Афёра

37

На верхнюю площадку лестницы, своеобразный балкончик над холлом, с каждой из сторон выходило по две двери. Слева одна была не заперта, приоткрыта; из узкой щели между нею и притолокой ярко-белой изогнутой канцелярской скрепкой-полосой падал на слабо освещённый уличными фонарями паркетный пол площадки отблеск горевших в комнате за дверью ламп.

Потоптавшись в нерешительности возле двери — бог знает, какой будет реакция на незваное вторжение в столь поздний час, — он постучал костяшками пальцев по блестевшей в темноте эмалированной поверхности двери. От хорошо различимого в полной тишине громкого стука дверь слегка шевельнулась, но изнутри не донеслось ни звука. Что ж, раз не открыли — очевидно, не слышат. Макаров осторожно открыл дверь и сделал шаг вперёд.

Большая, площадью не менее тридцати метров комната с голыми, крашенными до половины зеленой краской белёными стенами была ярко освещена стандартными лампами дневного света По стенам её были во множестве развешаны разнокалиберные — от маленьких, таких, какие делают на документы, до огромных, в рост взрослого человека, — фотографии. В дальнем углу комнаты виднелась плотно закрытая дверь, ведущая, вероятно, в какое-то смежное помещение. В правом, противоположном от того, находилось множество интересных вещей — ширмы из занавесочной ткани, большие картонные или фанерные крашеные щиты, стулья со скамейками. Один из стульев, с красной бархатной обивкой и изогнутой спинкой — очевидно, из какого-то антикварного гарнитура, — стоял посередине небольшой свободной площадки, окружённой по периметру двумя или тремя осветительными приборами на высоких стойках, а перед ним — квадратный, из светлого дерева ящик со свисающей сзади чёрной тканью, на высокой треноге — непременная принадлежность любого уважающего себя профессионального фотоателье, стационарный дедушка-фотоаппарат.

Представшее глазам Макарова ателье не было совсем уж обычным, это была какая-то смесь обычного фотоателье со студией художника. Вместо обязательного для первого стола приёмщицы с барьерчиком стояли столы совершенно иного предназначения — с наваленными на них в большом количестве использованными плёнками, какими-то фотоснимками, пакетами от фотобумаги, разноцветными пакетиками из-под химикатов, ванночками и баночками, какими-то приборами, термометрами, лампами и ещё бог знает чем; по полу, как полагается в обычном фотоателье, были расстелены красные ковровые дорожки, на которые местами осыпался с потолка мел. Здесь же, как в студии фотохудожника, присутствовал круглый подиум, на котором, при подборе соответствующего заднего плана из стоявших в обилии у стен довольно приличного вида ширм, наверное, можно было работать с фотомоделями. Впрочем, это была всего лишь точка зрения далёкого от тонкостей фотографии Макарова.

Возле входной двери, где остановился Алексей, по правую руку от него, стоял широкий диван, достаточно дорогой и совсем, в отличие от прочей мебели, не старый. Он выглядел настолько респектабельно, что просто казался чужеродным элементом в этом запылённом рабочем помещении. На нем валялась смятая бархатная подушечка, а на круглом журнальном столике, стоявшем рядом, дымился в пепельнице окурок. Поверхность дивана была слегка примята: похоже, кто-то лежал здесь всего несколько минут назад. Ещё в комнате-студии находилось старое широкое кресло, два больших зеркала на стенах и на столике возле окна — электрическая плитка с чайником и алюминиевая кастрюля.

Заметив стоявший на конфорке переносной плитки чайник, Алексей воодушевился — он надеялся обнаружить где-нибудь поблизости и столь необходимый ему кран с водой. Однако такового в комнате не обнаружилось. Наверное, он находился за закрытой дверью в углу — не может же фотолаборатория обходиться без собственного источника воды?

Алексей решил постучать в закрытую дверь, располагавшуюся в дальнем углу, — вероятнее всего, хозяин, знакомый по вчерашней встрече на пляже парень-фотограф, ушёл именно туда. Макаров решительно двинулся к двери, но, подойдя к ней, стучать вдруг передумал. Он решил не беспокоить работающего, вероятно, человека и немного подождать, пока он снова не появится в комнате.

Посвятив несколько минут изучению с помощью висевшего неподалёку от закрытой двери зеркала своей не слишком презентабельной после падения внешности, Алексей перешёл к осмотру развешанных по стенам студии фотографий. В основном это были пляжные снимки, вероятно, наиболее удовлетворившие своим качеством фотографа и потому удостоенные особой чести быть увеличенными и размещёнными на стенах его святилища. Попадались и снимки натурщиц, моделей, заснятых на подиуме в ателье. Девушки выглядели прекрасно, под стать был и фон — то ли с помощью особого подбора освещения, то ли с помощью специальных ширм и занавесей фотографу удалось создать полную иллюзию того, что снимки делались не здесь, в этой убогой, в общем, комнате, в банальной серой обстановке, а, например — на освещённой со всех сторон прожекторами эстраде ночного клуба, посреди тёмного огромного зала. Догадаться, что все-таки делалось это чудо здесь, в студии, позволяли знакомые очертания невысокого круглого подиума, на который Макаров несколько раз невольно оглядывался, рассмотрев очередную такую фотографию. Ей-богу, если бы не совершенно определённая форма возвышения, на котором лежали, сидели или стояли, в зависимости от замысла фотографа, натурщицы, поверить до конца в необыкновенное преображение окружающего пространства было бы довольно трудно.

Рядом были развешаны различные портреты, выполненные, видимо, с помощью установленного в углу на треноге стационарного аппарата. Эти портреты также были отлично выполнены и не давали ни малейшего повода усомниться в том, что сделаны они в очень дорогом, респектабельном ателье, а уж никак не в этой, весьма непритязательной по обстановке, студии.

Алексей поймал себя на мысли о том, что великолепно выполненные фотографии как-то не вяжутся с тем сутулым и невзрачным пареньком на пляже, но затем вспомнил необычные слова о качестве снимков, сказанные им, и подумал, что все может быть, по крайней мере — что у этого очкастого парня, судя по всему, достаточно большие амбиции, это уж несомненно… Спокойное течение мыслей Макарова внезапно прервалось, когда взгляд его, продолжая скользить от одной фотографии к другой, неожиданно наткнулся на портрет человека, с которым он сначала столкнулся в стриптиз-баре из-за Паулы, а затем встретил его в форме таможенника на Калининградском вокзале. Вспомнилось: безусловно, очень обиженный — в памяти всплыл буквально буравивший его, когда он с бригадиром шёл по коридору вокзала, взгляд таможенника, — мужчина не только не появился на перроне, куда Алексей приглашал его, но и вообще исчез из поля зрения. Эта внезапная мысль по непонятной причине опять воскресила тот же, терзавший Макарова вопрос: КТО? Кто послал за ним соглядатая, а затем, возможно, увидев, что тот с задачей не справился, решил отправить Алексея и даже, коль уж так вышло, своего человека прямо на тот свет? «Так, может, причина, над которой ты ломал голову, не в предпринимаемом тобой расследовании, а в банальной обиде, ревности? — подумал, усмехнувшись, Макаров. — Обида тоже страшная вещь. С совершенно непредсказуемыми последствиями…»

Продолжая ломать голову, так и не отыскав ответа на свой вопрос, Макаров двинулся дальше вдоль неровных рядов фотоснимков. Слева от него тихо открылась дверь и послышались негромкие шаги.

— Нравится? — услышал Алексей знакомый ломкий голос, в тишине мастерской прозвучавший, казалось, как-то вкрадчиво.

— Господи, как тихо вы подошли, — вздрогнул, притворяясь застигнутым врасплох, Макаров. Он быстро обернулся и внимательно посмотрел на стоявшего у него за спиной тщедушного, некрасивого парня с бледным лицом, в роговых очках на длинноватом прямом носу. Голова его была не совсем правильной формы и казалась несколько большеватой для тонкой, мальчишеской шеи, спутанные тёмные волосы свисали неровными, жёсткими прядями на виски и невысокий, прыщавый лоб. — Вы меня испугали…

— Правда? — усмехнулся, очевидно, специально подошедший к нему сзади и находившийся буквально в метре от Алексея худой полумальчик-полумужчина и передёрнул плечами, не вынимая из карманов не очень свежего белого халата глубоко засунутых туда рук. Чёрные небольшие глаза его, выражения которых за толстыми линзами очков было не разобрать, буквально ощупывали лицо ночного гостя. — Надо избегать мест, куда вас не приглашали, и все будет в порядке, — произнёс он слегка высокомерно. — Впрочем, раз уж пришли… что вы хотели? — нестабильный голос пляжного фотографа был очень спокойным.

— Да, извините за вторжение, — миролюбиво сказал Макаров. — Понимаете, — он провёл пальцами от щёк к подбородку, — со мной случилась неприятная история — стычка с одной подгулявшей компанией, и вот результат… Теперь я опасаюсь, что в моем нынешнем виде меня просто не пустят до утра в гостиницу.

— Так… — сухо произнёс пляжный фотограф.

— Я случайно заметил вас в окне, — продолжал объяснять Макаров, — узнал… Ну и решил, что вы, может быть, не откажете мне в возможности умыться и дадите какую-нибудь более-менее чистую и сухую тряпку, чтобы я мог вытереться и привести себя в порядок.

Некоторое время парень пристально смотрел на Алексея и молчал. Он словно размышлял. Макаров не мог до сих пор понять, помнит фотограф, что они уже накануне встречались, или нет. Наконец тот что-то решил.

— Ладно, — сказал он неохотно, — вот ключ… Кажется, вы не похожи на человека, который может его прихватить с собой, — вытащив из кармана левую руку, фотограф протянул Макарову ключ на длинной цепочке. — Выйдете из студии, — пояснил он, — там, на площадке, с этой же стороны балкона, соседняя дверь… Там туалет, есть умывальник и, по-моему, какое-то полотенце… Приведёте себя в порядок, потом, если меня здесь не будет, стукнете пару раз в ту дверь, — он качнул головой назад, указывая на дверь в углу, из которой недавно появился. — Ещё какие-нибудь просьбы или вопросы есть?.. — спросил он отрывисто и как будто с презрительными нотками в голосе, и Макаров снова не смог понять, узнал его фотограф или нет.

«Не настолько же я изменился со вчерашнего дня, к тому же у него должна быть хорошая зрительная память…» — подумал он и, не дожидаясь повторного приглашения, повернулся кругом и пошёл туда, куда ему сказали.