Ад всегда сегодня

Глава 4

У Шона Дойла, когда его доставили в городскую больницу, в голове и мысли не было о побеге. Он без придури был плох: почти сорок температура, весь в липком поту, а желудок словно набит осколками стекла, рвущими кишки. Только через сутки он чуток очухался и выполз из забытья. В мозгах клубился сплошной туман, он чувствовал себя разбитым и слабым, но боль отошла. В палате царил полумрак, только маленький ночник на тумбочке у кровати отгонял темноту и немного рассеивал мрак.

Как положено, рядом с ним сидел надзиратель Джоунс. Бывший уэльский гвардеец, посапывая, дремал на стуле у стены.

Дойл облизал сухим языком спекшиеся губы и попробовал свистнуть. Двери как раз открылись, и вошла медсестра, молодая индианка из Западной Индии, смуглая и гибкая, с перевешенным через руку белоснежным полотенцем. Сама царица Савская не произвела бы впечатления ярче, войди она в палату, а Дойл два с половиной года оттрубил с другой стороны решетки.

Девушка приблизилась к кровати, и он быстро прикрыл глаза. Всем телом, каждой его клеточкой он ощущал ее присутствие, впитывал ее духи с ароматом белой сирени, ловил шелест ее накрахмаленного халата, когда она на цыпочках подошла к Джоунсу. Дойл жадно наблюдал за ней из-под опущенных ресниц, когда гвардеец вздрогнул и стряхнул дремоту.

— Что случилось? — встревожился он. — С Бомбардиром все в порядке?

Медсестра положила ладонь ему на плечо.

— Все время спит. Может быть, вы хотите в буфет?

— Вообще-то не имею права, — протянул надзиратель с уэльским акцентом.

— Ничего страшного, я останусь тут, — успокоила его девушка. — И потом, что может случиться? Он не собирается просыпаться. После горячки он слабый, как котенок.

— Вот выручили! — благодарно прошептал Джоунс. — Тогда спущусь, глотну чаю и выкурю сигарету. За десять минут управлюсь.

Когда он, потягиваясь, поднялся со стула, девушка, помедлив, спросила:

— А почему вы его зовете Бомбардиром?

Уэльсец почти неслышно рассмеялся.

— Видишь ли, детка, раньше-то он как раз и служил в Королевской артиллерии. Когда вышел в отставку, попал на ринг, а там к нему и прилипла кличка Бомбардир Дойл.

— Он был профессионалом?

— Одним из сильнейших в среднем весе, — с гордостью ответил Джоунс. Как и всякий валлиец, он был страстным любителем бокса. — Чемпион Северной Англии. Ему бы не было равных, если бы он не путался с каждой юбкой.

— А что он натворил? — спросила она с любопытством.

— О, и тут он оказался на высоте! — Джоунс рассмеялся от собственной шутки. — Он переквалифицировался во взломщика и стал одним из лучших, и поверьте мне, это было непросто. Он забирался куда только можно.

Двери с легким стуком закрылись за ним, а медсестра пытливо глянула на Дойла. Он быстро сомкнул ресницы. Девушка легко поднялась со стула и подошла к кровати. Он мучительно ощутил, что она рядом, и чуть не захлебнулся волной ее духов, ароматом своих любимых цветов — свежей молодой сирени после ливня. Крахмальный халат поскрипывал, когда она склонилась над постелью, чтобы повесить чистое полотенце в изголовье кровати.

Бомбардир открыл глаза и жадным взглядом окинул плавные линии и округлости, подтянувшийся вверх халатик и темные чулки. Плотоядно хихикнув, он обхватил рукой левое колено девушки и скользнул ладонью вверх к нежной полоске голого тела сразу над чулком.

— Боже! Какое чудо! — с восторгом воскликнул он.

Глаза ее от возмущения стали почти круглыми. Мгновение она мерила его негодующим взглядом, потом вскрикнула и отбежала в угол. Бомбардир сокрушенно улыбнулся.

— Как-то сидел в одной клетке в «Вилле» с парнем, который однажды приласкал так одну белянку. Она поднималась по ступенькам в автобус впереди него. Удовольствие полсекунды, а ему без разговоров прописали целый год поста. Стоит задуматься, до чего мы докатились в нашей стране. Кому доверили правосудие.

Не проронив ни слова, девушка повернулась и выскочила из комнаты, двери с шумом ударились о стену.

В тот самый миг Дойл отчетливо осознал, что она не вернется, и принял во внимание, что Джоунс проторчит в буфете минут пятнадцать. Где-то в отдаленном уголке мозга забрезжила мысль, что из всего срока ему осталось оттрубить меньше года, если отбросить месяцы, которые ему скостили за примерное поведение. Тем не менее в ту минуту, наполненную запахом воли и перемен, оставшиеся десять месяцев показались адской вечностью. Он сбросил одеяло и опустил ноги на пол.

Как истый атлет, он и в тюрьме не давал спуску своему телу. Сотня отжиманий каждое утро и ежедневный пятикилометровый бег по камере помогли сохранить приличную физическую форму. Сейчас он сам себя похвалил за предусмотрительность и подвижничество, ибо почувствовал только легкое головокружение, когда оторвался от постели. Он подошел к стенному шкафу и распахнул обе дверцы. На вешалке одиноко болтался серый больничный халат. Никакой обуви, хотя бы старых шлепанцев. Дойл торопливо набросил халат, подошел на цыпочках к раскрытой двери и выглянул в коридор. Он был пуст. Метрах в тридцати от палаты в полумраке маячили две фигуры в белом: врачи, увлеченные беседой. В дальнем конце коридора два санитара толкали перед собой полотер, который тихо пофыркивал. Дойл, не раздумывая, двинулся в противоположную сторону. Он свернул, не доходя до поста дежурной медсестры, и оказался в тупике. Прямо перед ним были двери служебного лифта, а рядом еще одни, за которыми темнела лестничная клетка. Лифт с урчанием поднимался вверх, поэтому без колебаний он выбрал лестницу и легко сбежал по бетонным ступенькам, хотя ступни сразу заныли от холода.

Оставив за собой десять этажей, он очутился внизу в небольшом холле. Еще одна дверь вела на хозяйственный дворик. Косые потоки дождя, отчетливо видные в свете фонаря, низвергались с небес. В такую погоду босой и практически без одежды он, пожалуй, смог бы продержаться на свободе минут пять, не больше. Его истовая жажда воли начала остывать, когда до него донеслись приближающиеся голоса. Решившись, он нырнул в водопад ливня, перелетел через крохотный пятачок и свернул в улицу за ворота, вжимаясь в каменную ограду.

— Следовательно, вы отсутствовали на посту в палате около пятнадцати минут, — сухо заключил Брейди.

— Я только спустился в буфет, выпил чашку чая и сразу же вернулся, — в который раз повторил Джоунс с бледным потерянным лицом. — Сукин сын! Мерзавец! Почему это стряслось именно со мной? Один Бог знает, чем все кончится! Можно остаться без пенсии…

— Следует винить самого себя. Незачем спихивать вину на Дойла, — назидательно заметил Миллер. Сочтя, что разговор с надзирателем закончен, он повернулся к медсестре:

— Вы обещали Джоунсу подежурить в палате, пока он не вернется. Почему вы отлучились?

Ни за что на свете она не рассказала бы офицеру полиции, что произошло на самом деле.

— У меня оказались неотложные дела, — с трудом солгала девушка. — Я думала, ничего страшного не произойдет, если… Он спал.

— Или вам так показалось? Насколько мне известно из ваших предыдущих показаний, в шкафу был только халат.

— Да.

— Ни ботинок, ни тапочек?

— Ручаюсь, что нет.

Миллер кивнул на прощание и вместе с Брейди вышел в коридор.

— Послушай, Джек. Представь, что ты — Дойл, босиком и в одном старом халате. Что бы ты делал?

Брейди уставился влево, в конец тихого коридора, и медленно направился туда. У лифта он задержался, насупил брови, открыл двери и заглянул в черную пасть лестничной клетки.

— Интуиция подсказывает, что он двинул сюда. Лифт намного опаснее.

Они стремглав сбежали вниз. Миллер плечом толкнул входную дверь и выглянул во дворик.

— Малоправдоподобно. Без одежды?

Соседняя дверь вела в узкий закоулок, где вдоль стены выстроились с полдюжины шкафчиков, выкрашенных в изумрудную зелень. На каждом белела картонка с именем владельца и пониже — висячий замок. Ни один не был сорван или поврежден.

Откуда-то донесся мурлыкающий шум котельной. За одной из дверей, ведущей вниз по ступенькам, в полуподвале, они отыскали старшего смены.

— Ищете парня, что смылся? — добродушно спросил он.

— Ищем. Ему нужна была одежда. У вас ничего не пропало?

— Тут бы ему ничего не обломилось. Сами, верно, заметили, все шкафы под замком. Сама же полиция посоветовала приделать запоры, когда в прошлом году крали чуть ли не каждый день. Сюда-то с улицы попасть — раз плюнуть…

Миллер поблагодарил дежурного, и оба вернулись тем же путем наверх. В щелку в дверях они угрюмо смотрели на ливень.

— Думаешь, он смылся в чем был? — осторожно спросил Брейди.

Миллер неопределенно пожал плечами.

— Не так уж много времени было у него на раздумья и поиски тряпок. В одном я уверен: плана у него не было, просто дурацкий порыв.

Брейди согласно кивнул.

— Долго в такую погоду с голыми пятками ему не выдержать. Бьюсь об заклад, его сразу же кто-то обнаружит.

— По-моему, перед ним три варианта, — раздумывая, произнес Миллер. — Во-первых, попытается украсть автомобиль, что вовсе не просто, поскольку придется изрядно помокнуть, пока он найдет машину, чей хозяин-недоумок не закрыл двери на ключ. Само собой, в таком наряде его опознает любой.

— Он может затаиться в какой-нибудь подворотне, дождаться случайного прохожего, угостить его кулаком и спокойно раздеть, — подсказал Брейди.

Миллер мрачно поддакнул.

— Эта вторая возможность далеко не лучшая, на мой взгляд. Считанные единицы высунут свой нос в такую ночь. Поджидая раззяву, он легко может получить воспаление легких. Думаю, скорее всего он двинулся в какое-то определенное место. Может, совсем недалеко отсюда. Тут у него водились дружки?

— Лучше сразу выбрось из головы. Никаких приятелей! — засмеялся Брейди. — Зато целый табун дамочек. Наш Бомбардир — жеребец что надо! За один день он мог загнать трех или четырех кобылок…

— Эй! А Моуна Фриман? — осенило Миллера. — Вроде он собирался жениться?

— Была бы последней дурой, если бы поверила ему! — хмыкнул Брейди. — Кроме того, она до сих пор в Холлоуэе. Слямзила что-то в прошлом году.

— Ага… — задумался Миллер. — Достань-ка скоросшиватель, взглянем на карту. Может, что придет в голову.

Брейди всю жизнь прожил в этом районе, но послушно вытащил и развернул плотный лист. Он знал в лицо почти каждого жителя, ему был знаком каждый столб и каждый камень булыжной мостовой. Вдруг он присвистнул:

— Дорин Монахан!

— Припоминаю, — отозвался Миллер, — маленькая семнадцатилетняя ирландка, что приехала в город прямиком с торфяников. Она света белого не видела без Дойла.

— Ей давно уже не семнадцать. Сейчас она живет на улице Торжеств в километре или чуть больше отсюда. Уже год, как она вышла на панель.

— Заглянем туда, — решил Миллер и усмехнулся. — Предупреждаю, что, как бы ни шли дела, ты не имеешь права тронуть его пальцем. Но не забудь, что, если попадешь под его кулак, придешь в себя не раньше, чем через неделю-другую.