Александр Благословенный

Глава 3 ПЕРВЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Александр, очнувшись, уже не плакал. Павел ещё не остыл, а уже вслед войску Платова мчался фельдъегерь, чтобы остановить его и повернуть обратно. 23 марта головные отряды донцов вышли в верховья реки Иргиз и остановились в селе Мечетное Вольского уезда Саратовской губернии. Здесь-то и настиг их царский курьер с приказом возвращаться на Дон. Ликованию казаков не было предела.

В ночь на 12 марта Палён прежде всего уговорил Александра выйти к преображенцам и семёновцам, всё ещё нёсшим караул в Михайловском замке, и после короткой встречи нового царя с гвардейцами увёз его в санях в Зимний дворец.

В два часа ночи Александр велел привезти к нему Дмитрия Прокофьевича Трощинского — статс-секретаря Екатерины II, пользовавшегося его безусловным доверием. Крепко обняв его, Александр сказал:

— Будь моим руководителем.

Уже первый самостоятельный шаг молодого царя показал, что он не желает зависеть и быть связанным с большинством заговорщиков.

Тут же Трощинскому было поручено написать манифест о вступлении на престол нового императора. В манифесте говорилось: «Судьбами Всевышнего угодно было прекратить жизнь императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 марта. Мы, восприемля наследственно императорский всероссийский престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом нам вручённым народом по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великой, коея память нам и всему отечеству вечно пребудет любезна, да, по её премудрым намерениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным нашим»[64].

Утром 12 марта во всех церквах, полках, присутственных местах, куда успел дойти манифест, состоялась церемония присяги на верность Александру I.

Люди ликовали. Один только Александр представал перед своими подданными печальным и мрачным, при случае говоря особо приближённым придворным, что царскую власть он воспринял как тяжкое бремя и будет нести как крест, ибо такую судьбу уготовило ему Провидение самым фактом его рождения.

О случившемся был извещён и живший в Швейцарии Лагарп. В ответ он писал Александру: «Я не поздравлю вас с тем, что вы сделались властителем тридцати шести миллионов подобных себе людей, но я радуюсь, что судьба их отныне в руках монарха, который убеждён, что человеческие права — не пустой призрак и что глава народа есть его первый слуга. Вам предстоит теперь применить на деле те начала, которые вы признаете истинными. Я воздержусь давать вам советы; но есть один, мудрость которого я уразумел в несчастные восемнадцать месяцев, когда я был призван управлять страной. Он состоит в том, чтобы в течение некоторого времени не останавливать обычного хода администрации, не выбивать её из давней колеи, а внимательно следить за ходом дел, избегая скоропостижных и насильственных реформ. Искренно желаю, чтобы человеколюбивый Александр занял видное место в летописях мира, между благодетелями человечества и защитниками начал истины и добра»[65].

Говоря о восемнадцати месяцах правления страной, Лагарп имел в виду создание 12 апреля 1798 года Гельветической республики, возникшей на руинах Швейцарской конфедерации, и предоставление ему должности одного из двух (вместе с Петром Оксом) членов директории. Лагарп и Оке возглавляли государство полтора года, а затем вынуждены были уйти в отставку из-за широкой оппозиции всех слоёв швейцарских граждан, видевших в них ставленников Бонапарта и откровенных проводников профранцузской политики.

9 мая 1801 года Александр писал Лагарпу: «Верьте, любезный друг, что ничто в мире не могло также поколебать моей неизменной привязанности к вам и всей моей признательности за ваши заботы обо мне, за познания, которыми я вам обязан, за те принципы, которые вы мне внушили и в истине которых я имел столь часто случай убедиться. Не в моей власти оценить всё, что вы для меня сделали, и никогда я не в состоянии буду заплатить за этот священный долг. Буду стараться сделаться достойным имени вашего воспитанника и всю жизнь буду этим гордиться; я перестал писать вам, лишь повинуясь самым положительным приказаниям, но не перестал думать о вас и о проведённых с вами минутах... Об одной милости прошу вас — писать ко мне от времени до времени и давать мне ваши советы, которые будут мне столь полезны на таком посту, как мой, и который я решился принять только в надежде быть полезным моей стране и предотвратить от неё в будущем новые бедствия... Скажу вам только, что более всего мне доставляет забот и труда согласовать частные интересы... и заставить других содействовать единственной цели — общей пользе»[66].

Александр не ограничился только декларациями. С первых же дней он начал энергично проводить в жизнь мероприятия, которые, по его мнению, должны были заменить самодержавный павловский произвол всеобщим возвращением к торжеству законов.

На четвёртый день своего царствования Александр объявил полную амнистию многим категориям преступников. Указом от 15 марта 1801 года объявлялись амнистированными политические ссыльные, многие заключённые в тюрьмах и лица, находившиеся в эмиграции.

В указе поимённо назывались 156 человек, в том числе и А. Н. Радищев. Всего же было амнистировано 536 человек. Лишённые дворянства и чинов были возведены в прежнее достоинство, всем им было разрешено жить где угодно, причём устранялся и существовавший ранее полицейский надзор.

2 апреля была упразднена Тайная экспедиция — центральное учреждение политического сыска, существовавшее с 1762 года. В указе говорилось: «Рассуждая, что в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона, мы признали за благо не только название, но и самое действие Тайной экспедиции навсегда упразднить...»[67]

В первые же недели были возвращены на службу либо вознаграждены пенсиями более 12 тысяч чиновников и офицеров всех рангов, отставленных Павлом от службы и сосланных в деревни.

Произошли серьёзные перемены в верхних эшелонах государственной власти. Немедленно были уволены генерал-прокурор П. X. Обольянинов, государственный казначей Г. Р. Державин, канцлер князь А. Б. Куракин. На их места были назначены: на должность генерал-прокурора — генерал от инфантерии А. А. Беклешев, государственным казначеем — барон А. И. Васильев, канцлером — граф Н. П. Панин.

Панин был выслан Павлом из Петербурга 17 декабря 1800 года и потому не замарал рук кровью убитого императора.

Д. П. Трощинский был назначен «состоять при особе его величества у исправления дел, по особой доверенности государя на него возложенных». В должность статс-секретаря при нём был определён статский советник Михаил Михайлович Сперанский, сыгравший скоро исключительно важную роль.

Из активных участников заговора почти все свои посты сохранил лишь один Палён.

23 марта, в тот день, когда войско Платова повернуло на Дон, в Петропавловской крепости состоялось погребение тела Павла I. До этого дня были уже обнародованы императорские указы об амнистии. 14 марта были сняты всяческие запрещения на вывоз из России различных товаров; 16 марта разрешён свободный ввоз в Россию заграничных товаров; 22 марта — свободный въезд и выезд из страны; 31 марта разрешена деятельность частных типографий и ввоз книг и нот из-за границы; полкам возвращены их исторические названия, бывшие при Петре I и Екатерине II и заменённые Павлом на имена шефов этих полков.

2 апреля в общем собрании Сената, проходившем под председательством Александра, были зачитаны один за другим пять императорских манифестов: о восстановлении Жалованной грамоты дворянству и об освобождении дворян от телесных наказаний; о восстановлении Жалованной грамоты городам; о свободной торговле с заграницей и предоставлении государственным крестьянам права пользования лесными угодьями; об уничтожении Тайной экспедиции; были прекращены уголовные и гражданские дела, по которым предусматривались взыскания казённых сумм до тысячи рублей.

Через неделю в городах убрали виселицы, стоявшие в публичных местах, а 9 апреля последовал указ об обрезании пуклей у солдат. Однако же у Александра не поднялась рука на ненавистные всем военные косы, которые просуществовали в большинстве полков, исключая гусар и гвардию, до декабря 1806 года. Была введена новая форма — широкие, свободно сидевшие мундиры обузили и укоротили, подняв отложные воротники и сделав их стоячими. По замечанию современников, голова от этого была как бы в ящике и плохо поворачивалась.

Из государственной казны было отпущено 5 тысяч рублей на нужды Вольного экономического общества — одного из старейших в мире научных обществ, существовавшего в России с 1765 года. Такие дотации стали ежегодными.

Чуть позже последовал указ о выделении 6250 рублей на нужды Академии наук, которая в годы правления Павла почти никаких дотаций не получала. Любопытным было указание президенту Академии наук от 28 мая 1801 года: «...дабы объявление о продаже людей без земли ни от кого для пропечатания в ведомостях принимаемо не было».

Это была первая робкая попытка Александра ограничить тяготы крепостничества. Причём речь шла не о запрете продавать людей без земли, а лишь о запрете объявлений такого рода в ведомостях Академии наук, поскольку они имели подписчиков за границей.

Были осуществлены некоторые административные преобразования в высших государственных учреждениях.

26 марта был упразднён Совет, который при Павле занимался чаще всего рассмотрением рукописей и книг, запрещённых цензурой, а не ведением важных государственных дел. И ещё два исключительно важных установления были произведены Александром в самом начале царствования.

5 июня 1801 года Александр приказал Сенату представить доклад, в котором содержались бы предложения о правах и обязанностях этого учереждения и его членов. Эти права и обязанности с момента их оглашения обретали силу государственного закона.

При этом произошёл следующий эпизод. Когда Трощинский принёс Александру указ Сенату, начинающийся словами «Указ нашему Сенату», то Александр с деланным изумлением воскликнул: «Как! Что значит «нашему Сенату»? Сенат есть священное хранилище законов. Он учреждён, чтобы нас просвещать. Сенат не наш — он Сенат империи»[68]. И велел, чтобы отныне в заголовке писали: «Указ Правительствующему Сенату».

В тот же день, 5 июня 1801 года, императорским рескриптом графу Петру Васильевичу Завадовскому было приказано возглавить комиссию составления законов. Рескриптом устанавливалось, что её верховным руководителем будет сам император. В задачу комиссии входила унификация законодательства, так как практика показывала, что «в течение почти одного века с половиною (от принятия «Уложения» при царе Алексее Михайловиче. — Примеч. авт.) до дней наших, законы, истекая от законодательной власти различными и часто противуположными путями и быв издаваемы более по случаю, нежели по общим государственным соображениям, не могли иметь ни связи между собою, ни единства в их намерениях, ни постоянности в их действии. Отсюда всеобщее смешение прав и обязанностей каждого, мрак, облежащий равно судью и подсудимого, бессилие законов в их исполнении и удобность переменять их по первому движению прихоти или самовластия»[69].

Этим рескриптом Александр впервые в категоричной форме, не допускающей каких-либо кривотолков, ясно заявил о намерении создать правовое государство европейского образца. Дело было за подходящими для этого людьми, а их-то около Александра оказалось весьма мало.

Так случилось, что во время убийства Павла из близких Александру людей в Петербурге оказался только Павел Александрович Строганов. В. П. Кочубей был в это время в Дрездене, Адам Чарторижский — в Неаполе, Н. Н. Новосильцев — в Англии.

Друзья нового императора, узнав о событиях в Петербурге, тотчас же поехали на родину и, собравшись вместе, образовали тесное сообщество сподвижников Александра, называвшееся «негласным комитетом», а иногда «триумвиратом».

В августе 1801 года в Петербург после шестилетней разлуки явился и Лагарп. За прошедшие годы он сильно изменился, и не столько внешне, сколько внутренне. Опыт правления Гельветической республикой привёл Лагарпа к тому, что он утратил былое якобинство и республиканизм и отдавал теперь предпочтение разумному и просвещённому абсолютизму. Образцом для него стала Пруссия. Проведя девять месяцев в России и почти ежедневно общаясь с Александром, Лагарп постоянно убеждал молодого царя в том, что главным принципом и основным началом в его правлении должна стать твёрдая и непоколебимая самодержавная власть. Бывший санкюлот говорил теперь уже не об освобождении крепостных, а лишь о переменах в их экономическом быте, считая права помещиков неприкосновенными.

«Негласный комитет» собирался довольно часто с 24 июня 1801 года, когда состоялось его первое заседание, до последнего, прошедшего в декабре 1803 года. Эти два с половиной года и можно считать временем, когда Александр ещё не расстался с идеалами юности.

Александр, побеждая свойственную ему прежде тягу к сибаритству и лености, заставлял себя работать по восемь — десять часов в день. Сохранилась записка, написанная тогда им самому себе: «Ты спишь, несчастный, и груды дел тебя ожидают. Ты пренебрегаешь своими обязанностями, чтобы предаться сну или удовольствиям, и несчастные страдают, пока ты валяешься на своих матрасах. Какой срам, у тебя недостаёт храбрости, чтобы победить эту леность, которая всегда была твоим уделом. Встань, освободись от ига присущих тебе слабостей, сделайся опять человеком и полезным гражданином отечества»[70].

Молодость и неопытность в делах понемногу преодолевались Александром, но ему мало на кого можно было положиться. Его молодые друзья из «негласного комитета» (Строганову было 27 лет, Чарторижскому — 31, Кочубею — 33 года, Новосильцеву — 40 лет) в государственных делах разбирались недостаточно глубоко и хорошо.

Умный и проницательный сановник адмирал А. С. Шишков писал в своих «Записках», изданных в Берлине после его смерти: «Молодые наперсники Александровы, напыщенные самолюбием, не имея ни опытности, ни познаний, стали все прежние в России постановления, законы и обряды порицать, называть устарелыми, невежественными»[71].

Чем же занимался «негласный комитет»? Ответ на это дают записи, делавшиеся П. А. Строгановым по возвращении с заседаний «негласного комитета».

Уже на своём первом заседании 24 июня 1801 года комитет приступил к работе над реформой «безобразного здания управления империей». Следует отметить, что за неделю перед заседанием был уволен от дел и лишён всех должностей военный губернатор Петербурга П. А. фон дер Палён, выехавший по приказу императора в своё курляндское имение.

18 июня 1801 года военным губернатором Петербурга был назначен генерал от инфантерии Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. Л прежде властолюбивый, надменный и смелый «ливонский великий визирь», как остроумно называл Палена граф С. Р. Воронцов, не позволял императору самостоятельно принимать решения, и, только избавившись от всесильного заговорщика, Александр собрал «негласный комитет» на первое легальное совещание.

Первостепенное значение Александр придавал преобразованиям в армии, о них шла речь на совещании «негласного комитета», была образована «Воинская комиссия для рассмотрения положения войск и устройства оных». Ей предстояло определить численность, устройство, порядок пополнения войск, а также определить задачи по их вооружению и обмундированию. Предусматривалось наведение строгой экономии в расходовании государственных средств, отпускаемых на содержание армии. Комиссия сочла достаточным увеличить пехотные войска на два полка — мушкетёрский и егерский, а кавалерию в случае необходимости усиливать казачьими частями.

Так как угрозы вторжения потенциальных противников на территорию России не было, то вопрос о резервах, дополнительных наборах и призывах в войска не ставился. На ту пору в рядах регулярных войск состояло 446 059 человек (пехота — 201 280 человек, кавалерия — 41 685, артиллерия 36 500, гарнизонные войска — 96 594 и прочие войска — 70 тысяч человек)[72].

Этого, по мнению Александра, было вполне достаточно для обороны страны. Высшей тактической единицей в пехоте и кавалерии был полк. Вся армия распределялась по четырнадцати инспекциям — военно-территориальным округам, большинство из которых сосредоточивалось на северо-западе и юго-западе страны, так как наиболее вероятными противниками считались Швеция и Турция.

Результатом первого совещания «негласного комитета» стал и императорский указ, полученный Кутузовым: «Господин генерал от инфантерии и санкт-петербургский военный губернатор Голенищев-Кутузов.

С крайним неудовольствием доходит до сведения моего, что карточная азартная игра, многими законами запрещённая... производится в здешней столице без зазору и без страха. Признавая зло сие вреднейшим в своих последствиях, нежели самое открытое грабительство, коего оно есть благовидная отрасль... где толпа бесчестных хищников с хладнокровием, обдумав разорение целых фамилий... одним ударом исторгает достояние предков, веками службы и трудов уготованное, и, ниспровергая все законы чести и человечества, без угрызения совести и с челом бесстыдным нередко поглощает даже до последнего пропитания семейств невинных, я признаю справедливым обратить всю строгость закона на сие преступление...»[73]

Кутузов приказал полиции обойти всех домовладельцев города и взять с них расписки, что они сами, их домочадцы, гости и приезжающие к ним родственники будут оповещены о запрещении азартных игр. Эти расписки передали в суды, для того чтобы если игру обнаружат, то нарушители будут привлечены к суду.

Однако на посту военного губернатора столицы Кутузов продержался чуть больше года. 28 августа 1802 года он был отстранён от должности по жалобе на нерасторопность столичной полиции, не сумевшей отыскать и поймать бежавшего крепостного парикмахера. Жаловалась графиня Салтыкова, вхожая к Александру, и этот ничтожный эпизод решил дело. Военным губернатором Петербурга был назначен генерал-адъютант Е. Ф. Комаровский, а Кутузов, уволенный на год «для поправления здоровья», уехал на Волынь в своё имение Горошки.

В области внешней политики Александр совершил не менее крутой поворот, чем в политике внутренней. Он решительно переменил отношения с большинством государств, руководствуясь иными принципами, чем его покойный отец. Александр изложил их в инструкции от 5 июля 1801 года, которая была направлена главам русских дипломатических миссий при европейских дворах. В ней Александр писал: «Я не вмешаюсь во внутренние несогласия, волнующие другие государства; мне нет нужды какую бы форму правления ни установили у себя народы, пусть только руководствуются в отношении к моей империи тем же духом терпимости, каким руководствуюсь и я, и мы останемся в самых дружественных отношениях»[74].

Молодой император отказался от притязаний на остров Мальта, сложил титул великого магистра Мальтийского ордена, оставив за собой только звание его протектора.

5 июня 1801 года завершились русско-английские переговоры в Петербурге и была подписана конвенция о дружбе между Россией и Англией. Этому событию предшествовало окончание военных действий на море, во время которых английский флот под командованием адмирала Нельсона приблизился к Ревелю. Русское правительство сняло эмбарго с английских торговых кораблей, а конфискованное ранее имущество английских купцов было освобождено от секвестра.

10 мая 1801 года были восстановлены дипломатические отношения с Австрией, и в Вену снова отправился прежний русский посол Алексей Кириллович Разумовский.

Вслед за тем 13 мая в Петербург прибыл представитель Наполеона Бонапарта генерал Дюрок. Официальной целью его миссии было поздравление Александра с восшествием на престол, однако на самом деле задачи Дюрока были шире и сложнее.

Посланца Наполеона приняли с радушием. Он проникся искренней симпатией к Александру и писал в Париж о необходимости русско-французского сближения и союза. Об Александре Дюрок сообщал: «В императоре красивая и приятная наружность соединяется с большою кротостью и вежливостью; он, кажется, обладает хорошими правилами и образован. Он любит военное дело и пользуется расположением солдат, которых он часто видит и заставляет учиться, не утруждая и не утомляя их. Его любит народ за простое обхождение и за предоставленную большую свободу, столь противоположную стеснительной жизни предшествовавшего царствования и суровым обычаям, господствовавшим при Павле»[75].

Через одиннадцать дней после приезда в Петербург Александр пригласил Дюрока на прогулку в Летний сад и сказал ему: «Я всегда желал поддержать дружбу между Францией и Россией. Это две могущественные нации, которые доказали взаимное уважение и должны быть между собою в дружбе, чтобы прекратить мелкие раздоры на континенте. В этом смысле сделаны были предложения моему покойному родителю; я бы желал войти в непосредственное соглашение с первым консулом, честный характер которого мне хорошо известен, избегая содействия большого числа посредников, всегда опасных. Я говорю с вами откровенно, заявите ему об этом от моего имени; но будьте осторожны: не нужно даже об этом говорить ни одному министру. Вам не следует пользоваться почтою: ваши письма пройдут через слишком много рук. Скажите ему также, что я сочувствую его славе и что не нужно, чтобы считали его завоевателем... Мне ничего не нужно, я желаю только содействовать к спокойствию Европы»[76].

В задачу миссии Дюрока входило и его присутствие на предстоящей коронации Александра в Московском Кремле. Для расходов по этой части Дюрок получил из французского казначейства 600 тысяч франков. Однако из-за враждебной позиции Панина, придерживавшегося проанглийской ориентации, Дюрок вынужден был уехать из Петербурга ещё до коронационных торжеств.

В сентябре 1801 года в Париж прибыл новый посол — граф Аркадий Иванович Морков. Уже на первой аудиенции Наполеон сказал ему, что так как император Александр возвращается к политике благоразумной и умеренной, то «прежде всего заключим мир, а потом уже будем говорить о другом»[77].

26 сентября мир в Париже был подписан, а ещё через три дня — и секретная конвенция, суть которой состояла в том, что Россия и Франция обязались упрочить свои связи и не предпринимать никаких действий во вред друг другу. Ещё раньше, 22 сентября, был подписан договор о восстановлении русско-испанских отношений.

Но вернёмся в Россию, где главным событием в сентябре 1801 года стала коронация Александра. Коронационный поезд прибыл в Москву 5 сентября. Трое суток Александр и Елизавета Алексеевна прожили в загородном Петровском дворце.

8 сентября состоялся торжественный въезд в Москву. Благовест московских «сорока сороков», тёплая, солнечная погода и всеобщий восторг при виде императора создавали праздничную, радостную обстановку. На следующий день Александр отправился верхом на коне на прогулку по Тверской. Москвичи узнавали его, бурно выражали свои чувства, осыпая поцелуями его сапоги и сбрую коня.

15 сентября, в воскресенье, в Успенском соборе состоялась коронация. Митрополит Платон, четыре года назад короновавший Павла, теперь возложил императорскую корону на голову Александра.

В манифесте, обнародованном в день коронации, говорилось, что Александр видит высший смысл своей деятельности в служении народу и смягчении нравов. Одновременно публиковался указ об учреждении комиссии для пересмотра прежних уголовных дел. Членами комиссии стали: князь Куракин, Новосильцев, Макаров и Козодавлев, — избранные Сенатом, а не назначенные императором.

В наставлении, данном комиссии Александром, говорилось: «Неоднократно до сведения моего доходило, что люди, вины которых были важны только по обстоятельствам политическим, и не предполагали, впрочем, ни умысла, ни разврата, ни бесчестных правил, ни нарушения общественного и государственного порядка, осуждены были как преступники и сосланы на вечное заточение. Часто одно безвинное и совершенно случайное прикосновение к делу, один слух, одно слово, без намерения произнесённое, заставляло правительство при разных его преобращениях исторгать из среды общества людей невинных для того только, чтоб сокрыть свидетелей какого-либо происшествия и предупредить самую тень его последствий. Таким образом именем закона наказывалось не преступление, не порок, но единая возможность разглашения, и государственная тайна погребалась вместе не только со всеми лицами, кои в ней участвовали, но кои могли или предполагали в ней участвовать. Между тем обстоятельства, решившие правительство на сию строгую меру, прошли совершенно, но жертвы их остались в том же положении по забвению, по равнодушию, по недостатку искателей, а может быть, и по самой неизвестности, куда они сосланы и где теперь находятся Сей род людей должен составить первый класс в розысканиях комиссии, и для открытия их она будет в необходимости собирать сведения с самых мест заточения»[78].

Таким образом, был сделан шаг на пути к созданию в России правового государства. Наконец, 27 сентября были запрещены и пытки.

В сентябре же Александр подписал манифест «Об учреждении внутреннего управления в Грузии», которым законодательно закреплялось присоединение Грузии к Российской империи, провозглашённое ещё манифестом Павла от 18 января 1801 года.

Александр объявлял, что «принимает на себя бремя управления царством Грузинским», оставляя все подати в пользу края, сохраняет права всем народам и сословиям Грузии, а дворянам их уделы и имения.

Главноуправляющим в Грузии назначался генерал-лейтенант Богдан Фёдорович Кнорринг. Ему было пятьдесят пять лет, в юности он окончил Сухопутный шляхетский кадетский корпус, воевал под знамёнами Румянцева, а затем выполнял поручения особой важности. В 1788 году он удачно воевал против шведов в Финляндии, занимая должность генерал-квартирмейстера действующей армии, а в 1792 — 1794 годах так же успешно сражался с польскими конфедератами.

При Павле I Кнорринг попал в немилость, ушёл в отставку и был возвращён на службу по указанию Александра. Он-то и стал царским наместником в присоединённой к России Грузии.

Таким образом, уже через полгода после вступления на престол Александра произошло первое территориальное присоединение к империи. На очереди были Финляндия и другие территории на юге, востоке и западе.

30 сентября Александр переменил руководство своим внешнеполитическим ведомством: на смену Н. П. Панину пришёл уже знакомый нам граф В. П. Кочубей. Таким образом, вслед за Палёном от государственных дел был отстранён и второй главный заговорщик — Панин.

Новый канцлер не был новичком в политике. Ещё при Екатерине II, в феврале 1794 года, двадцатишестилетний Кочубей возглавил русское посольство в Константинополе, сменив там М. И. Голенищева-Кутузова.

Кочубей не раз высказывался по концептуальным проблемам русской внешней политики, заявляя себя сторонником независимости России, которая, по его мнению, не должна связывать себя какими-либо оборонительно-наступательными военными союзами. «Россия, — утверждал Кочубей, — достаточно велика и могущественна пространством, населением и положением, она безопасна со всех сторон, лишь бы сама оставляла других в покое. Она слишком часто и без малейшего повода вмешивалась в дела, прямо до неё не касавшиеся. Никакое событие не могло произойти в Европе без того, чтобы она не предъявила притязания на участие в нём. Она вела войны бесполезные и дорого ей стоившие. Благодаря счастливому своему положению император может пребывать в дружбе с целым миром и заняться исключительно внутренними преобразованиями, не опасаясь, чтобы кто-либо дерзнул потревожить его среди этих благородных и спасительных трудов. Внутри самой себя предстоит России совершить громадные завоевания, установив порядок, бережливость, справедливость во всех концах обширной империи, содействуя процветанию земледелия, торговли и промышленности. Какое дело многочисленному населению России до дел Европы и до войн, из неё проистекающих? Она не извлекла из них ни малейшей пользы»[79].

Однако концепция Кочубея не просуществовала и года. Виной тому стала поездка Александра в Мемель (Клайпеда) на свидание с прусским королём Фридрихом-Вильгельмом III.

Кочубей был против этой поездки, направленной на сближение России с Пруссией, которое могло нарушить относительное равновесие сил, установившееся в Европе.

20 мая 1802 года Александр со свитой выехал из Петербурга, его сопровождали: В. П. Кочубей, Н. Н. Новосильцев, обер-гофмаршал граф Н. А. Толстой, генерал-адъютанты князь П. П. Долгоруков, князь П. Г. Волконский, граф X. А. Дивен и лейб-медик императора Я. В. Виллие.

Через Нарву и Дерпт (Тарту) Александр со свитой приехал в Ригу и пробыл там три дня, о чём сохранилось свидетельство в редкой книге, изданной тогда же на русском и немецком языках. Она называется «Император Александр в Риге. 24—25 и 26 мая 1802 года». Написал её Григорий Глинка.

29 мая 1802 года Александр прибыл в Мемель. Семь дней король Фридрих-Вильгельм III давал в честь своего нового друга смотры, обеды, приёмы и, главное, парады. Александр был очарован оказанными ему знаками внимания со стороны короля и особенно со стороны королевы Луизы Прусской.

Через четыре года в письме к Александру Адам Чарторижский так отзовётся о свидании двух монархов в Мемеле и его последствиях для России: «Я смотрю на это свидание как на одно из самых несчастных происшествий для России как по своим непосредственным последствиям, так и по тем, которые оно имело и будет ещё иметь. Интимная дружба, которая связала ваше императорское величество с королём после нескольких дней знакомства, привела к тому, что вы перестали рассматривать Пруссию как политическое государство, но видели в ней дорогую вам особу, по отношению к которой признавали необходимым руководствоваться особыми обязательствами»[80].

Чарторижский имел в виду, что не в последнюю очередь особые отношения с Пруссией способствовали военным конфликтам России с наполеоновской Францией.

Но вернёмся к внутренней политике нового императора. Преобразования, коснувшиеся переделки «безобразного здания управления империей», привели к тому, что зародилась идея вверить отдельные части управления ответственным за то лицам — министрам.

Почти за сто лет, прошедших со времени учреждения Петром I коллегий, политические и экономические условия и обстоятельства решительно переменились, и нужно было создать более гибкую и современную систему управления.

8 сентября 1802 года был обнародован манифест «Об учреждении министерств». Всего их стало восемь: военных сухопутных сил (министр — генерал от инфантерии С. К. Вязьмитинов); военных морских сил (адмирал Н. С. Мордвинов); иностранных дел (государственный канцлер граф А. Р. Воронцов, а его товарищ, то есть заместитель, — тайный советник князь Адам Чарторижский); юстиции (генерал-прокурор Г. Р. Державин); внутренних дел (действительный тайный советник граф В. П. Кочубей, а его товарищ — тайный советник граф П. А. Строганов); финансов (граф А. И. Васильев, а его товарищ — гофмейстер Д. А. Гурьев); коммерции (граф Н. П. Румянцев); народного просвещения (граф П. В. Завадовский, а его товарищ — тайный советник М. Н. Муравьёв).

Как видим, среди министров были и старые, многоопытные чиновники, занимавшие высшие государственные должности не только при Павле, но ещё при Екатерине.

Все министры входили в Государственный совет и присутствовали в Сенате. Три коллегии — военная, адмиралтейств-коллегия и иностранных дел — подчинялись соответственно трём министрам — военных сухопутных сил, военных морских сил и иностранных дел. Остальные же коллегии были преобразованы в департаменты и входили в министерства. Для совместного обсуждения государственных дел был образован Комитет министров, подчинённый императору и находившийся под надзором Сената. Ежегодно министры должны были отчитываться перед Сенатом, а Сенат делал свои заключения о деятельности того или иного министерства и представлял это заключение императору в виде доклада.

Отныне подпись Александра на указах и повелениях подтверждалась подписью того министра, чьей деятельности тот или иной документ касался. Комитетом министров в течение трёх лет (с сентября 1802 по сентябрь 1805 года) руководил сам Александр. Затем он отошёл от управления им, никого не назначив на этот пост, а установив особый порядок председательства. Более важные дела решал Государственный совет.

Когда Александр не присутствовал на заседаниях Комитета министров, председательствовали по очереди его члены, начиная со старших в чине (канцлер, действительные тайные советники, тайные советники и приравненные к ним военные — фельдмаршалы и полные генералы). Однако такое случалось редко.

Александр придавал Комитету министров особое значение, о чём свидетельствует тот факт, что в 1802 году он присутствовал на двадцати заседаниях из двадцати трёх; в 1803-м — на всех сорока двух; в 1804-м — на двадцати шести из тридцати одного. В последующие годы, во время частых и длительных поездок Александра, Комитету министров особыми указами вручались чрезвычайные полномочия.

Установление нового порядка управления в одном из важнейших звеньев исполнительной власти было встречено в России по-разному. Хотя создание министерств было шагом прогрессивным, совершенствовало косную полуприказную систему, не все одобрили это новшество. По мнению барона М. Л. Корфа, учреждение министерств, «набросанное на бумагу в нескольких поверхностных очерках, без всяких подробностей исполнения, и между тем тотчас же приведённое в действие, это образование носило на себе отпечаток особенной спешности и малой опытности составителей»[81].

Первым военным министром России стал пятидесятитрёхлетний генерал от инфантерии Сергей Кузьмич Вязьмитинов. Он был записан в армию десяти лет, служить начал с пятнадцати и в 1771 году был уже подполковником и адъютантом Румянцева, а ещё через шесть лет, получив чин полковника, стал командиром знаменитого Астраханского пехотного полка, в рядах которого в своё время проходил службу Суворов и Кутузов.

Боевое крещение Вязьмитинов получил в 1787 году в войне с Турцией. Ему было тогда тридцать восемь лет, и он носил звание генерал-майора. Отличившись при взятии Хотина, Аккермана и Бендер, Вязьмитинов получил орден Владимира второй степени. После войны он стал правителем Могилёвского наместничества и одновременно командиром Белозерского егерского корпуса. В последние годы царствования Екатерины II он последовательно занимал посты губернатора и военного генерал-губернатора в Симбирске, Уфе, Оренбурге, а в 1797 году — коменданта Санкт-Петербургской крепости.

Павел I назначил Вязьмитинова членом военной коллегии, а затем поручил ему ведение дел в комиссариатском департаменте, занимавшемся вопросами снабжения войск. Вязьмитинов занял должность генерал-кригскомиссара — главного интенданта армии — и реформировал вверенное ему учреждение, наведя строгий порядок в делах.

За то, что Вязьмитинов сумел очень быстро переодеть армию в мундиры нового образца, Павел в 1798 году произвёл его в генералы от инфантерии. Однако вскоре Вязьмитинова постигла опала, он вышел в отставку и был возвращён на службу только со вступлением на престол Александра I.

Сначала Вязьмитинов был отправлен генерал-губернатором в Малороссию, а затем отозван в Петербург, где стал вице-президентом военной коллегии, которая исторически являлась прямой предшественницей нового министерства.

Военную коллегию учредил ещё Пётр I в 1716 году для управления сухопутными войсками. Накануне реформ Александра I она состояла из двенадцати экспедиций: армейской, гарнизонной, иностранной, рекрутской, ремонтной (по закупке лошадей), учебной, военной, счётной, инспекторской, комиссариатской, провиантской и артиллерийской. Кроме того, в военную коллегию входили: генерал-аудиториат (управление военной юстицией), чертёжное и картографическое депо с архивом и Московское артиллерийское депо. Большинство экспедиций были реформированы в департаменты и вошли в состав образованного министерства военных сухопутных сил.

Вязьмитинов начал с того, что учредил временную канцелярию военного министра, преобразованную вскоре в департамент, где сходились все нити руководства и собиралась наиболее полная оперативная информация о положении дел в армии. Были произведены серьёзные изменения в деятельности артиллерийской экспедиции, в результате чего из её ведения вывели инженерные войска, ставшие в организационном отношении самостоятельным родом войск. Были объединены в один департамент комиссариатская и провиантская экспедиции, в особое управление выделялись крепости. Ближе к концу своей деятельности (Вязьмитинов был министром до 1808 года) он произвёл под руководством и при непосредственном участии Александра I серьёзные структурные преобразования в организации всех видов сухопутных сил.

Министерство военных морских сил возглавил сорокавосьмилетний адмирал Николай Семёнович Мордвинов. Его отец адмирал Семён Иванович Мордвинов был автором оригинальных трудов по геометрии, астрономии и навигации, оставил переводы с французского по эволюции и экзерциции флота. Он отдал сына во флот юношей, а в двадцать лет Н. С. Мордвинова послали на три года в Англию для совершенствования в морском деле.

Прямой, честный и неподкупный, Н. С. Мордвинов не заискивал ни перед кем и тем нажил себе могущественных врагов, в том числе в лице Потёмкина и его преемника в Новороссии — де Рибаса.

Павел I присвоил Мордвинову чин адмирала и назначил членом адмиралтейств-коллегии. Мордвинов привлёк внимание Александра I непримиримой позицией по отношению к казнокрадству Кутайсова. Когда зашла речь о министре военных морских сил, то свой выбор Александр остановил на Мордвинове.

Однако министром он оставался лишь три месяца, не сработавшись со своим заместителем адмиралом Павлом Васильевичем Чичаговым, на сторону которого перешёл Александр.

А дело обстояло так. В 1802 году был учреждён «Комитет для приведения флота в лучшее состояние». Члены комитета, подобно их коллегам из «Воинской комиссии для рассмотрения положения войск и устройства оных», считали Россию неуязвимой на своей территории, почему ограничили флот чисто оборонительными функциями в прибрежных зонах Балтики и Чёрного моря и отказались от создания мореходного флота, способного решать стратегические задачи на океанских коммуникациях. Мордвинов не согласился с этим и вынужден был уйти в отставку. Министром стал Чичагов.

Что же представляло собой министерство военных морских сил?

Оно трансформировалось из учреждённой Петром I адмиралтейств-коллегии, вошедшей в состав министерства всеми своими шестью экспедициями: комиссариатской, интендантской, казначейской, артиллерийской, счётной и инспекторской. С образованием министерства дополнительно появилась лишь военная по флоту канцелярия, а через год — департамент министра морских сил.

Видимо, не следует переоценивать значение новых органов власти — министерств. Уходя корнями в систему коллегий, они сохранили от них множество родимых пятен, переняв стиль, форму и методы их деятельности. Тем не менее это был шаг вперёд. Новые учреждения в большей степени согласовывали свои действия с другими структурами государства, полнее и быстрее осуществляли свои функции.

5 декабря 1802 года Александр утвердил доклад военной коллегии, подписанный министром военных сухопутных сил Вязьмитиновым, о порядке увольнения со службы унтер-офицеров, по тем или иным причинам не могущим служить далее. Приводя в соответствие разные правительственные акты — «О вольностях дворянству» от 18 февраля 1762 года, инструкции 1764 и 1766 годов, грамоту от 21 апреля 1785 года «На права, вольности и преимущества российскому дворянству», устав о полевой службе 1797 года — военная коллегия предлагала увольнять дворян в отставку с унтер-офицерской службы не ранее чем через двенадцать лет, исключая больных и раненых.

Что же касается унтер-офицеров, происходивших не из дворян, или же обер-офицерских детей, чьи родители имели только личное дворянство, то им срок выхода в отставку увеличивался на три года и равнялся пятнадцати годам.

Для них предусматривались льготы службы в офицерских чинах в инвалидных командах. Отдельный пункт предусматривал льготы и за теми унтер-офицерами, которые выслужили себе чин, беспорочно прослужив пятнадцать лет, даже если начали службу рекрутами. Если же они уходили по ранению, то именными императорскими указами могли получить обер-офицерский чин, а вместе с ним и личное дворянство.

20 февраля 1803 года был опубликован указ «О свободных хлебопашцах», которым разрешалось помещикам отпускать своих крестьян на волю поодиночке, семьями и целыми селениями — «всем миром». Крестьяне при освобождении получали надел земли, но их освобождение оговаривалось условиями, выдвинутыми их господином. Правда, чтобы они не были чересчур кабальными, эти условия утверждались министерством внутренних дел.

Этот указ был составлен и принят Александром после того, как граф Сергей Петрович Румянцев отпустил на волю нескольких своих крестьян, пожаловав им и землю. Поступок Румянцева дал толчок Александру, чтобы своим указом призвать помещиков последовать примеру графа. Однако большинство дворян неодобрительно встретили этот указ, и пользы от него было мало. Даже такой просвещённый человек, как поэт Г. Р. Державин, министр юстиции и генерал-прокурор, писал, что Румянцев отпустил своих крестьян на волю «из подлой трусости, чтобы подольститься к государю, воспитанному в либеральном духе Лагарпом»[82].

В эти же годы Александр многое сделал для развития науки, просвещения и искусств. В 1803 году по повелению Александра была образована комиссия для обследования дел в Академии наук. Возглавил её Н. Н. Новосильцев. Он пришёл к выводу, что если в Академии и есть злоупотребления, то состоят они в том, что «сословие, посвящённое наукам, почти порабощено корпорацией писцов».

Однако бороться с этой «корпорацией» довелось уже не прежнему президенту Академии наук А. Л. Николаи, а его преемникам, в том числе самому Н. Н. Новосильцеву, вступившему на пост её президента.

По министерству народного просвещения менее чем за полгода были выработаны «Предварительные правила народного просвещения», которые царь утвердил 24 января 1803 года. Немалую роль в создании этого документа сыграл министр народного просвещения граф Пётр Васильевич Завадовский — опытный администратор, ведавший учебными заведениями и Пажеским корпусом ещё в царствование Екатерины II.

Во исполнение «Предварительных правил народного просвещения» были образованы шесть учебных округов, в губернских городах организованы гимназии, а в уездных — уездные училища. В Казани и Харькове основали университеты, а университеты в Вильно и Дерпте реорганизовали и расширили.

В Петербурге в 1804 году открылся Главный педагогический институт, готовивший преподавателей гимназий. В 1819 году он был преобразован в Петербургский университет.

Впоследствии были открыты Институт путей сообщения, Медико-хирургическая академия, Горный кадетский корпус, Земледельческое училище, Училище правоведения, Коммерческое училище, а в Таганроге и Одессе — первые коммерческие гимназии. Особое место в истории России занял открытый в 1811 году знаменитый Царскосельский лицей.

Получила развитие книгоиздательская деятельность, появилось много новых журналов, альманахов и газет. Среди них — «Русский вестник» С. Н. Глинки, «Чтение в беседе любителей русского слова» А. С. Шишкова, «Отечественные записки» П. П. Свиньина, «Вестник Европы» Н. М. Карамзина, где в 1814 году было опубликовано первое стихотворение А. С. Пушкина «К другу стихотворцу», несколько журналов Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, «Сын Отечества» Н. И. Греча и многие другие.

Высокую оценку современников получила меценатская деятельность Александра, одарявшего и поощрявшего пенсиями, подарками и единовременными выплатами многих талантливых писателей и учёных. Вице-президент Петербургской Академии наук Анри Фридрих Шторх писал: «Редко какой-нибудь правитель оказывал такое поощрение литературе, как император Александр. Замечательные литературные заслуги лиц, находящихся на службе, вознаграждаются чинами, орденами, пенсиями; писатели, не состоящие на государственной службе, за литературные свои труды, доходящие до сведения императора, нередко получают подарки значительной ценности. При настоящем положении книжной торговли русские писатели не всегда могут рассчитывать на приличный гонорар за большие научные сочинения... В таких случаях император, смотря по обстоятельствам, жалует писателям иногда крупные суммы на напечатание их трудов. Многие писатели посылают свои рукописи императору, и, если только они имеют какую-нибудь полезную тенденцию, он велит печатать их на счёт кабинета, а затем дарит обыкновенно всё издание авторам»[83].

Отдавая должное щедрости Александра, напомним, что кроме! Академии наук, университетов и императорских театров, где учёные и актёры имели твёрдое жалованье, никто из людей науки и искусства на содержании у казны не был. И только великий Пушкин стал первым русским литератором, жившим на гонорары от издания своих сочинений.

Наиболее ярким примером щедрости Александра при поощрении занятий наукой стал его указ от 31 октября 1803 года, когда известный историк Николай Михайлович Карамзин был удостоен звания историографа и одновременно получил ежегодную пенсию в две тысячи рублей серебром. Добавим, что эту пенсию он честно отработал, создав многотомную «Историю государства Российского».

В это же время в Петербург из своего имения Грузино вернулся по вызову Александра Аракчеев с назначением в прежнюю должность инспектора всей артиллерии. В этом событии современники увидели знамение того, что недолгая эпоха либерализма закончилась.