Африканский казак

5

Дома поджидало очередное письмо от дяди Семена. На плотном пожелтевшем листе бумаги — теперь таких ни в одной лавочке на сыщешь, музейная вещь — старик писал четким писарским почерком. Сообщал новости о хуторском житье, об урожае, передавал поклоны от родных и соседей. В конце письма приписка: «Митя, самое легкое в жизни занятие — это давать советы. Думал о твоем деле и могу только повторить слова поэта:

Ну, конечно, это любимый дядей Омар Хайям3! Его звонкие четверостишия, исполненные мудрости и юмора, он любит повторять непрестанно. Уверяет, что они придают силы и приносят утешение во всех случаях жизни.

Вот и в этом письме хитрый старик написал стихи по-арабски. Не захотел блистать изысканной каллиграфией, а ведь умеет! Ограничился простым деловым почерком «насх». Рассчитал верно. Дмитрию это странное для непривычного человека сплетение волнистых линий, россыпь точек и коротких черточек живо напомнило детство. А вместе с ним давние мечты о чудесном незнакомом мире, который лежит за порогом родного дома.

В те далекие времена, наигравшись с казачатами, маленький Митя любил приходить в кабинет дяди. Здесь хранилась масса необыкновенно интересных и таинственных вещей. У окна стоял огромный коричневый глобус, опоясанный широкими медными кругами с нанесенными на них делениями. Стоило только коснуться его поверхности и перед тобой начинали двигаться потемневшие от времени очертания материков и островов, испещренные названиями стран и городов, изображениями дикарей и странных животных. На просторах океанов резвились гигантские рыбы и морские чудовища, а мимо них под надутыми парусами спешили куда-то маленькие кораблики. На стенах, завешанных яркими коврами и звериными шкурами, красовались шашки, кинжалы, пистолеты. Одни — украшенные чеканкой и разноцветными камнями, другие строго мерцали холодным стальным блеском.

Дядя охотно снимал оружие со стены, давал подержать, объяснял предназначение и применение каждой детали. Рассказывал истории, связанные с тем или иным клинком или пистолетом. Но всегда строго предупреждал о том, что баловаться с оружием нельзя. В доме оно отдыхает, после того как верно послужило хозяину на войне или на охоте. Оно устало, и беспокоить его без крайней нужды великий грех. Вот когда отправимся в степь, возьмем его с собой, там и постреляем и порубаем.

Книжки можно было брать любые и в любое время, с одним только условием — поставь на то же место, где и взял. В долгие осенние и зимние вечера Митя с увлечением рассматривал картинки с изображением старинных битв, слушал пояснения дяди. Со временем и сам научился читать и пристрастился к чтению. В этом же кабинете он увидел и странные книги, которые дядя читал с конца. Обратил внимание на то, что в них не было картинок, а при чтении дядя порой водил пальцем по их строчкам справа налево. Как-то и сам заглянул в одну из них и удивился.

— Это что же такое? Букв нет, а на бумаге какие-то каракули, словно кто траву или червей набросал!

— Это, Митя, арабская грамота, — услышал он в ответ. — Вот буква «алиф», а вот «син» и «нун». Всего их десятка три, заучить совсем нетрудно. Пишутся и читаются они не так, как наши буквы, а в обратном порядке. Но послушай, как красиво звучит этот язык…

Высказать свое мнение Митя не успел. Слышавшая весь этот разговор тетушка почуяла неладное и поспешила вмешаться.

— Звучит складно, наши бабы так песни поют. Только не приманивай ты, Семен, парнишку к этой басурманской грамоте. Он и так сколько времени за книжками сидит. Совсем заучится и заболеет.

Дядя с женой спорить не стал, обратился к племяннику:

— Настоящий казак, Митя, должен не только шашкой владеть, но и головой думать. Без сноровки и хитрости и зайца не поймаешь, а уж на войне без этого просто смерть.

— Дядя, а я слышал, как дед Ерофей про военную хитрость рассказывал. Он, когда в Польшу на усмирение ходил, со станичниками из папах и бурок чучела понаделал и расставил по кустам. Поляки их с той стороны и поджидали, а казаки-то налетели с другой!

— Хитрость во всяком деле нужна, — не унималась тетушка. — Без нее ни одна девка замуж не выходит. Она сама да и ее родня про жениха наперед все-все стараются узнать. Кто таков, из каких краев? Здоров ли, не пьет? Вон Самсоновы перед свадьбой дочери что узнали…

Но тут дядя не выдержал:

— Ты какие речи при парнишке ведешь! Как можно ваши бабьи хитрости с военным делом равнять! У вас Амур разок стрелу пустит, так охам и ахам нет конца, а тут картечь людей целыми эскадронами на куски рвет. И, на все это глядя, надо головы не терять и самому бить врага… Иди-ка ты, жена, к дочкам, не мешай казачьему разговору.

— Языки знать весьма полезно, — продолжил дядя. — Случись, поедешь в чужую страну, как там будешь объясняться? Без языка и дорогу не узнаешь. А если купить что захочешь?

— Я казаком стану, а не купцом.

— Так и казаку такие знания нужны. Нас же всегда вперед посылают, а на войне о враге надо как можно больше узнать. В чем его сила, в чем слабость. Конечно, можно воевать и не зная вражеского языка, понадеяться на переводчика или проводника из местных. Только опасно это — могут предать… Вот послушай, расскажу тебе два случая, что были со мной. В Крымскую войну я еще совсем молодым был. Помню, наскочили мы на английский дозор, двоих зарубили, одного заарканили. Рыжий такой детина, но без штанов, в клетчатой юбке.

— Солдат и в юбке? — удивился Митя.

— Потом уж мы узнали, что он из королевских шотландских стрелков и что форма у них такая. А тогда доставили мы пленного в штаб пехотного полка, который за нашими разъездами шел. Офицеры поднесли этому рыжему водки, чтобы он в чувство пришел, стали допрашивать. Тот отмалчиваться не стал, начал что-то бойко тараторить, на горы рукой показывал. Только никто из штабных понять его не мог, хотя спрашивали и по-французски, и по-немецки. Полковник рассердился, ведите, говорит, его в главный штаб, пусть там разберутся, а нам приказал к обеду речку перейти.

Дядя тяжело вздохнул и замолчал. Долго смотрел на свой глобус, потом продолжил:

— Горько вспоминать об этом. Речку-то мы перешли вовремя, только за ней нос к носу столкнулись с англичанами. Они тоже к переправе спешили, о них-то рыжий, с перепугу, да еще после водки и говорил… Наших полковник повел в штыки, а англичане ударили из пушек. Страсть сколько народу положили. А ведь если бы штабные сообразили, о чем пленный говорил, мы бы сами засаду устроили и потрепали бы этих шотландских стрелков.

— А другой случай?

— Этот в последнюю войну с турками был, когда мы с генералом Гурко через Балканские горы перемахнули и освобождали болгарские земли. Я с сотней на правом фланге шел и, как в долину спустились, прямо на турецкий штаб налетел. Взяли их без шума. К тому времени я на Кавказе много лет провел, арабский и турецкий языки хорошо понимал. Глянул в их штабные бумаги, пленного писаря допросил и обомлел — за лесом целая бригада стоит с артиллерией. Да она не только мою сотню как муху прихлопнет, но и генералу наделает хлопот.

Дядя хитро прищурился и даже прищелкнул пальцами:

— Понял, что без хитрости все мы пропадем и что действовать надо быстро. Пока турки не поняли, что их командир убит, а штаб разгромлен. Засадил я писаря писать приказ по бригаде, сообщил, что русские, мол, заходят с тыла и необходимо немедленно занять новые позиции. Приказ сам диктовал, все проверил по карте. Потом написанное трижды проверил, чтобы писарь от себя чего-нибудь не добавил. За покойного командира точь-в-точь расписался и его печать приложил. Одному из убитых офицеров приказ положили в сумку, а его самого усадили на коня. Двое моих казаков надели турецкие мундиры и вместе с ним поехали в расположение бригады. Следом поскакал десяток станичников, которые на виду у турок и устроили целое представление со стрельбой. Офицер от них вроде бы ускакал, а вот двух его спутников они успели в плен взять. Турецкие дозорные бросились своим на выручку, но в лес углубляться не стали. Им только мертвый офицер и достался.

— Как он мертвый-то в седле усидел?

— Все было натурально. Пока везли, он ременной петлей к седлу был прихвачен, потом один из казаков ее выдернул. Ногу же офицеру заранее в стремя замотали, так чтобы конь его к своим и приволочил.

— Что же дальше произошло?

— Дальше я с казаками стрелял и по перелескам скакал, даже в атаки бросался. Изображал большое русское наступление, о котором в приказе было написано. А сам все время думал, поверят турки и отведут войска, останусь живой. Не поверят, все мы в этой долине пропадем. Что ты думаешь, поверили! Перешли на новые позиции. Правда, к вечеру уже разобрались, что к чему, но к тому времени наша пехота с пушками через все горные ущелья прошла и уже была в долине. За это дело мне и уцелевшим казакам начальство георгиевских крестов и медалей разных щедро отсыпало. Однако про фальшивый приказ, который я на турецком языке сочинил, велело помалкивать. Так что ты, Митя, и сам об этом не болтай, хотя это дело прошлое. Что такое военная тайна я тебе уже рассказывал.