Ад всегда сегодня

Глава 18

Ник Миллер повесил трубку на рычаг и вышел из будки под холодные струи дождя. Требования Маллори были четкими и ясными: прекратить прощупывания Фокнера и вернуться в участок, притом срочно. Ник по-прежнему считал, что Маллори ошибается. Собственно, он сам до сих пор не нащупал конкретной зацепки, ничего такого, на чем можно было бы выстроить обвинение, и все же, когда он мыслями возвращался к Фокнеру, у него щемило под ложечкой.

Однако приказ есть приказ — и не выполнять его для полицейского могло значить только одно — конец карьеры. Когда Миллер напомнил себе об этом, то осознал, что не мог бы рисковать службой, делом, ставшим самым главным в его жизни, из-за предчувствий и подозрений, расплывчатых и неясных.

Он поднял повыше воротник и, вынимая на ходу ключи из кармана, вернулся к машине. Над его головой раздался звон разбитого стекла. Целая рама вывалилась на улицу и с оглушительным хрустом рассыпалась в мелкие брызги. Описав кривую дугу, из окна вылетел массивный стул и гулко хлопнулся посреди мостовой.

Когда Миллер вышел, в гостиной стало очень тихо. Первым прервал молчание Фокнер. Он подошел к бару, налил себе полстакана джина и поморщился.

— Чувствую, что петля затягивается у меня на горле. Довольно-таки неприятное ощущение.

— Не говори так, Бруно! — воскликнула Джоанна. — Всем вовсе не до смеха!

Фокнер застыл на месте, не успев даже поднести бокал к губам. Повернув голову, он недоуменно глянул на Джоанну.

— Надеюсь, ты не принимаешь всего этого всерьез?

— А как можно иначе?

— А как считаешь ты, друг?

— Жаль, Бруно, но пахнет прескверно.

— Вот как? Отлично! Великолепно! — Фокнер залпом опрокинул стакан и вышел из-за стойки бара. — Как давно мы знаем друг друга, Джек? Лет пятнадцать, больше? Облегчи мою душу, открой, когда ты впервые заподозрил меня в преступных склонностях?

— Бруно, зачем ты притащил сюда эту несчастную девицу? — нервно спросила Джоанна. — Зачем?!

Фокнер переводил тяжелый недоверчивый взгляд с одного на другую. Улыбка медленно сползла с его лица.

— Боже! И вы начинаете в это верить… Вы действительно начинаете в это верить.

— Не глупи! — приказала Джоанна и повернулась к нему спиной.

Он крепко схватил ее за плечи и повернул к себе.

— Ага, сама боишься этой мысли, но я уже вижу ее в твоих глазах.

— Прошу тебя, Бруно, перестань… Мне больно.

Фокнер оттолкнул девушку и шагнул к Джеку.

— Ну а ты?

— Бруно, у тебя темперамент типичного холерика, и кому знать об этом лучше, чем нам. Когда ты сломал челюсть Пирсонсу, вспомни, мы насилу оттащили тебя вчетвером.

— Если это комплимент, то спасибо.

— Дружище, посмотри правде в глаза. У Миллера вполне достаточно фактов, чтобы двигаться потихоньку вперед. Пока это только намеки и предположения, так сказать, косвенные улики, но, уверяю тебя, в суде это будет выглядеть вполне подозрительно.

— Тебе только так кажется.

— Пусть так, но давай расположим имеющиеся факты в таком порядке, как их представит прокурор присяжным. Для начала он упомянет о твоем необузданном темпераменте, беспричинных вспышках ярости и склонности к агрессии. Когда ты был в Уондзуорте, врачи в один голос твердили, что ты должен пройти полный курс лечения у психиатра. Ты не согласился. Этого вполне достаточно.

— Что ж ты замолк? Продолжай. Весьма увлекательная речь.

— Ты привел сюда поздним вечером Грейс Пакард и заплатил ей десять фунтов за три минуты позирования.

— Чистая правда.

— Я-то это знаю и верю тебе, в этом весь ты, но ты будешь последним дураком, если решишь, что в Англии существует суд, который сочтет правдой подобную историю.

— Ты не оставляешь мне никакой надежды, так ведь? — хмуро спросил Бруно.

— Это еще не конец, — безжалостно продолжал Морган. — Стоило девушке выйти за порог, как тебя тоже понесло из дома. Ты покупал сигареты в баре на Риджент Плейс, а всего несколько минут спустя ее нашли мертвой в ста пятидесяти метрах от площади. У тебя при себе обнаружились ее перчатки. Можно только теряться в догадках, какие доводы сделает из этого на процессе прокурор.

Странно, но Фокнер с каждым словом становился спокойней и сдержанней.

— А что с десятифунтовым банкнотом? Какого черта мне вообще упоминать о нем, если его не было? — отчетливо произнес он.

— Чтобы слепить сказочку поправдоподобней, — не задумываясь, ответил приятель.

— И ты в это веришь?

— Считаю, что поверят присяжные.

Фокнер, сгорбившись, пошатываясь на нетвердых ногах, медленно подошел к бару, потянулся к бутылке с джином, налил себе полный стакан и, повернувшись к гостям спиной, осушил его до дна. Когда он снова посмотрел на друзей, взгляд его был серьезным и спокойным.

— Все логично, весь ход мыслей без сучка без задоринки, Джек, однако в твоих рассуждениях я таки нащупал два слабых звена. Особый акцент ты сделал на то, что у меня оказались перчатки Грейс. По-моему, стоит подчеркнуть, что они уже были у меня до ее убийства. В любом случае перчатки становятся важной уликой, только если докажется, что Грейс Пакард пала жертвой Любовника Дождя. Ты рассматривал ситуацию под таким углом зрения?

— Да, — бесстрастно признал Морган.

— Следовательно, если я этот убийца, то, очевидно, лишил жизни и предыдущих дамочек, что и требуется доказать. А возьмем, к примеру, женщину, которой свернули шею два дня назад. Когда мы увиделись с тобой вчера вечером, я же говорил тебе, что работал двое суток без продыху, как каторжный. Да я за эти сорок восемь часов и носа из мастерской не высунул!

— Труп нашли в неполных четырехстах метрах отсюда, в парке Джубили. Ты мог спуститься по черной лестнице и выйти через запасный выход из дома и не встретил бы живой души. Так, во всяком случае, утверждал бы прокурор.

— Но согласись, ведь я ничего не знал о новом убийстве, помнишь? Я узнал о нем только от тебя, правда? Или совсем забыл? Ты сообщил о преступлении сразу же, как вошел. Я как раз переодевался в спальне, а ты стоял на этом самом месте и рассказывал.

— Да, это так. Теперь и я припоминаю, — согласился Морган. — Ага, я спросил, слышал ли ты о новом убийстве, потом машинально взял с кресла газету и обнаружил, что это вечерний выпуск за пятницу. — Он медленно подошел к камину и поднял с велюровой подушки газету, что так и осталась там валяться с прошлого вечера. — Вот она: последний выпуск, пятница, двадцать третьего. — Морган поднял на приятеля недоуменный взгляд. — Послушай, ты же не выписываешь газет?

— Ну и что из этого?

— Как же у тебя оказалась газета, если ты два дня не выходил из дома?

Джоанна отчаянно ойкнула. Только сейчас Фокнер впервые утратил часть своей самоуверенности. Он поднес ладонь ко лбу, пытаясь собрать спутанные мысли.

— Черт, только вспомнил. У меня не оставалось курева. Я был такой уставший… просто с ног валился, даже думать был не в силах. За окном лил дождь, помню, как он барабанил по стеклам. — Казалось, он говорит сам с собой, словно вокруг никого не было и самым главным было — заставить свою память переворошить прошлое в поисках правды. — Я решил, что глоток свежего воздуха проветрит мои мозги, да и потом, у меня в доме не осталось и крошки табака, так что пришлось выползать из норы.

— А газета?

— Кажется, я купил ее у старикашки на углу Олбани-стрит.

— Совсем рядом с парком Джубили.

Тишина, которая окутала комнату, была соткана из нитей недоверия и подозрений. Они замерли в могильной тиши, пока спустя мгновение ее не разорвал зловещий раскат грома.

Джек был бледен, как саван. На лице Джоанны застыла маска смертельного ужаса.

Фокнер медленно перекатил голову с одного плеча на другое, словно не мог осмыслить, что происходит и когда этому придет конец.

— Ты должна мне верить, должна, тысячу чертей, должна верить мне до гроба, слышишь, Джоанна!

Девушка с трудом прошептала побелевшими губами:

— Джек, увези меня отсюда, пожалуйста. Очень прошу, забери меня из этого дома…

— Нет уж, милочка, — яростно рявкнул Бруно. — Не такой я кретин, чтобы позволить тебе свалить именно сейчас!

Твердой рукой он вцепился в ее плечо. Она в испуге выдернула его из хищных пальцев и метнулась в сторону. Бруно пытался удержать ее, но девушка споткнулась о мольберт. Нестойкое сооружение перевернулось, и листы ватмана, над которыми совсем недавно работал скульптор, рассыпались по ковру. Последний его эскиз, тот, где были четыре фигуры, рядом с которыми на белой бумаге прорисовывалась пятая тень-химера, упал к самым ногам Джоанны — последнее жуткое и неопровержимое доказательство. Боль, страх, ужас, смятение и ненависть — все сразу отразилось у нее на лице.

Выставив перед собой хрупкие руки, она, шаг за шагом, начала отступать. Морган поднял набросок и подал его Фокнеру.

— А как ты объяснишь это?

Фокнер молча отодвинул его в сторону и заключил Джоанну в объятия.

— Выслушай меня! Всего-навсего выслушай! Прошу только об этом.

Звук пощечины прозвучал резко, словно щелканье бича. Джоанна замерла, ошеломленная собственной дерзостью. Морган бросился к ним: разнять, унять, успокоить. Ревность, злость и обида вскипели в Фокнере с такой силой, что он шутя отшвырнул Джека так, что тот не устоял на ногах и покатился на стойку бара, переворачивая и разбивая стаканы и бутылки. Жалобно звякнул термос со льдом.

Джоанна бросилась к выходу, но не успела даже щелкнуть замком. Фокнер настиг ее, грубо и жадно одной рукой сжал ее талию, а другой впился в воротник кожаного плаща.

— Тебе не удастся уйти, дорогуша! Скорее я убью тебя!

Его руки, послушные воле хозяина, встретились на ее шее. Джоанна, захлебываясь и хрипя, упала на колени. Морган, оглушенный мощным ударом и еще не совсем пришедший в себя, с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, шагнул к Фокнеру. Нетвердой рукой он вцепился ему в волосы и дернул что было сил. Бруно взвыл от неожиданности и боли и несколько ослабил тугую петлю из крепких пальцев на шее женщины. Когда он обернулся, Морган схватил стоявший на стойке бара кувшин с холодной водой и выплеснул вместе с подтаявшими льдинками в лицо Фокнеру. Казалось, это привело его в чувство. Он разжал руки, безвольно уронил их вдоль тела и, мыча что-то неразборчивое, привалился к стене. Морган подошел к Джоанне и помог ей подняться.

— С тобой все в порядке?

Она жалобно всхлипнула вместо ответа, приложив ладонь к горлу.

Фокнер следил за ними угрюмым взглядом, застыв в непонятном, неожиданном спокойствии.

Морган презрительно усмехнулся.

— Так ведь оно и было? Ведь ты именно так убил Грейс Пакард?

Дьявольский смех Фокнера залил комнату: хриплый, неистовый и непонятный.

— Ладно, чего уж там! Это-то вы и хотели услышать, да? Убирайтесь ко всем чертям и трепите своими погаными языками всем, кому захотите!

Он схватил стул за ножку, поднял его высоко над головой, яростно замахнулся и изо всех сил метнул свою добычу в окно.

Миллер постучал в дверь. Она почти тотчас же растворилась, и на пороге появился Джек Морган. Джоанна, всхлипывая, полулежала в кресле у камина. Фокнер стоял у стойки бара спиной к дверям, наливая себе очередную порцию джина.

— Что здесь произошло? — официальным тоном осведомился Миллер.

Морган облизал языком пересохшие губы и судорожно сглотнул. Видно было, что слова давались ему с большим трудом.

— Джек, отчего бы тебе не сказать? — добродушно окликнул его Бруно. Он допил стакан и обернулся к остальным. На его губах появилась привычная, слегка язвительная усмешка.

— Знаешь, старина Миллер, мы с Джеком вместе когда-то топали в школу, такую очень древнюю школу со старыми добрыми традициями. Ты и представить себе не можешь, Миллер, как жутко для Джека стать доносчиком.

— Бога ради, Бруно, избавь меня… — негодующе заговорил Морган.

— Какие мелочи! О чем ты говоришь, дружище! — Походкой шута Бруно проделал недолгий путь к сержанту и словно врос в пол перед ним.

— Позвольте представиться, убийца Грейс Пакард. — Он вытянул руки прямо перед собой, стряхивая манжеты с запястий. — Как знать, Миллер, может, мне суждено стать причиной вашего продвижения по службе?

— Вы отдаете себе отчет в серьезности возведенных на себя обвинений? — Лицо Миллера оставалось спокойным и решительным.

— Только что перед самым вашим приходом он сделал точно такое же признание мисс Хартман и мне, — сухо заметил Морган и кивнул Фокнеру: — Бруно, ты не обязан ничего объяснять в эту минуту. Молчать — твое право.

— Я вынужден обратиться к вам с просьбой следовать со мной в полицейский участок, — обратился Миллер к скульптору. — Считаю своим долгом предупредить вас, что все, что вы скажете, может свидетельствовать против вас. — Он, сдержанно склонив голову, вручил Бруно официальное постановление о задержании, вынул из кармана наручники и звонко защелкнул их на запястьях Фокнера.

Тот иронически ухмыльнулся в ответ.

— Даже не скрываете своего счастья?

— Не вижу повода проливать горькие слезы, — выйдя из роли «крутого» полицейского, обронил сержант, беря подозреваемого под локоток.

— Если можно, я поеду с вами, — с готовностью предложил Джек.

— Ого-го! — коротко хохотнул Фокнер. Смеясь, он казался совсем другим человеком: мягким, летящим, готовящимся к успеху и принимающим его беззаботно и по праву, человеком, которым мог стать и должен был быть, сложись его судьба иначе.

— Ага, я забыл, навязчивая на зубах мудрость, а здесь как нельзя к месту. «Друзья познаются в беде». Если поедешь, я твой вечный должник, Джек.

— Мисс Хартман обойдется без нас? — поинтересовался Миллер.

Джоанна оторвала ладони от опухших от слез глаз и коротко бросила:

— Не стоит обо мне волноваться.

Странно, в ее голосе не было укора.

— Джек, ты заедешь за мной?

— Не знаю. Лучше оставлю машину тебе. — Он вынул ключи из кармана и бросил их на столик.

— Джоанна, мне ты ничего не скажешь? — весело осведомился Бруно.

Она с отвращением отвернула лицо. Ее плечи вновь задрожали от рыданий. Фокнер весело расхохотался.

Миллер подтолкнул его в спину и потащил к выходу. Морган, замыкавший шествие, тихо прикрыл за собой дверь, из-за которой, пока длился их путь по ступеням, доносились глухие сдавленные рыдания Джоанны.