Серая пелена продолжает давить на нервы. Правая рука стала уже мокрой от напряжения. На губах ощущаю привкус пота. Система кондиционирования, установленная на Ми-24, никак не помогает мне охлаждаться.
С каждой секундой мы всё больше уходим от города, а значит, и от аэродрома. Посадка в Кабуле — это не то, что сесть где-нибудь на равнинный аэродром.
Как и все аэродромы в восточной части Афганистана, аэропорт Кабула окружён горами. Высота над уровнем моря около 2000 метров. Это накладывает ограничения при заходе на посадку даже в простых условиях. А в таком «молоке» без помощи группы руководства полётами, зайти на посадку почти нереально.
— Кабул, Кабул, 302му! — громко запросил я, но в эфире сплошное молчание.
По прямой у меня есть не больше минуты, чтобы выполнить отворот назад. Иначе мы подойдём слишком близко к горам и можем их зацепить.
— Командир, давай подниматься выше 3300. Выйдем на «точку» и начнём снижаться по спирали, — предложил Кеша.
Если бы так можно было, то я бы это сделал ещё над Баграмом. Но у нас ведь Тося, а на неё поднятие на высоту может оказать пагубное влияние.
— Про пассажира не забывай. К тому же не работает в Кабуле ничего. Стрелка «отбивает» на Баграм, а на местный аэропорт нет.
Я начал выполнять разворот. Крен маленький, чтобы в грузовой кабине наша пациентка не съехала на пол. Плюс Валера не пристёгнут и с капельницей в руках.
Вновь заработал сигнал опасной высоты. Снижение прекратил, но именно эта просадка мне помогла кое-что увидеть.
— Кеша, землю видишь?
— Точно так. Но здесь не сядем, надо пройти вперёд…
— Ты не понял, — сказал я и начал зависать.
Загасив скорость, я завис над асфальтированной дорогой. Этот участок мне прекрасно известен. Мы сейчас как раз находимся между двумя районами столицы.
— Слева Каланаджар, а справа Сейидабад, — определил Кеша.
— Уверен? — спросил я.
Сейчас мне кроме него, довериться некому. Если он ошибся, мы полетим в другую сторону и вновь уйдём в горы. Я сместился назад, а затем ещё раз вперёд. Очертания кварталов можно разглядеть только смутно.
— Так точно. Уверен! Нам нужно занять курс 60°, и мы выйдем в район аэродрома через… 2 минуты и 15 секунд, — посчитал Кеша.
Дальше дороги нет. Ориентиров тоже. Мы будем следовать только одному из авиационных постулатов «держи курс — никуда не денешься».
А потом воспользуемся другим слоганом — «время вышло — разворот».
— Разгон, — сказал я, аккуратно отклонив ручку управления от себя.
Медленно увеличиваю скорость.
Дорога осталась позади. Время для начала выполнения разворота уже вот-вот подойдёт. Надо сделать ещё одну попытку связаться с Кабулом. Иначе строить заход на посадку вслепую будет проблематично. Есть ещё один «абонент», который может не спать в это время.
— Кабул-пеленг, Кабул-пеленг. Дайте «прибой», — запросил я оператора автоматического радиопеленгатора.
Ещё дважды повторил запрос, но без толку. Значит, в назначенное время развернёмся на обратнопосадочный курс 95° и начнём выполнять заход.
— Эм… ответил, — услышал я неуверенный голос в наушниках.
— Кабул-пеленг? — «на автомате» переспросил я.
Настолько мне было неожиданно услышать голос на канале пеленгации. В прошлой жизни я только в училище летал по радиопеленгатору. Не думал, что мне это вообще хоть раз пригодиться.
— Кабул-пеленг, отвечает.
— Дайте «прибой», Кабул-пеленг, — повторил я, но в ответ мне только одно мычание.
— Я не… знаю. Я… сейчас позову кого-нибудь.
— Во дела! Нам, кранты, командир, — выдохнул Кеша по внутренней связи, но я не собирался отпускать нашу спасительную «соломинку».
Похоже, на пеленгаторе сидит солдат, который мало что знает. Посадили его дежурить, а начальник станции ушёл спать. Погода плохая, и все расслабились.
Но его отпускать нельзя. Он может ничего не знать, но у него есть глаза и аппаратура включена.
— Стоять! Со связи не уходи! — громко сказал я.
— Понял, — прозвучал в ответ голос.
Надо бы теперь вспомнить, как раньше выглядели пеленгаторы.
— Перед тобой экран или индикатор? Цифры высвечиваются, когда я говорю? — начал я растягивать слова, чтобы луч пеленгации показывал направление на нас гораздо дольше.
— Экран. Из центра луч указывает на 220, — сказал парнишка.
Я тут же начал выполнять отворот. Даже Иннокентий ещё не успел мне крикнуть, что надо занимать курс 95°.
— Ещё… ещё… — приговаривал Кеша, дыша в микрофон.
— Кнопку отпусти. Нормально всё.
Вот теперь надежда уже не такая слабая. Главное — держать безопасную высоту в этом районе и курс к развороту на посадочный курс. В Кабуле он был 285°.
Теперь уже можно и скорость держать побольше.
— Скорость 140, проходим траверз пеленгатора, — объявил Кеша.
— Кабул-пеленг, а сейчас какие цифры? — запросил я.
— 190, — ответил боец.
— Понял. Продолжай следить, — ответил я.
Только бы он не начал сейчас сомневаться в том, что мы свои. Осталось меньше минуты, перед тем как начнём выполнять третий разворот.
В назначенном месте выполнили манёвр. Начали постепенно снижаться, чтобы потом не начинать «падать» на полосу.
— Показывает 95, примерно.
— Следи, чтобы мы были на этом лучике. Я буду периодически докладывать высоту. Как только луч резко развернётся на 285, кричи, — ответил я и паренёк подтвердил приём информации.
Мы сейчас начинаем заходить не на полосу, а на точку стояния пеленгатора. Он находится в правой стороне от полосы, так что мы слегка отклонимся. Но зато, уже будем над аэродромом.
— 95, — ответил парень.
— Высота 150, — спокойно сказал я, продолжая растягивать слова.
— Ещё раз 95.
— И снова 150.
Я пару раз повторил высоту, и тут парень закричал.
— 285!
— Понял, — ответил я и отвернул влево.
Несколько секунд и мы начали плавно снижаться. Медленно, метр за метром. Буквально прощупывая каждую цифру на радиовысотомере. На лётном поле препятствий нет, так что относительно спокойно можно снижаться.
— Высота 20… 15… вижу! Это рулёжка! — громко крикнул Кеша.
— Понял.
— У меня показывают цифры 230, — продолжал говорить боец.
— Понял тебя. Сейчас уже садимся, — с улыбкой ответил я.
Вертолёт приблизился к бетонке и аккуратно коснулся её правым колесом, а затем и остальными.
— Фух! Кабул-пеленг, 302й посадка! Спасибо за руководство! С нас поляна! — громко сказал я.
— Понял. Конец связи, — тихо ответил боец и больше я его не докричался.
Парня надо обязательно найти. Помог очень вовремя.
Начали заруливать по рулёжке на стоянку. Такое ощущение, что тут совсем никого. Видно только, как останавливаются патрулирующие солдаты и с непониманием смотрят на нас. В плотном тумане разглядел стоянку Ан-26, где на одном из самолётов горел свет в кабине. Рампа была открыта, а рядом столпились люди. В том числе и в белых халатах.
— Зарулили. Выключаемся, — дал я команду и остановил вертолёт, зажав тормозную гашетку.
Несущий винт затормозился, и к нам тут же подбежали доктора. Валера открыл дверь грузовой кабины, чтобы забрали Тосю. Я вылез из вертолёта и наблюдал, как медработники аккуратно вытаскивали носилки и давали указания на начало запуска самолёта.
— Ты командир вертолёта? — подошёл ко мне лётчик в кожаной куртке, поздоровавшись со мной за руку.
— Да. С кем говорю? — спросил я.
— Подполковник Володин, командир эскадрильи 50го смешанного авиационного полка.
— Здравия желаю, товарищ подполковник. Лететь вам надо. У неё времени немного, — сказал я.
Тосю уже унесли в сторону самолёта.
— Да, сейчас нас выпустят. Тут были тёрки с командованием ВВС. Выпускать нас не хотели. Мол, никто и никого не привезёт. А тут вы, в такую погоду и без управления с земли. Мы все думали, что её на машине привезут. Вас никто не ждал из группы руководства полётами. Лихие вы ребята! — похлопал меня по плечу Володин.
И что-то на меня прям сильно усталость нахлынула. Эти сутки были слишком длинными. Отдых нужен позарез.
— Не будь нужды, никогда бы не полетел. Ситуация безвыходная, сами понимаете. Жизнь человека на кону.
— Всё хорошо будет. Напрямую до Ташкента сейчас полетим. Комполка уже всё решил. Но, а вы, давайте вон в тот домик, — показал подполковник на модуль за стоянкой Ан-26.
— Стартовый домик? — спросил я.
— Там у нас типа комната для перелетающих экипажей. Всё как полагается: скрипучие кровати, вонючие матрасы и клопы. Наслаждайтесь, — посмеялся Володин, пожал руку и пошёл к самолёту.
Вертолёт в это время уже начали откатывать в сторону. Кеша подошёл ко мне и крепко обнял.
— Ты чего? — спросил я.
— Командир, ты просто невероятный человек. Ты образец мужества и стойкости. Ты…
Ничего просто так не бывают. Такие признания и зализывания всегда ради чего-то.
— Кеша, что ты опять натворил?
— Ну, ничего особого. У нас теперь двери нет в грузовую кабину.
— Это как?
Но на этот вопрос уже шёл отвечать Валера. Настроение у него было отвратительное.
— Говорил ему, не открывай, а он полез. Там и так всё на соплях держалось после сегодняшнего боевого вылета. Так ему захотелось «на гармошке поиграть»!
Это так Кеша назвал технологию открытия и закрытия створок двери в грузовую кабину. В итоге — обе створки отломились.
В общем, всё у Иннокентия через одно место. Но в полёте он был хорош. Рад, что в нём не ошибся.
Мы разместились в стартовом домике. На удивление, Володин меня пугал в шутку. Никаких клопов тут не было. Обыкновенное помещение с несколькими двухъярусными кроватями, самоваром на столе и большим резервуаром под воду.
Валера занялся приготовлением чая. Такую сложную и опасную работу доверять Кеше не стали. Технику безопасности в быту нужно соблюдать. А наш Петров идёт как опасный фактор в этом случае.
Я же пошёл в диспетчерскую, чтобы сообщить в Баграм о выполнении полёта. Пока шёл, наблюдал за тем, как Ан-26 рулит по магистральной рулёжке. Гул его двигателей оглушал в столь тихой атмосфере ночного и туманного Кабула.
Прошло несколько минут, и он начал разбег по полосе. За секунды самолёт исчез в тумане. Теперь Антонине точно успеют помочь.
Доложив в Баграм, я собирался уже пойти к своим, но меня остановил руководитель полётами. Он с кем-то говорил по телефону и медленно кивал.
— Они же устали. Да, отдыхают. И я отдыхал, но меня вызвали. Не знаю, как они долетели. Хорошо, — произнёс РП, который до сих пор выглядел сонным.
— Кто-то чем-то недоволен? — спросил я.
— Этот всё время недоволен. Новый подполковник в командовании ВВС Армии. Задумал проверить все части на предмет нарушения выполнения полётов.
Очередной карьерист, приехавший со своим уставом в чужой монастырь.
— Причина же есть какая-то?
— Да. В Кандагаре, на взлёте вертолётчик заложил большой крен. Ми-8 рухнул прям в место, где бомбы лежали. Помимо экипажа, на борту ещё 8 человек было. Никто не выжил. Вот теперь всех воздушных хулиганов вычисляет. Причём отстраняют даже за нарушения ограничений для вертолётов в боевой обстановке! — возмутился руководитель.
Он предложил мне попить кофе или чай в их комнате отдыха. Чай в лётном домике уже однозначно остыл, так что принять предложение стоит. Заодно руководитель полётами хотел побеседовать насчёт нашего захода в Кабуле.
Выслушав нашу историю, он отдал должное нашей храбрости.
— Не знаю, как вы так смогли, но это чудо. Девушка-то симпатичная? Кто-то в вашем экипаже однозначно с ней знаком, — улыбнулся РП.
— Оставим это на его совести, — соврал я.
Дверь в комнату отдыха открылась. Походкой вразвалочку вошёл человек в фуражке, кожаной куртке и лётном комбинезоне. В руках тёмный портфель.
— Чай мне налей, — кивнул он в мою сторону и бросил фуражку на кровать.
— Сам и налей, — ответил я, продолжая пить чай.
— Ты кто? Раньше тебя не видел?
— Я тебя тоже.
По возрасту этот человек старше меня, но это не значит, что я ему прислуга. Слишком борзый.
Руководитель полётами что-то мне подмигивал. Кажется, я начинаю понимать, кто передо мной.
— Подполковник Баев. Начальник службы безопасности полётов ВВС 40 Армии.
— Очень приятно. Лейтенант Клюковкин.
— Так это ты, Клюковкин? — посмеялся Баев. — Давай с тобой поговорим, каким образом ты сюда прилетел.
Ну, начинается! Сейчас будет расспрашивать, кто давал команду, как шла подготовка и всё такое. А сколько при этом было нарушено документов… у товарища Баева не хватит чернил, чтобы все нарушения записать.
В любой другой бы ситуации, я бы с ним согласился. Когда не требует ситуация риска, то и не нужно настолько морщить задницу и подвергать опасности экипаж. Но тут дело иное.
— Товарищ подполковник, мы ведь можем провести беседу в другой раз. Хотите начать разбирательство? Давайте делать это установленным порядком, — ответил я.
Баев слегка опешил. Он посмотрел на руководителя полётами, намекая, чтобы тот оставил нас вдвоём. Тот спорить не стал и вышел из комнаты отдыха.
— Ты ведь лейтенант? — спросил Баев.
— Так точно.
— Прекрасно. Только начал служить, а уже командир экипажа. Я же могу твою карьеру подломать вмиг. Как стойку шасси.
Пропустил это предупреждение мимо ушей. Кроме отстранения от полётов и повторной сдачи зачётов, он ничего не сделает.
— Сделаю так, что ты к вертолёту не подойдёшь больше.
Ну и опять наезды с прицелом на моё звание. Давят как на молодого. Отвечать я ему ничего не стал. Да он и не задавал вопросов, а только угрожал. Пускай и правда проводит всё официально. Посмотрим, как на это всё отреагирует высокое начальство.
— Чего молчишь, Клюковкин?
— Я вам уже всё сказал. Установленным порядком. Так что, прошу меня извинить. Мне необходимо соблюдать предполётный режим. У меня завтра вылет, — ответил я.
— Ты завтра никуда не летишь. И я тебе это обещаю.
— Хорошо. Я пойду?
Баев посерьёзнел. Через несколько секунд он смирился с тем, что испугать меня не вышло.
— Ещё поговорим, Клюковкин, — ответил он сквозь зубы.
Пф! Нашёл чем испугать.
Я пошёл на выход, но Баеву было недостаточно просто меня отпустить.
— Ты так и не сказал, как у тебя получилось долететь?
— Очень просто. На вертолёте.
Реакции не дождался, и пошёл отдыхать.
Чего этот подполковник пытался от меня добиться, трудно сказать. Хоть бы узнал причину столь рискового полёта.
С точки зрения законодательства и лётной науки — нас бы надо «казнить». Но иногда есть ситуации, когда нет возможности соблюсти закон.