Адская ширма

ГЛАВА 14 ВКУС ПЕПЛА

Когда Акитада вошел в свой кабинет, первое, что он увидел, это приземистую круглую фигуру своего зятя — восседая на подушке возле письменного стола, тот беззаботно потягивал саке. При виде Акитады Тосикагэ тут же придал лицу должную серьезность.

— Здравствуйте, братец! — сказал он с поклоном. — Надеюсь, вы не возражаете, что я ждал вас в этой комнате? Сэймэй принес мне горячего саке. Вот, пожалуйста, выпейте — согреетесь.

— Здравствуйте, Тосикагэ. — Акитада пощупал свои уши и лицо. Они были ледяные. Задумавшись о своих семейных проблемах, он совсем забыл поднять воротник. Он развязал тесемочки и снял шапку, потом погрел руки у жаровни и приложил их к ушам. От холода у него разболелась голова. — Вы всегда здесь желанный гость, братец, — сказал он Тосикагэ, который поспешил наполнить для него чарку.

Акитаде вообще-то уже давно нравился зять, но сегодня его присутствие здесь он расценивал как настоящее бедствие — из-за угрозы ухода Ёсико.

Сестра явно не шутила, а он только чувствовал полную беспомощность. Его торжественная решимость заботиться о семье улетучилась после первой же неудачи.

Тосикагэ протянул ему чарку. Ахитада заставил себя улыбнуться и выпил. Тосикагэ оказался прав. Вино приятно обволокло язык и зажгло пожар в желудке. Он сразу же почувствовал себя гораздо лучше. Весь день он пробыл в невероятном напряжении, словно натянутый лук, боясь потерять самообладание. Потирая виски, он ждал, когда ослабнет головная боль.

А между тем Тосикагэ, внимательно заглядывая ему в лицо, начал:

— Мы пришли сразу же, как только получили послание от Тамако. Так что же говорит начальник полиции?

— Ого! Вы привели Акико? — Только теперь до Акитады дошел смысл слов Тосикагэ, и он буквально потерял дар речи. Тамако сама послала за ними?! Подумать только, она приняла сторону Ёсико и, действуя у него за спиной, послала за Тосикагэ и Акико. Все три женщины наверняка и сейчас вместе — собирают вещи Ёсико и обсуждают ее предстоящую жизнь в доме Тосикагэ. От этих мыслей его даже слегка замутило. Между собой эта троица наделила его не иначе как ролью чудовища.

Тосикагэ обеспокоился, заметив столь мрачное выражение на лице Акитады.

— Что случилось? Дурные новости? Неужели ее все-таки арестуют? Но это же возмутительно! Мы должны остановить его! Вот что я вам скажу: я пойду к главному советнику Кударе. Он является членом Государственного совета и отстаивает там привилегии высших сословий. Он только скажет этому Кобэ пару слов, и Ёсико сразу же окажется дома.

Акитада оценил участие зятя, но все же он предпочитал другие методы. У него не было ни малейшего желания одалживаться перед одним из сильных мира сего. Такие услуги имели свою цену, и ценой этой слишком часто оказывалась цельность человеческой личности. Он поспешил успокоить Тосикагэ:

— Нет, ну что вы, все далеко не так ужасно. Мне удалось избежать самого худшего, отдавшись на милость Кобэ. — Он поморщился при воспоминании о том мучительном шаге, который ему пришлось сделать. Видя вопросительно приподнятые брови Тосикагэ, Акитада признался: — Я сомневаюсь, что им руководило милосердие. Ситуация была откровенно унизительная.

Тосикагэ взорвался:

— Этот человек слишком много на себя берет!

— Да, мы с ним тоже никак не можем поладить, потому что он считает, что я вмешиваюсь в его дела. В данном случае он подумал, что я наконец перешел все границы дозволенного и тайком передавал послания и наставления заключенному, ожидающему суда. Тамако уже рассказала вам историю Ёсико?

Тосикагэ смущенно заерзал.

— Да-а… то есть я так понял, что этот Кодзиро когда-то был ее ухажером, и она ходила навещать его в тюрьму.

— Совершенно верно. И ходила неоднократно. Но хуже всего другое — она, похоже, по уши влюблена в этого человека. Он совершенно ей не пара, однако она собирается выйти за него замуж, как только его оправдают. Разумеется, я запретил ей делать это.

Хмыкнув, Тосикагэ кивнул, стараясь не смотреть в глаза Акитаде и смущенно ерзая.

Наблюдая за его реакцией, Акитада не надеялся, что зять примет его сторону, однако решил довести разговор до конца.

— Она отказалась повиноваться мне и сообщила, что уйдет из этого дома. И вы, надо полагать, затем сюда и явились — чтобы забрать ее.

Зять вперил в него изумленный взгляд.

— Боже, да нет, конечно! Я пришел предложить вам поддержку и помощь в разбирательствах с этими высшими полицейскими чинами. Я и понятия не имел, что дела у вас так плохи. Она что же, уходит? Ну надо же, я ведь совсем не хотел встревать между вами! — Он замолчал, переваривая услышанное, потом сокрушенно покачал головой. — Нет, ну надо же! Не одно, так другое! Я только что уладил собственные неприятности, как у вас тут такое началось! Но мой дорогой Акитада, ведь вы же глава семьи, и она должна подчиняться вам! Что я, по-вашему, должен сделать? Я целиком и полностью к вашим услугам.

— Благодарю вас. — Акитада испытал облегчение. По крайней мере хотя бы Тосикагэ признал его главой семьи и готов был поддержать его против женской стороны. — Я хочу, чтобы Ёсико осталась здесь, — сказал он. — Но я не могу заставить ее, я могу только увещевать, поэтому при самом худшем исходе я был бы вам очень благодарен, если бы вы предложили ей свой кров.

— Ну конечно! Она же сестра Акико, и я очень люблю ее.

— Кстати, как Акико? Тосикагэ просиял.

— Акико прямо-таки цветет! В свете ваших неприятностей мне даже стыдно признаться, что в доме у меня теперь царит счастье, как никогда. И представляете, эта история с пропавшими ценностями как-то сама собой разрешилась. И зачем только я, дурак, вас побеспокоил! Все пропажи вернулись на место. Это была просто какая-то глупая оплошность. И я ужасно рад, что вам не пришлось вмешиваться.

Значит, сын Тосикагэ умудрился-таки вернуть все предметы на место, не вызвав подозрения у отца. Акитада изобразил неведение.

— Вот как? И где же вы нашли их?

— Ха-а… Да это все мой безалаберный сынок! Он начисто забыл, что мы, оказывается, отправляли их в чистку вместе с другими ценностями. Такэнори следовало вычеркнуть их из списка. Мастеровой, что делает для нас эту работу, доставил все остальные предметы еще в прошлом месяце, а эти принес только вчера. Теперь все, слава Богу, на месте. Конечно, за такие вещи отвечаю я, но Такэнори пошел к нашему начальнику, распластался перед ним ниц и признался в своей чудовищной оплошности. Начальник наш проявил понимание. Вот ведь глупый мальчишка! Конечно, ему следовало быть повнимательней, но я, честно говоря, был потрясен его поведением. Все-таки, должен признаться, я в последнее время навалил на него слишком непосильную ношу. — Лицо Тосикагэ залучилось радостью. — А есть еще новости и получше. Я придумал, как вернуть его брата Тадаминэ домой навсегда. В императорской гвардии в начале будущего года появится несколько свободных мест, так что если его тянет к военному делу, то пусть занимается этим здесь. Что вы думаете по этому поводу?

Стараясь скрыть улыбку, Акитада сказал, что считает это решение идеальным. В глубине души он подозревал, что юный Такэнори обладает недюжинными скрытыми талантами для политической карьеры. Судя по всему, ему без труда удалось убедить Тосикагэ, что обе идеи — и насчет чистки ценностей, и насчет удачного назначения брата — целиком и полностью принадлежат отцу.

Тосикагэ довольно потирал руки.

— Нет, вы только подумайте, как это прекрасно! Скоро оба моих мальчика будут рядом со мной, и еще один малютка на подходе. — Он буквально светился счастьем.

Подавив грустный вздох, Акитада поздравил его с удачей и налил еще по чарке, чтобы выпить за хорошие новости.

Тосикагэ вспомнил о причине своего прихода, и лицо его несколько омрачилось.

— Простите меня, братец! Мне стыдно, что я перевел разговор на столь веселую тему. Так что же сказал Кобэ?

Акитада поморщился.

— Он посочувствовал мне как человеку, чья сестра опозорила семью, выразив готовность выйти замуж за крестьянина, арестованного за изнасилование и убийство собственной невестки.

Тосикагэ едва не потерял дар речи.

— Но она, конечно же, не делала этого!

— Она это сделала. Только таким способом ей удалось проникнуть к нему в камеру. Женам заключенных разрешается приносить еду мужьям.

— Ай-ай-ай! Ну и ну! Как же вы, должно быть, были сердиты! Вы побили ее?

Акитада прямо-таки опешил от этих слов. Ему никогда не пришло бы в голову ударить сестру или любую другую женщину, и от только что услышанного ему стало слегка не по себе.

— Разумеется, нет, — сказал он. — К тому же она взрослая женщина.

Тосикагэ покачал головой, укоризненно помахав пальцем.

— Да все женщины все равно что дети. Это ж надо такое устроить! Я преклоняюсь перед вашей выдержкой, дорогой мой Акитада. Я бы обязательно поколотил сынка, если бы он меня так опозорил.

— Сына. Но не дочь и не сестру. — «И надеюсь, не жену», — подумал про себя Акитада.

Угадав его мысли, Тосикагэ усмехнулся:

— Ну, может, просто не так сильно. К женщинам нельзя подходить с теми же мерками, что и к мужчинам. — Он вздохнул. — Но подумать только, какая все-таки неприятность! И что вы собираетесь делать?

— Конечно, Ёсико запретят дальнейшее общение с заключенным. Зато Кобэ согласился на мое участие в расследовании на определенных условиях. Я буду работать под его руководством.

— Ох-ох-ох!.. — сокрушенно забормотал Тосикагэ, снова качая головой. — Это с вашим-то чином!

Какая стыдоба!

Акитада почувствовал, что краснеет.

— У меня нет выбора. Репутация моей сестры в руках Кобэ и этого человека. Она рухнет, скажи один из них только слово. В сущности, если я не очищу Кодзиро от подозрений в убийстве, моя сестра скорее всего вряд ли сможет появиться с гордо поднятой головой в приличном обществе.

— О Боже! — воскликнул Тосикагэ и тут же умолк, не зная, что сказать.

Оба задумались. Сплетни распространялись в обществе со скоростью молнии, и скандал, в котором была замешана сестра жены, обязательно коснулся бы и семьи Тосикагэ. Однако Акитада с удивлением обнаружил, что Тосикагэ думает вовсе не о себе.

— Бедная девочка! — пробормотал он. — Мы любой ценой должны оградить ее. А что за человек этот Кодзиро? Вы все-таки склонны считать его виновным? Не использовал ли он Ёсико, чтобы выгородить себя?

— Я совершенно точно уверен, что он не виновен ни в том, ни в другом, — ответил Акитада на вопрос, беспокоивший его с тех пор, как он повидался с заключенным. — Я даже не знаю, почему я так в этом уверен. Этот парень, признаться, удивил меня. Прежде всего своей образованностью. Вел себя вполне благородно. Во всех отношениях, и прежде всего во всем, что касалось Ёсико. Он пытался выгородить ее. Разумеется, Кобэ ему не верил. В общем, я питал к нему благосклонность, пока не выяснил, что он, оказывается, вообразил, будто Ёсико попросила меня помочь ему. Вот тогда, боюсь, я порядком вспылил — меня возмутила эта наивная мысль, что я якобы мог поддерживать их взаимоотношения. Я быстренько постарался внушить и ему, и Кобэ, что это вовсе не так. Ну а после этого Кодзиро совсем стушевался.

— Но вы все-таки постараетесь снять с него подозрения?

Акитада кивнул.

— Он отрицает, что у него была любовная связь с невесткой, и я ему верю. Я также верю в его искренние чувства к Ёсико. Его брат рассказал мне, что Кодзиро начал пить после какой-то любовной неудачи. Я думаю, это как раз и были его отвергнутые ухаживания за Ёсико.

Глаза Тосикагэ слегка заволоклись слезливой пеленой.

— Боже! Зная непреклонную решительность вашей матушки, могу себе представить, как это, должно быть, было болезненно. Поистине романтическая история. Жаль, что вы недолюбливаете этого парня.

Ахитада удивленно изогнул брови и сухо сказал:

— Мой дорогой Тосикагэ, дело отнюдь не в том, люблю я кого-то или недолюбливаю, а в том, что он простолюдин.

— Ах, ну да, конечно. Я и забыл! Акитада был слегка раздражен.

— Возвращаясь к этому убийству, скажу: вся эта история с Кодзиро наводит на мысль, что его чем-то опоили. Во время своего пребывания в монастыре я заметил, что монахи подают постояльцам только воду, но Кодзиро утверждает, что ему был приготовлен чай. Поскольку его мучила жажда, он выпил чай и моментально уснул. Когда монахи разбудили его, он обнаружил, что находится в комнате своей невестки. До сегодняшнего дня он так и не понял, как попал туда. Он говорит, что голова у него трещала и что кто-то влил в него целый кувшин вина, отчего все и решили, будто он пьян. Он и сам-то поначалу так же подумал, вспомнив про отключки сознания, которыми страдал, когда сильно пил. Вино действует на него хуже, чем на других людей. Но он утверждает, что завязал с пьянством, и я склонен верить ему. В любом случае теперь понятно, почему он сначала сознался в якобы содеянном преступлении, а потом изменил свои показания. Я думаю, в чай было что-то подмешано. Его от природы горьковатый вкус может заслонить собой вкус любого снотворного порошка.

— Ну конечно! И какой вы молодец, что пришли к этому выводу! — Тосикагэ помедлил в задумчивости. — Но разве дверь не была заперта изнутри?

— Эти двери, захлопываясь, запираются сами. Постояльцев обычно просят, уходя, оставлять двери открытыми, но у монахов есть запасные ключи на случай, если кто-то забудет.

— У монахов есть ключи?! Но это означает, что кто-то из монахов как раз и мог быть убийцей.

— Да. — Акитаду удивила такая проницательность зятя. Ее он совсем не ожидал от Тосикагэ, проявившего полную беспомощность во время собственных недавних неприятностей. — Совершенно верно. Кто-то из монахов или кто-то, кто знал, где хранятся ключи. И я склонен подозревать, что всему причиной явилась исключительно похоть и не более того. Кто-то желал ей смерти.

— Кто же? Муж?

— Может быть. — Акитада охотно делился с зятем своими мыслями — ему требовался слушатель, способный делать замечания по поводу его версий. — Нагаоки не было дома в ночь убийства. И Кобэ взял на заметку эту мысль.

Зять Акитады усмехнулся:

— Ага! Так-то оно лучше!

— Но Ёсико не станет легче, если ее имя будет связано с братом убийцы. Между прочим, Кодзиро угрожал снова сознаться во всем, если мы обвиним Нагаоку. Он, как выяснилось, очень привязан к брату. — Акитада поморщился. — И я, знаете ли, затрудняюсь допустить, что Нагаока мог так жестоко поступить со своим младшим братом.

— Мой дорогой Акитада, разве вы не знаете, как часто имеют место в жизни случаи братоубийства?

В комнату вошел Сэймэй с новой флягой горячего вина. Виновато откашлявшись, он сказал:

— Дамы просили меня передать вам, что с волнением ждут возможности послушать, что произошло в тюрьме.

Акитада встал.

— Да, конечно. Я совсем забыл. Думаю, нам лучше пойти прямо сейчас. — Он вздохнул. Голова по-прежнему раскалывалась от боли, и предстоящая беседа ужасала его.

Сэймэй последовал за ними, неся вино и прихватив чарки.

На первый взгляд это сугубо женское сборище выглядело вполне милым и абсолютно нормальным. В красивых шелковых кимоно, хотя и темных по причине траура, они уютно сидели вокруг большой жаровни.

Но их лица, обращенные навстречу вошедшим мужчинам, были отнюдь не радостными. Акико, похоже, была рассержена, Ёсико чудовищно бледна, и синеватые круги под припухшими покрасневшими глазами придавали еще более несчастный вид ее и без того жалкой наружности.

Акитада торопливо перевел взгляд на Тамако. Ее обычно умиротворенное лицо было напряжено и сурово. Сердцем Акитада почуял неладное. Чувствуя себя виноватым за то, что засиделся с Тосикагэ, он принялся, запинаясь, извиняться:

— Простите меня, но мы обсуждали дело брата Нагаоки. — Произнеся эти слова, он понял, что подобное оправдание только ухудшило положение. Последнее время все, что он говорил Тамако, казалось сказанным невпопад. Их прежние легкие доверительные отношения исчезли, и их место заняло ощущение неодобрения и обиды. Акитада торопливо продолжал: — По крайней мере для Ёсико новости неплохие. Кобэ согласился оставить ее в покое.

— Благодарение небесам! — спокойно проговорила Тамако.

Но Акико этот ответ не удовлетворил. Она сердито воскликнула:

— Не хватало еще чего-то другого! Кем он себя возомнил, этот Кобэ?!

Только Ёсико молчала. Потупившись, она разглядывала свои руки, теребящие край платья.

Поведение младшей сестры вызвало у Акитады новый прилив раздражения. Она, судя по всему, совсем не представляла себе, в какой опасности находилась, и, уж конечно, не догадывалась, чего ему стоило защитить ее. На что она рассчитывала? Что он вызволит ее любовничка из тюрьмы и приведет его домой познакомить с семьей? Подавив желание закричать на нее, он уселся рядом с Тамако. Жена его тут же встала и предложила свою подушку Тосикагэ, на которую тот с удовольствием плюхнулся.

Сэймэй наполнил их чарки вином, потом застыл в нерешительности и посмотрел на Акитаду. Но хозяин, озабоченный тем, что жена отдалилась от него, все пытался поймать ее взгляд. Так и не удостоенный внимания, старик тихонько удалился.

— Ну так что? — требовательно сказала Акико. — Что там было? Не держи нас в напряжении, Акитада!

— Ну что… Я рассказал Кобэ историю твоей сестры. В сложившейся ситуации только правда и могла подействовать. Он был потрясен и очень сочувствовал. Поскольку вопросов он не задавал, остальное прошло без труда. Я попросил разрешения расследовать это преступление с целью очистить от подозрений Кодзиро. Он согласился, но с условием, что я буду работать под его руководством. — О подробностях своего неприятного разговора с Кобэ Акитада решил не упоминать.

Тамако теперь удостоила его взглядом, и он видел, что она поняла, какое унижение ему довелось испытать. Он робко улыбнулся ей, но она только закусила губку и снова отвернулась. Сестры же приняли сообщение по-разному. Личико Ёсико засветилось надеждой, а Акико даже хлопнула в ладоши.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Самое время теперь тебе взяться за это. Ты докажешь, что этот парень невиновен, и все забудут о том, что Ёсико вообще была замешана в этом деле.

— Спасибо за такую веру в меня, — сухо сказал Акитада. — Только я в настоящий момент не так уверен в успехе, как ты. — Он посмотрел на Ёсико — та снова побледнела и опять принялась теребить пальцами подол платья. Он обратился к ней, надеясь, что не напугает ее суровостью тона: — Итак, Ёсико? Что ты решила?

Не поднимая глаз, она тихо сказала:

— Я буду ждать.

— Чего? — возмутилась Акико. — Чего ты будешь ждать?! Выброси ты этого парня из головы и живи своей жизнью. Если бы не этот дурацкий траур, мы с Тосикагэ давно бы отвели тебя в приличное общество познакомить с благородными мужчинами.

Хотя Акико выразила точку зрения, полностью совпадавшую с мнением Акитады, ее бестактность вызвала у него раздражение. Он снова спросил:

— Итак, Ёсико?..

Она подняла на него полные слез глаза.

— Так ты останешься здесь, в своем родном доме?

— Конечно, останется! — поспешила вставить Акико. — Что это вообще за чушь про то, будто она якобы опозорила тебя?! Да ты только представь, как это все будет выглядеть!

Акитада и Ёсико все еще смотрели друг другу в глаза. Он видел, как ее глаза наполнились беспомощными слезами, и даже открыл рот, чтобы как-то утешить ее, но опоздал. Слезы покатились ручьями.

— Я останусь. Как оставалась с матушкой, — проговорила она, едва не захлебываясь словами, потом вдруг вскочила и выбежала из комнаты.

Тамако, холодно посмотрев на мужа, встала и последовала за ней.

— И что теперь? — раздраженно сказала Акико, глядя обеим вслед. Она принялась подниматься, тяжело и неуклюже по причине своей беременности, и проворчала: — Господи! Ну до чего упрямая девка! Надо пойти и вправить ей мозги!

— Нет! — Акитада вскочил. — Ты останешься здесь со своим мужем. Ты и так уже достаточно сделала. — Он выбежал за дверь и там остановился в раздумье. Он не мог понять, кто его сейчас расстраивал больше: Ёсико или ее бесчувственная сестра. В какой-то момент он почувствовал досаду на обеих — ведь из-за них у него разладились отношения с женой.

Голос Ёсико он заслышал еще издалека. В нем звучали отчаяние и страстность.

— Нет! Ты не права! — кричала она. — Мой брат настроен категорически против. Он презирает тех, кто ниже его по происхождению, для него эти люди не лучше животных.

Акитада остановился как вкопанный. Вся душа его бунтовала против этих слов. Он боролся с гневом. Конечно, все это было неправдой. Она совсем не знала его, не могла знать, как трепетно относится он к Торе и Гэнбе, ни один из которых даже во сне не отважился бы мечтать жениться на его сестре.

Дальше последовала тишина — видимо, Тамако что-то ответила, но так тихо, что он не расслышал. А затем снова резкий голос Ёсико:

— Честь?! Это у него-то честь? У человека, который заставил меня нарушить слово, данное Кодзиро?

Акитада, кусая губы, постучал. Ему открыла Тамако и ужаснулась при виде гнева на его лице.

— Оставь нас одних, — сухо сказал Акитада. Тамако вздрогнула, глаза ее сузились. Она поджала губы и вышла.

Ёсико стояла посреди комнаты, очень симпатичной комнаты, как отметил про себя Акитада, оглядывая ширмы, всевозможные расписные коробочки, лакированные шкатулки для хранения швейных и письменных принадлежностей, бамбуковую полку со свитками для чтения и обклеенные бумагой двери. То, что она была так равнодушна к удобствам, еще больше разозлило Акитаду. Глядя в ее заплаканное раскрасневшееся лицо, он холодно произнес:

— Я не стану удерживать тебя силой под этой крышей. Однако в этом вопросе Тосикагэ с Акико оба принимают мою сторону. Я с трудом представляю, чем твое пребывание в их доме может быть лучше и приятнее, нежели необходимость уживаться со мной.

Ёсико смотрела на него, и слезы снова медленно потекли по ее щекам. Голос ее дрожал, когда она прошептала:

— Я знаю. Спасибо тебе, Акитада.

Он отвернулся, блуждая взглядом по сторонам и пытаясь найти какие-нибудь слова, потом наконец сухо сказал:

— Так уж получается, что я никак не могу доказать тебе, что забочусь только о твоих интересах, и, естественно, мне очень больно это осознавать. Но если ты решишь остаться, то я выдвину одно условие. Я не потерплю, чтобы твои дела вставали между мной и Тамако. Ты меня поняла?

Она всплеснула руками, и в этом жесте читалась мольба.

— Я… я не хотела… Прости!.. — И она горько расплакалась. Сквозь ее рыдания он едва мог разобрать слова: — Прости меня, я обещаю слушаться тебя впредь. — Она склонилась перед ним, беззвучно плача.

Акитада представлял себе, чего стоило ей это обещание, он даже слегка смутился, ему стало не по себе из-за того, что по его милости сестра превратилась в такое вот жалкое слезящееся создание. И не важно, что он добился этого словами, а не побоями — результат-то был одинаков.

Он вернулся к гостям в мрачном настроении. Тосикагэ стоял перед свитком, на котором был изображен мальчик со щенками. Он только пытливо посмотрел на Акитаду, но тактично не стал мучить его расспросами про Ёсико. Вместо этого он сказал:

— Акико говорит, это работа Ноами. Что вы думаете о нем?

Чтобы как-то скрыть горечь, Акитада даже разговорился:

— Замечательный художник, но как человек он мне не понравился. Во-первых, невыносимо груб, во-вторых, есть в нем что-то неприятное. Не знаю, говорил ли я вам, какую отвратительную картину ада нарисовал он в монастыре, где была убита жена Нагаоки.

— Нет, вы не говорили. Ну надо же, какое совпадение! Видимо, он действительно становится очень популярен. Должно быть, его заказчики видят в этом творении величайшую художественную оригинальность. Ну а ширму-то он для вас нарисует?

Акитаде очень хотелось, чтобы его жена стала обладательницей самой красивой в столице ширмы, даже если для этого пришлось бы заплатить непомерно огромную сумму человеку, к которому он питал инстинктивное отвращение, но он колебался с ответом.

— Не знаю. Меня прямо отталкивает сама мысль о том, что надо будет еще раз посетить его мастерскую. Я не суеверен, но когда находился там, меня не покидало какое-то странное ощущение чего-то зловещего.

Тосикагэ усмехнулся:

— Да, я встречался с ним. Думаю, он и впрямь сошел бы за демона.

Акико громко зевнула и поежилась.

— Как вы можете так спокойно болтать?! Здесь же такой холод!

Тосикагэ бросился надевать на нее стеганый жакет.

— Уже поздно, и Акико устала, — сказал он извиняющимся тоном. — Если у нас все улажено, то мы могли бы пойти домой.

Акико действительно или очень устала, или ей хватало сообразительности не заводить больше разговор о возлюбленном Ёсико. Опершись на руку мужа, она на прощание помахала брату.

Ахитада немного посмотрел им вслед и потом вернулся в свою комнату. Угли в жаровне окончательно истлели, и было холодно. Голова по-прежнему раскалывалась, и он подумал, не заболел ли. У него не было сил даже позвать Сэймэя. К тому же старик и так натрудился за день. Накинув на плечи еще одно кимоно, он сел за письменный стол и попытался сосредоточиться. Разговор с женой и сестрой, как он и боялся, вышел скверным. Он считал свой гнев оправданным после того, как Тамако приняла сторону Ёсико, и все же его почему-то страшила встреча с женой.

Воображение его разыгралось. Он пытался представить, что теперь сделает или скажет ему Тамако после того, как он выдворил ее из комнаты сестры. Мысли его прервало тихое поскребывание в дверь.

— Войдите! — отозвался он, в душе посылая гостя ко всем чертям.

Это была Ёсико. Со смиренным поклоном она сказала:

— Прости, что помешала.

Она осторожно вошла, уткнувшись взглядом в пол. Судорожно переведя дух, она подняла на брата глаза.

— Я глубоко сожалею, что причинила неприятности вам с Тамако. Вспомнив, что ты приходишься мне старшим братом, я вынуждена признать, что забыла о своем долге перед тобой как перед главой семьи. Акико и Тамако обе напомнили мне о том, что до тех пор, пока я не замужем, я должна хранить верность своей семье. Я обещаю, что буду соглашаться со всеми твоими решениями относительно моего будущего и буду жить в этом доме столько, сколько ты позволишь. — Она снова тяжело перевела дыхание и потянулась к рукаву. Дрожащими пальцами она извлекла оттуда письмо. — Это для Кодзиро. Ты можешь прочесть. Там объясняется, почему я не могу выйти за него замуж. Ты передашь ему письмо?

Акитада смотрел на продолговатый кусок бумаги так, словно это было нечто раскаленное и огнедышащее. Он восторжествовал над ее волей, силой вынудил ее нарушить слово, данное Кодзиро, но вкус этой победы был горше пепла в остывшей жаровне. Отказаться же от своих суждений он тоже не мог. Этот человек в тюрьме был попросту неровня и не пара его сестре. Он раздумывал так долго, что рука Ёсико задрожала и письмо выскользнуло у нее из пальцев. Он поймал его на лету и убрал к себе в рукав.

— Конечно, передам, — хрипло сказал он. — Я… мне очень жаль, Ёсико, но он уже знает об этом, потому что я ему это уже сказал. Я бы хотел, чтобы все было по-другому. Ты должна понять…

Она без единого слова поклонилась и вышла.

Акитада достал из рукава письмо. Оно было не запечатано. Легкий, изящный почерк Ёсико выдавал руку женщины благородной и образованной. Как мало он, оказывается, знал о сестре! Ему сейчас вспомнилось, как он обещал ей помочь выйти замуж за человека, отвергнутого матушкой. Какое глупое обещание, данное из любви к младшей сестренке, несколько лет назад соединившей их с Тамако! Ему стало не по себе, и, положив письмо на стол, он принялся расхаживать по комнате.

Она вдруг показалась ему слишком тесной, стены словно давили на него, усиливая головную боль. Он распахнул ставни и вышел в сад. Снег растаял, и ему было видно рыбок под толщей воды в крошечном прудике. Когда он наклонился собрать с поверхности сухие листья, прямо к руке его метнулся карп. Он пожалел, что ему нечем их покормить, только смотрел, как они тыкаются ему в пальцы своими жадными ротиками. Эти прикосновения нагнали на него какую-то щемящую тоску. Вот и отец, наверное, так же стоял когда-то здесь, одинокий и отстранившийся от всех, кто его окружал.

Когда он вернулся в кабинет, так и не избавившись от головной боли, его там уже ждали Тора и Гэнба. Поглощенный своими мыслями, он не сразу заметил, что они уселись подальше друг от друга.

— Пришли доложить, господин, — натянуто сообщил Тора.

— Ах, ну да, актеры… Вы нашли их?

— Нашли, господин, — ответили оба хором. Только Гэнба прибавил: — Они упражняются в одном тренировочном зале у реки. Мне повезло, и я познакомился с его владелицей.

Тора неприлично закряхтел.

— Да бросьте вы говорить об этой чокнутой тетке! Ничего-то она не знает, зато одна из девчонок Уэмона обещала встретиться со мной сегодня вечерком. — Тора улыбнулся, поглаживая усы. — Попытаюсь разнюхать что-нибудь про их ведущего актера Дандзюро. Уж больно он подозрительный тип.

Акитада переводил взгляд с одного на другого, пытаясь вникнуть в смысл их речей. Постепенно он заметил между ними что-то неладное. Они старательно избегали смотреть в сторону друг друга. И это такие-то неразлучные друзья! Что же могло произойти между ними? Он поймал на себе выжидательный взгляд Торы и припомнил его последние слова.

— Д-да… А что значит «подозрительный»?

Тора подробно поведал о событиях дня вплоть до своей стычки с Дандзюро. Умолчал он только о суровом испытании, выпавшем на его долю в виде боя на палках, да о своих шашнях в темном переулке.

— Теперь вы понимаете, что все они словно воды в рот набрали, когда я пытался задавать вопросы, — подытожил он. — А все потому, что он вообразил, будто я из полиции. И это, естественно, навело меня на мысль, что ему есть что скрывать.

— Он принял тебя за полицейского? — удивился Акитада. — С чего бы это?

Тора покраснел.

— Понятия не имею. Может, сказал я чего.

— Что же ты мог сказать? — не отступал Акитада.

— Вообще-то он слишком уж пыжился передо мной, уж так раздувал щеки — дескать, он такой-сякой великий Дандзюро, а я рвань подзаборная, к тому же оскорбившая его жену.

— Такое правда было, — вставил Гэнба.

— Да заткнись ты! — огрызнулся Тора. — Тебя там не было. Ты в это время так обхаживал эту жирную корову, что и думать про работу забыл.

Гэнба свирепо вылупился на него.

— Да? А кто первым нашел это место? Я нашел! И я добиваюсь результатов безо всяких там стычек и ссор и не увиваюсь за всеми девчонками подряд.

Акитаде надоели эти препирательства.

— А ну-ка сейчас же перестаньте оба! Свои разногласия можете уладить потом. Лучше скажите, какие вам удалось добыть факты, которые связывают этих людей с убийством госпожи Нагаока.

Оба покачали головой.

— Что же, так-таки и ничего?

— Ну… — пожал плечами Тора, — они были в том монастыре, и еще вот Дандзюро боится полиции. Конечно, это…

— И ради этого ты отнимал у меня время? — напустился на него Акитада. — Да актеры и безо всякого убийства боятся полиции.

— Ага! — воскликнул Тора с победоносным видом. — Как раз это я и сказал тому парню! Сказал ему, что в силу опыта давно уже не верю всяким там актерам и акробатам. Почти все они ворье да шлюхи — почитай, все девять из десяти.

— Враки! — рявкнул на него Гэнба. — А ты дурак, что сам выдал себя! Конечно, они не станут разговаривать с тобой после этого. Я пожил побольше твоего и актеров повидал побольше. Они сторонятся полиции, потому что та цепляется к ним. Большинство из них такие же порядочные люди, как мы с тобой. Нет, даже порядочнее тебя, потому что они не станут смотреть свысока на человека только потому, что он крестьянин или обувных дел мастер. Вот госпожа Вишневый Цвет не стала же смотреть на тебя свысока из-за того, что ты дезертир. Она поняла это сразу, как только ты открыл свою пасть и начал втирать ей, что ты был солдатом, как тот малый, что направил тебя к ней. Благородные люди никогда не подтрунивают над своими знакомыми. Это делают только простолюдины, а госпожа Вишневый Цвет не простолюдинка. Тора скривился.

— Потому что когда-то переспала с каким-то титулованным жирным ублюдком? Да этим может похвастаться добрая половина шлюх из веселого квартала. К тому же эта тетка, возможно, врет. Ты только посмотри на нее! Ну кто захочет переспать с такой?! Здоровая, как медведь, и лысая, как яйцо. Такая ведь и раздавить может телесами. Любой мужик в штаны наложит со страху, как только представит эту тушу на себе, вздумай она порезвиться сверху.

Акитада, у которого никак не унималась головная боль, приложил обе руки к ушам.

— Ах ты похотливый ублюдок! — взревел Гэнба, побагровев от ярости, и вскочил, сжимая кулаки.

Тора тоже взметнулся с места и оскалился в белозубой улыбке.

— Еще раз назовешь меня так, и ты покойник.

— Ну хватит! — прогремел Акитада, вставая между ними. Морщась от нового прилива боли, он закрыл глаза и ждал, когда она утихнет. Открыв глаза, он увидел, как Тора с Гэнбой недоуменно уставились на него. — А ну-ка сядьте оба! — приказал он и поспешил вернуться на свою подушку.

Они повиновались. Смерив обоих холодным взглядом, Акитада сказал:

— Ну вот что. Тора, если ты ведешь себя на людях так же скверно, как только что здесь, то я не вижу в тебе проку. Не то что проку, я вижу от тебя один только вред.

Тора побледнел.

— А ты, Гэнба, похоже, слишком увлекся своим знакомством с какой-то особой с сомнительным прошлым, и это знакомство встало на пути нашего расследования.

Гэнба покраснел и поник головой.

— Поскольку ни один из вас больше не заслуживает доверия, вы отныне будете заниматься домашним хозяйством.

— Но, господин! — возмутились оба в голос.

— Ну пожалуйста, хозяин! Ведь я обещал этой акробаточке встретиться сегодня вечером, — напомнил Тора.

Эти слова оказались последней каплей.

— Убирайся! — рявкнул Акитада сквозь зубы, вонзив в Тору такой свирепый взгляд, что тот вздрогнул. — Убирайся с глаз моих долой! Только и умеешь, что увиваться за девками! Отправляйся чистить конюшни. Быть может, это занятие поможет тебе вспомнить, где твое настоящее место в этом доме.

Они, понурившись, ушли, а Акитада прямо обмяк, сидя на своей подушке и растерянно разглядывая нервно стиснутые руки. Медленно расцепив их, он увидел, как дрожат у него пальцы. Сердце бешено колотилось, и каждый удар болезненно отдавался в голове. Все-таки он потерял самообладание и вышел из себя. И нечего искать оправдание в том, что у него выдался нелегкий день.

Он попытался заняться бумажной работой, сосредоточиться на счетах и цифрах, но проклятые, скопом навалившиеся неудачи никак не шли из головы.

Торино пренебрежение к актерам было сродни его собственному презрению к торговцам и их сословию. Высказав свое отношение, Тора испортил свою крепкую дружбу с Гэнбой, а сам Акитада разрушил нежную привязанность, которую питала к нему младшая сестра. Эта безмолвная бледная молодая женщина, что подчинялась теперь его приказам, больше не смотрела на него с верой и обожанием. В ее глазах он видел только смирение и страх.

Часы тянулись один за другим. Сэймэй бесшумно вошел с ужином на подносе и подкинул в жаровню свежих горячих углей. Но ни тепло, ни пища не радовали и не согревали Акитаду. Он отодвинул в сторону поднос, раскатал постель и попытался забыться — удрать от тягостных и болезненных мыслей об ответственности, возложенной на его плечи мужа и главы семьи.