Алехин

ПОД ГНЕТОМ ОДИНОЧЕСТВА

Однако душевное равновесие Александра Алехина оказалось недолгим. На него обрушился с гневной статьей журнал «Шахматный листок», выходивший в Москве, а затем и другие советские шахматные издания, перепечатавшие статью. В ней Алехин обвинялся во враждебном отношении к советскому строю, что якобы нашло свое отражение в высказанном им пожелании, чтобы «миф о непобедимости большевиков рассеялся, как рассеялся миф о непобедимости Капабланки».

Произносил ли Алехин эти слова? По утверждению А. А. Котова, автора романа «Белые и черные», им были перечитаны все эмигрантские газеты тех дней. Почти в каждой из них речь Алехина передавалась по-своему, а о «мифе» упоминалось лишь в нескольких. К такому выводу пришел и автор этой книги, после ознакомления с теми же газетами.

Однако тогда, без какой-либо проверки, без беседы с Алехиным об этой фразе тут же сообщили в Москву. Реакция была мгновенной: «После речи в Русском клубе с гражданином Алехиным у нас все покончено — он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать…» Так беспощадно, наотмашь отреагировало Исполнительное бюро Всесоюзной шахматной секции устами своего председателя Н. В. Крыленко.

Он не выбирал выражений в своей статье «О новом белогвардейском выступлении Алехина», опубликованной 25 марта 1928 года в шестом номере журнала «Шахматный листок». А 25 мая в том же журнале появилось «Письмо в редакцию» старшего брата Александра Алехина — Алексея из Харькова. Оно было написано явно под давлением властей, жаждавших причинить чемпиону как можно больше боли. «Я осуждаю всякое антисоветское выступление, от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда!»

Для Алехина, не оставлявшего мысли о возвращении на Родину, это был жестокий удар. Обрывались все нити, связывавшие его с Россией: с родными и близкими, с коллегами и даже с московским журналом «Шахматы», в котором он сотрудничал.

Но у этой драмы имелся пролог, о котором почему-то никто из историков шахмат и журналистов не вспоминает. Ведь нечто подобное в адрес Алехина высказывалось Исполнительным бюро Всесоюзной шахматной секции еще 14 декабря 1926 года.

В тот день Исполбюро на экстренном заседании рассматривало письмо Е. Д. Боголюбова о его выходе из советского подданства, поданное 12 декабря в представительство СССР в Берлине. Напомню, что еще в 1914 году он был интернирован в город Триберг-ин-Шварцвальд, где женился на дочери учителя местной школы и остался в Германии. Боголюбов выступал в международных турнирах как представитель этого государства. В 1924 году он приехал в СССР, участвовал в ряде соревнований, стал в 1924 и 1925 годах чемпионом Советского Союза, завоевал первый приз на Московском международном турнире 1925 года.

В конце 1925 года Боголюбов по семейным и материальным обстоятельствам вернулся в Триберг-ин-Шварцвальд, где и прожил до самой кончины (18 июня 1952 года). Казалось бы, понятная каждому житейская ситуация.

Что же решило Исполбюро 14 декабря 1926 года по поводу заявления Е. Д. Боголюбова?

Приведу несколько выдержек из принятого тогда постановления, касавшихся, в том числе и А. А. Алехина.

Значит, еще тогда, в 1925 году при определении состава участников Московского международного турнира Александр Алехин был причислен к врагам советской власти!

В заключительной части документа говорится:

Подводя резюме знакомству с этим документом, приходится признать, что Александр Александрович Алехин не в январе 1928 года после какой-то фразы, оброненной на банкете, а гораздо раньше, летом 1925 года, был руководящими деятелями Всесоюзной шахматной секции объявлен врагом. Они сами уже тогда оттолкнули гениального русского гроссмейстера, вместо того, чтобы искать контакты для общения и сотрудничества с ним, для возвращения его на Родину. И Алехин, безусловно, знал об этом постановлении Исполбюро Всесоюзной шахматной секции еще в начале 1927 года из советских шахматных журналов, где оно было опубликовано.

Тем не менее пронизанная злобой статья Крыленко и горькое, столь неожиданное письмо брата повергли Александра Алехина в отчаяние. Теперь, кажется, он уже окончательно терял надежду вернуться на Родину. В нем что-то надломилось, он весь сник, и озарявшая его еще вчера слава чемпиона мира потускнела.

Смириться с потерей всех связей с Россией было тяжко. Чтобы выстоять, Алехину требовалось обрести какую-то духовную опору. И она, может быть, мнимая, нашлась не без помощи Осипа Бернштейна. Эмигрировав из России в начале 1920 года, тот вот уже пять лет жил в Париже и, работая юрисконсультом в отделении германской фирмы, преуспевал в среде адвокатов.

У Алехина и Бернштейна было немало общего, и прежде всего — ярко выраженное творческое отношение к шахматам. Они провели вдвоем немало часов за шахматной доской и в Москве, и в Париже. Кроме шахмат, их связывали и общие профессиональные интересы: оба имели ученую степень доктора права. Но если для Бернштейна адвокатская практика была основным средством существования, то Алехин всецело посвятил себя шахматам.

Вероятно, где-то в начале мая 1928 года между ними, по инициативе Бернштейна, состоялась доверительная беседа. Осип Самойлович сказал, что он в поисках «общения с культурными образованными русскими людьми, стоящими выше всех партийных разногласий», решил вступить в масонскую ложу «Астрея», названную так по имени древнегреческой богини справедливости.

Одолеваемый сомнениями, Алехин все же последовал примеру Бернштейна. Тот заполнил анкету для приема в ложу 14 мая, а Алехин лишь накануне обряда посвящения в масоны — 21 мая.

Об этом автор книги узнал, изучая фонды Центра хранения историко-документальных коллекций (бывшего Особого архива СССР). Он был создан в Москве на основе русских документов, захваченных немцами на оккупированных ими территориях, в том числе в Париже, и вывезенных в Германию. При наступлении советской армии эти архивы и перешли вместе с другими трофеями в СССР.

Обряду посвящения в масоны предшествовали 20 мая 1928 года собеседования с соискателями в здании Великой ложи Франции на Rue Putequz, 8, где помещалась ложа «Астрея». После изложения своей биографии профаны (так назывались не посвященные в масоны) отвечали на вопросы.

О политических взглядах Александра Алехина в отчете одного из руководителей ложи Николая Тесленко говорится кратко, но вполне внятно:

«…Ко времени революции политические убеждения отличались неясностью для него самого и не были оформлены. Когда большевики захватили власть, он думал, что начнется что-то новое, хотя определенного представления не имел. До 1921 года служил у большевиков, занимая должность переводчика. Убедился в глубокой разнице между коммунистическими теориями и приложением их в жизни. Решил покинуть Россию.

Что касается его взглядов в настоящее время, то он не верит в возможность монархии, является сторонником демократического строя, но готов примириться с конституционной монархией, которая осуществит демократические принципы. К партиям не принадлежит…»

Отвечая на вопрос Тесленко о мотивах, побудивших просить о приеме в масонскую ложу, Алехин сказал, что стремится к этому, «тяготясь духовным одиночеством».

Это поразительное признание находящегося в ореоле славы 35-летнего Александра Алехина, всего полгода назад ставшего чемпионом мира по шахматам, которые являлись смыслом его жизни, обнажает глубокую душевную драму. Об истоках этой духовной неприкаянности гения мы уже знаем.

Сложный и таинственно нарочитый обряд посвящения Осипа Бернштейна, а за ним и Александра Алехина в масоны состоялся 22 мая 1928 года.

Это событие зафиксировано в тетради большого формата с названием «Протоколы масонской ложи «Астрея», г. Париж, за 1927–1928 гг.».

Прежде чем представить дословный текст документа, с кратким пересказом не относящегося к теме книги, поясню, что точки, проставляемые в масонских документах и письмах, в виде треугольника, означают сокращение слова. Например: Дост. Маст.'.бр.'. следует читать, как «Досточтимый мастер брат», бр.'.бр.'. — «братья», а пр.:. — «профан», то есть не посвященный в масоны, соискатель.

А теперь познакомимся с этим интересным документом.

«Протокол Семейного Собрания 22-го мая 1928 года.

Собрание открывается в 16 часов 30 минут Дост.'. Маст.'.бр.'. Вяземским. Места офицеров занимают: бр.'.бр.'. Орат. бр. Тесленко, секр. бр. Левинсон, I ст. бр. Грюнвальд, 2 ст. бр. Мешерский, казн.'.бр. Эрманс Дарод .'.бр. Авдиев, обряд.'.бр. Кривошеий, эксперт бр. де Витт, привр. бр. Владимиров.

Присутствовали: бр.'.бр.'. А. Мамонтов, Ашкинази, Кандауров, Рейтлингер, Захаров, Рабинович, А. Фидлер, А. Бобринский, Смирнов, Петров, Де ля Люби, Савицкий, Вельяминов-Зернов, Яковлев.

Прислали извинения бр.'.бр.'. Миркович, Нечаев, Свободин, Неклюдов, Аитов, Бодиско и Свешников.

Сначала на собрании читаются и утверждаются Протокол Торж. Собр. 7 и 12 мая — единогласно, затем оглашается текущая корреспонденция, после чего рассматриваются заявления о желании вступить в число Вол.'.Камен.

Первым рассматривается заявление Бернштейна — поступило 2 рапорта, которые и оглашаются. Ввиду прекрасных отзывов бр.'.бр.'., допустило проф.'. к опросу. После опроса открытым голосованием постановило считать результат благоприятным.

Затем заявление Алехина, — также представлено 2 рапорта, как и в предыдущем случае. Ввиду прекрасных отзывов о проф.'. постановлено приступить к опросу. Произведенное после опроса открытое голосование дало Алехину результат благоприятный.

Собрание закрывается в 21 час 05 м.

Дост.'.Маст.'. /подпись/

Секр.'. /подпись/

Орат.'. /подпись/»

Но почему два русских шахматиста искали духовное общение именно в масонской ложе «Астрея»? Чем она отличалась от десятка других эмигрантских лож Парижа?

Изучение архивных документов показало, что «Астрея» была первой из русских эмигрантских лож, созданных в Париже (основана 1 января 1922 года). Ее устав, ритуалы и символика базировались на традициях масонства — религиозно-этического движения, возникшего в XVIII веке в Англии и провозгласившего «объединение людей на началах братства, любви, равенства и взаимопомощи для умственного и нравственного совершенствования человечества». Однако нередко масонство соединяло эти задачи с определенными политическими взглядами. Так было и в «Астрее», которая до 1933 года придерживалась антисоветской позиции, а затем стала относиться к Советскому Союзу лояльно (вероятно, из-за прихода к власти в Германии Гитлера).

Состав ложи не превышал 60 человек. Все они были русскими эмигрантами и в основном представляли русскую интеллигенцию. Было среди них немало и титулованных особ: восемь князей, шесть графов, два барона. Деятельность ложи «Астрея» носила достаточно открытый характер. Ее адрес не скрывался, она имела прямые телефоны, в том числе с президентом Франции. Но, конечно, посторонние лица на ее собрания не допускались.

Ежегодно проводилось 24 собрания, из которых примерно 6 с посвящением соискателей в масоны, 6 семейных собраний и 12 с заслушиванием различных докладов по масонской тематике. Довольно часто с ними выступал знаток истории масонства Павел Афанасьевич Бурышкин, написавший, кроме работ по этой проблеме, интереснейшую книгу «Москва купеческая».

В повестку собраний ложи «Астрея» вносились также чтения кем-либо из братьев своих масонских впечатлений. Подобное сообщение сделал 9 марта 1935 года и Александр Алехин, вообще-то весьма редко бывавший в ложе. Согласно «Журналу регистрации посещаемости заседаний ложи» за четыре года (с 1928 по 1931 г.), он присутствовал лишь на десяти собраниях.

Алехин не принадлежал к активным масонам. В то время как другие беседовали на возвышенные темы, Алехин и Бернштейн нередко… играли в шахматы, превращая масонскую ложу в некое подобие шахматного клуба. Показательна в этом отношении история с его кругосветным путешествием. В январе 1932 года он изъявил желание выполнить во время поездки какие-нибудь поручения, но… вернулся к этому намерению лишь в сентябре, будучи в Нью-Йорке. Алехин попросил свою жену, Надежду Семеновну, оставшуюся в Париже, связаться с руководством ложи. В архиве сохранились два ее письма.

Первое, от 19 сентября, адресовано Кандаурову, основателю ложи «Астрея»:

Второе письмо, от 24 октября, к которому был приложен «План-маршрут поездки Алехина вокруг света», направлено Смирнову — «Досточтимому Мастеру ложи»:

В последовавшей переписке Кандаурова со Смирновым (целых четыре письма) отмечалось, что «Алехин, без сомнения, в связи с недостатком времени, не смог исполнить предложения о предварительной подготовке к встрече с иностранными масонами. Поэтому дать ему какие-либо поручения от русского франкмасонства я вообще затрудняюсь» «На мой взгляд, у брата недостаточная осведомленность в общих франкмасонских вопросах, что вкупе с тем обстоятельством, что он предполагает посетить страны, где братство не собирается в тех же условиях, как здесь (США и французские колонии), лишило меня возможности обратиться в данном случае к его услугам…»

Таким образом, Александр Алехин, отправляясь 10 декабря 1932 года в кругосветное путешествие, не был задействован в какой-либо масонской деятельности, и его ничто не отвлекало от шахмат.

По возвращении в Париж Алехин крайне редко бывал в стенах ложи «Астрея», о чем говорит и письмо Кандаурова Вяземскому (от 2 ноября 1934 года):

A 12 июня 1937 гола на собрании ложи был рассмотрен вопрос об исключении двух масонов, в том числе Алехина. Случилось это за четыре месяца до его матча-реванша с Максом Эйве…

Что принесло Алехину общение в ложе «Астрея», что он там обрел и в чем разочаровался? На эти вопросы мог бы ответить только он сам. Но Алехин не нарушил клятвы, данной при вступлении в ложу, и никому никогда не говорил, что был масоном.

Впоследствии возникали лишь кое-какие слухи. И только автору этой книги удалось в 1994 году найти документальное подтверждение этого факта.

Однако вернемся к 1928 году, когда триумф Алехина был омрачен злобной статьей Крыленко и последующими враждебными действиями руководителей Всесоюзной шахматной секции Самуила Вайнштейна и его однофамильца Бориса Вайнштейна.

В то время Алехин находился под определенным влиянием Осипа Бернштейна. Тот бывал неоднократно в квартире Алехина, где оба гроссмейстера с удовольствием часами просиживали за шахматной доской.

Позднее об этих встречах вспоминал известный театральный режиссер Михаил Чехов в своей книге «Путь актера». В то время он находился в стадии размышлений из-за неопределенности дальнейших своих творческих планов. Итак, слово племяннику Антона Павловича Чехова:

«Шахматы — единственное, что занимало меня теперь. Я ходил на парижские турниры, участвовал в сеансах одновременной игры Алехина и Бернштейна, бывал у Алехина в гостях и с восторгом следил за его игрой с Бернштейном в уютной семейной обстановке. Личность Алехина меня давно интересовала. Нервность его поражала меня. Его пальцы, например, всегда легко брали с доски шахматную фигуру, но не всегда могли легко выпустить ее: фигура прыгала в его руке и не хотела от нее отделяться. Он почти стряхивал ее с пальцев. Когда он и Бернштейн обсуждали какую-нибудь шахматную комбинацию или анализировали положение, я буквально хохотал, видя, как фигуры стремительно летали на доске, пока не задерживались на ней (похоже было на маленький пинг-понг), и как оба маэстро одновременно говорили и одновременно замолкали, когда проблема была решена».

Уходя от тягостных мыслей, вызванных прекращением контактов с Родиной, Алехин почти весь 1928 год посвятил работе над двумя книгами: «На пути к высшим шахматным достижениям» (1924–1927), куда вошли и все партии матча с Капабланкой, и «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1927», который рассматривался автором как пролог к борьбе за мировое первенство. В этих трудах Александр Алехин предстает одним из лучших комментаторов, прекрасным шахматным литератором. Его новые книги, являясь своеобразным продолжением двух ранее написанных: «Мои лучшие партии» (1908–1923) и «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1924», стали крупным событием в шахматной литературе.

В книге «На пути к высшим шахматным достижениям» несомненный интерес вызывает вторая глава — «Партии вслепую». В ней Алехин рассказал о том, как им осваивался этот способ игры, при котором шахматист объявляет свои ходы, не глядя на доску, по памяти. Довольно обстоятельно поясняет он процесс подготовки и ход самой игры:

«Играющий вслепую не пытается воспроизвести перед своими глазами всю доску… он припоминает только какой-то характерный ход, конфигурацию части доски… зрительная память призывается на помощь только тогда, когда в особо критический момент нужно проверить положение, выяснить возможное заблуждение и т. п…»

Уровень игры вслепую зависит не только от числа соперников, но и от шахматной квалификации. При соблюдении этих условий «…мерилом ценности при равном или большем числе партий должно быть только процентное соотношение выигранных очков. Что касается художественной ценности игры вслепую, то последняя невелика… Я пришел к убеждению, что игра вслепую не только отражается на силе играющего, но в значительной мере искажает способ мышления и стиль игры».

«О ценности игры вслепую вообще господствуют различные мнения. В Америке, например, она ценится очень высоко, в то время как в Советской России ее считают бесполезной в художественном отношении и вместе с тем вредной для здоровья.

Я сам… ценю игру вслепую только как средство пропаганды…»

С доводами Александра Александровича спорить не приходится, хотя его комбинации и тут производили огромное впечатление.

Работу над книгами Алехин чередовал с выступлениями, направленными на дальнейшую популяризацию шахмат. Летом 1928 года он провел в Париже сеанс одновременной игры вслепую из восьми партий и все выиграл. В одной из них им была осуществлена многоходовая комбинация.

Затем Алехин совершил кратковременную поездку в Англию. 8 июля в кафе «Гамбит» он дал сеанс одновременной игры против маэстро и игроков первой силы. Чемпион мира три партии выиграл и одну проиграл. Параллельно с этим сеансом Алехин играл две партии вслепую, из которых в одной добился победы, а в другой была зафиксирована ничья. В сентябре он выступил в Берне. Сеанс одновременной игры против 30 сильнейших местных шахматистов принес ему 25 побед, 2 поражения и 3 ничьи. На следующий день Алехин играл одновременно три партии с маэстро, из которых две выиграл и одну проиграл.

В то время в книжных магазинах Парижа и других городов появилась новинка, вызвавшая большой интерес у любителей шахмат. Это был сборник задач и этюдов Ф. Лазара с предисловием А. А. Алехина. Кроме лестной для французского композитора аттестации книги, в статье высказывалось — и это самое примечательное — общее мнение Алехина о шахматной композиции. Оно настолько интересно, что познакомиться хотя бы с фрагментами ее, несомненно, полезно:

«…Большинство шахматных мастеров-практиков понимают очарование композиции, которую принято называть «поэзией шахмат», многие из нас предприняли попытки выступить в этой области, но успехов достигли немногие: Рети, Пшепюрка, Тейхман, Шлехтер…»

«…Несмотря на привлекательность идеи творчества в области композиции, сам я не создал в ней ничего заслуживающего внимания…»

«…И все же — я это повторяю — я люблю самую идею композиции, мне нравится возможность творить одному, не будучи обязанным, как в партии, ставить свои планы в зависимость от планов другого лица, моего противника, для того, чтобы создать что-нибудь ценное.

О, этот противник, этот горе-помощник, чье понимание красоты почти всегда отличается от вашего и средства которого (сила, воображение, техника) часто слишком недостаточны, чтобы оказать вам действенную помощь! Сколько препятствий ставит он созидающему маэстро-артисту — не только на пути к победе, но также — и это главное — на пути к созданию чего-либо ценного. Как мучительно чувствовать — переживание, чуждое всякому искусству или науке — вашу мысль, вашу фантазию прикованной — в силу порядка вещей — к мысли и фантазии другого лица, очень часто — посредственной и всегда отличающейся от вашей.

И как неубедительно звучит возражение, которое любят нам делать в ответ на эти наши сетования: мы, мол, испытываем спортивное удовлетворение, неведомое композиторам. Но ведь это удовлетворение в действительности является лишь выкупом за чрезмерные, непропорциональные достигаемым результатам усилия наших нервов и мысли, вызываемой самой обстановкой (матчи, турниры), — что неизвестно композиторам.

Далее, вспомним и не будем скрывать от профанов печальную истину о том, сколько великих артистов шахматной игры (например, Морфи, Стейниц, Пильсбери, Минквиц и другие) было поражено душевной болезнью, в то время как в анналах композиторов подобного рода случаи неизвестны…»

«…В сознании каждого мастера развертывается скрытая драма в процессе шахматной борьбы, которой нет примера ни в каком другом искусстве, которая характеризуется постоянным столкновением между творческой идеей, стремящейся к бесконечному, и стремлением противника к опровержению ее…»

Прочитав эти искренние строки, глубоко прочувствованные, выстраданные Алехиным, вероятно, многие читатели книги будут с еще большим пониманием и уважением относиться к великолепным достижениям гениального русского шахматиста, а также и к творчеству всех, посвятивших свою жизнь шахматному искусству.

Осенью возобновились переговоры о матче на первенство мира. 8 октября Капабланка прислал Алехину официальный вызов, но тут же 12 октября получил ответ, что его опередил Боголюбов, чей вызов был принят 28 августа, и матч с ним состоится в будущем году. К этому периоду Боголюбов имел уже значительные успехи — первые призы в международных турнирах в Москве в 1925 году, в Берлине в 1926 году, в Гамбурге в 1927 году, в Киссингене и Берлине в 1928 году, ряд призовых мест в других состязаниях, выиграл в 1928 году один, а затем и второй матч у Эйве, хотя и с перевесом в одно очко. Готовясь отстаивать свое звание в матче с тем или иным возможным претендентом, Алехин внимательно следил за выступлениями Боголюбова и Капабланки, анализировал их партии и по просьбе представителей прессы высказывал свое мнение. В его ответах содержалось много интересного и поучительного. Так, в интервью французской газете, перепечатанном тут же в английском журнале «Бритиш чесс мэгэзин», Алехин, в частности, говорил о значении в шахматах психологии:

«В шахматах фактором исключительной важности является психология. Своим успехом в матче с Капабланкой я обязан прежде всего своему превосходству в смысле психологии. Капабланка же играл, полагаясь почти исключительно на свое богатое интуитивное дарование. Вообще, до начала игры надо хорошо знать своего противника: тогда партия становится вопросом нервов, индивидуальности и самолюбия — последнее для результатов борьбы играет чрезвычайно большую роль…»