Адмирал Спиридов

II

Древний род Спиридовых не из очень знатных, о чем следует судить по «Гербовнику» — родословной книге русского дворянства. В шестой части «Гербовника» записано, что близкий предок адмирала Никон Алексеевич Спиридов был воеводой в захолустных подмосковных и рязанских местах — Дмитрове и Кадоме. Воеводствовали, начиная с времен Ивана Грозного, и другие предки адмирала, но тоже в небольших городах Московской Руси (Переславле-Залесском, Ростове-Ярославском). Так что ни особой именитостью, ни богатством служилые люди Спиридовы похвастаться не могли. Зато многочисленные документы по истории русского флота упоминают о четырех Спиридовых, имевших прямое отношение к морской жизни России, и свидетельствуют, что два поколения этой семьи в XVIII веке были истинными моряками, а не случайными людьми на флоте. Известно, что двое Спиридовых сложили свои головы на море, в боевых походах: старший брат адмирала — Василий Андреевич — на Балтике в 1720 году, старший сын — Андрей Григорьевич — в плавании кораблей русской эскадры вокруг Европы в 1770 году. В «Материалах для русской библиографии» — справочнике, составленном Губерти, сказано, что второй сын адмирала — Алексей Григорьевич Спиридов, участвовавший вместе с отцом в морских сражениях при Короне, Хиосе и Чесме, — не только был профессионалом-моряком, но и принимал участие в культурной жизни страны. Ему, например, принадлежат литературные труды, опубликованные в сборниках «Старина и новизна» под названием «История путешествий Скарментадовых, писанная им самим, из Вольтера», «Предание об индейском брамине», «Разговор Ариста и Акроталя» и, что имеет непосредственное отношение к жизни Григория Андреевича Спиридова, «Выпись из дневных записок одного Российского путешественника из Балтийского в Средиземное море в 1769 и 1770 году». Известно и о том, что самый младший сын адмирала — Григорий Григорьевич — в период Отечественной войны 1812 года организовал Переславль-Залесское ополчение, принимал участие в боях против наполеоновских войск, а после изгнания Наполеона из Москвы стал сперва московским комендантом, затем губернатором древней русской столицы. Известно также, что один из потомков морской семьи Спиридовых, Михаил Матвеевич, был декабристом, осужденным по первому разряду, членом Общества Соединенных Славян, за что и поплатился бессрочной каторгой, а другой, Матвей Григорьевич, был историком, переводчиком и военным писателем.

Любовь к профессии моряка, верность лучшим традициям отечественного флота, созданным еще в петровские времена, — вот что характерно для всех подлинных представителей военно-морского искусства, имена которых вошли в историю. Характерно и для

Григория Андреевича Спиридова, отдавшего ровно пятьдесят лет жизни неустанной борьбе с внешними врагами Русского государства на море и с противниками флота внутри страны. Сохранить на протяжении такого срока твердость в своих убеждениях, неизменно отстаивать их, несмотря на самые неблагоприятные условия, в каких находился флот, идти раз навсегда выбранной дорогой, не сворачивая в сторону, преодолевая все препятствия на пути, успевая в буднях текущих дел заботиться о будущем флота, — для этого недостаточно было качеств моряка-служаки; для этого надо было обладать мышлением государственного деятеля-патриота и отчетливо представлять значение двух основных принципов, сформулированных еще Петром Первым, для общего развития страны в тот исторический период.

Принципы эти гласили:

флот необходим государству, как и армия;

в мирное время деятельность флота — дальние плавания, исследовательские экспедиции, поиски и освоение новых морских путей для торговых связей с окраинными районами своей страны и с другими странами.

Оба принципа существовали на равных правах в ту пору, когда Григорий Спиридов — второй сын майора Андрея Спиридова, служившего комендантом Выборга, — пришел на флот десятилетним мальчиком-волонтером (добровольцем). Все, что находилось тогда у причалов и на рейдах Кронштадта и Ревеля, представляло собой могучую организацию, созданную за двадцать лет с небольшим, пока продолжалась борьба за выход России на берега Балтики, — свыше ста боевых судов, готовых в любой момент к действиям на море. Сверх того, почти сорок судов были в достройке на верфях. Рост флота не прекращался, несмотря на подписание мирного договора со шведами в Ништадте; только теперь задачи флота все более подчинялись второму принципу.

Наступало время экспедиционных походов, дальних плаваний, и многим из них еще предстояло внести свой вклад в дело просвещенного мореплавания, географических открытий, научных исследований, торговых связей.

Так было осуществлено в 1717 — 1719 годах плавание корабля «Армонт» от Кронштадта до Венеции. Так были задуманы еще при Петре Первом, в 1723 году, когда Спиридов поступил в Балтийский флот, на линейный корабль «Св. Александр», которым командовал капитан-командор Бредаль, два других дальних похода. Один из них предполагался в Испанию, куда перед тем ездил Бредаль по специальному заданию Петра. К берегам Пиренейского полуострова должны были идти с грузом различных товаров 52-пушечный корабль «Девоншир», 44-пушечный фрегат «Эсперанс» и 12-пушечный гукор «Кроншлот» под общим командованием капитана 3 ранга Ивана Кошелева (он же командир «Девоншира»), в прошлом воспитанника Московской навигацкой школы. Каперство на морях, широко распространенное в ту пору, вынуждало снаряжать в поход вооруженные корабли, чем и объяснялось выделение «Девоншира», «Эсперанса» и «Кроншлота» — боевых судов, а не транспортов — для плавания в Испанию. Второй поход намечался на двух фрегатах — «Амстердам-Галей» (командир — капитан-лейтенант Мясной) и «Декронделивде» (командир — капитан-лейтенант Киселев); им предстояло идти под общим командованием вице-адмирала Вильстера вокруг Африки, в Индийский океан, к острову Мадагаскару, где Петр Первый намеревался основать русскую колонию для торговых связей с Индией. А через год, в декабре 1724 года, был разработан план третьего похода, известного затем под названием Первой Камчатской экспедиции Беринга. Ей было поручено пройти из Охотска через северную часть Тихого океана как можно дальше на север, чтобы отыскать пролив между материками Азии и Америки.

Два из трех дальних походов, задуманных Петром Первым, состоялись, но оба после смерти инициатора их. Отряд кораблей под командованием Кошелева достиг в 1725 году Гибралтара и благополучно возвратился в Кронштадт. Первая Камчатская экспедиция под командованием Беринга (при помощниках Мартине Шпанберге и Алексее Чирикове), начатая еще при жизни Петра, продолжалась пять лет с лишним и проторила путь для величайшего географического предприятия XVIII века — Великой Северной, или Второй Камчатской экспедиции, открывшей в свою очередь дорогу от берегов Камчатки через Тихий океан к северо-западным берегам Америки.

На фоне этих замыслов началась в летнюю кампанию 1723 года морская жизнь Спиридова, и он получил возможность сравнить все, что успел застать в Кронштадте и Ревеле, с тем, что оказалось там же вскоре после смерти Петра.

Застал мощный флот, четкую организацию, подчиненную правилу Морского устава: «всякий человек, когда ни спросят, должен знать свою должность и место». Застал верность традиции, которая внедрялась в умы моряков с первого дня их службы на флоте: «Во всех делах упреждать и всячески искать неприятеля опровергнуть». Был в том же 1723 году, когда возвратился с моря на рейд между Кроншлотом и Котлином, участником торжества встречи знаменитого ботика — «дедушки русского флота», устроенной Петром в назидание будущим поколениям, а затем свидетелем закладки новой крепости и превращения Кроншлота в Кронштадт. То есть в первый же год своей морской жизни Григорий Спиридов проникся уверенностью в непреложность именно такого порядка вещей, какой был создан необходимостью существования флота.

Пять лет, проведенных юным моряком в практических плаваниях на Балтике, два года службы гардемарином на Волге (в Астрахани) и на Каспии были испытанием не из легких. И не только потому, что жизнь моряка на корабле в плаваниях проходила среди таких лишений, о каких не слыхивали на берегу. Появились иные трудности, намного усложнившие жизнь, делавшие ее невыносимой для многих.

Флот очутился в загоне.

Первые годы после смерти Петра на кораблях и в Адмиралтейств-коллегии еще действовали законы и правила, благодаря которым флот являлся безукоризненным механизмом, стройной организацией, реальной мощью; но все это, если сравнивать с механизмом, напоминало механизм, заведенный давным-давно, пока продолжавший действовать, однако, чем дольше, тем слабее.

Да так оно и было на самом деле. Прежде всего упала дисциплина, без чего флот не мог существовать как организация. Даже в кампанию 1725 года на Балтике, по свидетельству генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, «мало не все (т. е. чуть ли не все. — Е. Ю.) корабли шли непорядочно и своему командиру (флагману) не следовали; даже в боевом строе некоторые капитаны шли не так, как по морскому искусству довлеет» (следует). Затем возникли финансовые затруднения. Дошло до того, что Апраксин был вынужден выдать Адмиралтейств-коллегии на всякие неотложные нужды 2000 рублей из своих личных средств.

Наконец, все вместе взятое привело к тому, что флот захирел и почти потерял боеспособность, о чем не преминул сообщить своему правительству шведский посланник в Санкт-Петербурге Цедеркрейц, отписав уже в ноябре 1728 года:

«...русский галерный флот, сравнительно с прежним, сильно уменьшился; корабельный же приходит в прямое разорение: старые корабли все гнилы, так что более четырех или пяти линейных кораблей вывести в море нельзя, а постройка новых ослабела. В адмиралтействах такое неосмотрение, что флот в три года нельзя привести в прежнее состояние, но об этом никто не думает...»

Понятно, что многие моряки стали покидать флот.

В таких условиях формировался и закалялся характер Спиридова. Наибольшие испытания выпали на его долю, как и на долю всех моряков-патриотов, оставшихся верными флотским традициям, в пору бироновщины, когда стечением обстоятельств у власти оказались случайные люди, проводники иностранных влияний, тормозившие все, что было начато и осталось незавершенным при Петре Первом.

Под знаком пренебрежения к флоту и печального «неосмотрения» прошли тридцатые годы. Только поэтому стало бременем для страны прекрасно задуманное, небывалое по масштабам географическое предприятие, вошедшее в историю под названием Великой Северной экспедиции. Стало бременем, хотя заслуги экспедиционных отрядов колоссальны: результатами плаваний, совершенных участниками экспедиции, были исследования Северного морского пути на всем протяжении от новоземельских проливов до выхода в Тихий океан и ряд важнейших открытий, в том числе открытие северо-западных берегов Америки. Именно из-за пренебрежения к флоту не нашло поддержки предложение, выдвинутое членом Адмиралтейств-коллегии адмиралом Сандерсом, об отправке тех отрядов экспедиции, которым были поручены исследования северной части Тихого океана, морем от самого Кронштадта. Сандерс, один из немногих оставшихся в то время на флоте соратников Петра Первого, по-настоящему заботился о воспитании нового поколения моряков, почему и предложил целиком морской маршрут для тихоокеанских отрядов экспедиции:

«...Прекрасный метод воспитания молодых морских офицеров, посылка их в такое плавание. Это упражнение в изучении моря и ветров в разных местностях земного шара, тщательное изучение компаса, муссонов и пассатов и всего, что нужно опытному мореплавателю; все это даст одна такая экспедиция, которая может вполне заменить десять маневров под Красной Горкой» (в Финском заливе).

Адмиралтейств-коллегия поддержала предложение Сандерса. Тогдашний президент ее контр-адмирал Н. Ф. Головин составил специальный доклад для Сената, в котором писал:

«...В будущую весну отправить отсюда в Камчатку чрез море два фрегата военные российские с ластовым судном, на которых положить всякого провианту в запас на год или больше по рассуждению...»

Таково было разумное предложение, отвергнутое Бироном, едва Адмиралтейств-коллегия доложила об этом временщику. Тем самым флот еще раз лишился возможности получить необходимый для его людей опыт дальнего плавания.

Отправленные по сухопутью через Сибирь до Охотска тихоокеанские отряды экспедиции во главе с Берингом и Чириковым претерпели ужасные лишения, прежде чем достигли берегов Охотского моря, откуда предстоял вояж на судах. Вдобавок эти суда еще надо было построить. В итоге на подготовку плавания ушло почти восемь лет вместо десяти месяцев, необходимых для похода морским путем из Кронштадта. К тому же экспедиция вызвала огромные затраты из-за долголетней подготовки ее и явилась бедствием для населения Сибири, которому пришлось взять на себя все расходы, связанные с подготовкой.

Вот к чему привело пренебрежение к флоту. Пример с Великой Северной экспедицией и, в частности, с тихоокеанскими отрядами ее был характерным, но не единственным. Ибо кучке проходимцев, забравших власть в свои руки, не было никакого дела ни до флота, ни до страны, которой они управляли. Все зависело от каприза и мнительности, а не от государственной целесообразности. Средства, положенные флоту, не отпускались по году и больше. Корабли гнили на приколе и не имели комплекта команд. Редкое плавание на Балтике, под боком у Адмиралтейств-коллегии, обходилось без досадных происшествий. Корпуса кораблей пропускали воду; команды, комплектовавшиеся перед самым выходом в море из незнавших матросского дела солдат, были так слабосильны и неопытны, что не могли даже выбрать якорей. Для того чтобы вступить под паруса, приходилось топорами рубить якорные канаты.

Эту печальную картину Спиридов наблюдал везде, куда ни заносило его по долгу службы в те годы: на Балтике, на Волге, на Каспии, на Азовье. Всюду было «неосмотрение», как выразился шведский посланник в отчете своему правительству о состоянии русского флота.

Было, к счастью, и другое, чего не сумел увидеть и, разумеется, не мог представить шведский посланник, но что утешало и ободряло Спиридова: были единомышленники-патриоты, верные флотским традициям, старавшиеся в меру сил своих противостоять равнодушию и «неосмотрению».

Одним из таких патриотов заслуженно слыл ветеран петровского флота вице-адмирал Бредаль, в свое время командир первого корабля, на котором начал морскую службу Спиридов. Назначенный возглавлять Донскую флотилию, — несмотря на такое название, ей вменялось действовать на Азовском и Черном морях, — старый моряк остановил свой выбор на Спиридове, когда подбирал себе адъютанта. Адмиралтейств-коллегия не возражала. Спиридов получил предписание явиться в распоряжение вице-адмирала и с тех пор, в течение всей Азовской кампании 1737 — 1739 годов, бессменно сопровождал Бредаля в походах от устья реки Кальмиус, где теперь расположены порт и город Жданов (б. Мариуполь), до Очакова. Всегда — в огне баталий и в часы конзилий (совещаний) — Бредаль, распознав в Спиридове истинного моряка, заботливо наставлял молодого офицера. Он не только передавал ему свой опыт морского дела, но и подсказывал правила поведения, прежде всего нетерпимость к нравам, какие укоренились тогда на флоте под покровительством вновь испеченных членов Адмиралтейств-коллегии, таких, например, как взяточник и казнокрад Змаевич. В то же время Бредаль не только советовал Спиридову быть проницательным во всем, начиная с житейских мелочей, но и учил самостоятельному мышлению в главном, что составляло круг вопросов морской тактики, даже в том, что издавна было узаконено для флота, казалось нерушимыми традициями, а на самом деле представляло собой обветшалые догмы, мешавшие развитию военно-морского искусства.

«Порядки писаны, а времен и случаев нет», — повторял Бредаль не раз слова Петра Первого, оказанные в предостережение морякам, когда был утвержден Морской устав.

Означали эти слова прописную истину: необходимость действовать по обстоятельствам в каждом конкретном случае, проявляя разумную инициативу и смелость.

Азовская кампания была хорошей жизненной школой для Спиридова. Он и убедился в правоте Бредаля, неоднократно высказывавшего возмущение тем, что действия флотилии не вызывают поддержки у Адмиралтейств-коллегии, и своими глазами увидел результаты равнодушия.

Самым наглядным примером являлась злополучная судьба судов, построенных в Брянске.

Зная, что Адмиралтейств-коллегия не поддержит предложения о постройке, Бредаль обратился за поддержкой к фельдмаршалу Миниху, который командовал сухопутными войсками, осаждавшими Очаков. Миних без проволочек сообщил в Санкт-Петербург:

«...По моему рассуждению, благополучное произведение будущей кампании и все авантажи зависят от того, кто на море сильнее быть может; того ради всеподданнейше прошу указать о строении довольного числа годного флота».

Ходатайство подействовало. Бирон приказал Адмиралтейств-коллегии удовлетворить просьбу Миниха; однако из 355 судов, спешно построенных в Брянске и вышедших по Десне и Днепру через пороги к Черному морю, места назначения достигли только 76, остальные погибли в пути из-за плохого качества постройки и неумелых действий команд, набранных из солдат.

Все же Спиридов увидел не только это. «Неосмотрение» «неосмотрением», но даже 76 судов вместо 355, приданных флотилии и поступивших в распоряжение Бредаля, оказалось достаточно, чтобы заставить эскадру противника уйти из-под Очакова к Босфору. Такой исход Азовской, вернее, Черноморской кампании в 1737 году еще раз утверждал значение флота для совместных действий с армией и необходимость возвращения ему прежней роли «второй руки государства».

Не следовало, однако, принимать, как непреложное, все, что подсказывал Бредаль, ссылаясь на традиции петровских времен. Именно в годы Азовской кампании Спиридов понял и усвоил раз навсегда, что плохи были в равной степени и полное отрицание флотских традиций, созданных в петровские времена, и слепая вера в незыблемость всех без исключения тактических приемов, принесших когда-то успех и победу в боях. Даже в таких, как Гангутский бой. Мудрому правилу «Порядки писаны, а времен и случаев нет», хранителем которого объявлял себя наставник Спиридова, должны были подчиняться и действия Донской флотилии. Между тем вице-адмирал, при всех своих достоинствах, сам же в практической деятельности иногда забывал об этом вечном для успеха и победы правиле.

Вот почему одна из ошибок, допущенных Бредалем в кампанию 1738 года, едва не стоила жизни многим морякам флотилии.

Желая повторить гангутский маневр, вице-адмирал распорядился рыть канал через Федотовскую косу на Азовском море, чтобы перевести суда на другую сторону ее и внезапным ударом сокрушить противника, преграждавшего путь флотилии.

Моряки выполнили приказ: своими руками прорыли канал и провели по нему суда; но для чего?.. Если ни обстановка, ни противник не позволяли слепо копировать гангутский маневр. Бредаль не учел этого — и погубил флотилию. Все до единого ее суда были сожжены, а морякам пришлось идти к Азову по сухопутью, волоча на себе артиллерию, вокруг всего моря.

Это было хорошим уроком. Для всех, кроме Адмиралтейств-коллегии. Никаких выводов из «конфузии» у Федотовской косы не последовало, ибо Адмирал-тейств-коллегия с одинаковым равнодушием относилась и к успехам и к неудачам флота. «Неосмотрение» продолжалось.

Так обстояло вплоть до конца 1741 года. Только дворцовый переворот, совершенный сторонниками Елизаветы — дочери Петра Первого, помог морякам-патриотам.

Однако понадобилось больше двадцати лет, прежде чем флот снова приобрел качества, утерянные за время «неосмотрения». Не так-то просто было и восстановить прежнюю мощь флота, и обеспечить его квалифицированными моряками. Это удалось только в начале шестидесятых годов, когда флот, приобретя опыт практических плаваний, главным образом из Архангельска, где строились корабли, вокруг Скандинавии на Балтику, получил до шестидесяти новых судов, построенных на отечественных верфях, и несколько выпусков молодых офицеров, обученных в Морском корпусе. Все эти годы Спиридов провел в самой гуще важнейших событий флотской жизни. В течение двадцати лет пересчитал он все ступени флотской карьеры — от лейтенанта до контр-адмирала, от командира небольшого боевого судна до флагмана, которому подчинялись все корабли Ревельской и Кронштадтской эскадр. Будучи лейтенантом, он не раз участвовал под командованием своего первого наставника Бредаля в боевых действиях на Балтийском море и в плаваниях из Белого моря в Кронштадт; некоторое время служил под начальством ученого мореплавателя Алексея Ильича Чирикова в Московской конторе адмиралтейских дел; став капитан-лейтенантом, заготовлял в Казани по поручению Адмиралтейств-коллегии лес для строительства кораблей; произведенный в капитаны 3 ранга, командовал 66-пушечным фрегатом Кронштадтской эскадры; в чине капитана 2 ранга был старшим офицером на корабле «Астрахань», который плавал под флагом адмирала Мишукова, командовавшего Балтийским флотом; получив звание капитана 1 ранга, командовал 84-пушечным кораблем «Св. Николай», опять-таки «по желанию адмирала Мишукова, который имеет быть во флоте главным командиром», как подчеркнула в своем постановлении Адмиралтейств-коллегия; был командиром линейного корабля «Св. Дмитрий Ростовский»; управлял Кронштадтской конторой адмиралтейских дел; командовал линейным кораблем «Св. Андрей Первозванный», флагманским судном Балтийского флота, затем возглавлял управление Кронштадтским и Ревельским портами.

Причем это была одна сторона флотской деятельности Спиридова, снискавшей ему известность, авторитет и популярность. Моряки — от флагманов, командовавших эскадрами и флотом, до рядовых матросов на кораблях, непосредственно подчиненных Спиридову, — знали его в первую очередь как искусного мореплавателя, весьма сведущего в деле кораблевождения, как смелого командира, неутомимого воспитателя, верного лучшим флотским традициям, как новатора, избравшего путь флотоводца и умевшего критически осмысливать буквально все, что представляло собой военно-морское искусство.

На любом корабле, которым командовал Спиридов, осуществляли маневр и раньше других, и с похвальной аккуратностью; совершали плавания, в том числе дальние (из Архангельска вокруг Скандинавии на Балтику) без серьезных поломок и аварий, к тому же без каких-либо задержек по вине экипажа; проводили ружейные и артиллерийские экзерциции (учения) с меткостью и точностью, служившими примером для всего флота.

Не удивительно поэтому, что командующий флотом неизменно избирал флагманским кораблем тот корабль, которым командовал Спиридов. И не удивительно также, что в 1755 году, когда началась подготовка флота к Семилетней войне с Пруссией, Адмиралтейств-коллегия сочла целесообразным назначить Спиридова членом комиссии по рассмотрению регламента для флота. Созданная под председательством С. И. Мордвинова, тогда капитан-командора, эта комиссия в кратчайший срок разработала новую систему сигналов, «особливо для военных случаев», составила новые сигнальные книги и внесла вообще немало иных изменений в порядок управления кораблями в совместном плавании, в боевой обстановке, при встрече с противником на море, в осаде приморских крепостей и т. п.

Адмирал Семен Иванович Мордвинов

Другую сторону деятельности Спиридова составляло собственно педагогическое поприще, на которое он вступил осенью того же 1755 года.

Возрождение флота и действительная боевая готовность его не мыслились без коренного улучшения в подготовке кадров. Еще в 1749 году Адмиралтейств-коллегия была вынуждена признать крайнее неблагополучие в пополнении корабельных штатов офицерами, некомплект офицеров, нежелание их поступать на морскую службу. Причинами такого положения были преимущества, полученные в тридцатых годах другими родами войск. «Однажды, — сказано в записках адмирала Чичагова, — вздумали подвести общий итог окладов русских моряков, и оказалось, что он не совсем достигает итога содержания одной роты гвардии». Морская академия — единственная школа флотских кадров — долгое время также не имела необходимых средств для нормального существования, как не имел их весь флот. Будущие морские офицеры жили в условиях несравненно худших, чем ученики сухопутного кадетского корпуса, хотя программа знаний, приобретаемых в Морской академии, была обширнее и сложнее. А главное, что отвращало многих от флота, «понеже служба морская есть многотрудная, охотников же к ней весьма малое число, а ежели смею донести, никого, — докладывал член Адмиралтейств-коллегии Белосельский, — то в самом деле не без трудности кем будет исправлять морскую службу, понеже в сухопутстве офицера в 3 года доброго получить можно, а морского менее 12 лет достать невозможно».

Примеров столь ненормального положения насчитывалось сколько угодно. Спиридов легко мог подкрепить доклад Белосельского, достаточно было сравнить свое продвижение по службе и карьеру младшего брата Алексея Андреевича. Последний, избрав службу в армии, уже имел чин генерал-поручика и ведал (в должности генерал-кригскомиссара) всем вещевым и денежным снабжением русских войск.

Перемены в подготовке флотских кадров наступили после реорганизации Морской академии в корпус. Директором его был назначен прославленный ученый-гидрограф капитан-командор, впоследствии адмирал, Алексей Иванович Нагаев, помощниками его (ротными командирами) — Григорий Спиридов и знаменитый полярный исследователь Харитон Лаптев, участник Великой Северной экспедиции.

Адмирал Алексей Иванович Нагаев

В Морской корпус Спиридов пришел с уже сложившимися взглядами на военно-морское искусство и зная, что не одинок в них. Несомненна общность взглядов Спиридова и Мордвинова. Она подтверждена самим фактом их совместной — плечом к плечу на протяжении пятнадцати лет с лишним — деятельности по укреплению флота: в море на кораблях, затем в комиссии по рассмотрению регламента, наконец, в Адмиралтейств-коллегии. Боевой адмирал и незаурядгый организатор, Семен Иванович Мордвинов был известен среди современников и как автор трудов по вопросам военно-морского искусства: учебников «Книга полного собрания о эволюции или об экзерциции флота на море» и «Книга полного собрания о навигации», морского справочника, вышедшего двумя изданиями (в 1744 и 1762 годах) под названием «Каталог, содержащий о солнце, луне и звездах, также о полном в знатных местах, заливах и реках наводнении и прочая к мореплаванию относящая в разных по С.-Петербургскому меридиану таблицах». Совместная работа в комиссии по рассмотрению регламента окончательно сблизила обоих мореплавателей, когда выяснилась общность их мнений на все, что было связано с укреплением флота. Понятно, что в Морском корпусе Спиридов стал выразителем не только своих личных взглядов, но и взглядов наиболее передовой группы моряков того времени, вдохновителями которой являлись Нагаев и Мордвинов.

Сохранился любопытный документ об этом периоде жизни будущего флагмана русского флота, очень характеризующий Спиридова, как целеустремленного человека.

Дело в том, что Спиридов не только охотно взялся за воспитание будущих моряков в духе любви к флоту и к его подлинным традициям, не только стал ротным командиром и преподавателем в Морском корпусе, перемежая зимние занятия в классах с летними плаваниями на боевых кораблях, но и подал пример многим коллегам тем, что определил в Морской корпус двух своих сыновей, младшему из которых в момент зачисления исполнилось всего восемь лет, а старшему десять.

Поступок Спиридова стоил всех прочих доказательств верности флоту. Рассчитанный на то, чтобы послужить примером для других, он в то же время красноречиво свидетельствовал о выборе, сделанном Григорием Андреевичем Спиридовым не только на всю жизнь для себя, но и для потомства.

Сыновья оправдали уверенность отца в их морских качествах. Уже через два года Адмиралтейств-коллегия приняла следующее решение:

«...Слушав аттестации о кадетах и гардемаринах Морского шляхетского корпуса, в том числе о гардемаринах Андрее и Алексее Спиридовых, которые в кадетский корпус записаны в 1760 году, да в том же году в гардемарины; на море служили в Ост-зее по две кампании, и от роду Андрею 12, Алексею — 10 лет. И в присланном в Коллегию рапорте объявлено, что оные гардемарины Спиридовы... математические науки все обучили и знают изрядно корабельные экипажи — что для чего и какое имеют действие и практику, что для младших обер-офицеров принадлежит — оное также обучили изрядно и знают, кондуита и состояния доброго, и по всему тому мичманами быть достойны... приказали... гардемаринам Андрею и Алексею Спиридовым, которые хотя по их знанию науки, теории и практики и удостоены в мичманы, но понеже летами еще молоды и для дальнего получения всех наук, быть им еще в корпусе в ваканции же...» (т. е. в мичманском резерве до совершеннолетия. — Е. Ю.).

Суть, конечно, была не в этих двух способных гардемаринах, а в том, что их примеру последовали сыновья многих моряков, избрав на всю жизнь профессию своих отцов.

С тех пор каждый выпуск молодых моряков, воспитанных Нагаевым, Спиридовым, Лаптевым и другими патриотами, представлял собой струю свежей крови, которая год за годом вливалась в одряхлевший флотский организм, обновляла его, возвращала ему жизнеспособность и боевые качества петровских времен.

И опять-таки дело было не просто в пополнении кадров флота. Новые моряки и мыслили по-новому, по-иному, чем многие из тех, кто привык в затяжной период «неосмотрения» к мелочной регламентации, к нерешительности в боевых действиях на море, к обязательной осторожности и пассивности вместо разумной инициативы и смелости.

Столкновение между этими противоположными взглядами на флоте было неизбежно при первом же серьезном испытании.

Так и произошло, едва началась Семилетняя война. Тогда Спиридову, его единомышленникам и всем морякам, которых они воспитали, удалось блестяще продемонстрировать, на что способны флот и его люди, в частности, при совместных действиях с армией.

Этой демонстрацией стал морской десант, осуществленный у Кольберга.