Афганистан: война глазами комбата

Между жизнью и смертью

Несмотря на сложность боевой обстановки, периодически удавалось делать короткие записи об увиденном и пережитом. Вот некоторые из них.

«19.6.86 г. Неожиданности в жизни. Неуправляемость сроком жизни в условиях войны очевидна. Вчера 20-я сторожевая застава два часа отбивалась от мятежников, убитых и раненых нет. Потери противника, по докладу Гулиджана, четыре человека, есть раненые. Каждому свое! А сегодня на той же заставе случайным выстрелом ранен рядовой Сарухонян. Вот и думай, что может произойти и когда. Артиллерия стреляет каждую ночь, вначале замечал, теперь, вроде, привык».

«29.6.86 г. Основная проблема — потери. Люди гибнут — это не может быть нормой. Главная опасность — мины. Люди устают, устают физически и морально. Притупляется чувство опасности, и гибнут. Нужен постоянный психологический допинг. Стиль работы должен быть таким, чтобы любым способом заставить чувствовать опасность. Когда идут перестрелки, отражение нападений на заставу или колонну, все оживают. Реальная опасность заставляет работать мозг, мышцы. Самое страшное, что к мысли о возможной смерти как-то привыкаешь. И это расхолаживает».

«3.7.86 г. «Духи» озверели. Стреляют регулярно и точно. Вчера ранило трех моих солдат. Стреляют ночью и днем с близкого расстояния. И серьезных мер принять практически невозможно. Все боевые действия, которые приводят к нашим потерям, они начинают первыми. Мы только отвечаем. Бывает удачно, а случается, что и не знаем результатов. Ни одного дня не проходит без обстрела какой-либо сторожевой заставы.

Всю тактику действий, которую мы отрабатываем в мирных условиях, нужно менять. Точнее, не тактику, а подход к занятиям.

Всякая линейность, принятая в большинстве случаев на занятиях в мирное время, это игрушки для детей. Реальность — это другое!»

«11.10.86 г. Пошли колонной на двадцать шестую и одиннадцатую заставы. Дивизия обеспечила «блок».

Беспечность наших солдат беспредельна. Все, начиная от командующего и ниже, требуют высочайшей бдительности при каждом шаге. А в действительности? Наш солдат разделся, разулся в трех шагах от смерти, развел костер и греет кашу. Вывод: звено сержант — командир взвода не понимает серьезности проблемы. День прошел без потерь, но семь человек ранено».

«12.10.86 г. Пошли на девятнадцатую сторожевую заставу. Потеряли танк на мине. Пробит в нескольких местах БТР из безоткатного орудия и ДШК. Все живы».

В декабре 1986 года участились обстрелы наших самолетов на взлете. Противнику приходилось вести огонь на максимальной дальности, что сказывалось на результативности. Наше командование решило расширить охраняемую зону. Своих сил и средств для этого у меня не было, поэтому для выполнения задачи была выделена мотострелковая рота из другого полка, дислоцирующегося в Рухе.

Проведя боевые действия и оцепив войсками большой участок местности, мы выбрали три подходящие крепости, где и посадили заставы. Две из них расположились достаточно удобно, возле канала. Наличие воды в тех условиях имело почти решающее значение. А вот третья, 28-я застава такой возможности не имела. Правда, там рядом был маленький арычок, вытекающий из канала, но его легко можно было перекрыть, что часто делали в ночное время мятежники без особой для себя опасности. Поэтому на заставе мы создали запасы воды: четыре резиновые емкости по пять тонн каждая и несколько железных общей емкостью около 20 тонн. Рассчитывали, что этих запасов хватит на месяц-полтора, а за это время мятежники смирятся с отторжением территории. И тогда можно будет либо завезти еще, либо провести от канала арык. Мы делали свое дело, а мятежники свое.

28-я сторожевая застава стала подвергаться ежедневным методичным обстрелам. Условия местности позволяли мятежникам скрытно подбираться на близкое расстояние и бить из различного оружия. Но застава держалась стойко. Через три недели непрерывных боев среди офицеров и солдат ее стали называть «Брестской крепостью». Во время обстрелов были пробиты емкости с водой, которые находились в укрытиях, но за пределами заставы. А 20 января 1987 года 82-мм мина разорвалась в том самом месте, где хранились резиновые емкости с водой. Личный состав заставы пытался спасти хотя бы часть воды, но вода не горох, собрать ее трудно. Таким образом застава осталась без воды.

Командование дивизии решило обеспечить заставу водой, а также завезти продукты и боеприпасы, заменить часть личного состава. На подготовку отвели три дня. Был создан сводный отряд из различных подразделений танкистов, разведчиков, мотострелков. Командиром был назначен я.

Боевые действия в таких случаях начинаются с постановки «блока» (то есть создания коридора безопасности, по которому проходит грузовая колонна под прикрытием боевой техники). Танковой группой командовал майор Майсак, опытный офицер, срок службы в Афганистане которого подходил к концу. Сколько сил и средств сосредоточили против нас мятежники, сказать сложно. Но, судя по вспышкам в разных местах, не менее 8—10 гранатометов, 2–3 ДШК и большое количество минометов и автоматов.

Бой начался сразу, еще до подхода к каналу. Постоянно меняя огневые позиции, используя заранее подготовленные ходы сообщения, кяризы, толстые стены глиняных дувалов, мятежники могли долго сковывать действия отряда. Наше преимущество — техника и броня, на их стороне — инженерное оборудование района и фанатизм.

Трудно сейчас во всех подробностях восстановить в памяти весь бой. Во-первых, за давностью событий, а во-вторых, после этого боя было их так много, похожих друг на друга. Но все же некоторые детали запомнились отчетливо.

Почти была завершена постановка «блока» до сторожевой заставы. События развивались для нас пока не так плохо. Но вот у мотострелков появились три человека раненых, правда легко. Я немедленно эвакуировал их на БМП. Острота боя нарастала. И вот когда она достигла своего апогея, когда от разрывов снарядов и поднятой пыли вокруг стало почти ничего не видно, я почувствовал, что личный состав «блока» несколько запаниковал. Эфир радиостанции был забит ненужными в данный момент докладами: «Я такой-то, гранатомет справа», «Я такой-то, в меня влепили, но все живы». И далее в том же духе…

По радиостанции я потребовал от всех замолчать. Несколько раз повторил свое требование. Эфир вроде затих. И тогда в этой тишине я начал говорить ровным и спокойным голосом. Я говорил о том, что все мы мужчины, что мы находимся не на дне рождения, а на войне и что на ней бывает еще страшнее, а то, в кого и как стреляют, я вижу сам. Попросил всех молчать. Увидел цель — стреляй. И помни о том, что бой только начался, а боеприпасы могут кончиться до его окончания. Еще я сказал, что командовать здесь могут только майор Майсак и я, остальным же необходимо выполнять ранее полученные приказы.

Не осмелюсь утверждать, что именно мой трехминутный монолог подействовал. Скорее подействовало психологическое осознание, что в этом кромешном огненном аду каждый не один, а с товарищами. Но эфир больше не кричал возбужденными голосами, и огонь наш стал более прицельным. Мы начали пропускать через коридор по две машины. Мятежники сделали еще несколько попыток обстрелять грузовики, но налетевший ветер быстро разогнал поднятую пыль. Район боевых действий стал просматриваться, что позволило нам пресекать эти попытки. Таким образом, на данное время вопрос обеспечения заставы был решен, но в целом проблема осталась.

Через несколько дней на этой же 28-й сторожевой заставе в результате минометного обстрела появились раненые. Эвакуировать раненых поручили мне. Понимал, что делать это придется снова под ожесточенным огнем. Естественно, это никого не устраивало. Стали совместно искать выход и довольно неожиданно нашли его. Майор В. Колесников при обсуждении подобной проблемы однажды порекомендовал взять с собой машину с громкоговорящей установкой и через нее вступить в контакт с мятежниками.

Мы так и сделали. Когда прибыли в район, переводчик по громкоговорителю передал обращение к мятежникам. Суть его была такова: лишней территории нам не нужно, но застава где стоит, там и будет стоять, и все попытки нападения сумеет отразить, в чем они, вероятно, уже убеждались. Мы не сделаем ни одного выстрела, если противоположная сторона будет вести себя благоразумно. Пришло время подумать о том, что скоро придет весна, а с ней время обработки виноградников. Но при такой обстановке делать это окажется невозможно. А ведь они должны чем-то кормить себя и своих детей. Танкисты доложили, что через приборы наблюдения обнаружили несколько групп мятежников. Назвав ориентиры на местности, где находились эти группы, мы сказали, что видим их, но стрелять пока не станем. Начали ставить «блок». Изготовившиеся к бою мятежники позиций не оставили. Я дал команду направить орудия в их сторону и покачать стволами в подтверждение того, что мы их видим. Я распорядился огонь без моей команды не открывать.

Так мы и простояли в тот день в течение трех часов друг против друга, не снимая пальцев с кнопок пушек, а они со спусковых крючков гранатометов. Но выстрелов в тот день не прозвучало ни с той, ни с другой стороны.

Еще несколько дневниковых записей.

«4.3.87 г. Сегодня в 15.00 был тяжело ранен майор Плотицын — командир разведывательного батальона. От большой потери крови умер в медсанбате. 27 февраля мы с ним говорили по поводу войны, академии, поездки в Кабул и бронежилетов. Я его спросил: «Почему ты не носишь бронежилет? Ведь тебе до замены осталось немного». В ответ он сказал: «Кому суждено утонуть, тот никогда не будет повешен!» Поговорили о чем-то еще незначительном. Один осколок — в живот, другой — под сердце. Вот так. Если бы меня серьезно спросили, за что мы воюем, я не смог бы ответить. Что мы защищаем? От кого? Кому нужна эта война? Кто ее начал? Кто и когда ее закончит? Доктора Хайдера, который голодает 160 дней, знает весь мир. А вот майор Плотицын, который погиб в 31 год, неизвестен никому. И помнить его будут только родители. Первая программа ЦТ регулярно передает о том, как много сдается банд, как хорошо идет перемирие, как хорошо идут дела, войны опять нет. А что на самом деле: ни одного дня без войны, войны жестокой и несправедливой. Зачем это нужно нашей стране? Непонятно!»

«27.4.87 г. День апрельской революции — примерно как у нас 7 ноября. Разница только в том, что у нас это действительно праздник всего народа. А здесь все замерло, затаилось, изготовилось к бою. Нет ни праздничных украшений улиц, кишлаков, нет праздничного подъема народа, нет ничего, что бы хоть отдаленно напоминало праздник. Внутренняя политическая обстановка характеризуется тем, что усложняется ежедневно, ежечасно. За период с 1 января по 24 апреля 1987 года обстрелы городков, застав, постов и колонн увеличились в три раза в сравнении с тем же периодом 1986 года. Политика. национального примирения не принесла ожидаемого результата. На стороне бандформирований свыше 130 тысяч человек, ведущих боевые действия. В предвидении близкого вывода советских войск резко сократилось число сочувствующих народной власти. А переход мятежников на сторону народной власти почти прекратился. Ни на какие компромиссные соглашения главари бандформирований не идут. Их активность резко возросла.

Учета потерь мятежников не веду. Проверить поступающие данные сложно, а порой невозможно ни по каким каналам. Да и достоверность имеющихся данных весьма сомнительна. Основная цель сегодня, стоящая перед всеми, — не просто выиграть бой, а выиграть его без потерь личного состава. Техника, вооружение, имущество, даже если они стоят очень дорого, ничто по сравнению с жизнью людей.

Размышляя в ходе войны о различных вещах, приходишь к выводу: в современной войне огромное значение имеет командир взвода. Он непосредственно обучает и воспитывает, организует жизнь и быт личного состава. И от его компетентности, уровня политического сознания, морально-деловых качеств зависит боеспособность солдат».

Май 1987 года пришел на землю Афганистана со своим теплом и буйной зеленью. Весь народ празднует весенний праздник Рамазан. Согласно обычаям он празднуется целый лунный месяц. В течение этого периода всем мусульманам запрещается принимать пищу и воду в светлое время суток. Заканчивается месяц трехдневным празднованием, в течение которого люди приносят жертву Аллаху: различных животных, много едят и веселятся. Погибший в эти три дня воин, по поверью, попадает сразу в рай. Отомстить врагу в эти дни, убить его тоже большая доблесть для воина-мусульманина.

Вначале мая, 6—7-го числа, на 26, 19, 11 и 20-й сторожевых заставах заканчивались продукты. В связи с большой активностью мятежников требовалось пополнить боеприпасы. Все наши попытки обеспечить сторожевые заставы по воздуху, с помощью вертолетов, успехом не увенчались. Командующий 40-й армией категорически запретил использовать их в этом районе в связи с участившимися случаями обстрела из крупнокалиберных пулеметов. Тогда командир дивизии генерал В. Барынькин принял решение провести боевые действия в «зеленой зоне» с целью обеспечить сторожевые заставы продуктами, боеприпасами и всем необходимым для жизни и войны.

Полковник Барынькин Виктор Михайлович прибыл в Афганистан в конце июля 1986 года на должность командира дивизии. Высокий, стройный, с коротко стриженным, почти полностью седым волосом, в безупречно подогнанной, идеально отутюженной форме, он сразу вошел в курс всего, что происходило в его частях. Сразу, с первого дня, понял главное — здесь идет война.

Вероятно, такова командирская судьба: кто-то из подчиненных гордится своим командиром и хочет быть на него в чем-то похожим. Кто-то считает, что он в том или ином вопросе не прав, а кто-то даже полон обиды за то, что с ним якобы поступили несправедливо. Я не был подчинен Барынькину непосредственно, но я работал с ним полтора года. Видел, как говорится, человека не со стороны.

Подготовка к боевым действиям началась сразу после первомайских праздников. Для участия в них привлекалось большое количество подразделений и частей.

Впервые генералом Барынькиным была проведена большая работа с местным населением. Состоялись предварительные переговоры со старейшинами всех кишлаков, находящихся в зоне предполагаемой операции с целью оказать влияние на полевых командиров отрядов мятежников для мирного решения вопросов, связанных с обеспечением сторожевых застав.

За несколько дней до начала боевых действий старейшин пригласили в клуб соединения. Всем им были вручены небольшие подарки. Состоялся долгий откровенный разговор. Обсуждались вопросы мирного «сосуществования». Старейшины заверили, что с полевыми командирами вопрос будет решен положительно. Через органы разведки уточнялась возможность массирования сил и средств в этом районе. Преднамеренно «случайно» мы назвали предполагаемую дату начала боевых действий.

Жаркие дни 11–12 июня не забудут те, кто принимал участие в обеспечении сторожевых застав в чарикарской «зеленке». 11 мая в 7 часов утра все привлекаемые войска сосредоточились на исходных позициях. Артиллерия готова к открытию огня. Боевые колонны должны начать движение одновременно по трем маршрутам. Из кишлаков, находящихся в районе предполагаемых боевых действий, спешно стали уходить женщины с детьми. Это плохой сигнал. В 7 часов утра на КП подполковника Аушева прибыл старейшина кишлака Калай-Малик и сказал, что полевые командиры объявили свое решение — воевать!

Впрочем, на другой ответ в то время рассчитывать не приходилось. Было принято решение начать проводку колонн по двум маршрутам одновременно. В 8 часов 30 минут колонны начали движение в «зеленую зону». По правому флангу к 20-й сторожевой заставе пошла колонна майора Александра Александровича Довлятшина. Вероятно, для мятежников это стало полной неожиданностью. С таким большим размахом подобного рода боевые действия еще не проводились никогда. Не встретив серьезного сопротивления, Довлятшин быстро поставил «блок», под прикрытием которого к заставе пошли грузовые автомобили. К 10 часам колонна была заведена на заставу и к 17 часам вышла из «зеленой зоны».

Несколько по-другому развивались события на втором направлении. Колонна под командованием командира разведывательного батальона майора Петра Дроздова без особых проблем дошла до канала. При проверке единственного перехода через водную преграду саперы обнаружили, что он с двух сторон заминирован. При попытке преодолеть канал мятежники открыли огонь. Прикрывая саперов огнем БМП и танков, майор Дроздов принял решение: несколько в стороне от этого места положить танковый мост и по нему провести колонну. Мост навели, и боевая техника преодолела канал. Таким образом, к 13 часам «блок» был поставлен только лишь до одной заставы. К 15 часам, отражая постоянное огневое воздействие на колонну, выставили «блок» до следующей сторожевой заставы. В этот день мы обеспечили всем необходимым три сторожевые заставы, не потеряв убитым ни одного человека, но так и не сумели пробиться к самой дальней.

В 19 часов генерал Барынькин собрал командиров. На совещании коротко обсудили положение, сложившееся к исходу дня, и согласовали план дальнейших действий.

Раннее утро 12 мая. За ночь провели перегруппировку подразделений. Из разведбата Дроздова, оставленного на ночь в «зеленой зоне» на «блоке», докладывали, что обстановка нормальная. Расстояние от 11-й сторожевой заставы до 19-й около 1200 метров, но пройти эти метры необходимо по сплошным зарослям виноградника, тутового дерева, тополей и других насаждений, которые еще в давние времена были насажены вдоль дувалов и арыков. Примерно на середине маршрута находился, полностью разрушенный за годы войны, населенный пункт Калай-Малик. Обойти его справа очень тяжело из-за небольшой низменности, которая заливается водой из арыков. Слева развалины дувалов вплотную подступают к бетонным берегам канала. Принято решение идти вдоль канала.

Самое страшное на войне — это идти первым. Идти вперед в логово врага, не видя его, но твердо зная, что он там есть, что он тебя видит, целится в тебя и ждет момента, когда наверняка сможет тебя убить. Первыми на этой войне ходили саперы. Но впереди саперов всегда шло еще несколько человек, которые показывают дорогу и в какой-то степени обеспечивают безопасность саперов. В этот раз первыми пошли майор Александр Арсентьевич Соколов, начальник штаба батальона охраны, и его постоянный спутник сержант Хафизов. Пригибаясь, прячась за дувалы, перебегая от укрытия к укрытию, они пошли вперед. За ними двинулись танк с тралом, инженерная машина разграждения и танк с навесным бульдозерным оборудованием. Вплотную за ними с развернутыми «елочкой» орудиями, готовыми в любой момент к бою, начала движение колонна мотострелкового батальона с танками. Началась постановка «блока».

До Калай-Малика колонна прошла без выстрелов. Первый выстрел всегда неожиданный, как бы его не ждали. Он страшен тем, что он первый, и ты, даже примерно, не можешь представить, когда и откуда он будет сделан.

Первый выстрел прозвучал с противоположной стороны канала. Им был тяжело ранен командир группы саперов.

Так начался этот бой. Бой 12 мая 1987 года в чарикарской «зеленке». Колонна была встречена плотным огнем из развалин кишлака и с противоположного берега канала. Подавив мятежников огнем артиллерии, орудий БМП и танков, колонна продолжала движение. Останавливаться было нельзя. Если остановишься, возникнут сомнения, а если сомневаешься — задачу можно и не выполнить. Этого не должно быть ни при каких обстоятельствах.

Колонна медленно, давя сопротивление, идет вперед метр за метром. Вот впереди, в лесу, показался красный флаг, поднятый на самую высокую точку сторожевой заставы. Красный кусочек материи среди разрывов, грохота и пыли. Он вселяет надежду. Боевая колонна протянула ниточку «блока» от одной сторожевой заставы до другой. Она готова прикрыть собой людей и грузы, предназначенные для 19-й заставы.

Но мятежники так просто не отступают. «Блок» под постоянным огневым воздействием. То в одном, то в другом месте вспыхивает ожесточенная перестрелка. Но вот вроде все затихает, пора двигаться колонне с грузами.

Построение колонны в данных условиях следующее: первым идет танк или БМП, за ним две грузовые машины, затем снова танк, БМП или тягач. Колонна головой заходит в развалины Калай-Малика. Оттуда ударили безоткатные орудия и гранатометы. В ответ открыли огонь БМП и танки. В развалинах кишлака начали мелькать фигуры в черных длинных национальных рубашках, пытающиеся как можно ближе подойти к «блоку» и колонне.

Начался ближний бой. Не на жизнь, а на смерть. По радио докладывают:

— Я — Тридцать шестой. Танк горит!

В танке находятся заместитель командира батальона по вооружению майор М. Хомов.

— Как горишь? Что горит? Танк движется?

— Горит что-то сверху танка, танк еще движется.

— Дойдете до заставы?

— Попробуем!

Колонна остановилась. Убит водитель топливозаправщика. Двигатель машины работает. Мятежники простреливают место перед заправщиком, не давая возможности подойти к нему. Туда пополз майор Александр Иванович Комарянский. Приблизился к переднему колесу, привстал, пытается открыть дверцу машины. Но вдруг падает, схватившись руками за ноги. Обе ноги прострелены. Сколько еще будем стоять?

— Подавить огонь! Убрать с дороги заправщик!

Презрев смерть, пригибаясь за дувалом, к заправщику побежал командир автомобильного взвода (жалею, что тогда фамилию спросить не успел). Запрыгнул в машину, передвинув убитого водителя вправо. Колонна пошла вперед.

Еще одно совсем узкое место. В оконном проеме, в 30 метрах от БТР, появились фигуры двух мятежников в черных длинных балахонах. Инстинктивно сваливаюсь на броню БТР, как-то неудобно назад и на бок. Гранатомет смотрит прямо на меня. Пули шлепают по броне глухо и зло. Автомат дрожит в руках и замирает. Все. Кончились патроны в магазине, вроде же и же стрелял совсем. Рядом, из заднего люка, бьет из своего автомата верный друг и спутник во всех походах фельдшер батальона прапорщик Валерий Иванович Коробейников.

— Живем, Валерий Иванович?

— Живем, товарищ майор!

Из люка БТР подает заряженные магазины второй верный товарищ и постоянный спутник — командир отделения связи сержант Игорь Гык. Колонна подходит к заставе, есть возможность перевести дыхание. На сторожевой заставе, на самом высоком наблюдательном посту, майор Соколов корректирует огонь минометов, рядом с ним готовятся к бою два расчета АГС.

— Арсентьич, как дела?

— Нормально!

— Наши все живы?

— Пока все! Раненого Комарянского эвакуировали в госпиталь.

— Ну будь здоров.

— Хорошо, буду!

Война — это работа, где каждый должен знать свое дело и место. Майор Александр Арсентьевич Соколов прибыл в Афганистан в конце сентября 1986 года на должность начальника штаба отдельного батальона охраны. Всегда молчаливый, он производил впечатление замкнутого человека. Но это для посторонних. Человек по своей натуре очень ответственный, трудолюбивый, он быстро вошел в курс своих обязанностей и общих дел батальона. Пользовался большим авторитетом у окружающих. Соколову доверялись самые «горячие» и ответственные места во всех боевых действиях. В дальнейшем он был назначен на должность командира батальона, за проявленное мужество награжден двумя боевыми орденами и медалью «За отвагу». Это человек, на которого всегда можно было положиться.

…Провести колонну на заставу — это лишь половина дела. Хоть и важная, но только половина. Необходимо еще вывести обратно технику и людей. Но вот все мероприятия выполнены, можно возвращаться обратно. Замыкающим колонны с личным составом, отслужившим два года, но еще не уволенным, должен идти командир роты старший лейтенант Петр Васильевич Пономарев.

Если спросить у воевавших в «зеленой зоне», где безопаснее — в БТР или когда передвигаешься пешком от укрытия к укрытию, то мнения всегда разделяются: одни говорят — в технике, другие утверждают — вне техники. Пономарев повел свою группу пешком. Потерпев фиаско с колонной автомобилей, буксируемых танками и тягачами, мятежники решили уничтожить «блок» и личный состав, идущий пешком.

Чтобы выйти из кишлака Калай-Малик окончательно, требовалось преодолеть небольшое, давно незасевавшееся поле. А выйти из него можно было по единственной дороге, ведущей из развалил кишлака.

На этой дороге и была подбита БМП. Разгорелся ожесточенный бой. Подбитая машина мешала проходу другой техники с личным составом, уже снявшимся с «блока» и находившимся в колонне. Группа Пономарева по два человека начала по арыку преодолевать открытое место. Вокруг, отражая непрерывные атаки мятежников, сражались офицеры и солдаты мотострелкового батальона, стоявшего на «блоке». Появились раненые и убитые. Последними преодолевать поле должны были Пономарев и рядовой Сыч. Они уже приготовились прыгнуть в арык и поползти, когда пуля ударила и пробила навылет грудь солдата. Пономарев, сделав обезболивающий укол в ногу раненому, перевязал его. В это время мятежники перешли в атаку в очередной раз. Залегшие в арыке старший лейтенант Пономарев и рядовой Сыч расчетливо вели огонь, прикрывая друг друга и по мере возможности продвигаясь вперед. Вскоре от большой потери крови Сыч начал слабеть. Тогда Пономарев потащил его на себе.

Бой на поле у Калай-Малика продолжался. Мятежники не прекращали атак. Несколько их групп проникли в середину «блока», и бой закипел с новой силой. Подошедшим танком столкнули с проезжей части подбитую БМП, и «блок» продолжил движение. Около 17 часов последняя машина вышла из «зеленки». Старший лейтенант Пономарев в изодранном обмундировании, весь в ссадинах и крови доложил командиру батальона, что личный состав, вверенный ему, из «зеленой зоны» выведен полностью. Только пришлось бросить бронежилеты рядового Сыча и свой, потому что вынести их не было сил. Через несколько минут Пономарев потерял сознание. Его доставили в госпиталь, врачи определили: нервно-психическая травма. В госпитале он пролежал больше двух педель.

Дорого обошлась мятежникам попытка блокировать нашу заставу. В этом бою они потеряли около пятидесяти человек убитыми и большое количество ранеными. Однако и нам этот поход достался большой кровью: кроме подбитой техники мы потеряли шесть человек убитыми и восемнадцать человек получили ранения.

На юге, да еще в горной стране, темнота наступает почти моментально. Вот только что солнце висело над горой, а через полчаса оно уже опустилось за гору. Наступила ночь. Так закончился еще один день войны. К сожалению, не последний.

Капитан Андрей Григорьевич Майоров добровольно написал рапорт с просьбой отправить его служить в 40-ю армию. Более пяти лет прослужив в разведывательных подразделениях, он спал и видел, как будет служить в разведке. Но то ли это ирония судьбы, то ли доброе отношение судьбы ко 2-й роте батальона охраны, его назначили командиром этой роты.

Сильно огорченный, но не потерявший надежду вернуться в разведку, Майоров принял роту. Больше всего его угнетало название: батальон охраны. С этим названием у него ассоциировалась спокойная, размеренная жизнь, без неожиданностей и опасностей. Как раз все противоположное тому, о чем он мечтал, добровольно подавая рапорт. Обидно — ведь он же профессиональный войсковой разведчик.

Настроение Майорова нисколько не улучшилось, когда его, уставшего с дороги, привезли на сторожевую заставу — глиняную крепость с толстыми высокими стенами, с такими же глиняными постройками внутри. Старшина роты, проявив заботу о новом командире, принес ему новое х/б. Майоров, достав из чемодана походный утюг, начал искать, куда же его подключить. Находившиеся рядом офицеры смотрели на него с усмешкой, и тут до ротного дошло, что электричества в этих краях нет. Лишь теперь ему стало понятно, почему стоят керосиновые лампы, а кое-где обыкновенные консервные банки, наполненные маслом.

Ночью Майоров проснулся от резкого звука. Оглядевшись, увидел, как в полной темноте в разные стороны разбегаются по заставе вооруженные люди. На центральной наблюдательной вышке уже находился командир минометной батареи, «старожил» Афганистана, капитан В.Н. Чирков, подававший короткие команды двум минометным расчетам. Где-то на крыше резко и отрывисто ударил АГС. Со стороны развалин кишлака, находившегося на противоположной стороне канала, в пятистах метрах от заставы, били минометы противника… Через пятнадцать минут обстрел прекратился.

— Ну что, Андрей, пойдем спать. На сегодня они нашу боевую готовность проверили. До утра можно быть спокойным.

Уснуть в эту ночь Андрею Майорову не удалось.

Обязательным элементом жизни всякой сторожевой заставы была проверка дороги, обнаружение и уничтожение мин. Мины ставились самые разные, и, надо заметить, очень мастерски. Главным способом их обнаружения являлось наблюдение за мельчайшими изменениями на дороге. Каждый вечер специально обученные внештатные саперы перед самым заходом солнца проезжали на БТР по маршруту и внимательно его осматривали. На маршруте движения категорически запрещалось выбрасывать какие-либо предметы. БТР оставлял на пыльной дороге последний, закрывающий все остальное след — своего рода пограничную контрольно-следовую полосу. Утром с восходом солнца саперы под прикрытием БТР пешком преодолевали весь маршрут, внимательно его осматривая. И, обнаружив всякие, даже самые незначительные, изменения, тщательно осматривали подозрительный район. Найденную мину уничтожали накладным зарядом. Работа эта была далеко не безопасной. За три месяца пребывания в роте нового командира таким образом было уничтожено четыре мины.

То раннее утро ничем не отличалось от всех других. Все шло своим чередом. Саперы проверяли дорогу и находились уже метрах в трехстах от заставы. За ними в 30 метрах медленно следовал БТР прикрытия. Вдруг из-за дувала слева, метров со ста пятидесяти, выстрелил гранатомет и одновременно раздались автоматные очереди. Граната упала возле колеса БТР, подняв клубы пыли и дыма.

Отделение саперов рассредоточилось и залегло. Осмотрелись. Открыли ответный огонь. Со стороны заставы на помощь уже спешил второй БТР. Раздались первые выстрелы дежурного миномета. При подходе к саперам БТР резко затормозил, прикрывая бортом лежащих в канаве солдат. Андрей Майоров вылез из БТР, по броне застучали пули. Скатившись в пыль, он подполз к ближайшему саперу.

— Живой?

— Живой! — произнес тот.

Выпустив несколько гранат, противник прекратил обстрел. И только тут один из солдат обратил внимание, что рукав гимнастерки и карман на груди у командира роты порваны. Пулей чуть царапнуло руку и сильно порвало партийный билет. (Партийный билет капитана А.Г. Майорова хранится в фондах Музея Вооруженных Сил СССР.)

Постоянные заботы командира роты о личном составе, несущем службу на шести сторожевых заставах, обстрелы, минирование дорог, подрывы техники, занятия и многое другое не оставляли времени для отвлеченных раздумий. Но тем не менее нет-нет да и возникала у Майорова мысль: «А ведь я — разведчик». Решение пришло с появлением в роте нового заместителя командира лейтенанта Виктора Полякова. Хорошо физически развитый, стройный, с решительным взглядом, он смотрел на командира роты, как на бога, готовый выполнить любое его приказание. Так же, как Майоров, мечтал о настоящем мужском деле.

Предупредив командира батареи о своем намерении и дождавшись лунной ночи, они отправились в Калайи-Биланд. Пригибаясь за дувалами, кустами винограда, прикрывая друг друга, достаточно быстро добрались до мостика через канал. Затаились. Долго вслушивались в шорохи на противоположном берегу. Ничего подозрительного не обнаружив, Майоров быстро и бесшумно пополз на мостик. Преодолев его, затаился в кустах. Затем сюда перебрался и Поляков. Поочередно прикрывая друг друга, они достигли развалин кишлака. Передохнули. Майоров первым пробрался в дыру в дувале, за ним Поляков. Прямо перед ними, метрах в пятидесяти, на крыше разрушенного строения вырисовывались две фигуры.

Встреча была неожиданной и нежелательной для наших разведчиков. Они замерли в тени дувала. Двое в длинных национальных рубашках продолжали вести наблюдение. В руках одного из них хорошо различался на фоне неба гранатомет. После того как прошла оторопь, Майоров подал знак на отход. Преодолев весь путь обратно до канала, разведчики перебрались через мостик. Поляков подал условный сигнал. По развалинам кишлака Килайи-Биланд ударили два миномета.

Младший сержант Олег Молоковский попал в роту капитана Майорова волей судьбы после окончания учебного подразделения. Первые месяцы он, как и все молодые сержанты, больше смотрел по сторонам и работал сам, чем командовал своими подчиненными. Отличительной чертой молодого сержанта было стремление все выполнить именно так, как учил командир роты. А Майоров учил своих подчиненных воевать, причем воевать грамотно, умело. Учил элементам рукопашного боя, скрытного и быстрого передвижения, знанию в совершенстве не только своего личного оружия, но и всего того, которое находилось на заставе. Учил оказывать первую помощь раненым и многому другому, очень нужному и важному.

Олег Молоковский ко всему относился одинаково добросовестно. Однажды, когда проводилось практическое занятие с отработкой элемента захвата пленного, сам Майоров был мгновенно захвачен и скручен рядовым Силаком и младшим сержантом Молоковским. Хотя сопротивлялся, как мог, применяя весь арсенал приемов опытного войскового разведчика.

Через полгода службы на сторожевой заставе младшему сержанту Молоковскому было поручено дополнительно к прямым обязанностям вести ежедневный учет расхода боеприпасов, распределение и учет нарядов. Оба поручения чрезвычайно ответственны. Первое потому, что это боеприпасы, а не картошка. Второе потому, что это люди, а их на заставе очень мало. И каждый кроме всех прочих обязанностей должен был нести службу на постах днем и ночью, круглосуточно. Не больше, но и не меньше других, независимо от сроков службы. К этому времени у Молоковского начал уже прорезаться командирский голос, командовал он спокойно, не срывался на крик ни при каких обстоятельствах, чем еще больше утвердил свой авторитет у товарищей.

Проведение колонны на сторожевую заставу Саяд было привычным мероприятием. И это раннее летнее утро не предвещало ничего плохого и ничем не отличалось от других. В установленном месте собралась вся колонна. Командир уточнил задачи, еще раз отработал вопросы взаимодействия в различных ситуациях, и колонна начала движение. Пройдя до сторожевой заставы без огневого воздействия, воины приступили к разгрузке. Настораживали только необычная тишина и отсутствие вообще чего-либо живого в кишлаке Саяд.

Обычно при проведении подобных мероприятий из кишлака на заставу приходил его старейшина Малик, чтобы выпить кружку чая с комбатом, поговорить о сложившейся обстановке, а заодно провести разведку по поручению той стороны, а также «продать» их секреты по просьбе комбата, естественно не без вознаграждения. В этот раз Малик не вышел. Колонну разгружали быстро, слаженно. Командиры подразделений, находившиеся на «блоке» дороги, докладывали, что все в порядке. Колонна двинулась обратно. Вот по «блоку» прошли грузовые машины. Прошел тягач, тащивший неисправный БТР с заставы. Еще требовалось провести два БТР охраны и можно было снимать «блок». В это время из развалин старой крепости, которая находилась внутри «блока», раздались два выстрела из гранатомета. Обе гранаты попадают в БТР №223, командиром которого был сержант Олег Молоковский. С разных мест одновременно бьют по личному составу из гранатометов и пулеметов мятежники. В шлемофоне голос Молоковского: «БТР подбит, стоим, имею «трехсотых» (согласно действующей переговорной таблице так назывались раненые). Связь обрывается.

А бой разгорается, набирая силу. По развалинам, расположенным за пределами «блока», открыли огонь наши минометы. Стреляют боевые машины пехоты. Колонна не может продолжать движение, пока не будет убран с дороги подбитый БТР.

…Олег Молоковский сидел на месте командира БТР, слушал команды по радиостанции. Остались позади развалины крепости. Еще чуть-чуть — и можно облегченно вздохнуть: прошли. В это время в БТР что-то дважды сильно ударило. Волна горячего воздуха придавила к прибору наблюдения, боевая машина дернулась и, развернувшись на дороге, заглохла. Опешив от неожиданности, водитель рядовой Киков бессмысленно дергал рычаг переключения передач.

Обернувшись и увидев голову товарища с обожженными волосами, Олег понял, что произошло. Он почувствовал едкий запах дыма, заполняющего десантное отделение. Доложив комбату по радиосвязи обстановку, Молоковский показал Кикову на верхний люк: мол, вылезай. По откинутой крышке верхнего люка защелкали пули. Люк быстренько захлопнули. Вдвоем с Киковым стали пробираться к боковому левому люку. Открыли, вдохнули по глотку свежего воздуха. Вокруг шел бой. Глухо и как-то мягко разрывались мины, и резко, зло, с треском рвались осколочные и кумулятивные гранаты от РПГ. Прикрываясь БТР, вдвоем с Киковым начали вытаскивать раненых. Время от времени по боевой машине били пули и рикошетом с противным воем отлетали. Вытащив раненых и контуженых из БТР, Олег принялся энергично трясти пулеметчика рядового Исайкина. У того видимых ранений на теле не было. Солдат находился в каком-то оцепенении. Наконец Исайкин пришел в себя. Молоковский указал ему на небольшое укрытие и на место, откуда, вероятно, по ним стреляют, приказал прикрыть. Вскоре пулемет Исайкина заработал.

Начали перевязывать раненых. Забинтовав раненую ногу, занял удобную позицию и открыл огонь из автомата рядовой Силак. Под прикрытием огня товарищей Молоковский с Киковым ползком, как учил ротный, перетащили раненых под дувал. Кикова Молоковский оставил с ними, а сам пополз обратно. Занял огневую позицию, открыл огонь по мятежникам, голосом подбадривая товарищей и прося их экономить патроны. С конца колонны, перебегая от укрытия к укрытию, к подбитому БТР бежал капитал Майоров. Было видно, как пули поднимают фонтанчики пыли в тех местах, где он только что находился. Последний рывок — и он у БТР. Спокойное лицо Молоковского, как на обычных занятиях по тактике, сразу успокаивает.

— Олег, все живы?

— Все, товарищ капитан!

Выйти из боя на этот раз удалось только в 17 часов. Главной победой было то, что все остались живы. Потеря техники в таких случаях огорчает, но не очень.

Через несколько месяцев старшего сержанта Олега Молоковского, кавалера ордена Красной Звезды, назначили командиром отдельной сторожевой заставы. Однажды, прибыв к нему на «точку», капитан Майоров спросил: «Олег, у меня нет никаких сигналов и подозрений в отношении тебя, но скажи, пожалуйста, как так получается, что они (имеется в виду личный состав) у тебя всегда чистенькие, сытые и веселые, оружие в порядке? Как это у тебя получается? Ты уж случайно не кулаком правишь?» На что получил такой ответ: «Я служу не для вас, товарищ капитан, не за ордена и медали. Я служу честно и хочу доказать себе и другим, что как командир чего-то стою».

Олег Молоковский был женат и имел ребенка.