АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 2

Сергей Чернов История без имени

Есть места потаённые, скрытые от людских глаз. Те, в которые не проникает солнце, и по чьим дорогам не бежит луч слепой луны. Один удел там — безмолвное ночное небо и твёрдый купол из зелёных ветвей. В часы утра там, укрывшись золотой росой, пляшут мариды под пение серебряных птиц. А с наступлением тьмы воют и стонут над своими сокровищами алчные гули, да точат об кору дети Иблиса свои стальные когти.

Аль-Халим ушёл в лес, когда в бороде его появились нити серебра. Он был красивым крепким мужчиной, умеющим руками своими делать такие прекрасные вещи из камня и чужеземного дерева, что глаза людей, видевших их, расширялись от удивления. Его любили, его уважали, возносили и почитали, как идола. Ни одно важное дело не проходило без его ведома и участия. К нему приходили люди с просьбой и за советом. Даже старики, хотя был он моложе их. Со временем дом его украсили дорогие ковры… но в волосах забелела седина. И тогда — в день осени — настигла его тоска. Она взяла в полон его крепкие руки, проникла в самое сердце, заставив погрустнеть очи, так что даже хмельная арза[1] не могла зажечь их снова. С тех пор Аль-Халим стал другим. Лица прохожих и даже людей близких, любимых, лица друзей и старейшин стали чужды ему. Он сторонился их, прятался за стенами своего дома, мечтая втайне заколотить навсегда дверь и окна. За что бы он ни брался, то рушилось, падало, разбивалось. И лежал он целыми днями на прошитых золотом подушках, не смыкая глаз, безвольно разглядывая узоры своих дорогих ковров.

Но вот настал день, и он пропал. Только сторожевые псы, не спящие в ночи, углядели, как по новой луне уходил в лес Халим-мастер.

Страшные вечнозелёные чертоги расступились перед ним, и Аль-Халим распознал, как ужасен, мрачен лес снаружи — и как прекрасен изнутри. Совсем как чёрная запылённая шкатулка, в которой играют, переливаются под солнцем драгоценные камни. Каждый куст, каждый зверёк приветствовал Аль-Халима на его новой стезе. Нежный дурманящий ветерок обласкал ему щёки. И толстые, покрытые мхом гиганты, казалось, сгибались перед ним в поклоне, на что Аль-Халим отвечал тем же, касаясь тюрбаном земли.

Аль-Халим зажил охотой — раньше он не охотился так никогда. Зверь сам шёл ему в силки, ложился под стрелы. Отдавая дань традиции, Халим оставлял лучшие куски огню, лесу и духам его. А те в ответ берегли его как собственного сына — дарили ему лучшие свои сокровища. Таких орехов, таких плодов не ел до того Аль-Халим. А уж эти ягоды — крупные и сладкие, как сахарная голова…

По старым книгам праотцов, взятым им из дома, собирал Аль-Халим травы, лечился ими и стал даже крепче и моложе прежнего.

Вступив первый раз под кров деревьев, Аль-Халим изгнал из своей души былую тоску, на место которой пришли восторг и детское восхищение. Жизнь его изменилась, и он был рад этой перемене.

Ночью, когда он готовился ко сну, слушая, как вдали ухает сова, душа его трепетала. Совсем как в тот миг, когда перед ним прошёл своей гордой, ленивой походкой тигр. Полосатый янтарный мех его играл на солнце, а полный небрежной мощи хребет прогибался под тяжестью собственных мышц. Не удостоив Аль-Халима даже взглядом, царь леса прошёл перед ним, скрывшись в чаще.

«Вот та судьба, что околдовала меня, заманила в свои объятья. А я принял их, растворился в них — стал её частью», — думал Аль-Халим, отходя ко сну. И был он счастлив.

Через какое-то время — трудно сказать, сколько его было нужно: недели, месяцы, годы? — Аль-Халим поменялся навсегда. Прохладный лесной воздух навечно выдул все воспоминания о прежней жизни. Все городские привычки, все прежние притворные мысли улетучились из его головы. Встретив на звериных тропинках своих былых друзей, Аль-Халим не узнал бы их, как и они не узнали бы его. Тонкая его одежда изорвалась о ветки, превратившись в лохмотья — Аль-Халим заменил её звериными шкурами. Волосы и борода его разрослись. Тёплые дожди омывали его от пыли и грязи. Кроны деревьев укрывали его по ночам. Ложем служила ему перина мха. Он жил своей жизнью, простой и прекрасной одновременно.

И вот Аль-Халим вышел на берег озера, большого и круглого, как блюдце. Высокие тёмные скалы обрамляли его с трёх сторон, нависая над водой. Тень от них ложилась на гладкую поверхность, делая озеро тёмным и бездонным. Но сейчас солнце стояло в зените, и лучи его заставляли воду блестеть и светиться. Скалы держали озеро, как золотая оправа держит изумруд.

На песчаном берегу — единственном среди скал и леса — чернели огарки старого костра, а рядом с ними лежала ветхая плоскодонная лодка, оставленная, должно быть, каким-то забредшим сюда рыбаком.

Аль-Халим столкнул эту лодку на воду, и она поплыла, унося его к центру озера. Аль-Халим лёг на деревянное дно, гребя руками воду за бортом, недвижимую как ртуть. Лодка была старая, но крепкая, добротно промасленная так, что ни одна капля не просачивалась через доски. Уже совсем скоро она была далеко от берега.

Глубина воды манила Аль-Халима. Выпрямившись, бросился он в воду, и та сомкнулась над его головой. Сразу же охватил его древний холод, заставивший часто стучать сердце. Но АльХалим быстро свыкся с этим чувством, вслед за которым пришло упругое спокойное наслаждение.

Солнечные лучи пронизали толщу вод, играя в их мраке. На далёком дне чернели какие-то предметы. Охваченный любопытством Аль-Халим поплыл к ним, сильно загребая руками. Но вдруг остановился. Крик пузырями исторгся из его рта.

Там, на дне, подобно свечам, стояли шеренги людей. Руки их были прижаты к телу. В бородах запуталась тина. Глаза — распахнуты.

Не помня себя, Аль-Халим добрался до берега, и долго ещё метался по лесу крик безумца.

Давно это было, но лодка по сей день на том же месте — не сдвинувшись к берегу ни на палец.

Даже ветер остерегается тревожить воды Озера Джиннов.