Алехин

ГОДЫ ТЯЖКИХ ИСПЫТАНИЙ

Весть о скором, в январе 1940 года, прибытии чемпиона мира в Лиссабон вызвала большое оживление среди португальских шахматистов. В порту Александра Алехина и его супругу Грейс Висхар встречали десятки приветливо улыбавшихся любителей шахмат. Они стремились познакомиться с гениальным гроссмейстером, услышать его впечатления о поездке в Южную Америку, получить автограф.

«…Алехин произвел впечатление короля, находившегося в зените своей славы, — вспоминал чемпион Португалии Франсиско Люпи. — Это был высокий человек, с благородной осанкой и очень приветливый. Португальские шахматисты были просто очарованы его любезностью, когда он учил их или давал советы, а также когда проводил свои блестящие показательные партии…»

Остановился Алехин с супругой в отеле небольшого курортного города Эшторил, расположенного вблизи Лиссабона. Но жил он там всего две недели. В то время Франция находилась в состоянии войны с фашистской Германией, и Алехин поспешил в Париж. Он полагал, что в 47 лет может принести пользу французской армии в качестве переводчика.

В биографии Алехина это была вторая война против немцев. Будучи сублейтенантом резерва, он приступил к службе в военной разведке.

В июне 1940 года, когда французское правительство подписало соглашение с Германией о перемирии, Алехин находился в Аркошоне, около Бордо. Казалось возможным покинуть оккупированную немцами зону и добраться до Марселя, получив там отставку от военной службы.

Но Алехин воздержался от этого плана и вернулся в Париж, где начал работать шахматным обозревателем в газете «Паризер цайтунг». Тогда же у него возникла мысль сыграть все-таки матч-реванш с Капабланкой в Южной Америке с тем, чтобы там и остаться. 23 июля 1940 года кубинский консул в Марселе отправил в Гавану телеграмму, в которой сообщал, что Алехин просит дать ему въездную визу на Кубу, для матча с Капабланкой.

Отвечая тогда на вопросы журналистов, экс-чемпион мира заявил, что он «готов играть всегда и в любой момент. Все зависит от поддержки в этом деле кубинских властей и предложений доктора Алехина». Капабланка направил письмо полковнику Хайме Марине, ведающему вопросами спорта в правительстве Кубы. В нем говорилось о готовности играть матч с Алехиным и о стремлении пойти навстречу желанию Алехина выехать из оккупированной Европы. В письме предлагалось начать матч 1 января 1942 года, а до этого связаться с чемпионом мира, договориться об условиях их встречи, дать время обоим участникам подготовиться.

Одним из важнейших вопросов была проблема призового фонда. Капабланка считал, что 15 тысяч долларов будет достаточно.

Говоря о расходах по пребыванию участников состязания, Капабланка поставил на первое место интересы Алехина, высказавшись за выплату ему ежедневно 15 долларов, а себе — десяти. Он также предложил оплатить проезд Алехина в Америку, сам же от такой статьи отказался. Капабланка просил быстрее установить точное местонахождение чемпиона мира и облегчить ему проезд на Кубу, если тот будет согласен с предложенными условиями.

Однако никакого ответа от Марине не последовало. В марте 1941 года Алехин в Лиссабоне подтвердил свое согласие провести переговоры о матче-реванше. К сожалению, кубинское правительство отказалось финансировать и проезд Алехина на Кубу, и сам матч. Лично у Капабланки таких финансовых возможностей не было…

В результате матч-реванш двух гениальных шахматистов, который мог стать ярким событием в истории шахмат, так и не состоялся. 8 марта 1942 года Капабланка скончался в Нью-Йорке.

В начале 1941 года Алехин обратился к германским оккупационным властям за разрешением на выезд в Португалию. В ответ ему предложили написать прежде статью по истории шахмат для газеты «Паризер цайтунг» и лишь после выполнения этого условия дали разрешение на выезд.

В Португалию Алехин прибыл в апреле 1942 года. «…Он выглядел очень постаревшим, и не было уже ни прежнего величественного вида, ни пронизывающего взгляда, — вспоминал Ф. Люпи. — Алехин снова стал курить, чего не было во время предыдущего визита».

Он приехал один, без супруги. Грейс осталась во Франции и направилась в Дьеп, желая сохранить принадлежавшую ей там виллу с богатой коллекцией картин и других предметов искусства. Угроза потерять эту собственность тогда была велика — на берегу пролива Ла-Манш сосредоточились немецкие войска, готовившиеся к вторжению в Англию. Бесчинствующие фашисты, как потом выяснилось, успели разграбить дом Г. Висхар.

Вскоре возникла новая опасность. В связи с разрывом отношений между США и Германией, Грейс Висхар как американскую гражданку могли подвергнуть репрессиям. Обеспокоенный Алехин вынужден был обратиться в представительство Германии в Лиссабоне. Ему обещали оградить жену от преследований, но опять предъявили условие — предложили участвовать в соревнованиях, организуемых «Шахматным союзом Великой Германии». Так Алехин, избегавший контактов с немецко-фашистскими властями, оказался на положении их заложника, был втянут посредством шантажа в шахматные мероприятия Третьего рейха.

Вместе с немцами в них участвовали и шахматные мастера оккупированной и нейтральной Европы. Имя чемпиона мира, конечно, поднимало авторитет этих турниров.

В августе 1941 года Алехин вернулся в Париж и там дома, по адресу 11-бис, улица Шекшер, впервые прочитал в газете «Паризер цайтунг» статью под названием «Еврейские и арийские шахматы» за своей подписью. В ней не только был изменен заголовок, но и внесены большие изменения в текст, придавшие статье нацистский характер. В ней превозносился активный «арийский» стиль игры и порицалась «еврейская» защитная манера игры, рассчитанная на ошибки соперника.

Этот произвол поверг Алехина в отчаяние. Но выступить с опровержением в оккупированной фашистами Франции не было возможности.

И только через три года, оказавшись в Испании, он смог публично отказаться от приписываемых ему нацистских мыслей. Но к тому времени злополучная статья была уже перепечатана в газетах Голландии, Германии, Англии, США, придав личности Алехина образ антисемита.

Это, конечно, ни в коей мере не соответствовало действительности. У Алехина были хорошие отношения со многими шахматистами-евреями — Осипом Бернштейном, Саломоном Флором, Андрэ Лилиенталем, Савелием Тартаковером… Он с ними охотно общался, помогал советами, а при необходимости, и деньгами. Об этом автору книги довелось слышать от Флора и Лилиенталя.

Уместно вспомнить, что в статье Алехина «Наша смена», опубликованной в парижской газете «Последние Новости» 1 и 30 декабря 1933 года, он предсказывал «совершенно исключительную шахматную будущность 19-летнему ньюйоркцу Файну», возлагал надежды на Флора, Эйве, Микенаса, Ботвинника… О каком антисемитизме может идти речь!

Но кто исказил текст статьи Алехина в 1941 году, придал ей нацистскую направленность?

Есть предположение, что это сделал шахматный редактор газеты «Паризер цайтунг» австрийский мастер и ярый нацист и антисемит Теодор Гербец, писавший в подобном стиле о Флоре и Файне.

В сентябре 1941 года Алехин принял участие в Мюнхенском турнире. Переживания, перенесенные им, и двухлетний перерыв в выступлениях не прошли бесследно. Он играл ниже своих возможностей и разделил со шведским мастером Эриком Лундиным второе-третье места. Первый приз, с отрывом на полтора очка, получил шведский мастер Геста Штольц, на четвертом месте был Ефим Боголюбов. В течение 1941–1943 годов это был единственный случай, когда Алехина кто-то опережал.

В сентябре 1942 года он победил в традиционном турнире в Мюнхене и получил еще один титул — чемпиона Европы. Вторым был Керес.

О высоком уровне игры Алехина в тот период могут дать представление фрагменты двух партий, приведенные в заключительной части книги.

Находясь на оккупированных немецкими войсками территориях, Алехин участвовал еще в семи турнирах. В четырех из них он занимал первые места, а в трех делил первые-вторые. Эти победы одерживались в состязаниях с участием гроссмейстеров Кереса, Боголюбова, Земиша и других сильнейших шахматистов Европы.

В годы войны Керес сыграл с Алехиным несколько партий, но не смог выиграть ни одной, а поражений потерпел немало. А когда в 1943 году Алехин предложил ему сыграть матч, памятуя условия организаторов АВРО-турнира 1938 года, Керес отказался.

Произошло это после окончания турнира в Праге, где Алехин и Керес поделили первое-второе места. Говоря об итогах этого состязания в статье «Боевые шахматы 1943 года», опубликованной в газете «Франкфуртер цайтунг» и чешском журнале «Шах», Алехин писал: «…В заключение, о моей игре в турнире. По мнению всех шахматных друзей, творческие и спортивные достижения оказались такими же, как в мои «наилучшие годы». Действительно, 90 % в 20 сыгранных без поражений партиях — это редкий результат.

Я полагаю, что для наивысших достижений в наши дни, когда каждый сверх меры ограничен своей специализацией, надо иметь прочную, как скалу, научно обоснованную базу. К тому же, необходимо обладать скромностью».

Приходилось Алехину в те годы выступать и с сеансами одновременной игры, в том числе вслепую. Надо полагать, что его противники из Третьего рейха, среди которых были и фашистские военачальники, не испытывали особо приятных чувств, произнося слово «сдаюсь». Их самолюбие не могло не задевать понимание того, что они признавали свое поражение перед русским гроссмейстером, гражданином оккупированной Франции.

Легенда тех дней: игравший в сеансе черными эсэсовский генерал сдался, а Алехин развернул доску и предложил продолжить игру с конечной позиции. Генерал сдался вторично. Алехин снова повернул доску и продолжил игру с момента капитуляции противника. Генерал, потерпев поражение в третий раз, взбешенный выбежал из игрового зала… Это была его, русского чемпиона, форма сопротивления! Он словно бы показывал любимой России: я их бью на шахматных полях, а народ мой пусть разгромит фашистов на поле брани.

После Мюнхенского турнира Алехин переехал из Парижа на короткое время в Краков, а в 1942 году переселился на жительство в Прагу- Он всяческими путями стремился ограничить свои контакты с фашистами, выйти из-под их контроля.

В конце 1942 года Алехина сразила болезнь — скарлатина, и 24 декабря он был помещен в пражскую больницу. Не имея средств к существованию, он вскоре был вынужден покинуть больницу и принять участие в различных выступлениях и турнирах. Иначе немцы могли бы лишить его продовольственных карточек.

Как вспоминал многолетний заочный друг Алехина Иржи Подгорный, в течение двадцати лет возглавлявший редакцию журнала «Ческословенски Шах», «во время войны Алехин в Чехословакии «жил и не жил», ибо постоянно был в разъездах. Проведя за сравнительно короткий срок (с 18 декабря 1942 по 4 мая 1943 года) в разных городах этой страны 32 сеанса одновременной игры, в которых сыграл 1115 партий с результатом +916, —73 и 126 ничьих, он в Варшаве победил в микроматче Боголюбова, был первым в Пражском и Великоночном (пасхальном) супертурнире и разделил 1–2 место с Кересом на матч-турнире в Зальцбурге…»

Интересны воспоминания Подгорного о владении Алехиным иностранными языками: «Разговаривали с Александром Александровичем мы обычно по-русски, а в обществе, где не все владели русским языком, — по-немецки… В Брно чешские, немецкие и еврейские шахматисты, организованные в трех больших клубах, жили очень дружно и посещали все три клуба… По-русски Алехин говорил с московским произношением: скушно, што, когда с придыханием «г»…

С детства говорил по-французски тем говором, какой был известен тогда в «высшем свете». В этом отношении он нисколько не отличался от героев «Войны и мира» Л. Н. Толстого.

Жизнь в Париже с 1923 года почти до самой смерти и принятие французского гражданства улучшили эти знания — можно сказать, что по-французски он говорил также свободно.

Отлично знал Алехин и немецкий язык. Его известные книги «New York 1927» и «Auf dem Wege zur Weltmeisterschaft» были написаны по-немецки. Только выговор у него был с акцентом. Особенно не давалось ему немецкое гортанное «к». Например, слово Kartofel он произносил с таким же «к», как и русское «картошка». Грамматических ошибок на немецком, типичных для всех славян (плохое различие der, die, das), он не делал.

И наконец, Алехин очень хорошо знал английский язык и свободно изъяснялся на нем…

Шахматные издания Алехин читал на всех языках»…

В 1943 году Алехин получает предложение редакции русской газеты «Новое Слово» («Novoje Slovo — Neues Wort»), издаваемой в Берлине, вести в ней шахматный отдел. И вот 4 августа 1943 года в газете появляется объявление: «Редакция «Нового Слова» отмечает с чувством особого удовлетворения, что, начиная с сегодняшнего номера, редактирование шахматного отдела нашей газеты принял на себя чемпион мира и Европы А. А. Алехин. Мы не сомневаемся в том, что это известие будет принято всеми нашими читателями — шахматистами с живейшим интересом и чувством признательности к нашему славному соотечественнику, который, несмотря на ограниченность своего времени, пожелал установить тесный контакт с широкими кругами русских любителей шахматного искусства. Алехин беспредельно любит Россию и русский народ. Недаром он русский, в его шахматном искусстве — подлинный русский размах».

Отдел «Шахматы» под редакцией чемпиона мира и Европы А. А. Алехина открывался обращением «А. А. Алехин — читателям «Нового Слова»:

Отдел выходил раз в неделю и состоял обычно из одной прокомментированной партии, причем не обязательно самого Алехина: тут были и партии Боголюбова, Кереса, Юнге, Земиша, Барцы… Сенсацией явилось появление в отделе знаменитой партии Алехина с Капабланкой из АВРО-турнира 1938 года с примечаниями Алехина.

Всего под редакцией Алехина вышло 25 шахматных отделов газеты. Ровно полгода: с 4 августа 1943 года по 30 января 1944 года чемпион вел эту работу, общался с русскими читателями, оказавшимися на территории Германии.

Судя по перемещениям Алехина в этот период, редактирование отдела велось им иногда по почте или, возможно, с оказией, через знакомых лиц, ехавших в ту пору в Берлин.

Дело в том, что осенью 1943 года Александр Алехин предпринял решительный шаг к тому, чтобы освободиться от фашистского надзора.

В то время Алехин получил приглашение принять участие в крупном турнире, организуемом в Мадриде. Он выехал туда из Праги через Париж, где намеревался получить выездные визы для себя и жены. Однако фашистские власти не торопились с оформлением документов — желание Алехина выехать за пределы подконтрольной им территории представлялось подозрительным. И они вновь поставили чемпиона мира в подневольное положение. Грейс Висхар было вообще отказано в праве на выезд из Парижа, а самому Алехину выдали лишь временное разрешение. Оно обязывало его после окончания Мадридского турнира вернуться в Париж и выступить с сеансами в генеральном штабе оккупантов.

В Мадрид Алехин приехал лишь в середине октября 1943 года, когда турнир там приближался к завершению. Его опоздание не было случайным. Решив навсегда покинуть оккупированную Европу, он не желал играть в Мадридском турнире в качестве представителя «Великой Германии».

Пребывание чемпиона мира в Испании вызвало оживление шахматной жизни в этой стране. Испанские мастера стремились извлечь максимальную пользу от общения с гениальным русским шахматистом. В этих целях была организована целая серия состязаний с его участием.

Первым из них стал матч из четырех партий с многолетним чемпионом Испании Реем Ардидом. Алехин был настроен миролюбиво. Выиграв одну партию, в остальных трех он согласился на ничью.

В 1944 году на севере Испании в Хихоне состоялся небольшой турнир. Первое место в нем Алехин занял, набрав 7½ очков из 8. Вышел он победителем и в турнире, состоявшемся в начале 1945 года в Мадриде, набрав 8½ очков из 9.

Результаты его дальнейших выступлений в соревнованиях не были стабильны, сказывалось ухудшение здоровья.

Во втором турнире, организованном в том же Хихоне, он разделил 2–3-е места; в Сабаделе был первым, в Альмерии делил 1–2-е места, в Мелилье опять занял 1-е место.

Последний турнир в жизни Алехина состоялся в Касерасе, на западе Испании. Турнир проводился по необычной системе — в нем участвовали четыре пары местных шахматистов, чемпион мира и чемпион Португалии Ф. Люпи. Вследствие болезни Алехин играл неудачно и, проиграв партию Люпи, занял второе место.

Основным источником доходов Алехина становились сеансы одновременной игры, организованные зачастую по собственной инициативе гроссмейстера.

Неожиданным заработком явились частные уроки 13-летнему Артурито Помару с Канарских островов. Алехин не только проводил с ним занятия, но даже написал учебник «Курс шахмат для Артурито Помара» (девять глав с приложением), позднее опубликованный в книге «Легадо!» («Завет!»).

Ученик оказался смышленым, талантливым и стал, после кончины своего наставника, неоднократным чемпионом Испании, победителем многих международных турниров, гроссмейстером с 1962 года.

Нелепые измышления о сотрудничестве Алехина с немецкими властями и его авторстве антисемитских статей в «Паризер цайтунг «были взяты под сомнение в феврале 1945 года «Чесе Ревю». В статье «Алехин защищает свое поведение во время войны» говорилось:

«Чемпион мира по шахматам Др. Александр Алехин, наконец, дал объяснение эпизодам его карьеры в военное время, которые позволяли думать, что он примкнул к нацистской расовой доктрине и активно сотрудничал с врагом.

В интервью с испанским корреспондентом «Ньюс Ревю», перепечатанном в декабрьском выпуске «Бритиш Чесс Мэгэзин» и январском выпуске «Чесс», Алехин возмущенно отрицал, что он был нацистским коллаборационистом. Он разъяснил, что участвовал в немецких шахматных турнирах под принуждением и что статьи, которые написал для нацистских газет для того, чтобы получить выездную визу из Франции, были переписаны немцами и стали трактовать шахматы с расистской точки зрения.

В 1941 году Герр Пост — президент Германской шахматной федерации — написал Алехину, что хотя ему не может быть дано разрешение вернуться во Францию, если он согласится играть на турнире в Мюнхене, то его жене будет позволено присоединиться к нему там. Учитывая возраст жены (62 года) и неважное состояние ее здоровья, Алехин был вынужден согласиться.

Они проживали в Польше и Чехословакии…

По инициативе Испанской шахматной федерации Алехин в октябре 1943 года прибыл в Мадрид… Но гестапо, выдав ему выездную визу, не разрешило жене сопровождать его, а только позволило ему вернуться в Париж. С того времени Алехин обосновался в Испании и не слышал ничего о жене последние пять месяцев, хотя надеялся получить разрешение возвратиться вскоре во Францию и встретить ее там…»

Редакторы «Бритиш Чесс Мэгэзин» и «Чесc», по-видимому, готовы были принять эти объяснения. В редакционной статье «ВСМ» говорилось:

«Отчет объясняет многое, что до сих пор приводило в недоумение поклонников чемпиона мира. Например, две нелепые статьи, которые появились под его именем, — теперь никакого сомнения, с тех пор, как они появились, всегда казались нам апокрифическими, они были совершенно бессмысленными, а также абсолютно противоречащими частым высказываниям Др. Алехина о Стейнице и Ласкере.

Настоящей критикой мы выражаем свое отношение к поездке чемпиона мира в Мюнхен при возможности остаться в безопасном Лиссабоне. Объяснение причин для поездки выглядит немного неубедительным, едва ли это ему помогло. Но кто первый бросит камень?.. Нам, конечно, понравился тон интервью. Это не оправдание, а разъяснение фактов, не роняющее достоинство».

Редактор журнала «Чесс» писал: «Мы хорошо знакомы с Др. Алехиным, которого мы встречали в полудюжине стран, с которым играли в турнирах и с которым мы переписывались на протяжении многих лет.

Мы знаем, что он ненавидит войну и никогда не любил нацистов, и мы верим — это безусловная правда, что только преданность жене бросила его в их лапы. Игра в турнирах, организованных нацистами, была только альтернативой для него, кроме того, шахматы — это профессия Алехина. Вероятно, теперь совершенно невозможно доказать или опровергнуть правоту утверждения, что его статьи были «подделаны» — они были до того нелепы, что не могли принести какого-нибудь даже самого малого вреда…

Мы всегда придерживались позиции, что Алехина нельзя заклеймить, как нацистского пособника, не дав ему возможности защитить себя. И мы никогда не чувствовали, что имеем право критиковать Алехина за участие в немецких шахматных турнирах, когда он жил в странах, контролируемых фашистами… Керсс тоже играл в них, а Эйве провел матч с Боголюбовым в Карлсбаде в 1941 году…»

В конце 1945 года Алехина пригласили в Лиссабон, и он переехал на жительство в Португалию В столице он находился недолго, а потом поселился в отеле близлежащего курортного города Эшторил. Он, конечно, был признателен испанским и португальским шахматным деятелям и меценатам за оказанную помощь в трудное для него время.

Ведь прошло уже два с половиной года с того дня, как он расстался в Париже с женой для того, чтобы выйти из-под контроля немецко-фашистских властей. Алехин надеялся добиться разрешения на выезд Грейс в Испанию. Но все его попытки оказались тщетны — в визе супруге отказывали.

После окончания Второй мировой войны Алехин стал хлопотать о своем возвращении в Париж. Но и это тоже оказалось невозможным, так как франко-испанская граница тогда была закрыта.

Алехин тяжело переживал вынужденное одиночество, отсутствие рядом единственного близкого человека.

К тому времени он получил скорбные вести из СССР о кончине старшего брата и сестры. С Алексеем, скончавшимся в 1939 году в возрасте 51 года, у них было много общего — любовь к шахматам они пронесли через всю жизнь. Алексею не удалось добиться высоких спортивных результатов, но он, проживая в Харькове, систематически участвовал в украинских и всесоюзных соревнованиях, был чемпионом Харькова, вел большую организаторскую работу в качестве члена Первого Совета шахматных секций СССР и секретаря Украинской шахматной секции, преподавал в местных шахматных кружках.

Алексей Александрович Алехин вошел в историю шахмат как издатель в 1913–1916 годах журнала «Шахматный вестник», автор-составитель первого в СССР шахматного ежегодника — «Шахматы. Избранные партии и обзор за 1926 год», редактор книги «Матч на первенство мира Алехин — Капабланка», изданных в Харькове в 1927–1928 годах.

Сестра Варвара Александровна Алехина, не покинувшая родную Москву, скончалась в 1944 году в возрасте 55 лет. Она также осталась верна своему призванию — была драматической актрисой, снялась в шести кинофильмах, выпущенных студией «Межрабпом-Русь»: «Медвежья свадьба» (1926), «Чужая» (1927), «Ледяной дом» (1928), «Друзья совести» (1932), «Рваные башмаки» (1933), «Настенька Устинова» (1934). У нее сложились дружеские отношения с семьей кинорежиссера К. В. Эггерта, и последние годы своей жизни она провела в их доме.

Потеря родных усугубила чувство одиночества у Алехина. Болезни подтачивали его организм. Жизнь шахматиста-профессионала, даже с титулом чемпиона мира, оказалась малообеспеченной, неустроенной. Гонорары, получаемые за участие в небольших испанских турнирах, редкие выступления с сеансами одновременной игры и частные уроки не спасали от нужды. Нарастало чувство безысходности.

Алехина все чаше тянуло к спиртному. Он возобновил курение и к предосторожностям врачей не прислушивался. Им овладела глубокая депрессия.

Драма гения и человека явственно сквозит в его ответе в июле 1944 года корреспонденту газеты «Эль Комерцио», выходившей в испанском городе Хихоне:

— «Планы? Какие у меня могут быть планы? Лучшая часть моей жизни прошла между двумя мировыми войнами, которые покрыли Европу руинами и крестами, которые взяли в кольцо мою волю, привыкшую побеждать. Обе опустошили меня, но по-разному: когда закончилась первая, я был молод и имел непомерное честолюбие, а теперь нет ни того, ни другого».

И вдруг — луч надежды. В конце ноября 1945 года Алехин получил от Британской шахматной федерации официальное приглашение на первые послевоенные турниры — в Лондоне и в Гастингсе. Появилась реальная возможность переломить ход событий, вернуться к активному участию в международной шахматной жизни. Алехин, разумеется, не медлил с ответом: поблагодарил и дал согласие играть в том и в другом турнирах. Добрая весть принесла оптимизм, и он начал готовиться к грядущим соревнованиям.

Но прошло совсем немного времени, как почта доставила другое, совершенно неожиданное сообщение, вызвавшее у Алехина сердечный приступ. Организатор Лондонского международного турнира извещал, что посланное Алехину приглашение аннулировано, ибо Эйве и американские шахматисты Файн и Денкер пригрозили своим отказом от участия в турнире, если в нем будет играть Алехин. «Это подлинный ультиматум, — говорилось в письме организатора турнира, — не может быть проигнорирован». Свой бойкот названные гроссмейстеры мотивировали тем, что Алехин сотрудничал с немцами во время войны и был автором антисемитской статьи, опубликованной 18 и 12 марта 1941 года в газете «Паризер цайтунг».

Как позже выяснилось, против участия Алехина в турнире яростно протестовали и находившиеся в Лондоне О. Бернштейн, П. Лист (Одес). А ведь Бернштейн много лет стремился поддерживать близкие отношения с чемпионом мира, знал его взгляды, был вхож в его дом.

Аннулирование приглашения стало жестоким ударом для Алехина. Он тут же написал организатору Лондонского турнира ответное письмо, копии которого направил руководителям Американской и Британской шахматных федераций. Это письмо Алехина было напечатано в журнале «Бритиш чесс мэгэзин» в январе 1946 года к началу турнира с сочувственными комментариями редакции. В нем Алехин решительно отверг обвинения, выдвинутые в его адрес, и вскрыл их истинную подоплеку. Письмо Алехина приводится здесь с незначительными сокращениями.

Письмо А. А. Алехина организаторам Лондонского международного шахматного турнира 1946 года:

Взволнованное письмо Алехина, с достоинством и аргументированно отвергшего нелепые обвинения, производит огромное впечатление. Поразительно, что чемпион мира вынужден был публично отстаивать свою честь. Его жизнь, и без того весьма сложная, драматическая, приобрела трагический оттенок.

Александр Александрович Алехин был человеком сильной воли, и его сопротивление беспощадным ударам судьбы, стойкость не раз изумляли.

И тем не менее как не удивиться тому, что буквально через день после отправления письма организаторам Лондонского турнира Алехин уже выступал на Канарских островах. Там он провел 8 декабря 1945 года в Санта-Крус-де-Тенерифе сеанс одновременной игры вслепую против 29 соперников! Чемпион мира играл с присущим ему высоким техническим совершенством и добился убедительной победы.

В связи с этим вспоминаются слова X. Р. Капабланки, сказанные ранее: «В сеансах одновременной игры вслепую Александр Алехин не имеет себе равных среди мастеров прошлого века и настоящего. Подражать ему в этой области абсолютно невозможно. Для этого надо иметь изумительную шахматную память Алехина в соединении с колоссальной способностью его к напряженной умственной работе».

Но тот сеанс на Канарских островах в конце 1945 года был последним для чемпиона мира…

Приход нового, 1946 года Алехин отметил в Эшториле началом небольшого матча с Франциско Люпи. У них давно установились дружеские отношения, они часто встречались, совершали совместные прогулки, беседовали. На этот раз, 1 января 1946 года, они стали соперниками в состязании, которому суждено было завершить спортивный путь чемпиона мира. В первой партии — ничья, вторую Алехин проиграл, но затем, выиграв две следующие партии, одержал победу в матче.

А самая последняя партия была сыграна Алехиным 9 марта 1946 года. Но она состоялась вне какого-то официального соревнования, экспромтом. Алехин в тот день посетил Британское посольство в Лиссабоне по делам, о которых речь пойдет позже. Его соперником оказался известный шахматный композитор чиновник Британского Министерства иностранных дел Г. Андерсен. Партия протекала с преимуществом партнера, однако интуиция не подвела Алехина, он нашел выход из трудного положения и выиграл. Запись этой партии сохранилась и была опубликована.

Мы же сейчас вернемся в январь 1946 года.

В те новогодние дни Алехин все еще верил в изменения к лучшему, в понимание коллегами доводов, приведенных в его письме. Он надеялся, что разум возобладает, и обвинения будут сняты.

Однако, как ни странно, обличители не вняли его объяснениям и пошли еще дальше. Во время турнира в Лондоне они созвали совещание по «делу» Алехина. Обсуждение велось в обход Международной шахматной федерации (ФИДЕ) и в отсутствие самого «обвиняемого», чемпиона мира, лишенного, таким образом, права на защиту. Это был настоящий самосуд, иначе его не назовешь. Группа собравшихся потребовала лишить Алехина звания чемпиона мира, не приглашать его на турниры и сеансы, не печатать его шахматных статей. Подоплеку этих беспрецедентных требований шахматный мир узнал позже, после смерти Алехина, когда было поставлено на голосование в ФИДЕ предложение разыграть звание чемпиона мира в матче между Максом Эйве и Сэмюэлом Решевским…

Известие о требованиях совещания, состоявшегося в Лондоне, ошеломило Алехина, усугубило состояние депрессии. Он вел замкнутый образ жизни и общался чаще всего с Люпи, многое сделавшим для обеспечения чемпиону мира хотя бы прожиточного минимума.

«…В течение последних дней жизни Алехина нужда, горе и болезнь окончательно сокрушили его, — вспоминал Люпи. — Мы, несколько португальских шахматистов, решили обратиться к жене Алехина. «С тех пор как ваш муж приехал, — писали мы, — он находится в невыносимом положении, больной, без средств к существованию. Он живет из милости администрации пансиона». Дни проходили, но ответа на это письмо не было. Алехин проводил время, лежа в постели или шагая по своей комнате, как лев в клетке». Его одиночество скрашивали лишь встречи с Люпи и бельгийским скрипачом Ньюменом, жившим в том же отеле. Воспоминания этого музыканта приведены в книге А. Котова «Александр Алехин». Ньюмен, в частности, рассказывал:

«…Сидя у меня в номере, Алехин часто просил меня сыграть ему что-нибудь… Особенно ему нравилась одна старинная песня «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан».

В комнате нас двое. Полутьма. Я играю на скрипке. Никогда я не имел такого слушателя! Сидел он притихший, неподвижный, красивая голова свесилась на грудь, глаза прикрыты, ресницы мокрые. Алехин был сверхчувствителен, в нем была какая-то невероятная тонкость, и это особенно проявлялось в моменты, когда он слушал музыку… Что видел он, что рисовало его воображение? Родной дом, близких, мать?»

Положение Алехина казалось безысходным.

И вдруг, 8 марта, новость, способная многое изменить. Алехину вручили телеграмму английского шахматного деятеля Дербишайра, уведомлявшего его о вызове, поступившем от Ботвинника, на матч за мировое первенство. Для Алехина это сообщение говорило о многом. Из него следовало, что происки недоброжелателей лишить его звания чемпиона мира провалились, и все препоны к возвращению в шахматный мир устранены. Радость Алехина была настолько велика, что вызвала сердечный приступ. Ответная телеграмма с согласием играть ушла в тот же день.

Вскоре Алехина пригласили в английское посольство, находившееся в Лиссабоне, и передали письмо Ботвинника. В нем говорилось: «Я сожалею, что война помешала нашему матчу в 1939 году. Я вновь вызываю Вас на матч за мировое первенство. Если Вы согласны, я жду вашего ответа, в котором прошу Вас указать Ваше мнение о времени и месте матча.

4 февраля 1946 года. Михаил Ботвинник».

Переговоры о матче принимали конкретный характер. Своим представителем для окончательного согласования условий, времени и места проведения матча Алехин назвал редактора журнала «Бритиш чесс мэгэзин» Дю-Монта. Уже была достигнута договоренность, что матч состоится в Лондоне, ждали решения исполнительного комитета ФИДЕ.

Предстоящий матч дал новый импульс Алехину. Он приободрился и опять был полон планов, надежд, что встреча с Ботвинником поможет ему вернуться на Родину. Жизнь вновь приобрела цель, и Алехин с усердием готовился к матчу. По словам Люпи, он «хотел удивить мир своей игрой». Особенно много времени Алехин уделял тогда дебютной подготовке. Ему хотелось завлечь Ботвинника в открытые позиции, где большое значение приобретают импровизация и тактика. Он искал и находил новые продолжения в испанской партии, во французской защите и защите Каро-Канн. Об этом Алехин говорил, не вдаваясь в подробности, при встречах с Люпи. В те мартовские дни они завершали совместную работу по комментированию партий турнира в Гастингсе.

«В последний день своей жизни, — вспоминал Люпи, — Алехин почувствовал новый прилив энергии. Это был прежний Алехин. Он даже выразил желание пойти вечером куда-нибудь развлечься, но и там не переставал говорить о своем предстоящем матче с Ботвинником».

А на другой день в 11 часов дня официант отеля «Парк» принес в комнату Алехина завтрак и увидел его сидевшим в кресле без признаков жизни. Видимо, смерть наступила 24 марта 1946 года от паралича сердца.

Жизнь чемпиона мира оборвалась, вероятно, в ночное время — шторы на окнах номера были задернуты, горел электрический свет. Алехин сидел в кресле, склонив голову, и по его позе казалось, что он уснул, не успев почти притронуться к ужину, накрытому на столе. Ему было в тот час холодно, и он сел в кресло, не сняв пальто, укрыл ноги одеялом.

Справа от него на подставке для чемоданов находилась шахматная доска с расставленными фигурами — его постоянный спутник на пути славных побед. Незадолго до кончины он комментировал партию Медина — Рико, сыгранную на турнире в Бильбао в 1945 году.

Слева вблизи лежала раскрытая книга стихов Маргарет Сотберн. Последняя страница, на которой как бы покоился взгляд великого шахматиста, содержала меланхолическую строку — «…Это судьба всех тех, кто живет в изгнании…»

Так умер в 53-летнем возрасте Александр Александрович Алехин.

Он ушел из жизни, не успев получить телеграмму о том, что 23 марта исполком ФИДЕ принял решение о проведении его матча с Ботвинником, и не зная, что виза во Францию, которой Алехин добивался длительное время, наконец-то оформлена и выслана ему.

С большим опозданием, из-за споров между французской делегацией в Лиссабоне и португальскими церковными служителями, состоялись и проводы Алехина в последний путь. Только 16 апреля 1946 года гроб с телом Алехина был временно установлен в семейном склепе португальского шахматиста Мануэля Эстева на кладбище Святого Иоанна, близ Эшторила. У подножия саркофага, обитого черным бархатом, вышитым серебром, возложили прекрасный венок из роз и левкоев. Похороны были организованы и оплачены португальским шахматным объединением. В церемонии прощания с Алехиным участвовали дипломаты из французского посольства, русские эмигранты, представители португальского шахматного объединения, шахматных клубов Лиссабона и других городов, местные любители шахмат.

Скорбная весть о кончине шахматного короля облетела весь мир. Сообщения о смерти Александра Алехина были опубликованы почти всеми газетами, независимо от их политической ориентации. Тяжкую утрату в те дни переживали любители шахматной игры всех континентов и стран.

Отклик на это печальное событие в поэтической форме прозвучал в 1972 году в стихотворении Вл. Михановского «Чемпион мира»: