Адская ширма

ГЛАВА 3 МИРСКИЕ ЗАБОТЫ

Оправившись от потрясения, Акитада наконец нарушил тишину и спросил:

— Вы хотите сказать, что кто-то подозревает вас в краже имперских сокровищ?

Тосикагэ зарделся от стыда и закивал.

— Все началось с досадного недоразумения. В одном старом инвентарном списке я обнаружил, что лютня, обозначенная как «Безымянная», была ошибочно прописана там как «Несуществующая». Потом какой-то болван перечеркнул запись и сделал приписку, сообщавшую, что инструмент изъят из хранилища, но при этом не указал кем. Когда я начал расспрашивать, никто, казалось, не знал, что произошло с этой лютней, да и записей никаких о том, что кто-либо из дворца посылал за ней, не имелось. Тогда я решил проверить все лютни в хранилище. «Безымянную» я не нашел, зато обнаружил другую лютню, которая явно требовала починки и перенатяжки струн. Поскольку был последний рабочий день недели, я взял ее домой, чтобы починить на досуге. Только вот по глупости не сделал соответствующей записи. Уж так получилось, что в тот вечер у меня были гости. Должно быть, кто-то из них увидел ее у меня, потому что, когда я вернулся на работу в начале недели, за мной прислали из дворца и потребовали ответить на вопрос: что делает императорская лютня в моем доме? Это было ужасно, поверьте мне, особенно если учесть, что тот, кто вел дознание, едва ли поверил моим объяснениям. — Тосикагэ умолк и тяжко вздохнул.

— Хм… — сказал Акитада. — Я охотно верю, что это было не совсем приятно, только мне не понятно, как это одно, пусть и досадное, происшествие могло навлечь на вас серьезные неприятности. Вы же, конечно, вернули лютню?

— Разумеется! — Тосикагэ дрожащими пальцами потер лоб. — Только когда я сделал это, все смотрели на меня как-то странно. Вы же знаете, каковы люди. Они шептались у меня за спиной, ухмылялись и переглядывались. Но хуже всего то, что они делали это всякий раз, когда я бросал невзначай какую-нибудь невинную фразу — например, говорил, что хочу купить Акико подарочек, или замечал вслух, что какой-то из предметов лежит не на месте. — Он снова вздохнул.

— Да уж, скверно, — кивнул Акитада. — Ваши коллеги, судя по всему, не очень хорошие люди.

Тосикагэ выглядел удивленным.

— Знаете, вообще-то я никогда не думал об этом, а ведь, похоже, так оно и есть. Так что же мне делать?

— А кто стоит за всем этим, как вы думаете?

— Стоит за всем этим? Что вы имеете в виду?

— Ну… если целью было опорочить ваше имя, то тогда должен быть кто-то или, может, это несколько человек, кто подстроил вам эту ловушку.

Лицо Тосикагэ выражало полное недоумение. Ошеломленный и окончательно сбитый с толку, он спросил:

— Вы и впрямь так думаете?!

Акитада почти потерял терпение. Ему уже стало ясно, что его новоявленный зять наивен и беспомощен по части всевозможных каверз и козней. Не утруждая себя объяснениями, он просто сказал:

— Конечно. А кто видел лютню в вашем доме?

— О-о… да кто угодно… Все, я полагаю. Акитада закусил губу.

— Хорошо. Кто был у вас дома? — И, чтобы не услышать в ответ очередное «все», он быстро прибавил: — Назовите имена.

— О-о… — Тосикагэ наморщил лоб. — Ну конечно же, был Косэ. Кацураги был и Мононабэ. Потом вот еще люди из отдела книг и из отдела музыки — их имен я не помню. Ну и кое-кто из моих личных друзей. Вам назвать их имена?

— Возможно, позже. А первые трое были единственными из вашего ведомства?

Тосикагэ кивнул.

— Имеются ли у вас явные враги среди людей, что побывали у вас тогда в гостях и могли видеть лютню?

— Враги?! — Тосикагэ был потрясен. — Конечно, нет. Может, они не самые близкие друзья мне, но никак не враги. Я, знаете ли, не имею привычки приглашать к себе в дом врагов.

Акитада украдкой вздохнул.

— А могли кто-нибудь, кроме этих троих из вашего ведомства… как там их имена — Кацураги, Косэ и?..

— Мононабэ.

— Да, Мононабэ. Мог ли кто-нибудь другой узнать в лютне инструмент, принадлежащий имперскому хранилищу?

Тосикагэ покачал головой.

— Сомневаюсь даже насчет Мононабэ. Он ведь только недавно устроился на работу в отдел.

— Так-так, очень хорошо, — сказал Акитада. — Мы уже неплохо продвинулись. Скорее всего либо Косэ, либо Кацураги, или они оба узнали лютню. Они могли поделиться увиденным с Мононабэ, и потом один из них или они все вместе разнесли эту историю по вашему ведомству. А уж потом кто-то из этой троицы, а может, и вовсе кто-то другой решил воспользоваться этим случаем, чтобы очернить ваше имя. Теперь вам придется выяснить, кто этот человек, и положить этому конец.

— Но как мне это сделать? — воскликнул Тосикагэ. — Не могу же я обвинить их в открытую!

— Вы хотите, чтобы я навестил ваших коллег и задал им несколько вопросов?

Тосикагэ ужаснулся такому предложению.

— О небеса! Только не это! У меня же тогда будут настоящие неприятности!

— В таком случае я не понимаю, чем могу помочь вам в этом вопросе, — мрачно заметил Акитада.

— Я подумал, вы могли бы найти эти пропавшие предметы. Тогда мы тихонько вернули бы их в хранилище, и вся эта шумиха вскоре бы улеглась.

Акитада сверлил зятя пристальным взглядом.

— Какие предметы? Вы же сказали, что вернули лютню после починки. Вы имеете в виду тот, другой инструмент? Как он там назывался? «Безымянный»?

— Нет. У нас любому известно, что лютня «Безымянная» пропала еще когда-то давно. Другие предметы стали исчезать позже, уже после распространения слуха, что я якобы присвоил лютню.

Акитада выпрямился.

— А что еще пропало? — спросил он, ожидая услышать самое худшее.

Закрыв глаза, Тосикагэ принялся перечислять:

— Лакированная шкатулка с круговыми узорами, подаренная императору восьмой династии корейским послом; две священные короны из позолоченного серебра, некогда принадлежавшие императрице Дзимму; расписной кувшин, в котором, по преданию, хранился ноготь с пальца самого Будды; резная фигурка богини; позолоченная курильница и золотая печать, некогда подаренная китайским императором нашему послу.

— Святые небеса! — не удержался от восклицания Акитада. Такие пропажи и впрямь грозили серьезным скандалом. — И сколько человек знают об этом?

У Тосикагэ теперь был не на шутку перепуганный вид.

— Обо всех пропажах известно только мне. Правда, Кацураги занимается у нас переписью, поэтому ему и Косэ известно о кувшине и о шкатулке. Может, они знают еще и про фигурку.

— Они доложили о пропажах вам?

— Нет.

— И вас это не озадачило?

— Я подумал, они не сделали этого потому, что решили, будто я взял себе эти предметы.

Ох уж этот Тосикагэ!

— Вы кому-нибудь говорили о краже?

— Нет. Побоялся. Я подумал, что лучше бы нам самим отыскать все и вернуть на место.

— Легко сказать. Но разве вы не обязаны были доложить своему начальнику? Кто он, кстати?

— Отомо Ясутада. Нет, я ему не докладывал.

— Ну что ж, вам виднее. Только, по-моему, зря вы решили умолчать об этом деле… Или вы мне чего-то не договариваете?

Тосикагэ замахал руками.

— Нет, ну что вы, Акитада! От вас у меня нет никаких секретов! А как вы думаете, где сейчас эти предметы?

— Так сразу не скажешь. Если их умыкнули, чтобы продать, то они могут находиться в какой-нибудь лавке или у кого-то дома. — Эти слова потрясли Тосикагэ. — Но если их похитили только для того, чтобы навлечь на вас неприятности, то они могут быть где-то спрятаны.

— Тогда вы должны найти их! — Тосикагэ закусил губу. — Но зачем кому-то навлекать на меня неприятности? Ведь я никому ничего дурного не сделал.

— Поскольку вы не припомните, чтобы у вас имелись враги, то тогда должна быть какая-то другая причина. Кто занял бы ваше место в случае вашего увольнения?

Акитада с интересом наблюдал, как его зять медленно переваривает эту новую мысль. Наконец на лице его забрезжило обеспокоенное выражение, и он сказал:

— Косэ был бы повышен в должности и занял бы мое место. Только я не верю, что он способен на такое. Вор, должно быть, попросту продал эти предметы. Хотя и это звучит ужасно. И как мне теперь очиститься от этой грязи?

— Это будет нелегко. Ну да ладно, я поспрашиваю в лавках. Разумеется, со всей осторожностью — иначе каждому станет ясно, что мы разыскиваем имперские ценности. — Акитада нашел чистый лист бумаги и писчие принадлежности. — Вот, напишите-ка мне здесь перечень этих предметов.

Тосикагэ с готовностью бросился исполнять просьбу.

— Благодарю вас, мой дорогой Акитада, — затараторил он, протягивая ему готовый список. — Разумеется, я верну вам все до последнего, если вам придется выкупить эти предметы. — Он вдруг нахмурился и замолчал. — Надеюсь, они не обойдутся вам слишком уж дорого? Как-никак все это сущее старье.

«Ох уж этот Тосикагэ!» — снова подумал Акитада, а вслух сказал:

— Все зависит от продавца и скупщика. Я долго был в отъезде. Кто у нас сейчас покупает подобные вещи для перепродажи?

— Если вы имеете в виду торговлю стариной, то мне известен только Ничира. Его лавка расположена рядом с восточным рынком. Только из меня плохой знаток этих дел — ведь я не любитель сорить деньгами ради всякой чепухи. А что касается частных собирателей, то тут может быть кто угодно. Например, все Фудзивара обладают солидным достатком, и некоторые из них владеют знаменитыми вещицами. Канэсукэ, к примеру, и Мититака, и, конечно же, советник-кампаку[5]. А еще князь Акимото. Но вы же не можете наведаться в дом к таким людям.

Акитада покачал головой:

— Нет. К таким солидным людям, конечно, не могу. А вот пройтись по лавкам скупщиков и торговцев стариной вполне мог бы. Для начала этого будет достаточно. А вас я пока попрошу доложить начальству о пропаже и предложить провести полную перепись.

Тосикагэ неохотно, но все же пообещал. Акитада собирался сменить тему разговора на более приятную, когда вернулась Акико.

— Матушка желает видеть тебя, Акитада, — сказала сестра.

Еще больше впав в уныние, Акитада поднялся и направился в покои матушки. Рядом с ворохом одеял, укрывавших хрупкое тело, сидела Ёсико. Госпожа Сугавара вперила в сына сверлящий мерцающий взгляд. Ее бледное лицо полыхало неестественным румянцем.

— Надеюсь, ты не ходил отмечаться в государственную инспекцию в таком виде? — спросила она.

Акитада уныло оглядел свой наряд. И почему он не догадался переодеться перед посещением матушки? Извиняющимся тоном он сказал:

— Боюсь, так оно и было. Видишь ли, я не взял с собой никакой подобающей одежды, а ты настояла на том, чтобы я отправился туда незамедлительно.

Нарочито громко вздохнув, госпожа Сугавара отвернулась.

— Нет, ты просто невыносим! — простонала она. — Ты сделал это мне назло! Ты явно желаешь мне смерти и надеешься приблизить ее, позоря меня на людях. Ступай прочь! У меня нет никаких сил смотреть на тебя.

Выйдя в коридор, Акитада перевел дух, пытаясь унять внезапно подступившую дурноту, перевернувшую все нутро. Он напомнил себе, что матушка старая женщина да к тому же сломлена недугом. Возможно, она говорит такие слова не со зла, и не следует принимать их близко к сердцу.

Но все логические доводы оказывались бесполезными. Его терзали злость и горечь — ведь он так спешил домой в надежде найти примирение с единственной своей родительницей, прежде чем смерть разлучит их навсегда.

К Тосикагэ и своей замужней сестре он возвращаться не стал, а отправился к себе в комнату, где просидел до наступления ночи, глядя на темный сад, пока не пришла Ёсико.

— Тосикагэ с Акико уехали, — сообщила она и тут же прибавила: — Ты сидишь без света. — Бесшумно проскользнув по комнате, она зажгла лампу и принесла ее ему, потом присела рядышком в ожидании. Но, видя, что Акитада не склонен к разговору, она спросила: — Ты поешь чего-нибудь, если я составлю тебе компанию?

Он посмотрел на ее худое, осунувшееся лицо и вдруг остро ощутил свою вину.

— Ну конечно. — Он с трудом улыбнулся. — Пожалуйста, составь мне компанию. Я ненавижу есть один.

Они разделили скромную трапезу, а потом Ёсико, поборов нерешительность, сказала:

— Тебе, возможно, вскоре придется снова явиться ко двору. Так вот я вспомнила, что у нас есть добрый кусок темно-синего шелка. Позволь мне сшить тебе новое платье. Я хорошо управляюсь с иголкой.

Акитада был тронут до глубины души.

— Спасибо, сестричка. Это отличная мысль, но ведь это может сделать кто-нибудь из слуг.

— У меня лучше получится. Я сшила платье для Акико.

Акитаде припомнился элегантный наряд другой сестры.

— Неужели это ты? Какая красота! А я и понятия не имел о твоих талантах. — Его вдруг осенила хорошая мысль. — Если я завтра куплю шелка, ты сошьешь два кимоно — одно для себя, а другое для меня?

Ёсико оглядела свой скромный наряд.

— Мне ничего не нужно. К чему переводить хорошую ткань на того, кто занимается домашним хозяйством и ухаживает за больным?

— Но мне будет приятно видеть тебя в нем, когда мы вместе сядем поесть.

Личико ее вдруг просияло.

— В таком случае я согласна. Спасибо тебе, братец.

На следующее утро Акитада отправился за покупками. Покидая дом под звуки монашьих распевов, он чувствовал себя так, будто бежит из темницы. Погода стояла теплая и солнечная, и даже оголенные ивы на улице Судзаку являли собой прекрасное зрелище на фоне прозрачного синего неба. Все живое в этом мире, казалось, умылось недавним дождем, даже простой люд на улицах выглядел на удивление опрятным. Широкая оживленная улица кишела пешеходами, бычьими упряжками знати и всадниками, спешащими по неотложным делам.

За красными лаковыми воротами городского божества он свернул направо — отсюда начинался деловой квартал столицы. Здесь разряженные торговцы смешивались с вереницами полуголых носильщиков, чьи спины гнулись под тяжестью ящиков и тюков. В этой сутолоке нет-нет да и проглядывал красный наряд городского стражника с перевешенными через плечо луком и колчаном, его бдительный взгляд, не зная устали, высматривал в толпе неугомонных карманников.

Возраставшие толкотня и шум подсказывали Акигаде, что он приближается к рынкам, и он свернул на улицу, где располагалось множество лавок и магазинов и где торговали шелком и предметами старины.

Лавку Ничиры он нашел почти сразу же. Ее выбеленные стены и просторные витрины, украшенные резьбой по темному дереву, выходили на улицу. Вывеска при входе гордо гласила: «Сокровищница древностей Ничиры», однако дверь в лавку выглядела простенько. Переступив выложенный каменной плиткой порог, Акитада оказался перед возвышением из полированного дерева. Такой деревянный пол устилал все помещение торгового зала. Насколько он сумел разглядеть, стены здесь были сплошь увешаны полками, и все пространство занимали ряды приподнятых столов, а перекрещивающиеся проходы между ними все сходились к центру зала.

Неизвестно откуда вдруг возник тощенький паренек и, опустившись на колени, помог Акитаде разуться. Скинув и собственные гэта[6], он провел Акитаду на деревянный помост, низко поклонился и спросил, чем интересуется благородный господин.

Акитада хмыкнул, озадаченно озираясь. Все полки и столы были сплошь уставлены самыми разными предметами. Были здесь сотни крохотных коробочек и шкатулочек, тысячи миниатюрных глиняных и фарфоровых горшочков, на полках — статуэтки и маски, многочисленные пожелтевшие свитки, лампы, подсвечники, украшенные резьбой писчие принадлежности и жадеитовые печати, доски для настольных игр и музыкальные инструменты, предметы религиозного культа и бытового назначения.

— Можно мне взглянуть?

Приказчик поклонился и последовал за Акитадой. При более близком рассмотрении выяснилось, что все выставленные напоказ предметы оказались не такими уж древними, чтобы принадлежать имперской сокровишнице. В конце концов Акитада решил бросить это бесполезное занятие и, повернувшись к приказчику, напрямик спросил:

— А нет ли у вас какой-нибудь старинной лютни?

Приказчик снова отвесил ему поклон и повел его обратно к полкам. Здесь набралось порядка двадцати всевозможных инструментов, красивых и изящных, но ни одного по-настоящему старинного, такого, что мог бы оказаться лютней «Безымянной». Хмурясь, Акитада сказал:

— Нет, нет, все это слишком простенько. А нет ли у вас чего-нибудь действительно стоящего? Какой-нибудь старинной лютни?

Парень замялся в нерешительности, потом сказал:

— Может, лучше позвать господина Ничиру?

Вскоре к ним вышел и сам господин Ничира — приземистый толстяк, чьи манеры отличались заметной сдержанностью. Смерив оценивающим взглядом парчовое дорожное платье Акитады, он поклонился.

— Мне сказали, что господин присматривает старинную лютню. Не мог бы господин поподробнее объяснить, какой именно инструмент его интересует?

Акитада прикусил губу. Ну вот как расспрашивать о предмете, не дав при этом его подробного описания? Пришлось притвориться несведущим.

— Ну… видите ли… — начал он, беспомощно озираясь по сторонам. — Даже необязательно лютня, а просто что-нибудь особенное… Меня интересует даже не сама лютня, а чтобы она была редкой… Для подарка одной весьма высокопоставленной особе… Понимаете? Весьма и весьма высокопоставленной особе.

Господин Ничира заулыбался, и Акитада ощутил несказанное облегчение.

— О, я вас очень хорошо понимаю. Как это всегда бывает нелегко подыскать правильную вещь для истинного знатока! Не правда ли?

Акитада беспомощно поежился.

— Да, это верно. И я вот подумал… Впрочем, может быть, вы больше меня знаете в этом толк… — Он нарочно замял конец фразы.

— Конечно. А могу я узнать имя достопочтенного господина?

— Сугавара.

Ничире это имя, судя по всему, ни о чем не говорило, что, впрочем, не задело Акитаду, а скорее порадовало.

— Ну да… Если вам, почтенный господин, необязательно, чтобы это была лютня, то, может быть, у меня найдутся какие-нибудь другие интересные вещи.

Акитада пробормотал что-то вроде того, что готов целиком вручить себя заботам господина Ничиры, и последовал за ним в отдельный кабинет, располагавшийся позади торгового зала. Здесь торговец любезно предложил ему шелковый дзабутон[7], налил ему крепкого сливового вина в зеленую жадеитовую китайскую чашечку, потом достал несколько обернутых шелком свертков и принялся их разворачивать. Ни один из предметов не имел отношения к пропавшим дворцовым сокровищам, зато Акитада умудрился завести разговор о старинных печатях и лаковых шкатулках и о статуэтках чародеек — он вовсе не ожидал, что Ничира достанет откуда-нибудь их, а просто надеялся, что торговец мог что-нибудь слышать о подобных вещах от своих коллег или поставщиков. Но тут ему нисколько не повезло. Зато мысль о поставщиках породила другой вопрос.

Взяв в руки очаровательную старинную флейту, Акитада спросил:

— Откуда она у вас? Весьма необычная вещица.

— Она принадлежала князю Мибу Канэмори. Его вдова, будучи стеснена в средствах, послала за мной. Она говорит, что эта флейта хранилась в их семье более двухсот лет.

Взяв в руки флейту, Акитада повертел ее так и эдак, любуясь искусной работой.

— Какое у нее оригинальное расположение дырочек! Хороший звук дает?

Эти слова произвели впечатление на Ничиру.

— Достопочтенный господин умеет играть?

— Немножко, — скромно признался Акитада. Он прикоснулся пальцами к дырочкам, робея извлечь звук из такого старого инструмента. В свое время у него тоже появилась прелестная флейта — подарок одного знатного юного друга, — и тогда он смел думать, что недурно играет.

— Пожалуйста, сыграйте что-нибудь, — попросил Ничира. — Сам-то я не умею.

«Какой вежливый», — подумал Ахитада и приложил флейту к губам.

Звук получился милый, высокий и чистый, но не столь сочный и густой, как у его собственной флейты. Тогда он попробовал исполнить что-нибудь более протяжное, стараясь приноровиться к незнакомому расположению звуковых отверстий.

Ничира увлеченно слушал. Его интерес к музыке произвел на Акитаду неизгладимое впечатление, в чем он и признался, когда закончил игру. Ничира пустился расточать ему похвалы. Акитада купил флейту, не дрогнув перед ценой, и между прочим вытянул из Ничиры кое-какие полезные сведения.

Других антикваров, торговавших старинными и отнюдь не дешевыми предметами, звали Хэида, Кудара и Нагаока. Ничира любезно назвал их адреса. Все они были серьезными и уважаемыми торговцами, никогда не имевшими дела с непроверенным товаром.

Акитада уходил от Ничиры в добром расположении духа, пообещав при первой же надобности заглянуть снова.

Шелковую лавку он нашел на ближайшей улице. Через поднятые ставни с дороги был виден огромный зал, где услужливые приказчики носились с рулонами шелка между сидящими в ожидании покупателями. Акитада вошел, и продавщица повела его осматривать сокровища лавки. Отвыкший за время жизни на севере от обилия роскоши, Акитада чувствовал, что у него буквально разбегаются глаза. О себе он напрочь забыл и все высматривал что-нибудь для Ёсико.

Он представил Ёсико в новом наряде, и на душе повеселело. Сначала ему приглянулся розовый шелк, переливавшийся на свету, но, вспомнив о надвигающейся зиме, он передумал и остановил свой выбор на медно-красном. Потом, под влиянием внезапного порыва, он решил взять и розовый. Теперь ему предстояло выбрать еще несколько отрезов шелка для отделки — бледно-золотистый, сиреневый, песочный, мшисто-зеленый, а к розовому — ярко-зеленый, ярко-красный, алый и белый. Несказанно довольный своим выбором, Акитада заплатил еще одну астрономическую сумму и с посыльным отправил покупки к себе домой.

Уже не такой богатый, зато счастливый, он вышел на улицу, оглашаемую звоном колоколов. Близилось время дневной трапезы, и он решил отложить визиты к другим антикварам, кроме Нагаоки, чье жилище находилось по пути домой.

Подумав о доме, он вспомнил матушку, отчего хорошее настроение тут же улетучилось. Не давали покоя и мысли о Тосикагэ. Похоже, тут ничего хорошего ждать не приходилось. Куда могли подеваться дворцовые ценности? Неужели их похитили только для того, чтобы «подсидеть» Тосикагэ? А может, вор преследовал другую цель, например месть, и задумал подстроить так, чтобы пропажа нашлась у Тосикагэ? Обвинение в краже императорского добра считалось довольно серьезным и каралось публичным наказанием, конфискацией имущества и ссылкой в отдаленную провинцию. В этом случае семья Тосикагэ разделила бы его участь. Сам Акитада, конечно, избежал бы подобной судьбы, так как, к счастью, носил другую фамилию, а вот сестра Акико и еще не рожденный малыш были бы обречены на невзгоды.

Нагаока жил в тихом квартале, не вполне подобающем людям знатным, как, впрочем, и торговцам. Дом его, большой и крепкий, был сокрыт высоким забором. На простенькой табличке на воротах можно было прочесть: «Нагаока. Торговец стариной».

Акитада уже собрался постучать, когда ворота вдруг распахнулись, и он столкнулся лицом к лицу со старым знакомым.

— Кобэ! — со всей искренностью воскликнул Акитада. — Вот так встреча! А я ведь собирался нанести вам визит вежливости, только семейные дела все держали.

Выражение приятного удивления на лице Кобэ мгновенно сменилось маской недоверчивой подозрительности.

— Что вы тут делаете? — рявкнул он, по своему обыкновению пренебрегая учтивостью и сразу переходя к сути.

Акитада удивленно приподнял брови.

— Вот это да! Не очень-то дружеский прием, а ведь столько лет не виделись! — добродушно проговорил он. Только теперь он заметил, что кое-что изменилось в облике полицейского капитана: на нем больше не было красного кимоно и белых шаровар. На этот раз он был облачен в строгое одеяние из темно-синего шелка. — Я пришел к антиквару кое-что узнать. Но вы… Разве вы больше не в полиции?

Слабая улыбка тронула потеплевшее лицо Кобэ.

— Повышен в звании, — сказал он. — До старшего офицера.

— Ах вот оно что! — Акитада заулыбался и раскланялся. — Примите мои искренние поздравления. Вы заняли эту должность заслуженно.

— Благодарю. Вы тоже не прозябали в безвестности на посту временного правителя. Да еще, я слышал, подавили пару мятежей. В новом году можно ждать щедрого повышения по службе.

— Только не с моим везением. — Акитада умалк и глянул на слугу, с жадным любопытством подслушивавшего разговор через щель в воротах.

Сообразив, в чем дело, Кобэ взял Акитаду под руку и отвел его в сторонку. Ворота с лязгом затворились.

Еще разок оглянувшись, Акитада вперил в Кобэ озадаченный взгляд:

— Но что вас привело сюда? Что-то случилось?

— Убийство, — проговорил Кобэ со всей невозмутимостью. — Мои люди, похоже, такого напороли в расследовании, что пришлось идти разбираться самому.

— Неужели антиквар убит? — Акитада мысленно представил себе, какой новый и еще более мрачный оборот могут принять дела для Тосикагэ.

Но оказалось, что Нагаока жив.

— Нет, его жена, — сказал Кобэ. — И судя по всему, убил его брат. Любовный треугольник. Малоденькая смазливая женушка не прочь покрутить шашни с младшим братом своего престарелого мужа. Так или иначе, но дело у них доходит до спора, и он убивает ее. Ну а муженек, понятное дело, весь в растрепанных чувствах. Прямо хоть на части разорвись! То ли помочь полиции и отправить родного брата на казнь за убийство, то ли защитить бедолагу, который угрохал его обожаемую женушку. Трудно сказать, что у него на уме.

— Понимаю. — Вопрос и впрямь был не из легких, особенно для конфуцианца. Кто дороже человеку — жена или родной брат? Акитаде было ясно лишь одно — Нагаока вряд ли сейчас склонен отвечать на вопросы про старинные безделушки.

— А вам что от него нужно? — Кобэ с живым интересом сверлил глазами лицо Акитады.

Акитада, конечно, не собирался посвящать в проблему Тосикагэ старшего офицера полиции, и все же ему нужно было что-то сказать Кобэ. По-видимому, он колебался слишком долго, потому что взгляд Кобэ вдруг сделался еще более пристальным.

— Ага! Значит, я был прав! Что вам известно об этом деле? — рявкнул он, и от его хорошего расположения духа в считанные мгновения не осталось и следа. — Ну-ка, ну-ка, выкладывайте! Чувствую я, что ваш приход слишком уж подозрительное совпадение.

— Да клянусь вам, мне ровным счетом ничего не известно об этом деле! — сказал Акитада, лихорадочно пытаясь придумать какой-нибудь безобидный предлог. И тут он вспомнил про поиски флейты. — Э-э… Да видите ли, я вот тут собрался играть на флейте, ну и заинтересовался старинными инструментами. Мне посоветовали обратиться к Нагаоке.

Но Кобэ, судя по всему, эти слова не убедили.

— Вы пришли сюда за флейтой? Акитада кивнул.

— Я, знаете ли, четыре долгих года торчал в северной глуши и совсем одичал. Вы даже представить не можете, как ласкают слух звуки флейты, когда ты заточен в снегах, а на плечах твоих неизбывным бременем лежит тяжесть мирских забот.

Кобэ искоса посмотрел на него.

— Какие мрачные речи — прямо-таки уныние разбирает. Только думается мне, лучше вам сейчас не беспокоить Нагаоку. На него теперь навалилось столько мирских забот, сколько не каждому под силу вынести.

— Уж это я понял. А когда произошло убийство? Кобэ некоторое время колебался, потом сказал:

— Позапрошлой ночью. В одном из загородных монастырей. Брата нашли рядом с мертвым телом женщины в запертой келье. В общем-то дело ясное, и признался он сразу же. Только потом Нагаока приходил к нему в тюрьму поговорить и убеждал отказаться от признания. Ну, я, конечно, сразу смекнул, что так наше дело разлезется по швам в суде, вот и пришел предостеречь Нагаоку. — Где то снова зазвонил колокол, отбивая очередную половину часа. Кобэ спохватился: — Ну ладно, мне пора. Нам не по пути?

Акитада сомневался. Оглянувшись на ворота Нагаоки, он сказал:

— Вообще-то мне нужно домой. У меня матушка очень больна, и я бы не хотел задерживаться. Может, увидимся завтра?

— Конечно. Заходите в мою новую контору во дворце. А насчет матушки очень и очень сожалею.

Они раскланялись и зашагали в противоположных направлениях. Зайдя за ближайший угол, Акитада остановился. Итак, позапрошлой ночью произошло убийство? В каком-то монастыре. Может, как раз в том самом горном монастыре, где он среди ночи слышал женский крик?

В сущности, его это не должно касаться, да и Кобэ вряд ли обрадуется, если он снова начнет соваться в дела полиции. Только вот беда — никогда еще Акитада не мог устоять перед тайной.

Выглянув из-за угла, Акитада убедился, что Кобэ ушел, потом вернулся к воротам и постучал.