Александр Благословенный

ЭПИЛОГ

Есть ещё одна версия, о которой нельзя умолчать, когда заходит речь о смерти Александра I. Это слухи и рассказы о том, что он остался жив и через несколько лет появился в Пермской губернии под именем старца Фёдора Кузьмича. Говорили, что Александр не умер в Таганроге, а выздоровел, приказав положить в гроб вместо себя другого человека, а сам отправился в неизвестные края.

Однако, прежде чем перейти к пересказу того, что называли «легендой о старце Фёдоре Кузьмиче», есть смысл ещё раз обратиться к эпизодам, уже нам знакомым, а также осветить обстоятельства болезни и смерти императора с той стороны, с какой освещают их сторонники той точки зрения, что император Александр I и бродяга Фёдор Кузьмич — один и тот же человек.

Первое, что говорит в пользу этой версии, — стойкое, проходящее через всю жизнь Александра желание последнего отказаться от престола.

Сторонники этой точки зрения выстраивают в один ряд откровения Александра Лагарпу, в которых он, ещё совсем молодым, заявлял о желании жить рядом с Лагарпом в Швейцарии; письмо девятнадцатилетнего Александра к другу юности В. П. Кочубею, где он 10 мая 1796 года писал: «Я знаю, что не рождён для того высокого сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом... Я обсудил этот предмет со всех сторон. Мой план состоит в том, чтобы по отречении от этого трудного поприща (я не могу ещё положительно назначить срок сего отречения) поселиться с женой на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая моё счастье в обществе друзей и изучении природы»[266].

Затем вспоминают высказанное как-то в молодости Александром пожелание уехать от двора, хотя бы и в Америку, выстраивают цепь случаев, когда речь шла об отказе от наследования трона.

Наконец, приводят разговор Александра I с К. Л. Витбергом осенью 1817 года, намерение передать трон брату Николаю, высказанное после манёвров в Красном Селе летом 1819 года, разговор с Константином Павловичем в Варшаве осенью того же года, когда Александр заявил, что твёрдо «намерен абдикировать», и признание в том же самом Вильгельму Оранскому весной 1825 года.

Таким образом, вырисовывается довольно длинный ряд неоднократных свидетельств разных лиц о намерении Александра I ещё при жизни оставить престол.

Одно из свидетельств, выходящее за рамки 1825 года, не было ещё приведено в этой книге. Речь идёт о дневниковой записи жены Николая I — императрицы Александры Фёдоровны.

15 августа 1826 года, когда Александра Фёдоровна и Николай находились в Москве по случаю их коронации и восшествия на престол, новопомазанная императрица записала: «Наверно, при виде народа я буду думать и о том, как покойный император, говоря нам однажды о своём отречении, сказал: «Как я буду радоваться, когда я увижу вас, проезжающими мимо меня, и я, потерянный в толпе, буду кричать вам «ура!»[267].

Запись подтверждает, что у Александра было намерение, уйдя от власти при жизни, спрятаться среди пятидесяти миллионов своих прежних подданных и со стороны наблюдать за ходом событий.

Сторонники версии об идентичности Александра и Фёдора Кузьмича подвергают сомнению официальное сообщение о его смерти в Таганроге, последовавшей 19 ноября 1825 года, основываясь на противоречиях, неточностях и умолчаниях многих имеющихся на сей счёт документов.

Чтобы не утомлять читателя их длинным перечнем — от дневников и писем сопровождавших Александра в Таганрог лиц до протокола вскрытия и патолого-анатомического исследования, — замечу, что разночтения, многозначительные пробелы и даже уничтожение ряда документов действительно были. Но мне хотелось бы представить на суд читателя всё, что связано с проведением и позицией лейб-хирурга Александра I доктора медицины Дмитрия Климентьевича Тарасова. Он был сыном бедного священника, и только случай сделал его царским лейб-хирургом.

Тарасов находился у постели умирающего Александра пять последних суток — с 14 по 19 ноября 1825 года. В своих воспоминаниях он резко расходится со всеми другими очевидцами смерти Александра, утверждая, что ещё за час до кончины тот был в сознании и умирал спокойным и умиротворённым.

Однако среди подписей в акте о кончине Александра I подписи Тарасова нет.

На следующий день, 20 ноября, в 7 часов вечера всеми присутствовавшими при смерти Александра врачами, а также всеми врачами Таганрога, включая даже младшего лекаря Дмитриевского госпиталя Яковлева, был составлен «протокол вскрытия тела».

Описав всё, что они сочли нужным отразить в протоколе, все врачи подписали документ. Пятой была поставлена подпись: «медико-хирург, надворный советник Тарасов».

Однако Тарасов в своих воспоминаниях указывал, что он протокол не подписывал, а стало быть, подпись эта появилась без его ведома и была подделкой.

Дальше — больше: когда князь Волконский попросил Тарасова бальзамировать тело, тот отказался, мотивируя своё несогласие тем, что всегда испытывал к государю «сыновнее чувство и благоговение».

Затем Тарасов сопровождал гроб Александра I из Таганрога в Петербург, после чего остался служить придворным врачом.

В бытность Д. К. Тарасова в Царском Селе к нему иногда приезжал его племянник — воспитанник Петербургского императорского училища правоведения Иван Трофимович Тарасов, ставший затем профессором Московского университета.

Как он вспоминал потом в своих записках, дядя охотно рассказывал об Александре I, но никогда ни слова не произнёс о его кончине, а как только распространилась весть о старце Фёдоре Кузьмиче, то он стал избегать каких-либо разговоров на эту тему.

И. Т. Тарасов утверждал, что его дядя был глубоко религиозен, но никогда не служил панихид по Александру. И лишь в 1864 году, когда до Петербурга дошла весть о смерти Фёдора Кузьмича, доктор Тарасов стал служить панихиды, однако делал это тайно.

Его племянник узнал об этом не от дяди, а от его кучера. Кроме того, он узнал, что эти панихиды доктор Тарасов служил где угодно — в Исаакиевском соборе, в Казанском соборе, в приходских церквах, но никогда — в Петропавловском соборе, где находилась официальная могила Александра I.

Однажды мать профессора И. Т. Тарасова сказала в присутствии тогда уже пожилого доктора Д. К. Тарасова:

— Отчего же император Александр Павлович не мог принять образа Фёдора Кузьмича? Всяко бывает, судьбы Божии неисповедимы...

Доктор Тарасов страшно взволновался, будто эти слова задели его за больное место.

И ещё на одно обстоятельство, касающееся доктора Д. К. Тарасова, обращают внимание сторонники упомянутой версии: он был необычайно богат, имел большой капитал и собственные дома, которых не смог бы нажить самой блестящей медицинской практикой.

То, что вы прочли сейчас о докторе Тарасове, есть лишь один из многих аргументов в пользу того, что Александр I не умер в Таганроге, а был подменен двойником.

Десятки квалифицированных историков вот уже полтора века пытаются, но не могут ответить на вопрос: где, когда и под каким именем умер Александр I? Поэтому автор не вправе замолчать легенду о старце Фёдоре Кузьмиче. Привожу её в наиболее обобщённом виде.

...Ранней осенью 1836 года к одной из кузниц города Красноуфимска Пермской губернии подъехал высокий старик крестьянин с длинной окладистой бородой. Кузнец обратил внимание, что лошадь под стариком была хорошей породы, и начал расспрашивать, где старик её купил, откуда едет. Старик отвечал неохотно и неопределённо, и кузнец задержал его и отвёл в Красноуфимск.

На допросе задержанный назвался крестьянином Фёдором Кузьмичом и объявил, что он — бродяга, не помнящий родства. Его посадили в тюрьму, затем высекли плетьми и сослали в Сибирь.

26 марта 1837 года Фёдор Кузьмич был доставлен с 43-й партией каторжан в село Зерцалы и определён в работу на каторжный Краснореченский винокуренный завод.

Здесь он отличался от всех прочих незлобивостью, смирением, хорошей грамотностью и слыл за человека праведной жизни и великого ума.

В 1842 году казак соседней с селом Краснореченским Белоярской станицы С. Н. Сидоров уговорил старца переселиться к нему во двор и для того построил Фёдору Кузьмичу избушку-келью. Старец согласился и некоторое время спокойно жил в Белоярской.

Здесь случилось так, что в гостях у Сидорова оказался казак Берёзин, долго служивший в Петербурге, и он опознал в Фёдоре Кузьмиче императора Александра I. Вслед за тем опознал его и отец Иоанн Александровский, служивший ранее в Петербурге полковым священником. Он сказал, что много раз видал императора Александра и ошибиться не мог.

После этих встреч старец ушёл в Зерцалы, а оттуда в енисейскую тайгу на золотые прииски и проработал там простым рабочим несколько лет.

Потом, с 1849 года, жил старец у богатого и набожного краснореченского крестьянина И. Г. Латышева, который построил для Фёдора Кузьмича возле своей пасеки маленькую избушку. В ней были топчан с деревянным брусом вместо подушки, маленький столик и три скамейки. В переднем углу висели иконы Христа, Богородицы и маленький образок Александра Невского.

Уместно будет заметить и ещё одну любопытную подробность: особенно торжественным днём для себя Фёдор Кузьмич почитал день Святого Александра Невского и отмечал его так, как если бы это был день его именин.

В одной с ним каторжной партии пришли две крепостные крестьянки — Мария и Марфа. Они жили раньше возле Печерского монастыря и за какие-то провинности были сосланы их помещиком в Сибирь.

Фёдор Кузьмич подружился с ними и в большие праздники приходил после обеда к ним в избушку. В день Александра Невского Мария и Марфа пекли для него пироги и угощали другими яствами.

Старец в этот день бывал весел, ел то, от чего обычно воздерживался, и часто вспоминал, как раньше проходил праздник Александра Невского в Петербурге. Он рассказывал, как из Казанского собора в Александро-Невскую лавру шёл крестный ход, как палили пушки, как весь вечер до полуночи была иллюминация, на балконах вывешивали ковры, а во дворцах и гвардейских полках гремели празднества.

Во время жизни Фёдора Кузьмича в Краснореченском однажды посетил его иркутский епископ Афанасий и, на удивление многих, долго говорил с ним по-французски; когда же уходил, то выразил Фёдору Кузьмичу знаки особого уважения.

Потом епископ рассказывал, что старец сообщил ему о благословении на подвиг к такой жизни московского митрополита Филарета.

К этому же времени относится ещё один случай. В соседнюю деревню был сослан один из дворцовых петербургских истопников. Он заболел и попросил, чтобы его привели к старцу, излечившему многих недужных. Когда больной услышал знакомый голос императора, то упал без чувств. И хотя старец попросил не говорить о том, что он узнал его, молва об этом вскоре широко разнеслась по окрестностям.

Десятки людей потянулись за исцелением к Фёдору Кузьмичу со всех сторон. И он снова ушёл на другое место, поселившись возле деревни Коробейниково. Но и здесь его не оставляли в покое. Многие простые люди, приходившие к нему за советом и исцелением, не раз замечали возле избушки старца знатных господ, дам и офицеров.

Однажды приехал к нему томский золотопромышленник С. Ф. Хромов с дочерью и, пока ждал у избы, увидел, как вышли оттуда гусарский офицер и дама — оба молодые и красивые, а с ними и старец.

Когда Фёдор Кузьмич прощался, офицер наклонился и поцеловал ему руку, чего старец не позволял никому.

Вернувшись к избе, старец с сияющими глазами сказал:

— Деды-то меня каким знали! Отцы-то меня каким знали! Дети каким знали! А внуки и правнуки вот каким видят!

Он прожил возле деревни Коробейниково с 1851 по 1854 год и опять переехал в Краснореченское. Теперь Латышев построил ему ещё одну избушку — в стороне от дороги, на самой горе, у обрыва.

Тогда познакомился он с бедной крестьянской девушкой из Краснореченского — Александрой. Когда ей сравнялось двадцать лет, она отправилась на богомолье, и Фёдор Кузьмич, отправляя её в путь, составил ей подробный план путешествия, ибо знал все монастыри и святыни России.

Конечной целью паломничества была Почаевская лавра. Оказавшись в Почаеве, Александра познакомилась с графиней Остен-Сакен, которая пригласила девушку в недалёкий от лавры Кременчуг, где она жила с графом Д. Е. Остен-Сакеном.

В это время — а шла осень 1849 года — в Кременчуг приехал император Николай I и остановился в доме Остен-Сакенов. Царь с интересом расспрашивал смышлёную, бывалую сибирячку о делах у неё на родине, спрашивал, и сколько поп за свадьбу берёт, и как себя девушки ведут, и что люди едят, и о многом прочем.

Сашенька так понравилась Николаю, что он даже оставил ей записку, сказав, что если окажется в Петербурге, то пусть приходит к нему в гости.

В 1852 году она воротилась к себе в Краснореченское и обо всём с ней случившемся рассказала Фёдору Кузьмичу. Между прочим она сказала, что в доме Остен-Сакенов видела портрет императора Александра I и удивилась его сходству с Фёдором Кузьмичом, заметив, что на портрете Александр держит руку за поясом так, как это любит делать старец.

При этих словах Фёдор Кузьмич изменился в лице и вышел в другую комнатку, повернувшись к девушке спиной, но она всё равно заметила, что он беззвучно заплакал и рукавом рубахи стал вытирать слёзы.

В 1856 году золотопромышленник С. Ф. Хромов уговорил Фёдора Кузьмича переехать к нему в Томск.

Перед отъездом старец перенёс из своей избушки в часовню села Зерцалы икону Печерской Божьей матери и Евангелие. В день отъезда, 31 октября 1858 года, он пригласил нескольких жителей села в часовню и, отслужив молебен, поставил нарисованный на бумаге разноцветный вензель, основой которого была буква «А» с короной над нею, а вместо палочки в букве был изображён летящий голубь.

Старец вложил бумагу с вензелем в икону, сказав при этом:

— Под этой литерой хранится тайна — вся моя жизнь. Узнаете, кто был.

В доме Хромова Фёдор Кузьмич прожил шесть лет. Там произошло множество интересных случаев, из которых нельзя не упомянуть хотя бы некоторые.

Чиновница Бердяева захотела снять квартиру в семейном доме и зашла к Хромову. Там она неожиданно столкнулась с Фёдором Кузьмичом и, увидев его, упала в обморок. Придя в себя, она объяснила происшедшее тем, что в старце признала Александра I, которого довелось ей видеть.

В доме Хромова часто бывал советник губернского суда Л. И. Савостин. Он приводил туда своего приятеля И. В. Зайкова, свидетельства которого потом были использованы великим князем Николаем Михайловичем, внуком Николая I, при написании двухтомного труда «Император Александр I. Опыт исторического исследования». И хотя в своём труде Николай Михайлович отверг идентичность старца Фёдора Кузьмича и Александра I, он включил в своё исследование материалы, собранные в Томске по его заданию Н. А. Лашковым.

Последний, приехав в Томск, встретился с упоминавшимся Зайковым и узнал от него, что старец был глуховат на одно ухо, потому говорил, немного наклонившись[268]. Лашков вспоминал: «При нас во время разговора он или ходил по келье, заложив пальцы правой руки за пояс, или стоял прямо, повернувшись спиной к окошку... Во время разговоров обсуждались всевозможные вопросы: государственные, политические и общественные.

Говорили иногда на иностранных языках и разбирали такие вопросы и реформы, как всеобщая воинская повинность, освобождение крестьян, война 1812 года, причём старец обнаруживал такое знание этих событий, что сразу было видно, что он был одним из главных действующих лиц»[269].

Известный томский краевед И. Г. Чистяков, близко знавший Фёдора Кузьмича, писал, что он хорошо владел иностранными языками, следил за политическими событиями. Чистяков писал: «Рассказывая крестьянам или своим посетителям о военных походах, особенно о событиях 1812 года, он как бы перерождался: глаза его начинали гореть ярким блеском и весь он оживал... Например, рассказывал он о том, что, когда Александр I в 1814 году въезжал в Париж, под ноги его лошади постилали шёлковые платки и материи, а дамы бросали на дорогу цветы и букеты; что Александру это было очень приятно; во время этого въезда граф Меттерних ехал справа от Александра и имел под собой на седле подушку»[270].

Имеется и немало других свидетельств, подобных вышеприведённым.

В конце 1863 года силы стали покидать старца, которому, по его словам, шёл уже 87-й год. (Вспомним, что Александр родился в 1777 году — возраст и того и другого совпадает).

19 января 1864 года Хромов зашёл в избушку к Фёдору Кузьмичу и, помолившись, сказал, встав перед больным на колени:

— Благослови меня, батюшка, спросить тебя об одном важном деле.

— Говори, Бог тебя благословит.

— Есть молва, что ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный. Правда ли это?

— Чудны дела твои, Господи. Нет тайны, которая бы не открылась, — ответил Фёдор Кузьмич и замолк.

На следующий день старец сказал Хромову:

— Панок, хотя ты знаешь, кто я, но, когда я умру, не величь меня, схорони просто[271].

Старец Фёдор Кузьмич скончался в своей избушке, находившейся возле дома С. Ф. Хромова, в 8 часов 45 минут вечера 20 января 1864 года.

Его похоронили на кладбище томского Александровского мужского монастыря. На кресте была выбита надпись: «Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Фёдора Кузьмича, скончавшегося 20 января 1864 года».

По-видимому, усмотрев намёк на Александра I в словах «Великого Благословенного», томский губернатор Мерцалов велел два этих слова замазать белой краской...

Свидетели жизни старца в Сибири добавляют, что Фёдор Кузьмич был необыкновенно чистоплотен, ежедневно менял чулки и имел всегда очень тонкие носовые платки. Иногда замечали, что, оставаясь один и не подозревая, что за ним следят или же наблюдают, он ходил чётким, военным шагом, отбивая такт и отмахивая рукой...

Всё это я представляю на суд читателей в ожидании того, что, может быть, вскоре мы узнаем что-нибудь новое об Александре I и старце Фёдоре Кузьмиче.