отчаянно окапывались, так как просачивания прошлой ночью показали, что Вьетминь собирается использовать ту же тактику скрытого продвижения вперед, которая уже так хорошо послужила им на остальных позициях ОП «Югетт».

В юго-западном углу майор Клемансон также использовал это воскресенье, чтобы укрепить свои позиции на ОП «Клодин». Капитан Бьенво, который оказался лишним, после расформирования его роты 1-го парашютного батальона Иностранного легиона из-за нехватки войск, накануне принял командование 3-й сводной ротой 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона и занял позицию на ОП «Клодин-4». 2-я рота капитана Капейрона из 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона, которая была отделена от своего батальона, в настоящее время дислоцированного на «Элиан», взяла на себя оборону «Клодин-5». Всю ночь большая часть передовых позиций ОП «Клодин» находилась под сильным огнем минометов, гранатометов и снайперов, а старательные траншеекопы коммунистов снова сделали свою работу, несмотря на то, что иностранные легионеры забрасывали их ручными гранатами и 60-мм минометными минами. Когда рассвело, противник прорвался через первую линию заграждений из колючей проволоки и с трудом преодолел вторую (и последнюю). Тем не менее, «Клодин» находился под меньшим давлением, чем любой из двух других крупных опорных пунктов, и его патрулям все еще удавалось проскользнуть через кольцо осады противника на открытую местность. В ночь с 24 на 25 апреля один из патрулей 1-го батальона 2-го полка ИЛ дошел до Бан Ко Мо — в трех километрах к юго-западу от Дьенбьенфу. Можно вполне удивиться мыслям этих патрулей, когда они оглядывались назад, из тишины и темноты своего района патрулирования на освещенное пламенем болото, которое было их домом уже более пятидесяти дней. Такие патрули продолжались до 30 апреля, и был даже солдат-коммунист, взятый в плен во время патрулирования 1 мая.

В Париже «Официальный журнал Французской республики» - ежедневное правительственное издание, которое выполняет функции как «Отчета Американского Конгресса», так и «Федерального реестра», и которое в субботу опубликовало официальное повышение в звании большинства офицеров Дьенбьенфу — в этот день опубликовало текст «Постановления №18» от 17 апреля, в котором весь гарнизон Дьенбьенфу упоминается в приказах Французской армии и награждается Военным крестом с пальмовой ветвью за зарубежные операции. Те люди, которые уцелеют в битве, отныне смогут носить сине-красную нашивку, как знак принадлежности к этому соединению. Заключительный абзац постановления гласил: «Объединенные волей к победе, офицеры, сержанты, капралы и солдаты заслужили восхищение Свободного мира, гордость и благодарность Франции. Их отвага навсегда останется примером для подражания».

В своем ответе генералу Наварру в предыдущий день, генерал Коньи подсчитал, что Дьенбьенфу может продержатся еще две-три недели, если получит подкрепление и если противник не решит начать общую атаку. Если бы подкрепления были бы остановлены, по оценкам Коньи, сопротивление рухнуло бы в течение восьми дней из-за падения боевого духа. Он также рекомендовал, чтобы в течение предстоящей недели подкрепления ограничивались отдельными добровольцами, а позже был бы сброшен полный парашютный батальон, или батальон Иностранного легиона. Коньи счел операцию «Кондор» полезной, если она будет запущена без промедления.

Но он опять не согласился со своим главнокомандующим относительно целесообразности продолжения агонии Дьенбьенфу за счет укрепления дельты Красной реки. По его собственным словам: «Я категорически отвергаю гипотезу (укрепления Дьенбьенфу) просто для того, чтобы повысить моральную ценность жертвы». Коньи основывал свою оценку ситуации на том простом факте, что моральная ценность или психологическая выгода, полученная в результате длительного сопротивления Дьенбьенфу, будет очень мало значить в контексте общего ухудшения ситуации, особенно в ключевой дельте Красной реки.

Оба командующих, каждый на своем уровне, оказались перед неразрешимой дилеммой. Агония гарнизона Дьенбьенфу на виду у всех, по крайней мере, послужила болезненным напоминанием Франции, Соединенным Штатам и Великобритании о том, что с проблемой Индокитая надо что-то делать, за столом переговоров или посредством прямого американского военного вмешательства. Сама драматичность ситуации требовала быстрых решений, которых до сих пор незначительное ухудшение ситуации в остальной части Индокитая позволяло Западу избегать, даже если в долгосрочной перспективе оно было потенциально гораздо опаснее, чем падение самого Дьенбьенфу. Следовательно, для Наварра, который должен был видеть ситуацию с общей точки зрения и который должен был оставаться восприимчивым к взглядам Парижа, Дьенбьенфу в данный момент был важнее чем дельта Красной реки, потому что первый представлял собой капитал политических рычагов, которым последняя просто не обладала. На следующий день Наварру предстояло снова попытаться объяснить это своему сопротивляющемуся командующему на севере Вьетнама.

Когда в то воскресенье ночь опустилась на Дьенбьенфу, сотрудники штаба в Дьенбьенфу, как всегда, начали передавать свои обычные отчеты о ситуации со снабжением. Как обычно, возникла острая необходимость в санитарах, чтобы заботиться о постоянно растущих массах тяжелораненых. Наличествовала серьезная нехватка всех видов медикаментов. В прошлом, сброшенные на парашютах с ошибкой, бутылки со свежей кровью в пакетах с сухим льдом, портились и становились непригодны для использования до того, как их удалось найти; но 15 и 18 апреля Дьенбьенфу получил два сброшенных с парашютом банка крови, которые позволили врачам брать кровь непосредственно у добровольцев в гарнизоне. Был также обычный запрос на траншейные перископы, поскольку прямое наблюдение днем стало безнадежно смертоносным занятием, теперь, когда Дьенбьенфу был плотно окружен вражескими снайперами и безоткатными орудиями. Еще раз, кроме того, служба снабжения просила предоставить бронежилеты для незащищенных орудийных расчетов.

В 18.00, как почти каждую ночь, противник начал обстреливать позиции французской артиллерии и то, что осталось от «Элиан-1». А в 18.20 Дьенбьенфу сообщил Ханою, что радиообмен коммунистов, по-видимому, указывает на то, что войска высвобождаются на юго-западном фланге, вероятно готовясь к новому наступлению. В общем, это было тихое воскресенье. Это было последнее тихое воскресенье, которое предстояло пережить гарнизону Дьенбьенфу.

Понедельник, 26 апреля 1954 года

Ночь в Дьенбьенфу также была относительно спокойной, если не считать смертоносно точного вражеского зенитного огня. Сильный патруль из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона, усиленный расчетами безоткатных орудий из 35-го воздушно-десантного артиллерийского полка, продвинулся на север до брода по дороге на «Габриэль». По крайней мере на земле, казалось, враг ослабил на время хватку. Однако в воздухе ситуация была иной. С уходом американских экипажей С-119 Дьенбьенфу медленно умирал от голода и истекал кровью. Вместо 80 человек подкреплений, ожидавшихся в ту ночь, четыре С-47, пилотируемых французами, сбросили только 36 человек, и вместо 150 тонн обещанных грузов снабжения, была сброшена, в общей сложности 91 тонна — с показателем потерянных грузов в тридцать четыре процента. В тот вечер, в 23.30 Наварр дал свое одобрение на перевод экипажей французских ВВС с С-47 на С-119.

Тем временем, несмотря на меньшее количество целей для стрельбы, у зенитной артиллерии Вьетминя был насыщенный день. В тот день над Дьенбьенфу было повреждено пятьдесят самолетов и три сбито. В 10.30, два «Хэллкэт» F6F из 11-й истребительной эскадрильи французских ВМС летели крылом к крылу на бреющем полете через долину Дьенбьенфу в попытке подавить, или, по крайней мере, отвлечь зенитную артиллерию противника, которая сеяла хаос среди беззащитных транспортных машин. Оба пилота, мичман Канпредон и старшина Робер, были опытными пилотами. Канпредон совершил двадцать вылетов над Дьенбьенфу, а у старшины Робера это был девятый вылет. Оба самолета уже собирались выйти из зоны обстрела, когда по ним открыли огонь новые батареи крупнокалиберных зенитных пулеметов с «Анн-Мари». Самолет Канпредона, хотя и был подбит, остался управляемым, но «Хэллкэт» Робера был так поврежден, что пилот немедленно потерял управление. Просто чудом ему удалось раскрыть парашют и гарнизон Дьенбьенфу увидел, как он приземлился на занятых противником холмах к западу от «Анн-Мари» - слишком далеко, чтобы его могла спасти французская наземная группа.

Восемь лет спустя я увидел в Ханое короткометражный фильм о захвате старшины Робера Вьетминем несколькими минутами позже. В фильме был показан явно ошарашенный, очень молодой человек (в двадцать лет он был самым молодым пилотом-истребителем эскадрильи), все еще одетый в летный комбинезон, надувной спасательный жилет и белый американский летный шлем, стоящий по стойке «смирно» перед суровым офицером Вьетминя, сидящим за столом и читающим ему лекцию. Робера обвиняли в совершении «варварских актов» и ему заявили, что он заслуживает за них смерти. Все, что мог сказать молодой пилот, это то, что он не хотел этой войны.

- Хорошо, тогда почему ты в ней сражаешься? - спросил офицер коммунистов.

Ответ Робера стал классическим для такого рода ситуаций и его все еще можно услышать в 1967 году из уст американских пилотов, сбитых над Северным Вьетнамом:

- Я солдат. Я подчиняюсь приказам.

То, что произошло несколько минут спустя, вызвало еще большую тревогу. Французский бомбардировщик Б-26, летевший на высоте 2900 метров, был сбит 37-мм пушкой советского производства. Парашютов видно не было. А в 18.00 еще один Б-26 был сбит зениткой коммунистов к юго-западу от Дьенбьенфу, но на этот раз было замечено три раскрывшихся парашюта. Ни один из них не приземлился достаточно близко к французским позициям для попытки спасения. Этот самолет также летел на высоте 2900 метров. Новость о сегодняшней катастрофе в воздухе прозвучала в Ханое как предвестие рока. Возможно ли, что противник теперь получил зенитную артиллерию с радиолокационным наведением? Или менее опытные вьетнамские расчеты были заменены китайскими зенитчиками? В любом случае, стало очевидно, что ничтожные силы французских бомбардировщиков с их сорока пятью самолетами, не могли выдержать такие потери, не исчезнув в несколько дней. Не то, чтобы в Соединенных Штатах не было в изобилии самолетов. Проблемой по-прежнему оставалась нехватка экипажей бомбардировщиков. Следовательно, подполковник Дюссоль, командующий бомбардировочной авиацией на севере, должен был довольствоваться тем, что имел под рукой. Несмотря на это, благодаря невероятным подвигам в изобретательности механиков и выносливости пилотов, его сорок пять Б-26 совершили в общей сложности 1629 боевых вылетов в период с 13 марта по 7 мая 1954 года. В своем заключительном докладе о роли бомбардировщиков в битве при Дьенбьенфу, Дюссоль отметил, что зенитная артиллерия Вьетминя была лучше, чем зенитная артиллерия нацистов во Второй мировой войне. Поначалу, это было расценено, как преувеличение, или попытка объяснить то, что в конце концов, было прежде всего недостаточной воздушной мощью.

Однако, независимые американские оценки подтвердили его точку зрения. В отчете, опубликованном в октябре 1955 года корпорацией «Файрчайлд», создателем С-119, как американские гражданские пилоты, которые летали в рейсы на Дьенбьенфу, так и представители обслуживающих служб «Файрчайлд», согласились с тем, что зенитный огонь, с которым столкнулись в Дьенбьенфу, превысил интенсивность, с которой столкнулись в Корее и «был таким же плотным, как все то, с чем пилоты союзников сталкивались над Руром во время Второй мировой войны».

На следующий день главнокомандующий французскими военно-воздушными силами на Дальнем Востоке, генерал Лозен сделал единственный логический вывод из новой ситуации: абсолютный приоритет был отдан задачам подавления зенитного огня за счет наземной поддержки и бомбардировок линий снабжения Вьетминя. Это мог бы быть звездный час ВВС в Дьенбьенфу. С шестьюдесятью американскими Б-29, стоящими наготове на Филиппинах и примерно 400 реактивными истребителями и легкими бомбардировщиками, стоящими у берегов на американских авианосцах, готовых вмешаться, французы могли бы сосредоточиться на снабжении гарнизона и поддержке операции «Кондор». Но этому не суждено было случиться.

Вместо этого, когда наступила ночь, Дьенбьенфу возобновил свой список обычных жалоб: «Еще раз настаиваем на том, чтобы как можно скорее получить нескольких санитаров, окопные перископы и бронежилеты для личного состава артиллерии… не сбрасываете с парашютом местные вспомогательные подразделения… запрашиваю немедленное пополнение для белых тай… также нужен один лейтенант для 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона и один лейтенант для 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона...»

Некоторое время спустя, в Дьенбьенфу отметили внезапную активизацию артиллерийского огня коммунистов по истерзанным артиллерийским позициям. Затем, в 20.30 пришло одно-единственное краткое сообщение из Дьенбьенфу, краткость которого, никоим образом не скрывала его воздействия на гарнизон: «Мы потеряли еще одну 155-мм гаубицу». Таким образом, в долине осталось одно среднее артиллерийское орудие, с примерно 300 снарядами. Для всех практических целей, французская контрбатарейная борьба, в той мере, в какой она когда-либо существовала, теперь была мертва.

В сотнях миль от долины, между северной штаб-квартирой в Ханое, где правил генерал Коньи, и штаб-квартирой генерала Наварра в Сайгоне, продолжался обмен вежливо-ледяными телетайпными сообщениями — каждое сообщение скрывало под тонкой мантией административной направленности и военной вежливости чувства чистой ненависти, которые оба мужчины питали друг к другу. Для Коньи Наварр был всего лишь недалеким кабинетным генералом, который, не желая признавать, что совершил ошибку, удерживая Дьенбьенфу, собирался пожертвовать ключевой дельтой Красной реки, с ее 180 000 войск, 9 000 000 трудолюбивых людей и почти 3 000 000 тонн драгоценного риса. Для Наварра генерал-майор Коньи превратился в своекорыстного оппортуниста, который теперь был полностью нелоялен своему командующему, саботировал его решения на каждом шагу и использовал свои давние хорошие отношения с прессой, чтобы обойти решения своего собственного командира и сделать так, чтобы его собственная точка зрения была повсюду услышана. С обеих сторон то, что было сказано или написано сейчас, было сделано с единственной целью — оставить запись для последующей дуэли в большом масштабе перед комиссией по расследованию, общественным мнением, судами и историей.

Ответ Наварра был чрезвычайно длинным и подробным. В отличии от Коньи, чьи сообщения по мере ухудшения ситуации становились все более запутанными и неясными, сообщения Наварра, который был довольно не уверен в себе в начале битвы, теперь показывали, что он, по-видимому, снова чувствовал себя как дома. Тактическая ситуация не имела почти никакого значения; в расчет принимались элементы информации, которые относились к области политической и военной разведки высокого уровня, в которой Наварр провел большую часть своей активной жизни. В простых и ясных выражениях, часто читаемых как комментарии преподавателя к слегка туповатой курсовой работе студента, Наварр изложил основы ситуации в ее нынешним виде. Вопреки мнению Коньи («если я вас правильно понял...»), что Дьенбьенфу больше не стоит дополнительных жертв войск, Наварр считал, что общая ситуация оправдывает такие жертвы. В Женеве в тот день собирались делегаты предстоящей конференции по Индокитаю, и возможно, смогли бы добиться прекращения огня, которое могло бы спасти Дьенбьенфу от уничтожения. Или наоборот, конференция могла бы вообще провалиться, и таким образом, привести к американскому вмешательству в последнюю минуту и спасти Дьенбьенфу буквально на грани катастрофы.

Наварр также разрушил другой любимый проект Коньи по оказанию помощи Дьенбьенфу, начать наступление на тыловые линии коммуникаций противника в сотнях километров от Дьенбьенфу. Используя цифры и факты, взятые в собственном анализе операции Коньи, Наварр ясно продемонстрировал ему, что операция не окажет немедленного влияния на ситуацию в самом Дьенбьенфу, и лишит дельту части ее нынешних резервов, которым, в свою очередь, придется столкнуться с натиском около восемнадцати батальонов коммунистов, уже находящихся в этом районе. И наконец, вся операция привлекла бы ключевые войска и самолеты из остальной части Индокитая, что имело бы «катастрофические» последствия в других местах, не принося какой-либо помощи сражающемуся гарнизону Дьенбьенфу.

Наконец, Наварр сообщил Коньи, что он, вопреки совету последнего, будет придерживаться принципа проведения операции «Кондор». При таком полном разрыве между главнокомандующим и его ключевым подчиненным командиром, любой дальнейший диалог был совершенно бесплодным. Тем не менее, обмен вежливо-ледяными сообщениями продолжался до последнего дня, и совершенно маловероятно, что он мог поколебать получателей от их предвзятых мнений как о ситуации, так и друг о друге.

И по сей день оба этих человека продолжают ненавидеть друг друга: перед французской правительственной Комиссией по расследованию, перед судами Парижа за уничижительный пассаж о Коньи в книге Наварра, перед авторами, пишущими о Дьенбьенфу, и в прессе. Коньи публично подтвердил свое заявление Жюлю Руа, о том, что 2 апреля около 17.00 он заявил Наварру: «Если бы Вы не были четырехзвездочным генералом, я бы дал Вам пощечину». А Наварр в другом опубликованном сообщении очень прозрачно обвинил Коньи в том, что он в Алжире организовал заговор с целью убийства занимавшего тогда пост главнокомандующего генерала Рауля Салана из базуки.

Вторник, 27 апреля 1954 года

Сочетание невероятно плохой муссонной погоды и зенитной артиллерии противника, привело к тому что ночные выброски превратились в хаос. Только пятьдесят добровольцев были десантированы в качестве подкрепления для гарнизона. Высотные сбросы с С-119 с раскрытием с помощью пиропатронов с задержкой, оказались, по словам официального доклада о снабжении за тот день, «катастрофическими. Треть груза была найдена нами; остальная часть попала в руки коммунистов». Но в конце концов, та часть груза, которая попала на французские линии, содержала 200 бронежилетов, в то время как в ту же ночь еще 100 попали на опорный пункт «Изабель». Они были быстро розданы остаткам артиллерийских расчетов, а также десантникам и легионерам, стоявшим в караулах в воронках от снарядов на «Верхнем Элиан». Люди капитана Кледика получили по одному бронежилету на двоих, и они немедленно спасли жизнь сержантам Карону и Владо. Они отрыли небольшую нишу в траншее, а бронежилет повесили прямо перед входом, как занавеску. Разрыв минометной мины прямо перед входом изрешетил жилет, но двое людей уцелели, не получив ни единой царапины.

В 04.00, впервые с тех пор как началось сражение в марте, шум боя временно заглушил рев, должно быть, сотен грузовиков коммунистов к северу от аэродрома. Воспользовавшись плохой летной погодой, Вьетминь направил свои драгоценные грузовики в долину Дьенбьенфу, чтобы доставить боеприпасы и подтянуть новые артиллерийские батареи ближе к самому Дьенбьенфу. Они могли бы стать заманчивой мишенью для французской артиллерии, но последней приходилось тщательно выбирать цели для своих снарядов, и последняя 155-мм гаубица была настолько изношена, что ее снаряды падали на землю всего через несколько сотен ярдов, издавая усталый «плюх» в сырой земле. Коммунисты также попытались возобновить свое просачивание вокруг плохо защищенных позиций, таких как «Лили», «Клодин-5» и «Югетт-4». Артиллерия противника вела непрерывный обстрел «Клодин-5», а один из его патрулей, устроивший засаду на ничейной земле, в свою очередь, попал в засаду Вьетминя и понес некоторые потери.

К полудню, новый набор аэрофотоснимков показал, что Вьетминь продвигает передовые ходы сообщения к районе «Югетт» и вокруг «Элиан-3». К тому времени саперы коммунистов отработали свою осадную тактику до ритма хорошо отрепетированного балета. Передовое подразделение выкапывало глубокую яму на дне траншеи, и передавал грунт в тыл, где он немедленно использовался для набивания мешков. Тем временем, бревна и деревянные балки, которые были несколько шире устья траншеи, выдвигались вперед и укладывались поперек траншеи, тем самым почти сразу обеспечивая землекопам достаточно адекватное прикрытие. И таким образом, траншея протягивала свое почти невидимое щупальце к французским заграждениям из колючей проволоки и часто просто прокапывалась под французским минным полем. На «Элиан» бойцы Брешиньяка теперь отчетливо слышали шум, производимый копающими глубоко под холмом саперами коммунистов. Благодаря их самодельным геофонам, состоявшим из комбинации французских армейских фляг для вина и медицинских стетоскопов, можно было без труда услышать скрежет и рытье, точно так же, как это слышали немцы на вершине Мессинского хребта во Фландрии почти сорок лет назад, когда шахтеры Уэльса прокапывались под ним, чтобы подорвать немцев. Разница заключалась в том, что у немцев была реальная возможность подвести контрмину. На «Элиан» гарнизон был полностью занят, просто пытаясь выжить и сохранить несколько оставшихся огневых позиций и уцелевших блиндажей.

На самом деле, это был совсем не плохой день для французов, так как утром сильный патруль Иностранного легиона снова пробрался через минные поля к югу от «Югетт» и к западу от «Клодин», пересек главную окружную траншею Вьетминя и направился к Бан Ко Ми. В этом направлении сопротивление коммунистов было на удивление незначительным, и вполне вероятно, что эти патрули, даже если они этого не знали, на самом деле разведывали наиболее подходящие пути отступления из Дьенбьенфу, если операции «Альбатрос» будет дан зеленый свет. Французам повезло и в другом секторе. На вершине «Элиан», капитан Марсель Кледик собрал штурмовую группу для разведки боем района между «Элиан-1» и «Элиан-4». Организованный добровольцами из 2-го батальона 1-го колониального парашютного полка и 2-й роты 5-го вьетнамского парашютного батальона рейд, прошел прекрасно.

Вьетнамские десантники взорвали три блиндажа Вьетминя, французами и вьетнамцами были убиты двенадцать солдат противника, а трое ошарашенных бо-дой были доставлены в лагерь живыми для допроса. Они подтвердили то, что французская разведка уже передавала Ханою и Сайгону, то, что можно было бы просто назвать кризисом боевого духа Вьетминя. То, что это на самом деле было так, а не просто операция по повышению боевого духа некоторых французских штабных офицеров, остро нуждавшихся в том, чтобы сообщить что-нибудь хорошее в разгар мрачного периода, было окончательно подтверждено в марте 1965 самим противником. В небольшом исследовании, опубликованном в Ханое и посвященном битве при Дьенбьенфу, с точки зрения Северного Вьетнама, под датой «27 апреля» появляется запись, текст которой гласит следующее: «В Дьенбьенфу, обнаружив ошибочные тенденции, которые повлияли на выполнение наших задач, Военный комитет фронта провел партийную конференцию для секретарей дивизий и полков, для начала кампании моральной мобилизации и «исправлению» правых тенденций».

Попросту говоря, это означало, что некоторых командиров вьетнамских подразделений коммунистов снова одолели сомнения: возможно, в операции «Кондор» было нечто большее, чем казалось на первый взгляд и, по крайней мере, чтобы противостоять ей, придется отвлечь часть осадных сил Дьенбьенфу. Более того, западная пресса была полна слухов, в том числе из весьма авторитетных источников, о возможности и даже вероятности американского воздушного вмешательства в районе Дьенбьенфу. Если бы такое вмешательство произошло, оно буквально застало бы десятки тысяч лучших пехотинцев Вьетминя на открытом месте и, несомненно, также привело бы к полному уничтожению огромных складов снабжения коммунистов в районе Туанжао. Также, вполне здравомыслящий командир дивизии коммунистов мог бы возразить, что длительное сопротивление Дьенбьенфу вполне могло быть процессом достижения того, чего хотели бы добиться французы: купить время для организации обороны жизненно важной дельты Красной реки, одновременно отводя основную часть боевых сил противника в долину в джунглях посреди нигде. Дьенбьенфу, возможно, дорого обходился французам с точки зрения нагрузки, которую он представлял для заведомо слабой системы тылового снабжения, но, как неоднократно отмечал Наварр, гарнизон составлял всего четыре процента от общей численности войск Французского Союза, имеющихся в Индокитае. И эта небольшая часть почти на полгода приковала к себе пять дивизий коммунистов, то есть, шестьдесят процентов от общей численности их главных боевых сил и почти пятую часть всех доступных боевых сил, включая привлекаемых время от времени партизан.

Вероятно, потребовалось все красноречие и авторитет, которые имел Зиап, чтобы «исправить» взгляды сомневающихся. И дивизионные и полковые комиссары, которые пришли на заседание Военного совета фронта, и которые теперь должны были вернуться в свои части, должно быть, задумались над сложностью своего положения, поскольку, как оказалось, теперь их задачей будет просить войска и подчиненных военных командиров предпринять еще одну отчаянную попытку покончить с упорно настроенным французским сопротивлением на залитых кровью высотах и утопающем в грязи дне долины Дьенбьенфу.

Среда, 28 апреля 1954 года

Муссон теперь показал себя во всю силу, что делало практически невозможным высадку с парашютами личного состава и припасов. Это конечно, не снизило эффективность зенитной артиллерии Вьетминя, которая просто вела огонь по обязательному курсу, которым должны были лететь все самолеты при приближении к Дьенбьенфу. В результате, только одной группе из 24 иностранных легионеров удалось приземлиться между 00.15 и 02.00 - и не на главной позиции, а только на ОП «Изабель». По совершенно непонятным причинам, ВВС тогда решили вообще прекратить сброс припасов. ОП «Изабель» получил, возможно, в общей сложности 22 тонны; Дьенбьенфу в тот конкретный день не получил ничего.

С наступлением рассвета, плотное одеяло облаков, прочно зацепившиеся на всех холмах, окружающих долину, сделало тактическую поддержку с воздуха невозможной. В тот день ни один истребитель или бомбардировщик не пролетел над позицией: Дьенбьенфу никогда не был так одинок, как 28 апреля. Французские танки продолжили дуэль с безоткатными орудиями противника на вершине «Доминик» и подполковник Юбер де Сеген-Паззис, который 23 апреля стал начальником штаба де Кастра вместо заболевшего Дюкрю, сообщил по радиотелефону полковнику Бастиани, начальнику штаба Коньи, что в следующую ночь, с 29 на 30 апреля была необходима высадка с парашютом подкреплений в Дьенбьенфу и на ОП «Изабель». Бастиани пообещал сделать все, что в его силах. На следующий день Коньи отправил генералу Наварру запрос на разрешение использования С-119 для низковысотных задач над Дьенбьенфу.

На этот раз в общение между двумя генералами вкралась нотка человечности, когда Коньи умолял: «На карту поставлено само существование (Дьенбьенфу). Я имею честь просить о чрезвычайно срочном решении этого вопроса».

Тем же вечером, в 22.00 десантники Гиро с «Югетт-4» проползли через колючую проволоку в направлении первых штурмовых траншей Вьетминя, одним быстрым движением одолели вражеских часовых, перебили находившихся в траншее и вернулись на свои позиции только с тремя ранеными. По меньшей мере, двадцать бойцов Вьетминя были убиты .

Среди остатков отборных подразделений, державшихся по периметру, еще оставалась надежда. Войска знали о колонне Кревкера в Лаосе, а также о переговорах в Женеве. В их реакции на то, что они считали неспособностью внешнего мира их поддержать, было больше презрения, чем разочарования.

Четверг, 29 апреля 1954 года

Дожди снова шли всю ночь, и в коротком сообщении в Ханой, как само собой разумеющееся, сообщалось что средняя глубина грязи в траншеях теперь достигла одного метра. В 00.25 Брешиньяк с вершины «Элиан» открыл артиллерийский и минометный огонь по копавшим траншею коммунистам к востоку от «Элиан-2». За обстрелом последовали патрули, сообщившие, что в траншеях было найдено около сорока убитых бойцов Вьетминя.

На рассвете в докладах штаба начали проявляться плачевные результаты муссона в отношении снабжения и подкрепления войск: прибыло менее 30 тонн припасов и, вопреки данным обещаниям, ни один солдат не был сброшен с парашютом.

На рассвете настала очередь запросить обстрел копающих траншею коммунистов майору Турре из 8-го ударного парашютного батальона на ОП «Ястреб-перепелятник». За этим также последовала атака, как со стороны ОП «Ястреб-перепелятник», так и со стороны безымянного опорного пункта в дренажной канаве, в результате которой удалось засыпать несколько ярдов свежевырытых траншей. Когда вокруг ОП «Ястреб-перепелятник» развернулся бой, небольшой взрыв внезапно потряс воздух перед «Элиан-2»: одиночный доброволец из 1-го батальона 13-й полубригады Иностранного легиона спустился по изрытому снарядами склону «Элиан-2» с ранцем, набитым пластиковой взрывчаткой, и взорвал передовой блиндаж коммунистов.

Это, наконец, заставило Зиапа отреагировать. Интенсивный артиллерийский обстрел коммунистов начал охватывать весь центр Дьенбьенфу и течение нескольких минут нашел свою цель. Снаряд из вездесущих 75-мм безоткатных орудий с «Доминик» убил старших сержантов де Сья и Митри из отряда ВВС, всего по лагерю было убито восемь человек и двадцать шесть ранены. И как всегда, когда весь Дьенбьенфу накрывало плотным огнем коммунистов, были поражены склады. 26 апреля, когда сгорел обстрелянный продовольственный склад, сгорело 200 ежедневных продовольственных пайков, а теперь с оглушительным грохотом взорвались 600 артиллерийских снарядов и грузовик, оставив ужасный кратер (который, конечно, вскоре должен был превратиться в озеро), истощив еще более скудные запасы боеприпасов укрепрайона. Из-за отсутствия сброшенных с парашютами грузов снабжения, гарнизон, за исключением тяжелораненых, перешел на половинный паек. Не то, чтобы это имело значение. Большинство французов, как и вьетнамцы, жили на рисе и ныок-мам — остром рыбном вьетнамском соусе, который, будучи смешан с небольшой банкой армейской солонины (называемой среди знатоков, из-за несколько неопределенного ее происхождения, «обезьяньим мясом») оказался в краткосрочной перспективе приемлемой диетой.

В 09.40 и без того сильный огонь коммунистов достиг новых высот, когда еще пять 75-мм безоткатных орудий обнаружились на западном склоне «Доминик». Что в них было нового, так это то, что они не стреляли с вершины холма, и не располагались в открытом орудийном дворике. После нескольких дней терпеливых раскопок, кули Вьетминя прорыли длинные шахтные стволы по всему переднему склону с защищенного обратного склона, и теперь артиллеристы могли безнаказанно обстреливать всю позицию французов из почти полностью невидимых орудийных амбразур.

В тот день в Дьенбьенфу также произошел инцидент невоенного характера, который обеспокоил старших командиров. 23 апреля, уважаемая французская ежедневная газета «Фигаро» опубликовала статью под названием «Могут ли 100 самолетов спасти Дьенбьенфу?». Суть статьи заключалась в том, что хотя 100 дополнительных самолетов, возможно, не могли гарантировать постоянное выживание французского гарнизона, они, по всей вероятности, могли бы обеспечить выживание гарнизона еще на несколько недель и, возможно, оказать воздействие на ход предстоящих переговоров. В статье, очевидно, основанной на «внутренней информации французского правительства», довольно точно говорилось, что Франция просто не имела возможности направить больше авиации и экипажей, и прогнозировалось, довольно точно, что Соединенные Штаты, которые могли бы предоставить эти самолеты и экипажи, не будут этого делать. В течение нескольких дней вырезки из статьи начали появляться в почте, которую войска получали из дома, а некоторые ее отрывки были прочитаны по «Радио Ирондель», широковещательной радиостанции французской армии в Ханое, которую регулярно слушал весь гарнизон.

В своем сообщении на эту тему де Кастр — возможно, на самом деле, это были слова Лангле, но за подписью командующего укрепрайона — горько пожаловался на «катастрофическое влияние на моральный дух бойцов» этой статьи и других в том же духе и добавил: «Почему бы Вам не заставить цензуру поработать над этим?»

Хотя просьба была понятна в данных обстоятельствах, ее, конечно, выполнить было невозможно. Это означало бы вскрытие и просмотр каждого почтового отправления в Дьенбьенфу, что привело бы к задержкам доставки; а в отсутствие каких-либо других контактов с внешним миром, сбрасываемая с воздуха почта представляла собой слишком ценный стимул для морального духа, что бы ее портить. В любом случае, несколько сомнительно, что газетные статьи сами по себе оказали определяющее влияние на бойцов на линии огня. Главный хирург в Дьенбьенфу, майор Гровен, рассказывал историю одного добровольца-парашютиста, который прыгнул над укрепрайоном в конце апреля и передал ему французскую газету, на первой странице которой был заголовок, называющий Дьенбьенфу невероятной тактической и политической ошибкой.

- И ты все равно пришел, прочтя это? - спросил Гровен.

- Ну, - ответил только что спрыгнувший с парашютом доброволец, - Вы же не думаете, в самом деле, что я бы «слился» из-за какой-то ерунды, напечатанной в какой-то паршивой газетенке?

Также, 29 апреля в 18.00 лейтенанту Женевьеве де Галар было приказано явиться на командный пункт 2-й воздушно-десантной группы. Несколькими неделями назад, Женевьева сменила свой комбинезон французских ВВС на более практичную форму десантника, ушитую до ее размера. Поскольку 2-я воздушно-десантная группа находилась недалеко от госпиталя, она в прошлом получала такие приглашения и считала визит к десантником желанным отдыхом от унылой рутины подземного госпиталя. Но когда она подняла плотную занавеску и вошла в блиндаж Лангле, ее ожидала неожиданная сцена. Кроме Лангле, здесь были генерал де Кастр, подполковник Лёмёнье, а также майоры Бижар и Вадо, вставшие со скамеек и стульев, когда она вошла.

Де Кастр шагнул вперед, что-то достал и сказал:

- Женевьева, у меня есть кое-что для тебя.

И затем он произнес ритуальную формулу, которую следует использовать при награждении высокой наградой: «В силу полномочий, возложенных на меня...» и прикрепил Военный крест с пальмовой ветвью, а рядом с ним белый эмалевый крест с кроваво-красной лентой Рыцарского креста Почетного легиона.

Провести эту церемонию было нелегко, потому что в Дьенбьенфу почти ни у кого не было медалей. Сам Лангле сумел найти потрепанный Военный крест в одном из своих сундучков, а один из его лейтенантов любезно одолжил недавно полученный орден Почетного легиона для этой церемонии. В Дьенбьенфу не было никого, кто не чувствовал бы, что Женевьева де Галар заслужила свои награды.

В наступающей темноте, где продолжалась битва, танк «Дуомон», сражавшийся с безоткатными орудиями на «Доминик», получил прямое попадание 105-мм снаряда. Весь его экипаж получил ранения, а пробитый корпус оттащили на «Югетт-3», чтобы он служил неподвижной огневой точкой. Таким образом, от старого взвода сержанта Не остался ровно один танк, «Ауэрштедт» (Фолл, видимо, ошибся. Этот танк входил в состав взвода лейтенанта Прео, а не сержанта Не. Прим. перев.)

Пятница, 30 апреля 1954 года

Та пятница, которая была священным праздником для 2400 с лишним иностранных легионеров на главной позиции Дьенбьенфу, оказалась праздником почти для всех. Ибо это был день, когда американские экипажи из CAT решили, ввиду отчаянного положения гарнизона Дьенбьенфу, вернуться в свои «Летающие вагоны». Французские ВВС пообещали им, что предпримут более решительные усилия для подавления вражеских зениток (обещание, которое они не выполнили), и таким образом, небо над Дьенбьенфу было заполнено гулом почти 100 самолетов, так как общий объем грузов снабжения, доставленных в Дьенбьенфу, достиг почти рекордного уровня в 212 тонн. Однако один элемент нарушал эту яркую картину. С-119 теперь сбрасывали свои грузы на высоте 10 000 футов, с соответствующей потерей точности при выброске. Позже один источник сделал заявление, что выброшенные грузы «приземлялись с удивительной точностью на площади всего 330 квадратных ярдов», но французские ВВС официально признали, что почти треть сброшенного с парашютами днем, или около 65 тонн, упала на территорию противника. На земле Дьенбьенфу утверждал, что почти половина всех грузов попали в руки противника. Вероятный факт заключался в том, что несколько десятков тонн припасов технически попали в дружественные руки, но в местах, где их было невозможно подобрать — минные поля, заграждения из колючей проволоки, или в районах, полностью простреливаемых огнем коммунистов.

Одна из таких ситуаций в тот день имела побочный юмористический эффект. В 22.00 штаб де Кастра доложил об успешном налете 1-го батальона 13-й полубригады ИЛ майора Кутана на траншеи и укрепления коммунистов к югу от «Элиан-2». Один блиндаж был полностью уничтожен пластиковой взрывчаткой, а два других получили серьезные повреждения. Кроме того, по меньшей мере десять солдат противника были убиты, а другие ранены, в то время как о своих потерях не сообщалось. В докладе, однако, не было подчеркнуто, что идея налета возникла из-за того, что два полных ящика винного концентрата «Виногель» упали на ничейную землю к востоку от линии хребта «Элиан», удерживаемого легионерами. Легионеры, которым в этот день пришлось отмечать день Камерона ровно одной бутылкой вина на взвод, не собирались позволить этой драгоценной добыче попасть в руки врага. Был организован отряд добровольцев (как заметил один не-легионер: для этого налета вызвался бы добровольцем каждый) и как только наступила ночь, они отправились на ничейную землю. Главная цель была быстро достигнута, уничтожение блиндажей противника было простой тактической необходимостью успеха операции.

Но «День Камерона» также отмечался и в других местах Дьенбьенфу. На потрепанном ОП «Клодин» не было даже «Виногеля» и в дневнике 1-го батальона 2-го полка Иностранного Легиона кратко отмечалось: «Камерон без вина или кровяной колбасы» - традиционного блюда для этого праздника.

Но главная церемония состоялась на командном пункте 13-й полубригады, с подполковником Лёмёнье, выступавшем в качестве хозяина как старший легионер в укрепрайоне, так и легионер с самой продолжительной службой во всем Северном Вьетнаме. Лёмёнье, в чудесно безупречной парадной форме с идеально начищенными ботинками, прочитал традиционное воззвание Камерона по радио, которое было слышно по всему укрепрайону, а затем приступил к почетному вступлению в Иностранный легион нескольких не-легионеров — еще одна древняя традиция, позволявшая человеку, удостоенному такой чести, носить знаки отличия Иностранного легиона, независимо от того, насколько высоким был его настоящий ранг. Согласно традиции, каждый человек, удостоенный такой чести, представлялся легиону легионером, который выступал в качестве его «крестного отца» и чей личный номер, за которым следует суффикс «-бис», становится его собственным. В то утро де Кастр и Лангле стали почетными капралами полубригады, а Бижар и Женевьева де Галар стали рядовыми. «Крестным отцом» мадемуазель де Галар был ординарец майора Вадо. Выходя, она повернулась к нему и сказала:

- Если мы когда-нибудь выберемся отсюда живыми, я отплачу тебе бутылкой шампанского, где бы мы ни встретились.

В 1963 году она ехала в автомобиле по Парижу со своим мужем, когда узнала легионера, идущего по тротуару. Она остановилась, обняла его и выполнила свое обещание.

Однако, по периметру наблюдались признаки возросшей активности коммунистов. Между 06.00 и 06.30 небольшой отряд Вьетминя совершил налет на роту алжирцев майора Шенеля на «Доминик-3». Трое алжирцев были убиты, но на колючей проволоке осталось двенадцать тел коммунистов. К югу от «Юнон», небольшого опорного пункта, полностью удерживаемого отрядом ВВС, несколькими горцами и 400 ранеными, впервые сообщалось о активности коммунистов на расстоянии 800 метров. Разведка, которая в ту ночь попыталась атаковать Бан Ко Ми, вступила в контакт с противником в Бан Па Пе, на добрый километр ближе к Дьенбьенфу. Но противник также получал возмездие. Во время «винного налета» в районе «Элиан-2» легионеры нашли сильно напуганного шестнадцатилетнего подростка, съежившегося в передовом окопе и привели его с собой. Когда его допросила разведка, он оказался новобранцем, которого призвали в Народную армию 8 апреля, и который прибыл в Дьенбьенфу всего несколькими днями ранее. Он даже не знал, к какому подразделению он принадлежал, и заявил, что налеты французской авиации на склады Вьетминя и автоколонны вдоль шоссе №41 были разрушительно эффективными, уничтожив много грузовиков и убив огромное количество кули.

Возможно, еще сотня самолетов изменила бы ситуацию в Дьенбьенфу.

Суббота, 1 мая 1954 года

В эту первую майскую ночь было удивительно мало зенитного огня, но много прощупываний на земле. Однако, в общей сложности с парашютом спрыгнули только сорок три добровольца, а тяжелые транспортные самолеты, теперь развернувшиеся над долиной в полную мощь, поддерживали устойчивый гул авиационных двигателей. К концу дня на борт самолетов было загружено 197 тонн для Дьенбьенфу, но в 16.30 Третий (оперативный) отдел сообщил с ноткой отчаяния своим коллегам в Ханое, что что-то должно быть, пошло не так с предохранителями задержек пиропатронов: «У 50% сброшенных грузов произошли отказы раскрытия парашютов. Два С-119 просто развернулись, даже не сбросив свой груз».

Тем временем на земле 227-й батальон 322-го пехотного полка 308-й дивизии Народной армии атаковал десантников Иностранного легиона, уже больше недели удерживавших «Югетт-5». Но десантники Гиро слишком хорошо знали, что произойдет, если коммунисты доберутся в организованном порядке до их позиции. Батальон в 02.30 начал контратаку под проливным дождем и немедленно вызвал заградительный огонь гаубиц 3-го дивизиона 10-го колониального артиллерийского полка капитана Либье с ОП «Изабель». К 06.00 прорыв коммунистов провалился, но несколько стойких подразделений все еще держалось возле края «Югетт-5» и резервная рота из 1-го батальона 2-го полка Иностранного легиона направилась по «метро» на север, чтобы усилить контратаку. К 08.00 даже штурмовые траншеи к «Югетт-5» были зачищены в кровавых рукопашных схватках, и в 10.00 ситуация могла считаться полностью восстановленной.

Когда вторая волна сброса грузов, начавшись в 12.00, закончилась в 14.15 без особых помех со стороны зенитной артиллерии, все убедились, что происходит что-то серьезное. Более того, были и другие признаки. Прослушивая вражеские радиопередачи, французская разведка пришла к выводу, что в различных прощупываниях переднего края принимали участие шесть батальонов за последние два дня. Особенно зловещими стали признаки неминуемой атаки крупных сил на восточном фланге. Пленный, захваченный в тот день вблизи «Элиан-1» заявил, что он принадлежал к 812-й роте 88-го батальона 176-го полка 316-й дивизии Народной армии. Он пробыл в Дьенбьенфу ровно три дня. А другой пленный, захваченный на «Доминик-3», заявил, что он был из 166-го батальона 209-го полка 312 дивизии.

Но точно также, как 30 апреля был праздником в долине Дьенбьенфу, 1 мая был праздником на окружающих ее холмах. Это был День труда во многих странах Западного мира (за исключением Соединенных Штатов) и во всех коммунистических странах, и армия Зиапа отмечала его соответствующим образом. Над всеми позициями коммунистов развевались тысячи кроваво-красных флагов Дня труда, иногда воткнутых в землю, в других случаях вывешенных на деревьях, а в некоторых случаях ими размахивали, привязав к высоко поднятым над траншеями винтовкам. Из громкоговорителей, установленных на позициях коммунистов, также звучала музыка.

Но в течение дня, стало ясно, что противник пришел в движение. Передовые наблюдатели с их мощными полевыми биноклями, могли видеть, как продвигаются подкрепления пехоты коммунистов; даже артиллерийские орудия перемещались у всех на виду, несмотря на то, что Б-26 французских ВВС впервые действовали над долиной с новыми американскими бомбами «Hail» - новым типом бомб, наполненными острыми как бритва стальными осколками, разработанным специально для использования против личного состава, оказавшегося на открытом месте. Как и в субботу 13 марта, в воздухе витал смертельный запах генеральной атаки. И на этот раз французы знали, что не смогут ей противостоять.

Внутри Дьенбьенфу службы снабжения и личного состава выстраивали свои факты и цифры относительно того, что касалось продовольствия и боеприпасов: последние два дня рекордных выбросок грузов с воздуха были просто посланием небес. Теперь снова было в наличии продовольствие на три дня, 275 снарядов калибром 155-мм, 5000 минометных мин калибром 120-мм и 14000 снарядов для гаубиц калибром 105-мм. Это может показаться большим количеством боеприпасов, за исключением того факта, что, как знали французы из ужасного опыта генеральных атак 13 и 31 марта, как только начнется сражение, эти запасы растают как масло на солнце. За тридцать шесть часов боев 13 – 14 марта французская артиллерия выпустила 14 300 снарядов калибром 105-мм и 13 000 минометных мин калибром 120-мм, а за единственный день боев 31 марта 105-мм гаубицы израсходовали 13 000 снарядов, а тяжелые минометы 3 000 мин. Другими словами, если атака будет столь же яростной, как предыдущие, а были все основания полагать, что она будет еще хуже, то у французов либо полностью закончатся боеприпасы в течение двадцати четырех часов, либо просто придется железной хваткой держаться за нормы расхода боеприпасов, независимо от того, насколько срочной была просьба об огневой поддержке на передовой. Безусловно, можно было бы потребовать от военно-воздушных сил новых максимальных усилий, при условии, что они смогут найти необходимые для выполнения задач летные экипажи, и при условии, что плохая муссонная погода не сделает воздушные действия совершенно неэффективными.

В блиндаже службы личного состава, у начальника этой службы, подполковника Транкара, также было несколько красноречивых чисел. С 17 по 24 апреля Дьенбьенфу потерял в общей сложности около 1000 бойцов, убитыми или тяжелоранеными, и получил в общей сложности 432 человека, сброшенных на парашютах в качестве подкрепления. С 24 апреля, который ознаменовал период относительного затишья, до утра 1 мая, укрепрайон потерял еще 82 убитыми и 345 тяжелоранеными, в общей сложности 427 человек. За этот период он получил всего 251 человека подкрепления, сброшенного с парашютом. И это еще не были учтены очень тяжелые потери в результате контратак, предпринятых в ночь с 30 апреля на 1 мая, как в ОП «Изабель», чтобы отбить опорный пункт «Вьем», так и на основной позиции, чтобы ликвидировать прорыв коммунистов на «Югетт-5». Изабель сообщила о 4 убитых и 18 раненых, а сводный десантный батальон Иностранного легиона потерял 12 убитыми, 68 тяжелоранеными и 8 пропавших без вести. Другими словами, в Дьенбьенфу, вероятно, осталось менее 2900 бойцов на передовой, одна треть от того, что имелось на 13 марта и это были изможденные остатки некогда внушавших гордость частей, выжженных до пустой оболочки за сорок девять дней боев.

Сухая статистика рассказывала более красноречивую историю, чем любой длинный доклад. Французы в Дьенбьенфу были обречены в случае массированной атаки противника, если только немедленно не поступит массированное подкрепление, а не множество отдельных людей. Было очевидно, что подкрепление из 600 отдельных человек, которые никогда не встречались друг с другом и не знали своих командиров взводов, не говоря уже о командирах батальонов, не было эквивалентно подкреплению батальоном численностью 600 человек, который можно было бросить в бой, как единое целое, даже если уровень индивидуальной подготовки в обеих группах был одинаковым. В этом заключался смысл длинного и почти бессвязного радиосообщения, которое полковник Лангле отправил в 17.00 полковнику Сованьяку, командиру тыловой базы десантников в Ханое. Лангле требовал немедленной высадки полностью укомплектованных воздушно-десантных подразделений. Конец сообщения дает хорошее представление о нем в целом: «Мы выиграем битву без вас и вопреки вам. Это сообщение, копию которого я передам всем присутствующим здесь командирам воздушно-десантных батальонов, будет последним, с которым я обращаюсь к вам».

Но за несколько минут до того, как сообщение было передано радистом, громовой рев сотни или более орудий заполнил воздух, и через несколько секунд начала содрогаться земля на «Клодин» и «Югетт», на командных пунктах и в госпиталях, среди раненых на «Юнон» и открытых щелях лагеря военнопленных. Генерал Во Нгуен Зиап начал последнюю атаку на Дьенбьенфу. Его артиллерия вела первую артподготовку.

На «Верхнем Элиан» майор Брешиньяк провел день, перетасовывая свои немногие оставшиеся роты десантников для максимальной эффективности. Его командный пункт, как и у Бижара до него, был размещен на «Элиан-4», а капитан Ботелла из 5-го вьетнамского парашютного батальона, теперь был его заместителем. Что касается самого 5-го вьетнамского парашютного батальона, то как таковой он перестал существовать. У капитана Бизара была его небольшая рота в дренажной канаве к северу от ОП «Сокол-перепелятник», а на «Элиан-1» осталась небольшая рота из восьмидесяти вьетнамских десантников под командованием вьетнамского офицера Фам Ван Фу. Ему был двадцать один год и он только что был повышен на поле боя до звания капитана.

На «Элиан-1» капитан Кледик, после двух адских дней на вершине высоты, отошел в тыл с остатками своей роты, в то время как лейтенант Легер сменил его с 3-й ротой, а 1-я рота лейтенанта Перью находилась в состоянии готовности для контратаки. На «Элиан-2» 1-й батальон 13-й полубригады майора Кутана также твердо держался. Перепаханный до неузнаваемости холм держался на протяжении всего сражения и у противника развился почти суеверный страх перед тем, что он называл «А-1» или «Пятый холм». Той ночью, сержант Кубьяк стоял на страже у самого южного блиндажа «Элиан-2», когда в зеленоватом свете осветительных ракет появилось то, что казалось призраком на ничейной земле – человеческая фигура, закутанная в белое. Один из легионеров Кубьяка без лишних слов перепрыгнул через бруствер и схватил привидение. Мужчина, вьетнамец, закутанный в белый нейлоновый парашют, позволил схватить себя без малейшего сопротивления и направился со своим конвоиром к французскому бункеру. Когда он подошел ближе, Кубьяк бросил на него короткий взгляд, а затем прыгнул на него, сбивая с ног. Вьетнамец был «добровольцем смерти», ходячей бомбой в человеческом облике. Громоздкий парашют скрывал тяжелые ранцы с взрывчаткой, которые он должен был взорвать, достигнув французской позиции. Когда его допрашивали, он сообщил французам, что маленький блиндаж серьезно препятствовал наступлению коммунистов на «Элиан», и что он был готов добровольно пожертвовать собой, чтобы его уничтожить.