— Тебе виднее, — сказала Эвелин.
— Ты же знаешь, чего я хочу. Но вдруг он опять здесь объявится?
— Не думай об этом.
— Не могу я об этом не думать.
— Он не вернется. Дело вообще не в нем.
— Ну-ну.
— Ты переедешь ко мне или останешься у Пепи?
— Почему это у Пепи?
— Адам, пожалуйста! Я не слепая.
— Я только один раз на примерку заходил…
— Я не хочу этого знать, избавь меня от этого.
— Ничего себе избавь. Как будто ты меня от чего-нибудь избавляла.
— Мы так и будем пререкаться? Красивая для Пепи юбка получилась, я бы тоже такую хотела.
— Хочешь — будет. Материал еще остался.
Адам потянулся к бутылке с водой. Та была пуста. Он поднял ее и подождал, пока официантка не посмотрит в его сторону.
— Вы часто здесь бывали? — спросил он.
— Один раз — на танцах, когда нас обокрали.
— Не самое приятное воспоминание.
— Это как посмотреть. Тут все было битком.
Эвелин старалась не обращать внимания на черноволосого мужчину в больших очках, который сидел через три стола позади Адама и не отрываясь смотрел на них.
— Ты от наших такого ожидала? — спросил Адам.
— Чего?
— У нас теперь прямо настоящая оппозиция.
— Забудь. Послезавтра все кончится. Вот увидишь, они быстренько все на Западе окажутся.
— Все равно. Венгрия теперь, как поездка на Запад. И поляки тоже уже вышли из игры.
— Чем меньше им даешь, тем шире они рот разевают. В Венгрию нас тоже уже скоро не пустят.
Она затушила сигарету.
— У тебя еще остались какие-нибудь деньги?
— Почти все. Две с половиной тысячи или около того.
— Я поменял кроны, бак полный.
Адам показал на пустые чашки из-под кофе и бутылку из-под воды:
— На это еще хватит.
— Ты здесь мало заработал?
— Я могу жить здесь, сколько захочу — по крайней мере, до Рождества.
— Ты бы не поехал назад?
— Без тебя — нет. Работы у меня и здесь завались.
— Пепи меня спрашивала, не хочу ли я давать уроки немецкого, она знает двух учительниц русского, им сказали преподавать немецкий, вчера русский — сегодня немецкий, раз, и все.
— Ты еще сколько хочешь здесь пробыть?
— Пару дней, пока погода хорошая. А что с Генрихом-то?
— Стартер, в принципе мне нужен новый стартер. Надеюсь, у него получится.
— У нашего Ангьяля — золотые руки. Ты видел ящик, который он сделал для Эльфриды?
— Прямо настоящий пятизвездочный люкс для черепах. Эльфи наверняка захочется здесь остаться.
Официант принес счет. Эвелин протянула Адаму свой кошелек.
— А ты разве ничего больше не заказывал?
— Я на улице куплю чего-нибудь попить, — сказал Адам и заплатил.
Она пододвинула к нему свой полупустой стакан. Адам допил до дна. Черноволосый тоже расплатился. Они встали и вышли из ресторана.
— Вообще-то это убийственно, — проговорил Адам, глядя на ноги Эвелин, — но я вряд ли смог бы сшить для тебя брюки намного лучше этих джинсов.
— Я здесь располнела. Тебе это, видно, нравится?
Эвелин на ходу надела свою соломенную шляпу. Она не оборачивалась, но у нее было ощущение, что черноволосый идет следом за ними.
Около пристани, которая, словно мол, выдавалась в озеро, к ним по-немецки обратился старый мужчина. У него в корзине, на больших темно-зеленых листьях, лежал инжир.
— Попробуйте, попробуйте, — предложил он, — берите, сколько хотите.
Эвелин осторожно потерла одну инжиринку пальцами и надкусила ее. Адам достал деньги из ее кошелька.
— Совсем свежие, из моего сада, — сказал мужчина.
Эвелин кивнула и вгляделась в скрюченные руки старика, выбиравшего из корзины самые красивые плоды.
— Берите, пожалуйста, берите все.
Адам заплатил, они пошли дальше. Черноволосый действительно двигался следом. Он был низкого роста и довольно тщедушен.
— Ты видел, руки этого старика, как корни, — сказала Эвелин и положила руку Адаму на плечо, — а большой палец весь изрезанный, словно кухонная доска.
— Никогда не понимал, откуда такое название: Балатон, — сказал Адам.
— Только сразу не оглядывайся, — сказала Эвелин, — но за нами увязался какой-то тип. Ты его знаешь?
Несколько человек, пронаблюдавших, как отплыл корабль, прошло им навстречу. По краям пристани сидели рыбаки.
— Ну, добрый день, — сказал черноволосый, встал у них на пути и протянул Адаму руку.
— Не получилось, видно, с Варнемюнде, или, может, мы здесь на Балтийском море?
«Сумасшедший», — подумала Эвелин, услышав неприятный отрывистый смех. Адам, державший по инжиринке на каждой ладони, повернулся к черноволосому боком, и тот пожал ему локоть.
— Я вас не узнал. Вы тоже здесь отдыхаете?
— Ну, отдыхом я бы это не назвал, скорее, командировкой. — Снова раздался его смешок. — Шучу. Я подумал, раз уж у меня есть виза, нужно съездить.
— К сожалению, не помню вашего имени, — сказал Адам и обратился к Эвелин: — Это заправщик с нижней заправки, рядом с поликлиникой. Он мне клапан на колесо достал.
— Что ж, мир тесен, особенно у нас, ничего не поделаешь, — сказал заправщик и снова рассмеялся. — Мне просто хотелось как-то обозначиться, увидимся, увидимся.
— Да, — сказал Адам. — Всего хорошего. До свидания.
Эвелин тоже кивнула.
— Фуу-х, — выдохнула она, когда они прошли немного вперед, — какой-то он зловещий.
— Мне тоже так показалось, — признался Адам. — При этом он наверняка абсолютно безобидный.
— А ты вообще боялся, когда переезжал через границу?
— Странным образом нет.
— Правда не боялся?
— Я думал о тебе, все время.
— Даже с Катей в багажнике?
— Да, это напрямую было связано с тобой. Я не могу этого объяснить, но это так.
Эвелин снова положила руку Адаму на плечо.
— Мне нужно в кои-то веки позвонить маме, она еще вообще ни о чем не знает.
— Для того чтоб писать открытки, уже, к счастью, слишком поздно, — сказал Адам.
— Не придумывай отговорки, у нас ведь есть еще время.
— Может, завтра на пароме покатаемся, из Тихани? Там замечательная кондитерская. Ты там бывала?
— Нет, не бывала, — сказала Эвелин. — Почитаешь мне сегодня вслух на ночь? У Пепи в комнате стоит Густав Шваб, старое издание, готическим шрифтом.
Они подошли к краю пристани и остановились между двумя рыбаками. Вода была как мертвая. Лишь от кормы корабля направо и налево расходились по озеру маленькие волны. В молчании они доели две последних инжиринки. Потом Эвелин прислонилась головой к голове Адама. При этом ее соломенная шляпа чуть съехала набок. Какое-то мгновение казалось, что шляпа надета на них обоих.