Анри Труайя Александр I

Глава I Господин Александр

Среди множества лиц, склонявшихся над его колыбелью, Александр рано стал узнавать одно, затмевавшее все остальные, – полное, с двойным, выступающим вперед подбородком и синими, иногда отливавшими черным глазами, всегда озаренное ласковой улыбкой, – лицо своей бабушки императрицы всея Руси Екатерины II. Внук, родившийся 12/23 декабря 1777 года,[1] вознаградит ее, сорокавосьмилетнюю женщину, за горькие разочарования в семейной жизни. В молодости поглощенная политическими замыслами, любовными интригами и честолюбивыми мечтами, она пренебрегала воспитанием сына, великого князя Павла, да и никогда не любила его. С детства он олицетворял в ее глазах прусскую тупость, парадоманию, слепой мистицизм – все, что было ей ненавистно. Александр станет ее утешением и, в обход законного преемника, подлинным наследником. Материнский инстинкт, не проснувшийся в ней при рождении сына, с неожиданной силой пробуждается при появлении на свет первого внука. Этот всплеск запоздалой материнской нежности приводит в восторг Екатерину, и все свои помыслы, все чувства она сосредоточивает на новорожденном. Не может быть и речи о том, чтобы доверить младенца матери. Бедняжка не сумеет воспитать его, как и Павел, его отец. Только сама императрица сможет сформировать ум и укрепить тело августейшего отпрыска. Впрочем, она изучила педагогические труды Локка, Жан-Жака Руссо, Базедова, Песталоцци и давно подготовлена к этой миссии. С воодушевлением, которое прежде вносила в принятие законов, она вырабатывает правила ухода за младенцем. Повитуха издали показала великой княгине Марии Федоровне ее первенца, после чего им завладела Екатерина и унесла в свои покои. Сто один пушечный выстрел возвестил новость жителям Петербурга. Воинственному грому пушек вторил радостный перезвон колоколов. Придворные поэты во главе с Державиным наперегонки бросились к своим пюпитрам, дабы воспеть появление «новой звезды», «юного орла» в небе России. Через восемь дней в большой церкви Зимнего дворца новорожденного окрестили и нарекли Александром в честь святого благоверного князя Александра Невского, разгромившего полчища шведов и рыцарей Ливонского ордена. Александр – пока еще сморщенный, кричащий комочек, а бабушка уже видит в нем российского самодержца, продолжателя ее великих дел, которым дивится вся Европа. Если понадобится, она отберет корону у сына и объявит своим наследником старшего внука, характер которого вылепит на свой лад. Господь благословит династическую перемену, предпринятую ею из благородных побуждений на благо России. Отстранив родителей, которым не под силу воспитать будущего монарха, она вырастит ребенка сама, по своим собственным правилам. Вместо колыбели – металлическая кроватка с кожаным тюфячком; вокруг кроватки – ограждение, что не позволяет приблизиться к младенцу. Не более двух зажженных свечей в комнате, чтобы воздух оставался чистым. Кормилица – жена молодого садовника из Царского Села: врачи поручились за ее цветущее здоровье и избыток молока. Гувернантка – генеральша Софья Ивановна Бенкендорф, няня – англичанка Прасковья Ивановна Гесслер, женщина опрятная и энергичная. «Господин Александр», «будущий венценосец», как величает его Екатерина в своих письмах, спит в помещении с открытыми окнами, чтобы привыкнуть к шуму, и ежедневно принимает холодную ванну в комнате, где температура не превышает 15°. Екатерина вникает во все детали этого спартанского воспитания. Она разбирается в законах наследственности и убеждена, что строгим режимом и упорством можно выковать человека, на голову превосходящего себе подобных. «Он, – сообщает она Гримму по-французски, – никогда не простужается, он крепкий, крупный и жизнерадостный». И несколько месяцев спустя: «Господин Александр с тех пор, как появился на свет, не доставляет нам ни малейшего беспокойства… Этот царевич здоров – вот и все Вы говорите, что ему предстоит выбрать, кому подражать: герою (Александру Македонскому) или святому (Александру Невскому). Вы, по-видимому, не знаете, что наш святой был героем. Он был мужественным воином, твердым правителем и удачливым политиком и превосходил всех остальных удельных князей, своих современников… Итак, я согласна, что у господина Александра есть лишь один выбор, и от его личных дарований зависит, на какую он вступит стезю – святости или героизма. Во всяком случае, он всегда будет прехорошеньким мальчиком».

Когда ребенку исполняется несколько месяцев, она велит приносить его к себе в кабинет и умиляется, наблюдая, как он играет на ковре. Ее взгляд, отрываясь от бумаг, с нежностью обращается на объект всех ее надежд. Она сама мастерит для него игрушки, вырезает картинки, кроит особенно удобное платьице, которое «легко надевается и застегивается сзади». Она очень гордится этим платьицем и посылает выкройки шведскому королю и прусскому принцу. Ее письма Гримму полны подробностей о занятиях и успехах «божественного младенца»: «Он прекрасен, как ангел»… «У него преумные глазки»… «Я делаю из него чудесного мальчугана». Но, полагает она, «чудесному мальчугану» нужен товарищ по играм. Кроме того, внешняя политика империи требует участия великих князей в управлении новыми территориями, которые Россия завоюет в ближайшем будущем. И перед мысленным взором Екатерины, увлеченной давней мечтой о возрождении Византийской империи, предстает Европа, избавленная от турецких набегов, и государь ее крови на престоле Константинополя. Бабушка, балующая внуков, нетерпеливо жаждущая излить нерастраченную любовь на многочисленное потомство, уживается в ней с целеустремленной императрицей, озабоченной расширением своих владений. Она примеряет попеременно то чепец с лентами, который пристало носить доброй бабушке, то бронзовый шлем грозной богини Беллоны. Вскоре ее желания исполняются: 27 апреля 1779 года великая княгиня Мария Федоровна производит на свет второго сына. «Старые няньки, которые хлопочут вокруг него, уверяют, что он походит на меня как две капли воды, – пишет осчастливленная бабушка Гримму. – Он слабее старшего брата и, чуть коснется его холодный воздух, прячет нос в пеленки, стараясь согреться… Меня спрашивали, кто будет крестным отцом. Я отвечала: только мой лучший друг Абдул-Хамид (турецкий султан) мог бы быть восприемником, но так как не подобает турку крестить христианина, по крайней мере, окажем ему честь, назвав младенца Константином.[2] И он стал Константином, величиной с кулак, и у меня теперь по правую руку – Александр, по левую – Константин».

Дабы символически закрепить предназначение Константина, Екатерина велит выбить медаль с изображением Константинопольского собора Святой Софии, на фоне которого помещена, между фигурами Веры и Надежды, Любовь с младенцем на руках. Нельзя высказаться яснее. Ее невестка заслужила право передохнуть или, для своего удовольствия, производить на свет девочек.[3] Династия упрочена.

Для обучения Александра и Константина, которые быстро растут, Екатерина придумывает «Бабушкину азбуку», пишет «Записки касательно русской истории» и составляет сборник нравоучительных изречений, сказок и пословиц, «нанизанных, – говорит она, – как жемчужины». По ее мнению, эти сочинения составляют целую «Александро-Константиновскую библиотеку», откуда юноши будут черпать сведения о прошлом отечества, о котором до сей поры юное поколение узнавало лишь из рассказов разного рода невежд.

Когда Александру исполняется шесть лет, а Константину пять, Екатерина удаляет нянек и гувернанток и передает воспитание мальчиков мужчинам. Первое место в этой мужской компании занимает генерал-адъютант Николай Иванович Салтыков, человек тщедушный, уродливый, горбатый. Хитрый, невежественный, но льстивый угодливый придворный, он не имеет себе равных в искусстве набивать карманы. По словам полковника Ш. Массона, обучавшего мальчиков арифметике, основной заботой Салтыкова было уберечь великих князей «от сквозного ветра и засорения желудка». Однако Екатерина составила для главного надзирателя за обучением «Наставление к воспитанию внуков» в семи главах. В нем она доказывает важность физического и нравственного здоровья, величия души и учтивых манер. Хотя в этих взглядах нет ничего оригинального, она очень гордится своей инструкций, вывешивает ее в своем кабинете, велит сделать десятки копий и дарит их лицам, заслужившим ее благосклонность. Кое-кто удивляется, что в программу воспитания, выработанную Ее Величеством, не включена музыка, но Екатерина не ценит этот вид искусства. Она пишет Гримму: «Александра и Константина не учат музыке. Если захотят, сами выучатся играть или хотя бы бренчать на клавесине». Недоброжелательно относившийся к ней Д. П. Рунич ехидно замечает по поводу ее «Наставлений» в своих «Воспоминаниях»: «Собрание общих мест… с претензией на философию на дурном русском языке».

Салтыков ведает целым штатом преподавателей: среди них генерал Протасов (его Массон характеризует как человека «ограниченного, скрытного, лицемерного и трусоватого»), сам Массон, барон К. И. Остен-Сакен. Законоучитель и духовник детей – протоиерей Андрей Самборский. Екатерина выбрала его потому, что он, истинный христианин, не был подвержен суевериям и выделялся среди других священников европейской образованностью и свободой ума. Будучи долгое время настоятелем православной церкви в Лондоне, он долго жил в Англии, женился на англичанке и вернулся в Россию с привычками англиканского пастора. Он брил бороду и усы, говорил с английским акцентом и носил редингот вместо рясы. Потребовался весь авторитет императрицы, чтобы священнику было дозволено держаться при дворе по-светски. Сановные старцы нашептывают всем, что влияние этого еретика подвергает опасности души юных великих князей. Но Екатерина, ученица Вольтера, всегда опасавшаяся религиозного фанатизма и суеверий, полагает, что просвещенный «батюшка» привьет ее внукам уважение к заповедям Господним и отвратит от ханжества. Кроме того, он успешно учит их английскому. И Александр, и Константин быстро усваивают тонкости этого языка. Немецкому их обучает сын пастора лютеранской церкви Гроота. Русский язык сначала остается в небрежении, позже Екатерина поручает известному писателю Михаилу Никитичу Муравьеву пробудить у юных учеников вкус к родному языку. Они неохотно подчиняются, считая эти занятия необязательными. Зато с жадным интересом слушают лекции знаменитого географа и путешественника немца П. С. Палласа, который увлекает их рассказами о путешествиях по Сибири, русским степям и к берегам Черного моря.

И вдруг в круг этих напыщенных и докучливых наставников врывается новый человек – молодой, пылкий, просвещенный, который сыграет в жизни Александра выдающуюся роль.

Фредерик Сезар де Лагарп родился в небольшом городке Ролле на берегу Женевского озера около двадцати девяти лет назад. Он сопровождал в поездке по Италии двух братьев фаворита императрицы Александра Ланского, который подал своей коронованной любовнице мысль вызвать этого уроженца кантона Во в Петербург и привлечь к воспитанию великих князей. Все, что ей рассказывают о Лагарпе, нравится Екатерине. Говорят, он ярый республиканец, друг народа и враг тирании, последователь Гиббона и Жан-Жака Руссо. А императрица тешит себя мыслью, что и сама разделяет идеи просветителей. Она убеждена, что этот демократ сумеет пробудить в царственных питомцах стремление к справедливости, не затронув их природное предрасположение к самодержавию, и приглашает Лагарпа в Петербург. Он с энтузиазмом принимает приглашение и прибывает в столицу страны, о которой ничего не знает, с верой, что советы человека, воспитанного на идеях Просвещения, будут полезны ее правительству. Прочитав знаменитые «Наставления» Екатерины, он горячо одобряет благородные принципы, руководившие автором, и отважно берется за дело.

Поначалу обязанности Лагарпа ограничиваются обучением Александра французскому языку. Задача не из легких, ибо ученик говорит по-английски, по-русски и немного по-немецки, а учитель – только по-французски. Тогда Лагарп придумывает особый способ объясняться с учеником во время занятий вдвоем: он рисует в тетрадке разные предметы и внизу подписывает их название по-французски, а его ученик – по-русски. Такой метод очень нравится Александру, он увлекается уроками и занимается с Лагарпом сначала раз в неделю, потом каждый день, наконец, дважды в день. Мальчик делает быстрые успехи, его жажда учиться очевидна, а сердце открыто, и Лагарп вскоре по-отечески привязывается к нему. Во время прогулок с маленьким великим князем Лагарп учит его, конечно, французским словам, но стремится познакомить с французскими идеями и, переходя от лексики к философии, а от философии к политике, привить будущему самодержцу уважение к принципу народовластия. 10 июня 1784 года Лагарп предпринимает смелый шаг: он заявляет, что не может далее довольствоваться второстепенным положением и, если его не назначат главным воспитателем юных царевичей, вернется в Швейцарию. Он вручает Салтыкову для передачи императрице пространную записку, в которой смело излагает свою педагогическую программу. Императрица с удивлением читает: «Не следует никогда забывать, что Александр Македонский, одаренный замечательным гением и блестящими качествами, опустошил Азию и совершил столько ужасов единственно из желания подражать героям Гомера, подобно тому, как Юлий Цезарь, взяв за образец Александра Великого, совершал преступления и кончил тем, что задушил свободу своей родины». И далее: «Всякому доброму гражданину необходимо знать принципы, на основе которых управляют образцово устроенным обществом, но, главное, будущему правителю следует своевременно проникнуться ими. Он увидит, что по крайней мере были времена, когда все люди были равны, и если обстоятельства с тех пор изменились, то это отнюдь не значит, что человечество, связанное по рукам и ногам, отдано во власть прихотей одного человека и что были когда-нибудь абсолютные монархи настолько великодушные и правдивые, чтобы всенародно объявить подданным: „Мы считаем для себя честью признать, что созданы для служения своему народу“».

Такая прямота импонирует Екатерине. Лагарп пишет ей, ничего не опасаясь, потому, рассуждает она, что видит в ней государыню, отвечающую его представлению о либеральном монархе. И ей, последовательнице энциклопедистов, остается лишь одобрить высказанные им мысли. На полях записки она пишет: «Тот, кто сочинил эту записку, способен преподавать не только французский язык».

Удостоившись одобрения императрицы, Лагарп может считать свое будущее обеспеченным. Но несколько дней спустя, 25 июня 1784 года, непредвиденное событие пошатнуло, казалось, его положение при дворе: его покровитель, юный Александр Ланской, фаворит Екатерины, умирает от дифтерита. Екатерина, во время болезни окружавшая его материнскими заботами, потрясена его смертью. Она впадает в безысходное отчаяние, не встает с постели, никого не принимает, отказывается от пищи, подумывает об отречении от престола… Врачи опасаются кровоизлияния в мозг. Лагарп мысленно готовится к отъезду. Но Екатерина превозмогает свои душевные и телесные недуги, возвращается к делам и назначает швейцарца наставником великих князей. Отныне ему поручено формировать ум Александра, дабы человек всегда одерживал в нем верх над государем.

С каждой неделей близость между учеником и учителем возрастает. Для Александра Лагарп – главный авторитет, на все он смотрит его глазами. Позже Александр признается: «Всем, что я знаю, и, может быть, всем, что во мне есть хорошего, я обязан Лагарпу». Он, десятилетний мальчик, с волнением и благодарностью внимает молодому наставнику, произносящему пылкие монологи об уважении к человеческому достоинству, о свободе личности, о любви к ближнему, каким бы ни было его происхождение, о просвещенном и терпимом монархе, – отце, а не угнетателе своих подданных. Александр слушает эти возвышенные сентенции как музыку: как будто он не в классной комнате, а в концертном зале. Лагарп и сам увлекается благозвучными речами, которые держит перед своим слушателем. Сидя рядышком, двое мечтателей вызывают из небытия тени Демосфена, Плутарха, Тацита, Руссо, энциклопедистов… И главное – никакой Библии! Атеист Лагарп диктует ученику такое определение Христа: «Некий еврей, именем которого названа одна христианская секта».

Другие преподаватели, оттесненные на задний план, бранят вполголоса швейцарского «революционера». Некоторые даже осмеливаются утверждать, что он хочет сделать из Александра Марка Аврелия, «тогда как России нужен Тиберий или Чингизхан». Но больше всего недруги Лагарпа упрекают его в незнании русской жизни и, следовательно, в неумении научить царственного питомца разбираться в проблемах страны, управлять которой ему предстоит. И действительно, Александр в Петербурге, и особенно в Царском Селе, живет под колпаком, вдали от народа, в искусственной атмосфере двора, где среди пышных декораций заученно двигаются придворные в напудренных париках. По-французски и по-английски он говорит лучше, чем по-русски, никогда не путешествует, ничего не видит, природу представляет себе повсюду столь же приятной, как в императорских садах, и воображает, что знает народ, потому, что как-то в окрестностях столицы, у входа в образцовую деревню, его встретили с песнями празднично разодетые поселяне. Он интересуется ими, но не приближается к ним. Вряд ли даже он осознает, что они тоже принадлежат к человеческому роду. Впрочем, сам «друг угнетенных» Лагарп не осуждает крепостное право. Дерзкий в теории, он осторожен на практике и всего лишь хочет видеть во главе нации «просвещенного деспота». Пока это все, а дальше видно будет.

Екатерина не может нахвалиться наставником, которого выбрала для Александра. Она говорит Лагарпу в присутствии придворных: «Высокие принципы, которые вы ему внушаете, воспитают в нем сильную душу. Я сама прочла ваши труды с большим удовольствием и бесконечно довольна вашими стараниями». А Лагарп пишет: «Провидение проявило наконец сострадание к миллионам людей, населяющих Россию; Екатерина II сама хотела воспитать внуков, как мужчин». Хвалит он и ученика: Лагарп, как и Екатерина, открывает в нем всевозможные таланты, и прежде всего, талант покорять сердца. Любой его поступок повергает бабушку в беспредельный восторг. «Заниматься с ним одно удовольствие, – рассказывает она Гримму. – Если бы вы видели, как Александр играет то в лавочника, то в повара, как он занимается разными ремеслами: красит, клеит обои, смешивает и растирает краски, рубит дрова, чистит мебель, превращается то в кучера, то в конюха». Однажды он, больной, дрожа от озноба и закутавшись в плащ, стоит на часах, с ружьем в руках, у дверей, ведущих в покои императрицы. Заинтригованная, она спрашивает, что это означает. Он отвечает: «Я часовой, умирающий на посту от холода». И Гримм, естественно, тотчас извещен об этой удачной реплике. В другой раз Александр разыгрывает перед бабушкой комедию «Обманщик», которую она сама сочинила. В этой пьесе он с таким блеском исполняет три разные роли, что Екатерина, по ее словам, «не верит своим глазам». Ни на секунду не задумывается она о том, что искусство легко менять обличья выдает опасную склонность к скрытности и лукавству.

Тем временем Мария Федоровна произвела на свет еще троих детей: Александру (1783), Елену (1784) и Марию (1786). Девочки не интересуют Екатерину, тем не менее она ищет для них гувернантку, и ее выбор падает на госпожу Шарлотту Ливен,[4] вдову генерал-майора. Эта весьма достойная, добрая, но с твердым характером особа будет печься также об Александре и Константине. Братьев связывает тесная дружба. Они неразлучны и отлично ладят друг с другом как в играх, так и в занятиях. Екатерина, задумав триумфальное путешествие в южные области России, в частности в Крым, хочет взять их с собой. Встревоженные родители умоляют ее оставить сыновей с ними. Екатерина отвечает им в письме по-французски: «Ваши дети принадлежат вам, но они в то же время принадлежат мне и государству. Мне было приятно, исполняя свой долг, с младенчества окружить их самыми нежными заботами… Я рассуждала так, что в разлуке с вами они станут для меня утешением. Из пяти детей трое остаются при вас. Почему же на склоне лет целые полгода я должна быть лишена удовольствия видеть возле себя кого-нибудь из членов моего семейства?»

Все готово к отъезду, но тут Константин заболевает золотухой. Отложить поездку нельзя, и Екатерина, рассерженная и расстроенная, пускается в путь без внуков. На остановках она пишет им письма. Они отвечают ей короткими нежными записочками, написанными по-французски и по-русски. «Любезная бабушка, – пишет Александр по-французски. – Я чувствую, как вы меня любите, и я вас люблю так же, как вы меня. Я вас благодарю за то, что вы обо мне вспоминаете. Я полагаю большой честью для себя, что вы называете меня своим другом. Сегодня я видел в Малом театре „Севильского цирюльника“. Его играли по-русски хорошие актеры, и мне он очень понравился. Целую ваши ручки и ножки. Ваш преданнейший и покорнейший внук Александр».

Когда после более чем полугодового отсутствия императрица возвращается в Царское Село, Александр и Константин бросаются ей навстречу. Она обнимает их, плача и смеясь. Как они выросли! Как красив старший! Воспитатель Протасов уже в двенадцать лет замечает у Александра признаки возмужалости. Два года спустя тот же Протасов подтверждает свои наблюдения: «От некоторого времени замечаются в Александре Павловиче сильные физические желания, как в разговорах, так и по сонным грезам, которые умножаются по мере частых бесед с хорошими женщинами». Екатерина предупреждена об этих «сонных грезах»; она тотчас поручает своим представителям объехать европейские дворы и навести справки о принцессах на выданье. Но где найти юную особу, достойную кристально чистой души ее внука? «Это деликатнейшая тема», – пишет она Гримму. Протасов тайком заносит в дневник наблюдения над доверенным ему питомцем: «Замечается в Александре Павловиче много остроумия и способностей, но совершенная лень и нерадение узнавать о вещах, и не только чтоб желать ведать о внутреннем положении дел, кои бы требовали некоторого посилия в познании, но даже удаление читать публичные ведомости и знать о происходящем в Европе. То есть действует в нем одно желание веселиться и быть в покое и праздности! Дурное положение для человека его состояния».

Беспечность, беззаботность и жажда удовольствий – не главные недостатки этого юноши, выпестованного августейшей бабушкой и дюжиной наставников. Взрослея, он все яснее понимает, что ему нужно научиться искусно обходить подводные камни того фальшивого мира, в котором он вынужден жить. Чистосердечие не в его натуре, а здесь, в этом мире – он очень рано это осознает – оно бы погубило его. Этим блестящим суетным двором правят ложь, тайные интриги, годами копившаяся ненависть. Не желая наживать врагов, он всем улыбается, приветливо соглашается с самыми противоположными мнениями, льстит тем, кому хотел бы надавать пощечин. Он продолжает разыгрывать «Обманщика» перед все расширяющимся кругом зрителей. Уже усвоив идеи Лагарпа, он становится свидетелем прибытия в Петербург первых эмигрантов-аристократов, бежавших из революционной Франции. Он мог бы высказаться в защиту принципов равенства и свободы, столь дорогих его учителю и ему самому, но боится ранить их чувства. Он с сочувствием выслушивает рассказы о выпавших на их долю испытаниях, искренне жалеет их, поддерживает их монархические убеждения. С некоторыми из них заводит дружбу. Они вместе катаются на лодках по Неве, ездят верхом, плавают в прудах Царского Села. Для этих водных забав они, по свидетельству Эстергази, «надевают длинные шерстяные рубахи, а сверху широкий шерстяной редингот», специально придуманные и заказанные императрицей. Расставшись с болтливыми и фривольными французами, Александр возвращается к своему дорогому Лагарпу и наедине с ним дает выход неостывшему республиканскому пылу. Учитель и ученик, приглушив голоса, славят эру просвещения и справедливости, наступившую в освобожденной от тирана Франции.

Но поток эмигрантов к русскому двору все растет, новости о терроре ужасают немногочисленных русских либералов; сама Екатерина, возмущаясь жестокостью якобинцев, признает, что идеи энциклопедистов, которыми она страстно увлекалась в молодости, чересчур взбудоражили умы и вот-вот заразят весь мир; государства, сохранившие благоразумие, должны пустить в ход все средства, чтобы погасить этот пожар. Для начала она отправляет на чердак бюст Вольтера. Узнав о казни Людовика XVI, Екатерина заболевает от негодования, а потом приказывает отозвать всех русских подданных из Парижа, запрещает французским кораблям заходить в русские порты, разрывает дипломатические отношения с Францией, обязывает всех находящихся в России французов принести присягу верности, принимает в Петербурге с царским великолепием графа д'Артуа, предлагает кров принцу Конде, щедро снабжает деньгами армию эмигрантов. При всем том она отнюдь не утрачивает ясность мысли и не позволяет вовлечь Россию в войну против революционной Франции с целью восстановления монархии. Пусть Пруссия и Австрия возьмут на себя эту задачу, ее войскам предстоит завершить раздел Польши.

При дворе Александр слышит язвительные разговоры о революционной Франции, где свирепствует гильотина. Присмиревший Лагарп служит главной мишенью нападок как эмигрантов, так и их русских единомышленников. Он, само благородство и мягкость, оказался вдруг забрызганным кровью. Великий князь Павел, призвав к себе Александра, говорит о его бессменном швейцарском наставнике: «Этот грязный якобинец все еще при вас?» И Александр не осмеливается вступиться за своего учителя, потому что ему приходится остерегаться как отца, который терпеть не может Лагарпа, так и бабушки, которая покровительствует Лагарпу, несмотря на преступления санкюлотов. Разве не сказала она на днях этому так называемому сообщнику Робеспьера: «Будьте якобинцем, республиканцем, всем, кем хотите; я вижу, что вы честный человек, и мне этого достаточно».

Впрочем, если в великом князе Павле и сильна неприязнь к Лагарпу, еще сильнее в нем ненависть к императрице. С годами враждебность между сыном и матерью достигает такого накала, что они по обоюдному согласию избегают встречаться друг с другом. Александр, находясь между двумя этими противостоящими друг другу людьми, трезво и молча изучает обоих и приходит к выводу, что отец олицетворяет маниакальный деспотизм, военную муштру, тупую жестокость, безумие; бабушка – державное самовластие и свободу нравов. Достигнув возраста, когда начинают присматриваться к жизни взрослых, он догадывается о роли фаворитов императрицы. Эта стареющая женщина – ненасытная пожирательница молодых мужчин. Быть любовником Ее Величества – значит быть при дворе чем-то вроде должностного лица. Пригожие собой мужчины по очереди становятся министрами ее сердца и ложа. Она меняет их так же, как меняла бы сотрудников, срок службы которых истек. Некоторые, как Потемкин, ослепляют ее блеском, размахом, умом, другие, как Ланской, трогают изысканностью манер и тонкостью чувств, третьи, как последний из них, Платон Зубов, покоряют мужественным профилем, ненасытностью и кожей, излучающей тепло. Возле Платона Зубова она, по ее собственному выражению, «возвратилась к жизни, как муха после зимней спячки». Ему двадцать два года, ей далеко за шестьдесят. В ослеплении страсти она в который раз поддается иллюзии, что любима ради себя самой. Постепенно новый фаворит, обласканный, осыпанный почестями, делается первым лицом империи. Его обязанности вовсе не ограничиваются постельными играми – он быстро прибирает к рукам государственные дела, и попрошайки разного рода униженно осаждают его переднюю, смеются его удачным словечкам и низко кланяются, бесстыдно выпрашивая протекцию. В год возвышения Зубова Александру четырнадцать лет. Он наблюдает, как бабушка, сидя за карточным столом и прикрываясь веером, влюбленно улыбается Зубову или, медленно ступая и тяжело дыша, удаляется в свои покои, а фаворит следует за ней по пятам. Ему противна ее старческая страсть, его возмущает возрастающая заносчивость этого выскочки, но, не отступая от избранной линии поведения, он ничем не обнаруживает свой гнев. Более того, он соглашается стать спутником Зубова в прогулках, пикниках, придворных развлечениях. Они вместе участвуют во всех придворных забавах и смеются одним и тем же шуткам под растроганным взглядом императрицы, счастливой добрым согласием, установившимся между ее внуком и возлюбленным. Прямо-таки семейная идиллия! Даже добродетельный Лагарп не находит повода для придирок.

Говоря по правде, он беспокоился бы напрасно. Любовные излишества Ее Величества не смутили невинность юного великого князя. Как бы строго он ни судил свою бабушку и как бы ни мечтал по ночам о хорошеньких женщинах, встреченных днем, чистота его не затронута. Ему хватает сновидений. Удивленная императрица не знает, то ли ей радоваться целомудрию внука, то ли беспокоиться, не бессилен ли он. Шведский посланник Йеннинг сообщает своему правительству: «Он (Александр) сохраняет всю грацию, свойственную его возрасту, и самый первый цвет невинности».

Екатерина больше не сомневается – пришла пора сделать из внука мужчину. Но это возможно только в супружестве, и она, вспомнив свое немецкое происхождение, ищет невесту среди юных немецких принцесс. По доставленным ей сведениям, больше всего шансов найти идеальную супругу для Александра при Баденском дворе. Она поручает графу Н. П. Румянцеву, дипломатическому представителю России в Южной Германии, начать переговоры. Он едет в Карлсруэ, присматривается к баденским принцессам и отдает предпочтение старшей, Луизе. Но она еще ребенок, и надо ждать, когда ей исполнится тринадцать лет, чтобы пригласить ее в Россию вместе с младшей сестрой Фредерикой якобы с обычным протокольным визитом.

Наконец девочки собираются в дорогу, пугаясь мысли, что предстанут перед могущественной императрицей. «Мы ждем двух баденских принцесс, – пишет Екатерина Гримму. – Одной тринадцать лет, другой одиннадцать. Вы, конечно, понимаете, что у нас не выдают замуж так рано; это дело будущего, а пока пусть они привыкнут к нам, сживутся с нашими обычаями. Александр в невинности сердца ни о чем не догадывается, а я подстраиваю ему эту дьявольскую шутку, вводя его в искушение».

31 октября 1792 года девочки после долгого и утомительного путешествия прибывают в Петербург и припадают к ногам императрицы. Екатерине достаточно одного взгляда, чтобы оценить полудетскую привлекательность Луизы. В тот же вечер она говорит своему личному секретарю Храповицкому: «Чем больше смотришь на старшую из баденских принцесс, тем больше она нравится. Невозможно видеть ее и не попасть под ее очарование». А на следующий день сообщает Гримму: «Господин Александр выказал бы себя чрезмерно разборчивым, если бы упустил старшую из принцесс». Окружение императрицы разделяет ее восхищение Луизой. Великая княгиня Мария Федоровна, мать Александра, пишет императрице: «Она не просто хороша собой, во всем ее облике есть особое обаяние, которое может разбудить любовь к ней и в самом равнодушном существе». Графиня Шуазель-Гуффье говорит о ней: «Черты ее лица чрезвычайно тонки и правильны. У нее греческий профиль, большие голубые глаза, овал лица удивительно чистых линий и прелестнейшие белокурые волосы. Какая-то томная грация разлита во всем ее облике; взор ее глаз, светящихся умом и полных чувства, и мягкий звук ее голоса проникают в самую душу». Графиня Головина в еще более восторженных выражениях описывает Луизу в своих «Воспоминаниях»: «У нее стройный стан, пепельные волосы, локонами ниспадающие на плечи, кожа цвета розовых лепестков, очаровательный рот. Есть что-то невыразимо притягательное и волнующее в мягком и одухотворенном взоре ее голубых миндалевидных глаз, обрамленных черными ресницами и смотрящих на вас из-под черных бровей». А шведский посол Штединг кратко докладывает: «Она красива, ее фигура изящна, облик приятен. Она высока ростом и развита не по летам». Нет сомнений, думает Екатерина, что перед таким совершенством целомудренный Александр не устоит и воспламенится.

Но он не воспламеняется. В присутствии Луизы он холоден как лед. Встревоженная мать юноши снова пишет Ее Величеству: «Увидев Александра, она побледнела и задрожала, Александр же был молчалив и ограничился тем, что иногда поднимал на нее взгляд, но так и не заговорил с ней, хотя разговор шел общий».

Александр ясно видит, какую ловушку подстроила ему бабушка. Весь двор наблюдает за ним и за этой девушкой, которая, несомненно, предназначена ему. На лицах придворных одно и то же выжидательное выражение. Этого довольно для того, чтобы юношу сковала застенчивость. Он предпочел бы сам избрать предмет своих чувств и в уединении, вдали от всех, предаваться его созерцанию. Но высокое рождение отняло у него столь естественную радость. Вокруг юной пары все млеют от восторга и шушукаются. Наконец Александр решается обратиться к Луизе с несколькими словами, она отвечает; он находит, что она не глупа. Не положено ли начало идиллии? 4 ноября 1792 сияющая Екатерина говорит своему секретарю Храбровицкому: «Великий князь как будто бы полюбил старшую принцессу, но жених застенчив и не осмеливается открыться. Она же очень живая и грациозная. К тринадцати годам она вполне сформировалась». Несколько дней спустя уже мать трубит о победе в короткой записке, адресованной императрице: «Имею честь сообщить вам о вчерашнем письме господина Александра. Он пишет, что „с каждым днем милая баденская принцесса все больше ему нравится; в ней есть особая кротость и скромность, которые очаровывают, и нужно быть каменным, чтобы не полюбить ее“. Это подлинные выражения моего сына, и поэтому я осмелюсь предположить, дражайшая матушка, что это признание доставит вам такое же удовольствие, какое оно доставило мне… Наш молодой человек начинает чувствовать к ней истинную привязанность и сознает всю ценность дара, который вы ему предназначаете». А маленькая Луиза изучает Александра, украдкой бросая на него взгляд и притворясь, что смотрит не в его сторону, и посылает матери обстоятельное письмо: «Великий князь Александр очень высок и хорошо сложен; особенно хорошо вылеплены его ноги, хотя ступня великовата; несмотря на свой рост, он пропорционален и строен. У него светлые волосы, голубые, не большие, но и не маленькие глаза, нос прямой и довольно красивый, а рот похож на рот императрицы». Вскоре в ней пробуждается кокетство, и она долго занимается прической и радуется подаренному императрицей платью «из красного, расшитого золотом бархата и юбке из желтого атласа», в которых она блистает на балу, танцуя в паре с великим князем.

Подстерегая малейшую улыбку, малейший взгляд, которыми обмениваются молодые люди, Екатерина регулярно посылает Гримму бюллетени с места действия: «Господин Александр ведет себя очень умно и осторожно… Он постепенно влюбляется в старшую из баденских принцесс, и я не поручусь, что ему не отвечают взаимностью. Никогда еще не было более подходящей друг другу пары, они прекрасны, как день, полны грации и ума. Все стараются поощрять их зарождающуюся любовь». Молодая девушка трогает Екатерину, а внук умиляет. Ей кажется, что в присутствии Луизы он весь светится. Бабушка, открыв вдруг в подростке мужчину, впадает в экстаз и сама заражается энтузиазмом влюбленных. Ее восторг выплескивается в письме Гримму: «Как бы вы удивились и в какое бы пришли восхищение, если бы видели этого высокого, прекрасного и доброго юношу. Как много он обещает, сколько в нем чистоты и вместе с тем глубины! Как последователен он в исполнении правил и сколь беспримерно его желание во всем поступать хорошо!.. Что за прелесть этот юноша, от которого все без ума, да и есть чем восхищаться! Он наш любимчик, он хорошо это знает. Его голова несколько наклонена вперед, но какая красивая голова! Когда его видишь, забываешь, что он держит голову не вполне прямо, а немножко наклоняет ее вперед. Ему много раз уже говорили об этом, но когда он танцует или сидит на лошади, то держится прямо и напоминает Аполлона Бельведерского всем, кто имеет честь знать последнего. Он столь же величественен, а это немало для четырнадцатилетнего юноши. Но довольно, я слишком много говорю о нем».

Екатерина вовсе не льстит Александру, находя его «замечательно красивым и добрым». По единодушному отзыву современников, юноша отличается редким изяществом манер, он высок, строен, черты его лица благородны, улыбка полна очарования, а голубые, слегка близорукие глаза – нежности. При малейшем волнении на его женственном лице вспыхивает румянец. Даже злоязычный Ростопчин пишет Воронцову: «Можно смело сказать, что великий князь Александр не имеет себе подобных в мире. Его душа еще прекраснее его наружности. Никогда еще нравственные и физические стороны не были столь совершенны в одном человеке». А его воспитатель, преданный Протасов, выслушав признание Александра, проливает слезы умиления и записывает в дневнике: «Он мне откровенно говорил, сколько принцесса для него приятна, что он бывал уже в наших женщин влюблен, но чувства его к ним наполнены были огнем и некоторым неизвестным желанием – великая нетерпеливость видеться и крайнее беспокойство без всякого точного намерения, как только единственно утешаться зрением и разговорами; а, напротив, он ощущает к принцессе нечто особое, преисполненное почтения, нежной дружбы и несказанного удовольствия обращаться с нею; нечто удовольственнее, спокойнее, но гораздо и несравненно приятнее прежних его движений; наконец, что она в глазах его любви достойнее всех здешних девиц».

И в самом деле, Александр мало-помалу оттаивает. Он поддается очарованию Луизы и желанию нравиться окружающим. Раз бабушка и родители хоть в чем-то пришли к согласию, он не станет их разочаровывать и противиться их воле. Снова берет верх его всегдашняя привычка плыть по течению. «Александр влюбляется в принцессу, насколько позволяют его возраст – (пятнадцать лет) и его природная холодность, – замечает шведский посол Штединг. – Он с трудом преодолел застенчивость и написал слова признания своей невесте; она ответила ему в том же духе».

Дело так продвинулось, что можно, наконец, говорить о браке. В январе 1793 года при дворе получено официальное согласие родителей невесты. Тотчас же Луиза, как когда-то Екатерина, начинает учить русский язык и слушает наставления священника, который должен подготовить ее к принятию нового вероисповедания. 9 мая происходит ее крещение, и протестантское имя Луиза заменяется русским Елизавета Алексеевна. На следующий день состоялось обручение, причем обмен кольцами совершает сама императрица. После церемонии она пишет матери Луизы: «Все вокруг говорили, что обручают двух ангелов. Невозможно вообразить ничего прелестнее этого пятнадцатилетнего жениха и четырнадцатилетней невесты. Притом они влюблены друг в друга. После обручения принцесса получила титул великой княгини».

Вечером во дворце дают парадный обед. Александр и новоиспеченная Елизавета Алексеевна восседают на троне под балдахином. После обеда – бал. Пресыщенные и погрязшие в интригах придворные с симпатией следят за сияющей чистотой юной парой и, наблюдая, как они кружатся под звуки музыки, вздыхают об утраченных иллюзиях. Барон фон дер Гольц, посол Пруссии, сообщает своему королю: «Со дня приезда моего в Петербург я ни разу не видел, чтобы императрица выказывала такое огромное удовлетворение, как в день обручения ее внука. По ее собственным словам, она наслаждалась редким счастьем. Действительно, нареченные жених и невеста достойны восхищения, которое у всех вызывают, ибо соединяют с красотой кроткость, которая привлекает к ним все сердца. Несмотря на крайнюю молодость и застенчивость юной принцессы, она великолепно держалась, и все, кто близко ее знают, утверждают, что у нее есть характер. Ее младшая сестра очень забавна и тоже здесь нравится, но, говорят, она уедет еще до свадьбы».

Дни идут, и Александр позволяет себе некоторые вольности, которые ошеломляют Елизавету. Обмен первыми поцелуями вполне в христианском духе происходит на Пасху, с разрешения императрицы и графини Шуваловой. После Пасхи Александр повторяет опыт, слегка коснувшись губ Елизаветы. Елизавета, очарованная и испуганная, сообщает матери: «Когда мы остались одни в моей комнате, он поцеловал меня, и я ответила на его поцелуи. И с тех пор я думаю, что он всегда будет меня целовать. Вы не можете себе представить, как странно мне кажется целовать мужчину, ведь он не мой отец и не мой дядя. И так странно, что он не царапает меня, как папа, своей бородой».

В конце лета Фредерика, сестра Елизаветы, возвращается в Карлсруэ, и Елизавета предается отчаянию: «Я одна, одна, совершенно одна, нет никого, с кем я могла бы делиться моими мыслями». Александр плачет вместе с ней: он тоже чувствует себя одиноким. Женитьба неизбежна, он с этим примирился и спрашивает себя, не совершает ли он ошибку. Но как пойти против воли этой ужасной бабушки, если на устах ее чарующая улыбка, а в глазах стальной блеск?

В этот час двор празднует подписание мира с Турцией. Празднества заканчиваются 15 сентября фейерверком. Сразу вслед за этим торжественно объявлено о бракосочетании. Оно совершается 28 сентября 1793 года в большой церкви Зимнего дворца. В разгар подготовки к этому событию отношения императрицы с сыном в конец разлаживаются, и великий князь Павел Петрович не желает присутствовать на церемонии. С трудом Марии Федоровне удается переубедить супруга, и он в последний момент меняет свое решение. Хмурый и злой, он стоит в нефе во главе своей семьи. Александра больно ранит эта враждебность, выставленная напоказ в столь важный для него день. Ему хочется видеть вокруг себя счастливые лица, а он читает на них зависть, подозрительность, расчет и затаенную злобу.

Для свадебного обряда он облачен в кафтан из серебряной парчи с бриллиантовыми пуговицами, грудь пересекает лента ордена Святого Андрея. Платье невесты из такой же серебряной парчи, расшитое бриллиантами и жемчугом. Венец над головой брата держит великий князь Константин, над головой невесты – граф Безбородко. По окончании обряда в Петропавловской крепости и Адмиралтействе палят пушки, во всех церквах звонят колокола. Непрерывный перезвон колоколов длится три дня, празднества – две недели. На второй день после венчания Елизавета под впечатлением свершившегося пишет матери: «Великий князь Александр, или мой муж – никак не могу привыкнуть к этому странному слову, – хочет добавить несколько слов». «Психея соединилась с Амуром», – говорит Екатерина принцу де Линю. А проницательный Ростопчин замечает: «Как бы этот брак не принес несчастья великому князю. Он так молод, а жена его так прекрасна».

Загрузка...