Алехин

СПАД И НОВЫЙ ПОДЪЕМ

Всемирная слава, всеобщий почет и в то же время неуклонно нараставшее неудовлетворение своей жизнью, депрессия… Эти полярные чувства странным образом совмещались в одном человеке — Александре Александровиче Алехине в 1930-е годы.

Нет, к шахматам его любовь, конечно, не угасла — они постоянно были смыслом жизни, им отдавалось, по существу, все время. Хотя, конечно, бывали периоды перенасыщения, утомления.

Получая постоянно информацию о широком развитии шахмат в Советском Союзе, Алехин сожалел, что лишен возможности жить и играть в России, в родной Москве. Его настроения хорошо передал близко знавший чемпиона мира писатель Лев Любимов в воспоминаниях «На чужбине»:

«Алехин производил впечатление сильного, волевого человека. Он умел говорить умно, с весом, но в речи его всегда проскальзывало невольное раздражение. Да, несомненно, что-то в его судьбе постоянно раздражало его. Вдохновлялся по-настоящему, когда говорил о шахматах, причем если собеседник был иностранец, всегда подчеркивал, что самая высокая шахматная культура в Советском Союзе…

Алехин был, конечно, человеком больших страстей, но чужбина, сознание, что он не у себя, что только в том же «родном доме», о котором тосковал Бунин, его могли бы признать по-настоящему, и в то же время какое-то малодушие, мешавшее ему решительно признать ошибочность своей разлуки с родиной — все это надломило его, лишило внутренней опоры… Я довольно часто встречался с Алехиным, бывал у него в доме, играл с ним и порой выигрывал… в бридж. Характерно, что Алехин хотел (впрочем, тщетно) достигнуть и в бридже самого высокого класса.

По-настоящему Алехин царил в Париже лишь в белом, обпитом растениями павильоне, где в саду «Пале-Рояль» помещался шахматный клуб. Это был главный шахматный центр французской столицы, там постоянно слышалась русская речь и тон задавали кроме Алехина — О. Бернштейн, С. Тартаковер, Е. Зноско-Боровский и еще другие эмигранты».

При встречах с гроссмейстерами Сало Флором и Андрэ Лилиенталем, побывавшими в Советском Союзе, Алехин долго расспрашивал их о своей родной стране. «И даже я — не психолог — понял и прочел в глазах Алехина, что он очень тоскует по Москве», — писал Флор. Вторил ему и Лилиенталь: «Однажды мы сидели с Флором в кафе, туда пришел Алехин. Разговорившись с нами, он сказал, что мечтает вернуться на Родину. Он не раз заговаривал на эту тему, это было его заветной мечтой…»

Ностальгия все сильнее овладевала Алехиным.

«…В 1933 году я впервые увидел грусть в глазах Алехина, — вспоминал Флор. — На перроне пражского вокзала он провожал меня в Москву на матч с Ботвинником. Сам он оставался в Праге, куда приехал на гастроли. Только моя неопытность в жизни и молодость были причиной того, что я не понял, насколько печальны и трагичны для Алехина были эти проводы на пражском вокзале».

Тогда же Алехин попросил Флора выяснить в Москве у руководителей Всесоюзной шахматной секции вопрос о возможности его возвращения на Родину. Ответа не последовало, он откладывался на потом…

Возможно, определенную сумятицу в настроение Алехина внесли и изменения в личной жизни. Еще в мае 1933 года, сразу же после возвращения из кругосветного путешествия, он прекратил всякие отношения с Надеждой Семеновной Васильевой, с которой состоял в гражданском браке. Их союз длился восемь лет и, вероятно, был не настолько прочен, как виделось окружающим. Нам не дано знать, в чем именно выражалась зыбкость этого семейного очага. У Алехина, всегда стремившегося к домашнему уюту, тогда, видимо, были причины для резкого изменения своего образа жизни.

Тут, может быть, уместно привести слова жены видного шахматного деятеля СССР, сказанные в беседе с автором книги для объяснения мотивов развода одного ныне здравствующего чемпиона мира: «Не каждая женщина может быть супругой чемпиона мира по шахматам, который всецело живет в ином мире, мысленно и в поступках, по особому распорядку. А она — обычная женщина, желающая видеть внимание, общаться с родными и знакомыми, бывать в гостях и принимать их, посещать театры, вернисажи… Муж же постоянно, если не за шахматной доской и за книгой, то в мыслях анализирует. Отрешен от всего, особенно накануне, в ходе и после соревнований, а они идут чередой одно за другим. В разъездах систематически. Спать ложится в 2–3 часа ночи и встает лишь в 12 часов дня».

Пробыв год на холостяцком положении, Алехин женился на Грейс Висхар, родившейся в Америке. Она была в то время вдовой британского армейского офицера, владельца чайной плантации на Цейлоне Арчибальда Фримена. Бракосочетание чемпиона мира с Грейс состоялось 26 марта 1934 года в городе Виллафранка-сюр-Мер, что живописно расположился во Французской Ривьере. А предшествовало этому довольно длительное знакомство. Ведь впервые они встретились в сентябре 1932 года во время турнира в Пасадене, где в местном клубе Грейс показала себя неплохой шахматисткой. У нее был опыт игры в заочных соревнованиях по переписке, а став супругой Алехина, она принимала участие вместе с ним в приватных блицтурнирах. Именно такой момент был зафиксирован на снимке, сделанном в Праге в 1943 году.

Грейс вела корреспонденцию мужа, давала советы во всех делах, взяла на себя решение повседневных проблем. Когда Алехин играл в турнирах, жена неизменно находилась рядом. В ее отсутствие им овладевали раздражительность и нетерпение.

Грейс тонко чувствовала и разделяла интересы мужа, ей было суждено стать последней спутницей жизни гроссмейстера. По мнению исследователей биографии Алехина, он искал в женщине не идеал красоты, не возлюбленную, а материнское тепло, заботу. Вероятно, этим объясняется, что все спутницы Алехина были старше его более чем на десять лет и, за исключением Анны-Лизы Рюэгг, являлись вдовами. В их присутствии он чувствовал себя спокойнее, увереннее.

В конце 1934 года Александр Алехин получил новый вызоб на матч за первенство мира. Его прислал 35-летнмй голландский гроссмейстер Махгилис (Макс) Эйве. Показанные им результаты в предыдущих состязаниях не производили большого впечатления. В его активе были победы в Гастингских турнирах 1930–1931-х и 1934–1935 годов (в обоих случаях впереди Капабланки), дележ вторых-третьих призов в Берне и Цюрихе, но в сравнении с достижениями других ведущих гроссмейстеров они выглядели скромнее. Совсем бледно смотрелись результаты Эйве в матчах — из 9 поединков с наиболее сильными противниками он проиграл четыре: Алехину в 1926–1927 годах, два матча Боголюбову в 1928-м и 1928–1929 годах, Капабланке в 1931 году.

Основываясь на этом, все шахматные авторитеты единодушно высказывали неутешительные прогнозы для Эйве. Они, как и сам Алехин, не учли возможность голландского гроссмейстера, называемого «гением системы», совершить качественный скачок в своем творчестве. А ведь Эйве по трудолюбию, умению накапливать опыт вряд ли тогда имел равных себе. Он воспользовался замечательной по полноте дебютной картотекой видного шахматного теоретика — венского профессора Альберта Беккера, консультировался с мастерами, теоретиками Эрнстом Грюнфельдом и Рудольфом Шпильманом, привлек в помощь себе в качестве тренеров одного из очевидных претендентов на первенство мира Сало Флора и австрийского мастера Ханса Кмоха. Как видно из сказанного, Макс Эйве готовился к матчу основательно, чемпиону мира была противопоставлена группа специалистов. Алехин же готовился к матчу, назначенному на октябрь — декабрь 1935 года, самостоятельно, в одиночку.

Игровую тренировку чемпион мира провел на смешанном турнире в шведском городе Эребро, где получил первый приз с 8½ очками из 9, и в Варшаве, во второй половине августа, на Шестой Олимпиаде. Играя там, ему удалось избежать поражений, но в некоторых партиях он получил сомнительные позиции. Это было серьезным предостережением накануне матча с Эйве.

О своем видении предстоящего поединка Александр Алехин поведал читателям парижской газеты «Последние Новости» в статье «Макс Эйве», опубликованной 2 и 11 августа 1935 года. Достаточно жесткая и откровенная, она тем не менее сдержанна и корректна по отношению к сопернику. В ней рассказывается о спортивном пути голландского гроссмейстера и об эволюции стиля его игры, отмечается наличие максимальной технической подготовки противника в области дебютной стратегии.

«Каковы же перспективы исхода нашего матча?.. Категорически на этот вопрос ответить, конечно, нельзя: иначе не имело бы смысла устройство и самого матча. Но некоторые предположения сделать все же можно». Алехин признавал преимущество Эйве в дебютных познаниях, «но решающим фактором в длинном и ответственном состязании я, на основании опыта, считать их не могу. В самом деле, в трех матчах на мировое первенство, игранных мной до сих пор, противники (Капабланка и дважды Боголюбов) превосходили меня как точным знанием избранных ими начал, так и в отношении задолго до состязания продуманной системы поочередного их применения. Результаты оказались все же не в их пользу».

Более важным Алехин признавал психологический момент с учетом двух факторов: «I) окружающая обстановка (реакция массового зрителя и так называемых «знатоков», отношение местной и международной печати и т. д.) и 2) влияние личности противника.

В вопросе общепсихологическом все козыри у Эйве налицо»: матч проводится на его родине и «Эйве — герой маленькой страны, никогда не имевшей (если не ошибаюсь) вообще чемпионов, а тем более мировых».

«Этих двух предпосылок вполне достаточно, чтобы Эйве в глазах печати был — выиграет ли он, проиграет ли — «героем» нашего матча.

Теперь несколько слов о втором психологическом факторе — о влиянии личности противника. Здесь, мне думается, у меня определенное преимущество. Я не верю в Эйве, будущего чемпиона мира. Я не думаю, чтобы даже после случайного выигрыша у меня он был бы признан по существу лучшим игроком мира.

Если наше состязание завершится его победой, то это только докажет, что в данный момент я оказался не на вершине моего творчества. Тем хуже для меня.

Эйве же, если он станет формальным чемпионом мира, ждет весьма нелегкая задача, подобная той, которую мне пришлось разрешить после выигрыша матча у Капабланки: доказать, что в данный отрезок времени он, Эйве, действительно лучший.

Отнюдь (и не без причин) не желая ему выиграть матч, надеюсь — если это ему удастся, — что он и по существу покажет себя настоящим чемпионом мира».

Вчитываясь в эти откровения Александра Алехина, невольно чувствуешь какую-то его неуверенность в исходе предстоящего матча.

И вот с 3 октября по 15 декабря 1935 года в разных городах Голландии развернулась совершенно исключительная по своему напряжению и драматизму борьба за первенство мира между Александром Алехиным и Максом Эйве. Матч игрался на большинство очков из 30 партий.

Секундантом чемпиона мира был голландец Сало Ландау, а у Эйве — венгерский мастер Геза Мароци и помощником — Сало Флор из Чехословакии.

Поначалу казалось, что авторы прогнозов не ошиблись, — Алехин уже после 7-й и снова после 9-й партии довел свой перевес в счете до 3 очков. Однако к середине матча Эйве удалось сравнять счет — у каждого из соперников стало по 5 побед при 5 ничьих. В этой ситуации Алехин усилил свой нажим и, одержав победу в 16-й и 19-й партиях, снова вырвался вперед. Однако Эйве в двух последующих партиях также выиграл и опять добился равновесия в счете. Следующие три встречи завершились вничью — приближался финиш. И тут Эйве удалось сделать решающий рывок — выиграв 25-ю партию, он впервые в матче вышел вперед, а затем победой в 26-й встрече закрепил свой успех. Алехин предпринял отчаянную попытку наверстать упущенное и, казалось, был близок к этому. Он выиграл 27-ю партию, но большего достичь уже не смог. Эйве победил с минимальным перевесом 15½:14½.

В день игры последней, 30-й партии Алехин пришел в зал во фраке и после того, как она завершилась вничью, встал и воскликнул: «Ура новому чемпиону мира! Да здравствуют голландские шахматы!»

…Продолжая поиски путей к восстановлению отношений с Всесоюзной шахматной секцией Алехин отправил 29 сентября 1935 года из Амстердама на бланке отеля «Карлтон» письмо в редакцию газеты «64»: «Не только как долголетний шахматный работник, но и как человек, понявший громадное значение того, что достигнуто в СССР во всех областях культурной жизни, шлю искренний привет шахматистам СССР по случаю 18-й годовщины Октябрьской революции».

Это письмо было написано Алехиным в тот момент, когда он лидировал в матче с Максом Эйве. В Москве оно попало в руки наркома юстиции Н. В. Крыленко, являвшегося по совместительству председателем Всесоюзной шахматной секции. Сообщая о тексте телеграммы секретарю ЦК ВКП (б) И. В. Сталину и председателю Совнаркома В. М. Молотову, Крыленко предложил опубликовать телеграмму не только в газете «64», но и в «Известиях», сопроводив ее язвительными комментариями. Резолюция была лаконичной: «Предлагаю телеграмму Алехина напечатать без комментариев. И. Сталин». Ниже оставили свои подписи еще восемь членов Политбюро.

Телеграмма Алехина была опубликована в «Известиях» 16 ноября 1935 года. Как выяснилось позднее, она вызвала неоднозначную реакцию. Если на родине чемпиона мира телеграмма была воспринята благожелательно, то в среде эмигрантов она вызвала осуждение.

Немаловажно внести ясность и в такой деликатный вопрос, как употребление Алехиным спиртных напитков во время матча с Эйве в 1935 году, а также и в другие периоды. В некоторых публикациях, к сожалению, допускаются по этому поводу явные преувеличения, если не сказать больше.

Выслушаем мнение гроссмейстера Макса Эйве: «…Мне хотелось рассеять одно заблуждение. И во время матча, и после него, вплоть до сегодняшнего дня, широкое распространение получило мнение, будто поражение Алехина явилось результатом его злоупотребления алкоголем. Как же обстояло дело в действительности? В нашем первом матче Алехин совершенно не пил в течение первой половины соревнований и обратился к алкоголю лишь тогда, когда матч оказался в критической стадии, по-видимому, перед 18-й и, безусловно, перед 21-й и 30-й партиями. Может быть, было и еще несколько случаев, но я их не заметил».

Попали такие эпизоды и в поле зрения Сало Флора, выполнявшего роль тренера Эйве.

«Но только случаи, и очень редкие, — рассказывал автору этой книги Саломон Михайлович Флор при встречах у него на квартире. — Я не понимаю, зачем надо было Александру Александровичу Котову в своих книгах и особенно в кинофильме «Белый снег России» утрировать до абсурда малозначительные эпизоды. Да, Алехин, как и многие другие, позволял себе иногда выпить рюмку, бокал, но зачем возводить это до такой степени?!» Тут Флор остановился и, что-то вспомнив, продолжил: «Я уже писал в своих статьях, что здоровье Алехина тогда оставляло желать лучшего. Его неоднократно подводили нервы. Голландский врач, осмотрев Алехина во время матча, заявил: «Боюсь, что Алехин долго не проживет — больное сердце… нервы!»

Очевидец матча, Александр Кобленц, ставший впоследствии заслуженным тренером СССР по шахматам, считал проигрыш Алехина следствием апатии, вызванной одиночеством. В книге «Воспоминания шахматиста» он писал: «Мне думается, что причина депрессии таилась не только в шахматных неудачах чемпиона мира. В первую очередь нужно учитывать психологический микроклимат матчей на высшем уровне. Длительный, монотонный ход такого поистине марафонского состязания ложится на соперников крайне тяжелым психологическим грузом… Каждый день тот же ритм жизни, тот же очень сильный противник: каждый день — длительное пребывание в стрессовом состоянии, а по ночам — частые изнурительные бдения над анализом неоконченных партий. Определенным гандикапом является также игра в чужой стране или городе, когда еще больше суживается общение с людьми. В такие тяжкие периоды борьбы крайне важно присутствие тренера — друга…

Иметь квалифицированного советчика, найти достойного оппонента для анализа отложенных партий, получать моральную поддержку при неудаче… Тренер-секундант обязан уметь создать хорошее настроение подопечному, когда у самого на душе кошки скребут.

Личная трагедия Алехина состояла в том, что он на протяжении всей жизни не имел настоящего преданного друга.

Алехин, бесспорно, был человеком, далеким от сантиментов, причем он часто выдавал себя за более жестокого человека, чем был на самом деле. Мне довелось несколько раз — в Кемери и Париже — беседовать с гроссмейстером, но никогда не видел его в приподнятом настроении, по-настоящему счастливым. Он не умел даже открыто и искренне смеяться — иногда только сухо, сардонически усмехался… Мне казалось, что все существо Алехина пронизано глубокой, безнадежной грустью. И лишь неугасимое честолюбие и смелость поддерживали его неистощимую энергию.

Показательно, что, живя во Франции, он не сумел найти среди шахматистов никого, кто мог быть рядом с ним на матче с Эйве. Французов не смущало, что Алехин был вынужден согласиться на предложенную бесплатную помощь мастера Сало Ландау — гражданина Голландии.

Да, Алехину было нелегко (особенно после 21-й партии, когда резко возросла враждебность голландской общественности против русского чемпиона) — все были против него: его тяготило одиночество».

Как вспоминал Флор, «этот шахматный гигант нередко придавал значение всяким случайным фактам. У него даже был свой «талисман» — сиамский кот Чесс, с которым он запечатлен на нескольких фотографиях. Во время матча с Эйве он иногда спускался со сцены в зрительный зал к своей супруге, чтобы погладить любимого кота…

Но по-настоящему все мы, окружающие Алехина, как и он сам, конечно, верили только в один «талисман»: в его редкое шахматное мастерство».

Внезапная потеря звания чемпиона мира явилась тяжелым ударом для Алехина. Как он казнился, видя свои очевидные ошибки и просчеты в партиях матча… Но винить, кроме себя, было некого. Одно утешало, что через два года состоится матч-реванш. Право на него было оговорено, когда Алехин принимал вызов Эйве.

В том, что ему удастся вернуть звание, Алехин не сомневался. «В Голландии он говорил мне, что с поездкой в Москву надо повременить, — вспоминал Флор. — В Москву он хотел поехать только как чемпион мира…»

Александр Алехин всегда был человеком дела и не произносил слов впустую. В критический момент он вновь мобилизовал свою могучую волю и стал работать над восстановлением спортивной формы. Бросил курить, исключил спиртные напитки, перешел на рациональное питание.

Горечь поражения и пробелы в своей игре Алехин пытался снять участием в бесконечных соревнованиях. В течение двух лет он сыграл в десяти турнирах! По своей значимости и составу эти состязания разнились, как и его результаты в них. Прежней стабильности не удавалось достичь.

Еще совсем недавно фамилия Алехина возглавляла почти все турнирные таблицы результатов, и он даже порой бывал намного недосягаем для преследовавших его соперников. Разрыв в 3½, 5½ очков ставил его вне конкуренции. И вдруг такой спад, какая-то неуверенность в правильности своих замыслов, отказ от игры на победу в позициях, суливших выигрыш.

Неравномерность выступлений Алехина в турнирах 1936–1937 годов видна из краткого обзора. В мае 1936 года в Наугейме он разделил первый приз с Паулем Кересом, имея по 6½ очков из 9, без поражений; в июне в Дрездене стал единоличным победителем турнира с таким же итогом, а в июле, в Подебрадах, оказался вторым с 12½ очками из 17, пропустив вперед себя лишь на пол-очка Сало Флора.

Неудачно сложилось выступление Алехина в исключительно сильном турнире в Ноттингеме, проходившем с 10 по 28 августа 1936 года. В нем участвовали четыре чемпиона мира разных лет: Эйве, Алехин, Капабланка и Ласкер; четыре наиболее выдвинувшихся к тому времени молодых гроссмейстера — Ботвинник, Решевский, Файн и Флор; три особенно успешно выступавших гроссмейстера старшего поколения — Боголюбов, Видмар и Тартаковер, а также четыре английских мастера. Любопытно, что некоторые виднейшие участники турнира только здесь впервые встретились.

Борьба в турнире носила крайне острый, напряженный характер и вызвала огромный интерес. Явного лидера не было, и только последний тур расставил все по местам. Состязание завершилось блестящей победой 25-летнего советского гроссмейстера Михаила Ботвинника и экс-чемпиона мира Хосе Рауля Капабланки. Первый и второй призы они разделили, набрав по 10 очков из 14, причем Ботвинник прошел всю дистанцию турнира без поражений. Отстав от победителей на половину очка, третий — пятый призы разделили американские гроссмейстеры Сэмюэл Решевский, Ройбен Файн и чемпион мира Макс Эйве. Совсем рядом, с разницей тоже лишь в пол-очка оказался Александр Алехин, получивший шестой приз. Далее были Эмануил Ласкер и Сало Флор, Милан Видмар, Ефим Боголюбов и Савелий Тартаковер, а замыкали таблицу результатов английские мастера.

Незадолго до окончания турнира в английской газете «Манчестер гардиан» появилась статья Алехина, как бы уже подводившая итоги состязания. Говоря о своих результатах, он писал:

«Я далеко не удовлетворен своей игрой в Ноттингеме, главным образом с точки зрения спортивных достижений… В первой половине турнира я потерял по крайней мере полтора очка тем, что отказался от ничьей против Решевского, не использовал лучшего положения против Капабланки и не довел до победы начисто выигранную партию против Тэйлора. И вообще я играл без достаточной воли к победе. Зато к концу турнира я получил удовлетворение тем, что сыграл несколько хороших партий, и особенно тем, что я добился победы против шедшего без поражений Эйве.

На Ноттингем я, правда, возлагал большие надежды. Но в данном случае со мной повторилось то же, что и с другими чемпионами мира. После поражения (а тем более мое поражение против Эйве в прошлом году было совершенно неожиданно) должно пройти некоторое время для того, чтобы вновь приобрести свою силу игры, оправиться после полученного удара».

Примечательно, что Алехин, придавая большое значение этому состязанию, глубоко проанализировал все его партии, и в 1937 году сборник Ноттингемского турнира уже вышел в лондонском издательстве. Новая книга А. А. Алехина заняла достойное место среди классических произведений шахматной литературы. В переводе на русский язык она была издана только в 1962 году.

В 1936 году Алехин, остро ощущая тоску по Родине, дважды обращался с письмами в редакцию советской шахматной газеты «64» по поводу своего сотрудничества в этом издании. Первое письмо было написано им на турнире в Подебрадах и передано в Москву через С. Флора. Вот его текст:

Второе письмо было отправлено из Лондона сразу же после окончания Ноттингемского турнира. Оно более обстоятельно, а главное, в нем содержится признание допущенных им ошибок и выражается сожаление по этому поводу.

Оба этих письма были впервые напечатаны в 1967 году в девятом номере журнала «Шахматы в СССР». До этого они находились в домашнем архиве Р. А. Гольца, одного из руководителей редакции газеты «64». Вопрос о сотрудничестве Алехина в советском шахматном издании не был решен, и, по всей видимости, на свое второе письмо Алехин ответ не получил.

Неудачно выступил Алехин в октябре 1936 года и в небольшом турнире, состоявшемся в Амстердаме. Первый и второй приз там разделили Файн и Эйве, набравшие по 5 очков из 7. Алехин, отставший от них всего на пол-очка, получил третий приз. Разрыв минимальный, но огорчало, что единственный ноль в графе Алехина стоял против Эйве.

Приход нового, 1937 года Алехин встречал на традиционном рождественском турнире в Гастингсе. Здесь ему удалось взять первый приз с 8 очками из 9, без проигрышей, нанеся при этом принципиальное поражение Файну, второму призеру.

Однако затем фортуна опять не благоволила Алехину. В марте-апреле он вынужден был довольствоваться третьим призом на турнире в Маргете с 6 очками из 9, пропустив вперед себя Кереса и Файна, а в июне-июле его в Кемери оттеснили вместе с Кересом, набравшим также 11½ очков из 17, на четвертое-пятое места. От первых трех призеров — Владимира Петрова, Решевского и Флора — их вновь отделяло только пол-очка. Утешало лишь то, что Алехину удалось в остром стиле разгромить двух тогдашних претендентов на мировое первенство — американских гроссмейстеров Решевского и Файна.

А тем временем приближались сроки проведения матча-реванша на первенство мира. Как и два года назад, в газетах появились статьи о предстоящем поединке с непременными прогнозами. Но на этот раз большинство предсказывало успех Эйве. Шансы Алехина оценивались невысоко. Очень оптимистично был настроен сам Эйве. «…Честно говоря, — признавался он позже, — в это время я не сомневался в своей победе над Алехиным…»

Матч-реванш проходил с 5 октября по 7 декабря 1937 года по апробированной программе: в различных городах Голландии, на большинство побед из 30 партий. При ничейном счете (15:15) Макс Эйве сохранял звание чемпиона мира.

Первая партия матча состоялась в Гааге, и после того, как Алехин, игравший черными фигурами, недостаточно точно перешел из дебюта в миттельшпиль, а затем необоснованно, выпадом пешки 19. …g7–g5, ослабил королевский фланг, он попал в тяжелое положение и проиграл.

Обескураживающее начало поединка, казалось, негативно скажется на настроении экс-чемпиона. Однако, как ни странно, статья Алехина, написанная для английского журнала сразу после неудачного старта, свидетельствовала о его решительности, уверенности.

«Итак, первая партия против меня. Я пишу эти строки немедленно после проигрыша. Результат малоприятный, но не неожиданный для меня, так как я приготовился к нескольким поражениям в матче, особенно в результате дебютных сюрпризов, подготовленных доктором Эйве. Но эти удары не поколеблют моей уверенности. Я буду сражаться до конца. Результаты моих последних четырех партий против Эйве до матча-реванша не отражают действительного соотношения сил. Я основываю свои надежды в матче на следующих факторах:

1. Ни в коем случае нельзя недооценивать своего противника.

2. Сохранить свое здоровье и моральный дух. Впереди еще двадцать девять партий. Завтра будет новый день».

И он пришел, этот день, 7 октября в Роттердаме. Получив в дебюте минимальное преимущество, Алехин усилил давление на позицию Эйве и с исключительной силой провел эндшпиль. Счет сравнялся.

После двух ничьих обмен уколами на дуэли повторился, и в матче опять возникло равновесие. Добился его Алехин в 6-й партии при помощи ошеломляющей комбинации в раннем дебюте.

Начиная с этой партии, в игре Алехина произошел чудесный перелом — он действовал активнее, экспериментировал, все больше напоминая свои былые достижения в Сан-Ремо и Бледе. Его победами закончились 7-я, 8-я и 10-я партии. Перевес Алехина достигал уже трех очков.

И здесь снова повторилась ситуация начальной стадии матча. Следуют две ничьих, а потом новый обмен уколами: в 13-й партии выигрывает Эйве, а в 14-й — Алехин.

Опять две ничьих, и новая победа Эйве в 17-й партии. Но на этот раз немедленного реванша не было. Алехин, сохраняя перевес в два очка, не торопил события. Накал борьбы не спадал, ничейный исход трех последующих партий определялся после напряженной игры.

Но затем течение поединка резко ускорилось. Алехин перешел в решительное наступление и победил в четырех партиях: 21-й, 22-й, 24-й и 25-й, доведя итог матча до счета 15½:9½. Он одержал 10 побед и лишь 4 партии проиграл. Это был настоящий триумф, не допускавший никаких кривотолков!

Александр Алехин стал первым в истории шахматистом, которому удалось вернуть себе звание чемпиона мира. Это произошло 4 декабря 1937 года в Гааге.

Как потом шутил Алехин, он просто «одолжил Эйве свой титул на два года». Действительно, пребывание голландского гроссмейстера на шахматном троне оказалось непродолжительным, хотя и оставило заметный след.

Выступая сразу же по завершении матча-реванша, Эйве сказал: «Алехин восстановил репутацию сильнейшего среди живущих шахматистов и подтвердил веру в то, что он величайший шахматист всех времен!»

Оба недавних соперника выступили тогда же со статьями в английской газете «Манчестер гардиан». Обе представляют большой интерес. В статье Алехина содержалась блестящая характеристика Эйве как глубокого знатока принципов и приемов игры, рассказывалось о том, как серьезно и тщательно сам Алехин готовился к матчу-реваншу, обретал спортивную форму. «Я решил, — писал он, — устранить такие грубые ошибки, какие я совершил в матче 1935 года, и предполагал, что на этот раз исход борьбы будет решен исключительно лучшим качеством игры того или иного партнера. Был ли я прав? Думаю, что да…»

Свою статью Макс Эйве, имея в виду свое поражение, назвал довольно мрачновато: «Некролог». В ней он, в частности, писал:

«Наш матч должен был разрешить «загадку Алехина», дать ответ на вопрос: по-прежнему ли силен Алехин? Результат матча-реванша дал исчерпывающе ясный ответ: Алехин не только очень силен, но его нужно рассматривать как лучшего шахматиста мира… Алехин играл изумительно, и я не стыжусь того, что был побежден таким противником…

Рассматривая партии матча с чисто технической точки зрения и особенно тщательно проанализировав игру Алехина, я прихожу к заключению, что он все время играл великолепно. Он не только применил ряд новинок в дебюте, но и проводил партии простыми стратегическими методами, столь характерными для алехинской игры. Тактическое совершенство и комбинационный талант Алехина настолько известны и настолько типичны для его стиля, что ни к чему даже останавливаться на этом. Его игра в эндшпиле также была на большой высоте. Но больше всего я восторгаюсь его стилем доигрывания неоконченных партий, тем более что мне тоже приходилось анализировать все эти позиции, и я их знал досконально. Когда я думаю о том, какие творческие идеи вкладывал мой противник в доигрываемые позиции, какие неожиданные пути он находил, я проникаюсь величайшим восхищением перед мастерством Алехина».

По мнению шахматных авторитетов, матч-реванш Алехин — Эйве намного превосходил их первый матч в 1935 году, ибо оба участника теперь были в прекрасной форме и их партии стали благодарным материалом для совершенствования любителей шахмат.

Уверовав в свою прекрасную спортивную форму, Алехин, как писал С. Флор в 1938 году, «немедленно после выигрыша матча у Эйве, официально заявил о своем согласии вновь встретиться с Капабланкой. В Южной Америке нашлись организации, взявшиеся финансировать этот матч, и шахматному миру казалось, что в ближайшее время состоится встреча этих исторических противников. Однако в самый последний момент выяснилось, что кубинец, так настойчиво добивавшийся реванша, неожиданно выставил явно неприемлемые финансовые условия. Это было тем более непонятно, что обычно претенденты на звание чемпиона бывали значительно скромнее в своих финансовых требованиях. Условия Капабланки не были приняты, и вопрос о матче отпал. Отпал, вероятно, надолго, а, возможно, и навсегда».

Пояснения Алехина по этому поводу были опубликованы в журнале «Чесс» 14 мая 1938 года. На вопрос: «Правдивы ли слухи о странной отмене широко разрекламированного матча между вами и Капабланкой?» чемпион мира сказал: «Действительно, мои финансовые условия были согласованы с муниципалитетом Монтевидео. Я поехал в Уругвай, готовый подписать официальный вызов кубинского маэстро, и был разочарован, не обнаружив там моего соперника. Власти Монтевидео после нескольких совещаний с представителями Аргентинской шахматной федерации решили, что они не в состоянии принять финансовые условия Капабланки. Не зная, что это за условия, я должен воздержаться от выражения своего мнения по этому поводу. Обидно, что потерял время, осуществив путешествие из Европы в Южную Америку для того, чтобы узнать, что не буду защищать свой титул!»

Тем временем представители Международной шахматной федерации (ФИДЕ) сообщили Алехину о состоявшемся в Стокгольме конгрессе этой организации. Там впервые был назначен официальный претендент на матч с чемпионом мира. Большинством голосов (8 против 5) предпочтение было отдано Флору перед Капабланкой.

У Алехина возражений против кандидатуры Флора не возникло. В конце мая 1938 года он приезжал в Прагу, где и подписал соглашение о матче с Флором на тех же условиях, что были в состязаниях с Боголюбовым и Эйве. Провести этот матч предполагалось в конце 1939 года. Однако Мюнхенское соглашение и последующий захват Чехословакии Гитлером вынудили Флора переехать в СССР, и вопрос о матче отпал.

Перед поездкой в Чехословакию Алехин, после кратковременного отдыха, с 20 по 28 апреля 1938 года участвовал в традиционном «пасхальном» турнире в Маргете. Это первое его выступление с возвращенным титулом было успешным. Он завоевал первый приз с 7 очками из 9, а вскоре, на другом небольшом турнире — в Плимуте, разделил первый и второй призы с 6 очками из 7, без поражений.

Самым значительным состязанием 1938 года явился «АВРО-турнир», организованный радиокомпанией в Нидерландах. Он проходил с 2 по 27 ноября в два круга при участии восьми сильнейших шахматистов мира и планировался организаторами как неофициальный турнир претендентов на первенство мира. Победителю или участнику, занявшему второе место после чемпиона мира Алехина, была обещана финансовая помощь в организации матча на первенство мира. Однако на открытии турнира Алехин зачитал заявление, где отклонил домогательства организаторов влиять на выбор претендента и объявил, что будет играть с любым известным гроссмейстером, который обеспечит призовой фонд.

На турнире с самого начала завязалась упорная борьба. Условия состязания оказались очень трудными, особенно для шахматистов старшего возраста. «Нас мотали по всей стране, — писал М. Ботвинник. — Перед игрой вместо обеда — два часа в поезде. Пожилые участники — Капабланка и Алехин — не выдержали напряжения». Тем не менее семь участников из восьми разместились в итоговой таблице на дистанции всего в 1½ очка.

А победителями турнира стали самые молодые: Пауль Керес (Эстония) и Ройбен Файн (США), набравшие по 8½ очков из 14. Решающей в борьбе за первое место оказалась партия Файн — Керес, выигранная Кересом. Третье место в турнире занял М. Ботвинник, имевший 7½ очков, а четвертое — шестое места с 7 очками разделили А. Алехин, М. Эйве и С. Решевский. На седьмом месте оказался с 6 очками X. Р. Капабланка и замыкал таблицу с 4½ очками С. Флор.

По окончании турнира С. Флор, выполнявший попутно обязанности корреспондента советской шахматной газеты «64», беседовал с чемпионом мира об итогах состязания. «Качество партий Амстердамского турнира, — сказал А. Алехин, — удивительно хорошее, особенно если учесть трудные условия регламента. Играли в этом турнире значительно острей, чем в Земмеринге… В техническом отношении турнир дал много…

Турнир не изобиловал чудесными комбинациями. Это и неудивительно, если принять во внимание значительно возросшую технику защиты…»

На закрытии состязания Михаил Ботвинник подошел к Александру Александровичу и попросил назначить ему аудиенцию. «Завтра, в Карлтон-отеле в 16 часов», — ответил Алехин.

На эту встречу Ботвинник пришел вместе с Флором — для подстраховки в случае нежелательных для него осложнений по возвращении в СССР.

Роль посредника для Флора была весьма неприятна, ибо он сам признавался одним из претендентов. Но отказать настойчивому Ботвиннику ему было трудно в силу своего мягкого характера. Алехин был приветлив, и за чашкой чая стороны быстро договорились, что если матч состоится в Москве, то за три месяца чемпион должен быть приглашен на какой-либо турнир (для приобщения к московским условиям), а если в другой стране, то право выбора предоставляется Ботвиннику. Призовой фонд — 10 тысяч долларов, из которых две трети получит победитель матча.

Условились, что Ботвинник пришлет специальный вызов и после согласования всех вопросов о матче будет объявлено в Москве, а следовательно, и во всей мировой прессе.

Небезынтересно, что в тот же день встречи с Алехиным искал и один из победителей АВРО-турнира Пауль Керес, дабы обговорить условия возможного матча на первенство мира. Но его ожидания оказались тщетными, чемпиона он тогда не увидел. Стремительно действовавший Ботвинник обошел всех потенциальных конкурентов.

А позднее на состоявшемся совещании участников АВРО-турнира обсуждался вопрос о создании «Клуба восьми сильнейших», из которых каждый получал формальное право вызвать чемпиона мира на матч при условии обеспечения призового фонда в 10 тысяч долларов.

В 1938–1940 годах у Алехина обострилась ностальгия по Родине. Об этом он писал сам, в частности, мастеру Абраму Исааковичу Рабиновичу, проводившему занятия в шахматной секции во Дворце спорта «Крылья Советов» в Москве. А тот читал эти письма своим ученикам. Таких писем было четыре или пять, как вспоминал в беседе с автором книги занимавшийся в то время в этой секции Николай Никифорович Степанов, ныне кандидат в мастера по шахматам и кандидат технических наук.

В переписке с А. Рабиновичем Алехин рассказывал о своей жизни за рубежом и выступлениях в турнирах, признавался, что ему надоело быть за границей и он хотел бы вернуться в Россию. Он просил Рабиновича похлопотать о выдаче Алехину разрешения на возвращение в Москву Тот ходил по различным организациям, но ему везде отказывали.

Следующее выступление Александра Алехина состоялось на Восьмой Олимпиаде в Буэнос-Айресе. Эта последняя предвоенная Олимпиада проводилась с 24 августа по 19 сентября 1939 года при участии 27 команд. Алехин, как и прежде возглавлявший команду Франции, встретился с ней в столице Аргентины, после завершения гастрольной поездки по Южной Америке.

Проведение Олимпиады было омрачено сообщением о нападении Германии на Польшу и объявлении войны агрессору со стороны Англии. Часть команд выбыла из соревнования. Остро реагировали на известие о войне чемпион мира Алехин и гроссмейстер Тартаковер. Алехин выступил по радио и в прессе с призывом бойкотировать немецкую команду. Играть с шахматистами Германии отказались команды Франции, Польши, Палестины.

Участвуя в Восьмой Олимпиаде, Алехин сыграл 16 партий, из которых в 9 добился победы, а 7 закончил вничью. Этой Олимпиаде суждено было стать последней в его спортивной биографии. Всего в пяти Всемирных шахматных Олимпиадах он провел 72 поединка. В 43 партиях он приносил победы своей команде и только в 2 получил поражение. В остальных 27 встречах игра закончилась вничью.

После окончания Олимпиады Алехин принял участие в двух небольших турнирах — в Монтевидео и Каракасе, где занял первые места, не проиграв ни одной партии.

Предстояло возвращение в Европу, уже охваченную огнем Второй мировой войны. Но там, во Франции, был его дом…