Наталия Родигин, Мария Коркина. ЮБИЛЕЙ РЕФОРМ АЛЕКСАНДРА II КАК ФЕНОМЕН ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

Феномен юбилеемании второй половины XIX — начала XX в. привлекал к себе внимание таких историков, как К.Н. Цимбаев, Р. Уортман, А.И. Буслаев{592}. Однако до сих пор специальных исследований, посвященных юбилеям либеральных реформ и памятным датам правления царя-освободителя, не предпринималось. Изучение юбилейных репрезентаций не только конкретизирует существующие в исторической науке представления об эволюции оценки сущности и значения преобразований Александра II в разные годы пореформенной эпохи, но и позволяет выявить контексты актуализации темы либерального реформирования в общественной мысли Российской империи, установить факторы, предопределившие содержание отзывов о реформаторской деятельности императора.

Задача настоящей статьи — выяснить, какие цели ставили перед собой власть и различные идеологические сообщества при организации празднования юбилеев правления Александра II и его реформ. Мы предполагаем, что конкурирующие акторы политического процесса использовали юбилейные церемонии для формирования национальной и мировоззренческой идентичностей русского образованного общества, его консолидации, конструирования его «фигур и мест памяти». В центре внимания — публикации периодических изданий различной общественно-политической ориентации, посвященные юбилейным датам, источники личного происхождения, исходившие от представителей разных мировоззренческих и социальных групп пореформенной России.

Как уже замечено историками, юбилейная культура Российской империи полностью вписывается в общеевропейскую праздничную культуру. Начиная с 1890-х гг. юбилеемания аналогично проявлялась во многих европейских странах (Германия, Франция) и носила идеологизированный и милитаристский характер. Как показал К.Н. Цимбаев, во второй половине XIX в. правительство при помощи празднования годовщин знаменательных событий пыталось найти пути решения актуальных политических, социальных, национальных проблем. Желая сохранить незыблемость самодержавия, власть стремилась внушить народу утопические образы благоденствия настоящего положения страны и идеализированного общественного устройства вместо реально требуемых изменений. Юбилейным празднествам, рассчитанным на максимальный охват аудитории, отводилось одно из главных мест в создании иллюзии благополучия в стране; именно они, по замыслам организаторов, были призваны нести в сознание масс представления власти о прошлом, настоящем и будущем страны{593}.

Одним из ярких официальных юбилеев эпохи Александра II можно назвать 25-летие его царствования. Как и предшествовавшие юбилеи времени правления царя-освободителя (например, празднование тысячелетия Руси осенью 1862 г.), данный юбилей репрезентировал такие ключевые компоненты императорского сценария власти, как «нежная привязанность, благодеяние и признательность верноподданного населения своему монарху», неразрывная связь всех сословий земли Русской с правительством{594}. Идея «освободительных» реформ как основного достижения правления Александра II не стала главным смыслом юбилейных торжеств. Как ранее отмечено Р. Уортманом, царь не воспользовался символическим потенциалом таких памятных дат, как 150-летие со дня смерти Петра I или сооружение памятника Екатерине II, которые давали возможность заявить о себе как о правопреемнике реформаторских традиций в России{595}.

Итак, ключевой идеей юбилея стала демонстрация единства монарха и благодарного ему народа. Особое звучание юбилейным церемониям придавал тот факт, что они состоялись через две недели после очередного покушения на царя в Зимнем дворце. Верховная распорядительная комиссия во главе с М.Т. Лорис-Меликовым настаивала на отмене всех публичных мероприятий{596}. Несмотря на все предостережения, юбилей состоялся. В начале XX в. историк А.А. Шумахер, характеризуя основные события царствования Александра II, отметил в их числе и «незабвенный день» 25-летия его правления, «с неподдельным воодушевлением» отпразднованный как в обеих столицах, так и по всей России{597}.

Юбилею предшествовала большая подготовительная работа, в которой активно участвовала официальная и консервативная периодическая печать. Стремясь моделировать лояльное к власти социальное поведение современников, создать иллюзию единства всех сословий и национальностей империи с ее монархом, авторы властного дискурса пытались вдохновить население на совместное деятельное служение подданных стране и ее вождю. При этом служение Родине и служение монарху, как правило, отождествлялось. В брошюре, выпущенной типографией А.С. Суворина к юбилею, например, читаем: «Присоединим же свои труды к усилиям и заботам правительства, пусть всякий из нас, где бы ему ни случилось приложить свою работу: в поле, в торговле или на фабрике, в школе или в кабинете ученого, в суде или в управлении, в рядах армии или в представительстве народной политики перед иностранными державами, неуклонно и по долгу совести исполняет свое назначение. Да не смущает нас мысль, что труды эти не видны, что мы не дождемся плодов их: всякий должен честно и усердно исполнять обязанности гражданина и положить свою, хотя песчинку, на устройство и укрепление своего государства»{598}.

«Московские ведомости» 23 января 1880 г. посвятили передовую статью тому, как нужно встретить предстоящий юбилей. Наряду с традиционными призывами помогать нуждающимся консервативное издание в присущем ему менторском тоне предостерегало от помощи крамольным и мятежным студентам, а также критиковало земства за недостаточную активность при подготовке к юбилею{599}.

Катковские издания зафиксировали подробности празднования юбилея в Москве, акцентируя внимание на всенародном характере праздника{600}. Судя по публикациям «Московских ведомостей» и «Русского вестника», юбилейные торжества проходили по традиционному для таких юбилеев сценарию: совершались литургии и молебствия в монастырях и храмах; в Политехническом музее и народных читальнях были устроены чтения и бесплатная раздача брошюры, посвященной 25-летию правления царя-освободителя; в два часа дня был бесплатный концерт с участием хора Общества любителей музыкального и драматического искусств, театров, театрального оркестра и трех хоров военного оркестра. На Девичьем поле проходило народное гулянье с каруселями и качелями. В доме генерал-губернатора состоялся званый обед для высшего сословия и именитых лиц Москвы, на площади весь день играл хор военной музыки. В общей сложности в московском праздновании 25-летнего юбилея царствования Александра II приняло участие более 11 тысяч человек{601}.

Празднование императорского юбилея продолжалось по всей России с февраля по сентябрь 1880 г. В честь императора совершались не только традиционные церковные службы, народные гулянья и устройства чтений в народных читальнях, но и открывались разные богоугодные заведения, возводились часовни. Из разных концов России присылались телеграммы и адреса с выражением верноподданнических чувств государю императору{602}. Широко отмечался юбилей в провинциальных городах. Улицы Брянска, например, были украшены флагами, транспарантами, разноцветными фонариками, вечером «для иллюминации» жгли бенгальские огни и смоляные бочки, во всех церквях шли многочасовые службы с провозглашением долголетия монарху{603}. Жители Тюмени 31 мая 1880 г. вспоминали день, когда Александр Николаевич, будучи еще наследником, посетил город в 1837 г. Именно эту дату в губернии приурочили к юбилейному торжеству. В честь царя в храмах города были проведены службы с вознесением молитв о его здравии и многолетии{604}. В Семипалатинске местные купцы выступили с идеей возвести на собственные деньги каменную часовню в ознаменование двадцатипятилетнего царствования государя. Предполагалось, что в часовне будет установлена икона Св. Благоверного Александра Невского и каждый год будут совершаться крестные ходы в день тезоименитства императора — 30 августа и в день его престолонаследия — 19 февраля{605}. В Омске 30 августа 1880 г. недалеко от новой женской гимназии был заложен пансионат, названный в честь императора Александровским{606}.

Одним из ярких событий в зауральской провинции, приуроченных к годовщине престолонаследия монарха, стала подготовка к открытию первого университета в Сибири в городе Томске. 26 и 27 августа 1880 г. прошли торжества, посвященные двум праздникам — празднованию дня коронования Александра II и закладке университетского главного корпуса. Подготовка к памятному для Сибири событию началась заранее. Высочайше учрежденный Строительный комитет заблаговременно известил об этом торжестве все высшие учебные и ученые учреждения России, все города Томской губернии, Восточной и Западной Сибири. В ответ на это извещение от некоторых сибирских городов были получены уведомления о присылке своих депутатов на общий сибирский праздник, от других — письменные адресы и телеграммы. Из Красноярска, Минусинска, Бийска, Барнаула прибыли на праздник городские главы. От Омска в качестве представителя учебного ведомства Западной Сибири присутствовал главный инспектор училищ Н.Я. Максимов, от учебного ведомства Восточной Сибири — инспектор училищ Енисейской губернии А.С. Елененев{607}.

Для церемонии закладки и торжественного акта на месте сооружаемого главного университетского корпуса был возведен временный крытый павильон для защиты от дождя, способный вместить не менее 2–3 тысяч человек. На одной стороне павильона стояла кафедра, напротив нее был помещен портрет Александра II, окруженный гирляндами живых цветов. Здесь же были развешаны планы университетских зданий. Колонны и карнизы павильона были украшены гирляндами зелени и цветов. Над местом постройки были водружены на длинных шестах флаги. Городской парк в университетской роще украшали более пяти тысяч разноцветных фонарей{608}. 26 августа с утра в главном соборе города прошла торжественная литургия и был совершен молебен с коленопреклонением за здравие и долгоденствие царя, потом был проведен крестный ход в университетскую рощу в сопровождении громадной толпы народа. После молебствия и освящения места епископом был заложен первый камень с памятной доской на месте будущего университета{609}. На торжественном собрании присутствовали представители Строительного комитета, местная администрация, духовенство, почетные жители и гости города, воспитанники мужских и женских гимназий. Вечером были устроены народные гулянья, выступление церковного хора и военного оркестра; завершился первый день праздника фейерверком и балом в здании бывшего общественного собрания. 27 августа Томское городское общество устроило парадный обед, на который были приглашены «почетные и именитые» жители и гости Томска{610}.

В столице 19 февраля 1880 г. было объявлено выходным днем. Были организованы торжественный выход императора, парад военных полков, приветствие военных оркестров возле Зимнего дворца, салют, торжественная встреча с военными, представителями чиновничества, дворянства, купечества, воспитанницами женского института и женских гимназий{611}.

Неоднократно отмеченное стремление власти придать юбилейным церемониям характер единения монарха со своим народом зафиксировано и в обращении Государственного совета 19 февраля 1880 г.: «Гордое венценосным своим вождем, отечество с молитвой торжествует ныне 25-летие его царствования. Стекающиеся из всех концов обширной империи от всех сословий и обществ горячие заявления о неизменной преданности и благодарности Его Императорскому Величеству, сопровождаемые щедрыми пожертвованиями на богоугодные цели, свидетельствуют о беспредельной любви к монарху его верноподданных, желающих добрыми делами привлечь на его главу новые благословения. Учреждение училищ, облегчение обремененных и неимущих и призрение страждущих — вполне достойное чествование царя-освободителя»{612}.

Консервативная периодика разделяла правительственный замысел юбилея, о чем свидетельствует, например, стихотворение А.Н. Майкова, опубликованное в февральском номере «Русского вестника» за 1880 г.:

Ты, Государь, с твоим народом —

Одна душа! Господь продли

Твой век земной, да с каждым годом

Крепчает мощь родной земли!

Да просветляется в сознании

И в заблудившихся умах

То, что святится, как преданье,

Как долг, как Божье указанье

По всей Руси, во всех сердцах!{613}

В этом же выпуске журнала читаем описание реакции населения столицы на появление императора на балконе Зимнего дворца, выходившего на плац-парадную площадку, и исполнение оркестром гимна «Боже, царя храни!»: «Раздалось такое восторженное “ура”, что оно мгновенно заглушило звуки колоссального соединенного оркестра. Войска, при виде своего верховного вождя, милостиво благодарившего своих доблестных воинов за приветствие, пришли в энтузиазм. Всякое видимое различие служебное исчезло. Офицеры и солдаты смешались в одном чувстве благоговейного восторга. Крики “ура” не умолкали. Каски и кепи бросались вверх, но особое великое значение придавал этой сцене неподдельный восторг, исходивший из народных масс, покрывавших площадь. Двадцать минут продолжалась эта по истине всенародная овация царю-освободителю»{614}.

Умеренно-либеральный еженедельный журнал «Всемирная иллюстрация» в январе 1881 г. (ровно за два месяца до убийства Александра II), подводя итоги прошедшего года, писал: «Торжественное празднование 25-летнего юбилея царствования государя императора показало, как прочна связь верховной власти с народом и как малочисленны противники нормального развития общества»{615}.

Несмотря на усилия власти, направленные на демонстрацию уверенности монарха и презентацию народной его поддержки, многие современники отмечали атмосферу тревоги в связи с ожиданием новых террористических актов, обращали внимание на замкнутый характер юбилейной церемонии. Попечитель Казанского университета П.Д. Шестаков вспоминал о том, что после 5 февраля (взрыва в Зимнем дворце) по Казани ходили «сильные, настойчивые» слухи о намерении социалистов прибегнуть к поджогам учебных заведений, о готовящихся взрывах кафедрального собора и университета, назначенных на 19 февраля{616}.

Опасались и новых покушений на жизнь царя. «На душе у всех было тяжело. Вблизи от Белой залы, все знали, тихо умирала в это время императрица, верная спутница царя-юбиляра в это истекшее 25-летие. А когда государь, обратившись к представителям войска, сказал: когда меня не будет, я надеюсь, что вы так же верно будете служить моему сыну, — у многих выступили на глаза слезы, у всех стеснилось больно и очень больно сердце, и невольно все взоры устремились на стоявшего рядом возле государя его наследника… Оба приветствия — от Государственного совета, прочитанное великим князем Константином Николаевичем, и от сената — были прекрасно изложены, и в ответ на каждое из них государь после благодарности выразил надежду, что скоро окончатся печальные дни… Увы, нам всем было грустно потому, что этой надежды на скорый конец этих беспорядков мы не испытывали», — вспоминал известный консерватор В.П. Мещерский{617}. О «грустном» праздновании юбилея упоминал в своих записках славянофил А.И. Кошелев: «Народ и значительная часть интеллигенции любили государя, были ему благодарны за освобождение крепостных людей и другие его реформы, но вместе с тем все чувствовали, что дела шли не так, как следовало, и все были более или менее не довольны. Надежды, возлагавшиеся на верховную комиссию и особенно на ее начальника, животворно действовали на население и на общественное мнение страны; но все чего-то ждали и еще более опасались»{618}.

Тревога ощущалась и в публичных выступлениях представителей власти и церкви на юбилейных мероприятиях. В обращении Сената, в частности, говорилось: «Временная потребность принятия чрезвычайных мер к искоренению ненавистной для всей России горсти крамольников не поколебала веры царя в преданности престола народу русскому. Россия сильна любовью царя и непоколебимой преданностью своему народу»{619}. Драматичность текущего момента осознавалась не только в столице, но и в провинции. Типична в этом смысле речь архимандрита Митрофана 19 февраля 1880 г. на торжественном собрании Переславской городской думы (Владимирская губерния). Перечислив все реформы, которыми отмечен «широковетвистый и роскошно-цветистый» 25-летний период царствования, священнослужитель сделал акцент на «тяжести креста такого царствования», омраченного «происками убийц», и в соответствии с традициями царственных юбилеев призвал трудом, добросовестным исполнением закона и молитвой поддержать «обожаемого отца своего, венценосного монарха»{620}.

Многочисленные описания официального празднования 19 февраля 1880 г. позволяют, вслед за К.Н. Цимбаевым, определить этот юбилей как военно-религиозное торжество{621}. Главными атрибутами юбилея были символы самодержавной власти: герб, национальные флаги, громадный щит с вензелями государя и медальонами, на которых были указаны года важнейших событий этого царствования. В праздновании юбилея принимали активное участие церковь (проведение литургии и молебствий в храмах), армия (парад, военный оркестр и хор).

Отношение общественного мнения к юбилею достаточно определенно проявлялось в номинациях юбиляра и перечне его заслуг перед подданными. В хвалебных отзывах о 25-летнем царствовании императора консервативная пресса именовала его «хозяином Русской земли», «державным преобразователем», «обновителем народной и государственной жизни»{622}. Консерваторы подчеркивали высоконравственный облик императора, которому были присущи «истинно русские черты»: милосердие, «долготерпие», самоотвержение и смирение перед Богом. С точки зрения сотрудников М.Н. Каткова, Александр II как поборник справедливости и гуманности встал на путь преобразований не в угоду собственным интересам, а по велению Божьего промысла. Главным его подвигом было снятие многовекового гнета с крепостных крестьян. Именно отмена крепостного права стала началом других преобразований, среди которых консерваторы выделяли судебную реформу, образование земских учреждений, реорганизацию армии, глубокое и существенное преобразование школы. Консервативные публицисты, с одной стороны, возвеличивали деяния императора, обозначая их как «великие дела», а с другой стороны, называли их «тяжким бременем» царской власти{623}. По их мнению, после преобразований Александра II в обществе активизировались революционные идеи и дух отрицания, начались брожение и крамола{624}. Только благодаря самодержавной власти и народной любви к монарху Россия смогла остаться единым и сильным государством.

В консервативной прессе, исторических очерках, брошюрах, посвященных Александру II и его преобразованиям, выделяется несколько сюжетных линий, в рамках которых формировался и трансформировался образ монарха на протяжении всей второй половины XIX в. — от образа «царя-освободителя» к образу «царя-мученика», «реформатора-мученика»{625}.

На протяжении всего изучаемого периода Александр II описывался как самодержавный царь, «венчанный вождь», «державный покровитель», «преобразователь», «защитник», «владыка русского народа», «отец Отчизны»{626}. Консерваторы делали акцент на преимуществах единовластного правления, на непоколебимости основ русской монархии. Усиление образа сильной царской власти достигалось с помощью притяжательных местоимений — «наш отец», «твой народ»; прилагательных и причастий — «державный», «венценосный», «венчанный», «властвующий» и др. Наиболее ярко деятельность и заслуги монарха иллюстрируют следующие слова-маркеры: «перерождение России»{627}, «великое слово освобождения»{628}, «преобразование в самых коренных основаниях»{629}, «новый плодовитый строй», «память благородного потомства», «славная эпоха великих реформ», «дела в духе гуманности и свободы»{630}, «славные твои дни царствования», «снял оковы рабства»{631}, «муж-зиждель нравственного порядка», «гений нашей будущности и гений настоящего»{632}.

Впечатляет обилие указаний на величие, историческую значимость реформ, обширность сердечного милосердия и человечности царя{633}. Прилагательные «великий», «гуманный» употребляются как при описании реформ Александра II, так и при характеристике самой личности монарха. Использование словосочетаний, указывающих на человеческие качества царя, в том числе любовь к ближнему, неистощимая благость, мудрость, свидетельствуют о стойкости стереотипа «светлый царь-освободитель».

Однако если в 1850–1860-е гг. образ монарха и его деяния рассматривались консервативными политиками и интеллектуалами как новые «надежды»{634}, «зиждительная сила», плодотворная жизнь{635}, то с 1870–1880-х гг. основной акцент делается на бренность, мученичество, «жертвоприношение», «жертву искупления»{636}.

После трагической гибели Александра II среди публицистических клише, употребляемых авторами журналов и брошюр, встречаются такие, которые подразумевают вину русского народа в смерти царя, упоминают о необходимости покаяния{637}. В конце 1880 — начале 1890-х гг. основной обсуждаемой консерваторами темой становится вопрос о последствиях реформ, наследстве 1860-х гг. Таким образом, в отзывах консервативной прессы не столько давалась положительная оценка реформам Александра II, сколько возвышалось самоотверженное служение императора своему Отечеству, его жертвенность во благо народа.

Либеральная часть общества считала 25-летие царствования поводом для актуализации идеи дальнейшего реформирования страны, ожидала декларации власти о конституционных намерениях. Особые надежды возлагались либералами на М.Т. Лорис-Меликова. Не случайно некоторые из них время деятельности Верховной распорядительной комиссии сравнивали с весной политической жизни{638}. Саратовский юрист И.Я. Славин в своих воспоминаниях указывает на то, что в связи с предстоящим юбилеем среди провинциальной интеллигенции распространялись слухи о «великих и богатых милостях сверху, о каких-то “конституциях”, чувствовались ласковые и доверчивые жесты со стороны власти по адресу общественности, самоуправления»{639}.

Стремлением показать бесперспективность и безнравственность террористических актов и обосновать целесообразность либерализации государственной жизни проникнуто «Внутреннее обозрение» «Вестника Европы», посвященное юбилею царствования Александра II. Призывая извлечь уроки из истории покушений на жизнь монархов, правителей и государственных людей, обозреватель настаивает на том, что террористические акты обостряют взаимную вражду, угрожают бесконечными репрессиями, сеют страх, равнодушие к чужому горю, лишают надежды на лучшее, колеблют уважение к человеческой жизни — первому и высшему условию правильного развития{640}.

Либеральный журнал акцентировал внимание на том, что у России есть возможность другого пути, — пути мирного, правильного развития, открытого реформами Александра II. Подчеркивая выдающееся историческое значение отмены крепостного права, судебной, земской, военной и других реформ, обозреватель «Вестника Европы» рассматривал их как закономерный результат общественного развития страны начиная с петровских преобразований. С его точки зрения, основным следствием реформ стало уменьшение общественной пассивности, вовлечение в общественную жизнь широких масс народа, появление земского самоуправления, бессословного суда, расширение гласности, распространение грамотности среди непривилегированных слоев населения. При этом основной пафос либеральной оценки значения реформ сводился к необходимости дальнейшей совместной преобразовательной работы власти и общества, направленной на сохранение законности в сфере суда, продолжение реформы уголовного законодательства, справедливое распределение налогового бремени, устранение неполноправного статуса имперских окраин, отмену уголовной ссылки в Сибирь, пересмотр пенсионного устава, расширение числа средних и высших учебных заведений{641}.

Таким образом, власть и общество использовали 25-летний юбилей правления императора Александра II для достижения своих целей. Власть при помощи юбилейных церемоний репрезентировала незыблемость монархии, одним из оснований которой являлась народная поддержка императора и его политического курса. Общественное мнение обращалось к юбилейной дате как к поводу предложить свою интерпретацию значения и последствий реформ и показать свои версии перспектив развития страны.

Как известно, 20-летие, 25-летие, 30-летие крестьянской и других либеральных реформ были проигнорированы правительством Александра III. Для презентации мифа об «истинно народном царе» и «отце Отечества» с соответствующим ему сценарием власти, подразумевавшим разрушение петровского образа монарха как воплощения западной монархической культуры в России, напоминания об александровских преобразованиях были не актуальны. Официальный перечень юбилеев напоминал главным образом о религиозных событиях: 500-летии Тихвинской иконы Божьей Матери, 100-летии со дня смерти Тихона Задонского, 1000-летии Кирилла и Мефодия, 900-летии крещения Руси, 500-летии со дня смерти Сергия Радонежского{642}. В 1885 г. широко отмечался 100-летний юбилей Жалованной грамоты дворянству, наглядно демонстрируя новые идеологические и сословные приоритеты правления Александра III.

По представлению министра народного просвещения И.Д. Делянова, утверждавшего, что публичное празднование отмены крепостного права может «возбудить народные страсти и неприязненные чувства к дворянству», товарищ министра внутренних дел И.Н. Дурново 20 сентября 1885 г. разослал специальный циркуляр о запрете особого празднования любых 25-летних юбилеев{643}.

В.Г. Короленко так описывал общественно-политический контекст празднования юбилея крестьянской реформы в феврале 1886 г.: «Подходила 25-я годовщина освобождения крестьян, и в литературных кругах этот юбилей возбуждал много оживленных толков. Юбилей оказался “опальным”. Крестьянская реформа довольно откровенно признавалась в известных кругах роковой ошибкой. Смерть Александра II изображалась трагическим, но естественным результатом этой ошибки, и самая память “Освободителя” становилась как бы неблагонадежной. Говорили о том, что намерение одного из крупных городов поставить у себя памятник Александру II было признано “несвоевременным”, и проект, уже составленный Микешиным, был отклонен. Статьи Джаншиева и других сотрудников “Русских ведомостей” о великой реформе звучали как вызов торжествующей реакции. Ждали, что даже умеренные статьи, которые неизбежно должны были появиться 19 февраля, повлекут репрессии, и гадали, какая степень одобрения освободительных реформ может считаться терпимой»{644}.

Схожее настроение передает запись в дневнике государственного секретаря А.А. Половцова, сделанная 19 февраля 1886 г.: «25-летие освобождения крестьян. Какие не страницы, а библиотеки написаны историсю с того дня, когда я в Исаакисвском соборе слушал манифест, написанный, как говорили, Филаретом. Какой шаг шагнула Россия в малоисследованную, можно сказать, неведомую территорию и как не хватило у ее правителей ясности и твердости мысли, чтобы сознать, куда идти вслед за тем! Как мало понимают и сегодня смысл пережитого, обязательность и необязательность его для будущего в том или другом отношении! Кто подумал бы пять лет тому назад, что правительство запретит праздновать 25-летие со дня воспоследования этой меры! Во время моей киевской ревизии не один мировой посредник меня уверял, что народ привыкает в этот день среди крестного хода носить портрет Александра II и что портрет этот, несомненно, попадает в ряд образов, находящихся в церкви и изображающих святых. Сегодня же день ознаменовался тем, что Грессер посылал полицейских солдат разгонять несколько десятков молодежи, собравшейся на кладбище служить панихиду по Кавелине»{645}.

Несмотря на официальный курс «забвения» реформ, либеральная и народническая общественность 1880-х гг. — начала XX в. отмечала юбилейные даты «эмансипационных» реформ, превратив последние в «места памяти» тех «мы-групп», которым были близки по духу либеральные преобразования. Отношение к Великим реформам было одним из идентификационных оснований, позволявших мировоззренческим сообществам, в большей или меньшей степени оппозиционных официальному курсу, отличать «своих» от «чужих».

Примечательно, что празднование юбилеев реформ в середине 1880-х гг. проходило все по тому же сценарию «единения освобожденного народа и царя “Освободителя”», который лег в основу предыдущих официальных юбилейных торжеств. Часто повторялись даже организационные формы юбилейных мероприятий: исполнение военным оркестром монархических маршей, чтение брошюр, посвященных предшествующему царствованию, раздача портретов Александра II, оформление места проведения юбилея государственной символикой (флагами, транспарантами, гербами). Так, в Одессе в аудитории народных чтений празднование юбилея отмены крепостного права было начато с исполнения оркестром Модлинского полка и хором архиерейских певчих гимнов «Боже, царя храни» и «Коль славен наш Господь в Сионе». Затем собравшимся (около 1000 человек) была прочитана брошюра о правлении Александра II, розданы литографические портреты погибшего императора. Закончился юбилей показом «туманных картин» под оркестровую музыку{646}. Попутно отметим, что, несмотря на общее «поправение» правительственного курса и негативное отношение к либеральным реформам со стороны правящей элиты, годовщины отмены крепостного права отмечались и в предшествующие се 25-летию годы. Так, помещая ксилографический снимок бюста Александра II работы бывшего министра внутренних дел А.Е. Тимашева, газета «Всемирная иллюстрация» в феврале 1882 г. сообщала: «…19 февраля все с благоговением вспомнили многознаменательный день, когда на престол вступил царь, с которого началась новая для России эпоха реформ и новой жизни, и церкви наполнились молящимися, многие местности заявили ходатайство об установлении в этот день празднества на вечные времена, в других же — годовщина ознаменовалась открытием различных богоугодных заведений и поставлением икон в храмах»{647}.

Главным героем юбилейных мероприятий для либеральной интеллигенции становится Александр II, вскоре после смерти превращенный частью русских интеллектуалов в «фигуру памяти». Миф об истинно народном царе (в отличие от презентовавшего себя таковым Александра III), освободившем народ и пострадавшем во имя народа, начал активно формироваться с 1 марта 1881 г. и поддерживался до завершения изучаемого нами периода. Наглядное воплощение, риторику «народного вождя» можно найти, например, в стихотворении А.Н. Яхонтова, написанного к 25-летию крестьянской реформы:

Как был в тот день прекрасен и велик

Народный вождь, народом окруженный!

Как подвигом великим озаренный,

Был светел, благ го спокойный лик!

Он знал народ свой верующий, сильный,

Он был с народом — плоть одна и кровь,

Источник в нем кипел любвеобильный,

Жила в нем к человечеству любовь!

Благословен твой подвиг величавый,

Благословен да будешь ты вовек,

Жизнь обновленную нам давый,

Освободитель, царь и человек!{648}

Народную любовь к царю-освободителю редакция либерального исторического журнала «Русская старина», издававшегося М.И. Семевским, подчеркивала при помощи публикации материалов о памятниках Александру II, сооруженных на средства крестьян{649}. На страницах названного журнала помещались статьи и документы, освещающие подготовку Великой реформы, биографии ее «отцов». Особый интерес представляют сообщения о ежегодных торжественных обедах членов редакционных комиссий. На юбилейном обеде 1886 г. под председательством К.К. Грота было свыше 30 приглашенных из оставшихся в живых членов редакционных комиссий, представителей высших законодательных учреждений и «трудившихся по крестьянскому делу». В их числе: А.А. и В.А. Арцимовичи, Н.Х. Бунге, С.И. Зарудный, СА. Мордвинов, Н.П. и П.П. Семеновы, М.Е. Салтыков, М.И. Семевский, Н.П. Стояновский и др. Были приглашены Ю.Н. Милютин и Н.Я. Ростовцев в память заслуг их отцов{650}. Речи, поздравительные телеграммы, тосты, звучавшие на обеде, свидетельствовали о сакрализации реформы его участниками, о восприятии ее как «святого дела», главного итога своей жизни, а соратников, готовивших «освобождение», — как семьи.

Миф о Великой реформе как о самом выдающемся событии в истории страны нашел достаточно яркое воплощение в редакционной статье «Русской старины», посвященной ее 25-летнему юбилею: «19-ое февраля обычный ежегодный всероссийский, хотя и неустановленный никакою табелью, праздник. Есть ли уголок на Святой Руси, где бы в этот день с чувством беспредельной, благоговейной любви к памяти великого государя-освободителя не было бы произнесено его имя! В Петербурге, в месте, где именно поднял свой бессмертный труд незабвенный монарх, где еще живы не только многочисленные свидетели этого труда, но и некоторые из главнейших его участников, конечно, особенно дороги воспоминания, соединенные с днем 19-го февраля, днем подписания величайшего в летописях России законодательного акта, положенного в основание всего нового строя свободной от крепостного ига России»{651}. О всенародном характере «дня великого избавления» писала «Всемирная иллюстрация», поместившая в одном из февральских выпусков 1886 г. несколько рисунков, посвященных эпохе Александра II, и стихотворение Беземана «Памяти Царя-Освободителя»{652}.

Несмотря на попытки либеральной общественности придать празднованию 25-летия крестьянской реформы широкий характер, юбилей не стал событием, сплотившим оппозиционные силы и заставившим власть вернуться к идее «увенчания здания» — продолжения либерального реформирования страны, учреждения парламента и конституции. «Газета А. Гатцука» 21 февраля 1886 г. сообщала о том, что «день величайшего в истории России события — уничтожения в ней рабства, пройден у нас совершенным молчанием как со стороны вольных и невольных освободителей, то есть помещичества, так и со стороны освобожденных»{653}. Основной причиной молчания автор статьи считал сохранение рабского сознания у русского народа. Именно потому, что русский народ остался рабом и понимает свободу так, как ее понимает раб, «не умея к ней приладиться и с ней управиться», он не смог осознать истинного значения «великого дела царя-освободителя».

Мемуары русских интеллектуалов о середине 1880-х гг. демонстрируют и поколенческие различия в интерпретации значения либеральных (в первую очередь, крестьянской) реформ и тем самым расширяют наши представления об идейном контексте празднования ее 25-летнего юбилея. Достаточно распространенную эволюцию восприятия крестьянской реформы ее современниками раскрывают размышления историка литературы, беллетриста, редактора газеты «Живописное обозрение» П.Н. Полевого.

Вспоминая 19 февраля 1861 г., он упоминал о своем восторге и преклонении перед «великостью подвига царя», подарившего новую жизнь двадцати миллионам своих подданных. «Освобождение крестьян, — писал он, — представлялось нам… чем-то вроде магического талисмана, до которого трудно было только добраться, которым трудно было только овладеть, но овладев им, его можно было всюду и смело пускать в ход — и при одном прикосновении этого магического талисмана все должно было оживать, расцветать, молодеть, воскресать физически и нравственно. Против этого талисмана, как нам казалось, не сильны были никакие законы физической инерции, никакие условия исторического роста и последовательности событий… И какою радужною, какою светлою, какою изумительно-прекрасною представлялась нам будущность России, освобожденной от векового укора и постыдного неравенства сословий»{654}. Спустя четверть века стало понятно, что всходы «нового посева» были тягостны и болезненны, многие иллюзии развеялись, а сам факт освобождения крестьян давно утратил значение магического талисмана{655}.

Отношение к либеральным преобразованиям нового поколения социально активной молодежи, «ровесников» реформ отражено в мемуарах В.А. Маклакова. Примечательно, что именно время преобразований Александра II лидер кадетов выбирает в качестве точки отсчета собственной биографии и истории своего поколения. Его воспоминания начинаются с таких строк: «То поколение, которое сейчас вымирает, а начинало жить активной жизнью во время освободительного движения, своими юными годами близко подходило к эпохе Великих реформ. И если нам вспоминать свою жизнь и то, что она сделала с нами, надо начинать с этого времени, то есть с наших отцов и дедов. Мы многих от них унаследовали»{656}. Характеризуя реакцию студенческой молодежи середины 1880-х гг. на либеральные реформы, Маклаков отмечал ее неоднозначность. Либеральное студенчество считало себя наследниками деятелей 1860-х гг. и даже в годы реакции по-прежнему верило в возможность развития начал того нового строя, которые были даны либеральными реформами. Для более радикальных их сверстников реформы 1860-х гг. не казались уже драгоценным растением, которое нужно только беречь и выращивать. Из понимания крестьянской реформы как «великого грабежа крестьянской земли для помещика» выросло не только сопротивление продолжению и «увенчанию» Великих реформ, но и распространилась идея цареубийства{657}. Таким образом, отношение к реформам и для ближайших потомков оставалось одним из идентификационных оснований, позволяющих конкретизировать их мировоззренческие ценности.

20-летие и 25-летие судебной, земской, образовательной и других либеральных реформ, а также 35-летие крестьянской реформы не имели такого общественного резонанса, как четвертьвековой юбилей отмены крепостного права. Как правило, празднование этих дат ограничивалось торжественными обедами, чтением рефератов в различных общественных объединениях и публикацией статей на соответствующую тему в либеральных и народнических периодических изданиях{658}.

Как и на протяжении всей изучаемой эпохи, в 1890-х гг. умеренно оппозиционная общественность обращалась к юбилеям реформ для обоснования своей позиции по актуальным вопросам политической и социально-экономической жизни страны. Наиболее емкую оценку реформ либеральной и народнической интеллигенции дали В.Г. Короленко и Н.Ф. Анненский в выпуске «Русского богатства», приуроченном к 19 февраля 1896 г. Признавая громадное значение «великого законодательного акта», освободившего свыше 22 миллионов помещичьих крестьян, они утверждали, что работа над устранениями последствий крепостного права остается злобой дня. Крестьянская и последовавшие за ней судебная и земская реформы способствовали развитию общественного самосознания, формированию навыков общественной работы, вовлечению в эту работу большого числа людей. Между тем перестройка всей общественной организации, начатая либеральными реформами, не закончена. Остались нерешенными три основные задачи, выдвинутые великой реформой по отношению к рабочей крестьянской массе. Во-первых, личное освобождение и, как результат, гражданское равноправие крестьян по отношению к другим сословиям. Обсуждение вопросов о семейных разделах крестьян, об освобождении крестьян от телесных наказаний свидетельствует о том, как были сильны пережитки крепостничества и через 35 лет после его отмены. Во-вторых, сохранились черты незавершенности в сфере крестьянского самоуправления и суда, о чем свидетельствует полная зависимость этих учреждений от администрации. В-третьих, самой нерешенной оказалась основная задача положений 19 февраля 1861 г. — обеспечение материального благосостояния и экономической самостоятельности крестьянской массы. Сточки зрения публицистов, крестьянство и накануне 35-летнего юбилея не представляло собой граждански самостоятельной группы, способной защищать свои интересы в области экономической деятельности и сознательно относиться к событиям текущей жизни. Таким образом, решение задач, поставленных либеральными реформами 1860-х гг., было объявлено насущной задачей современности и основным смыслом юбилея{659}.

Итак, как свидетельствуют имеющиеся в нашем распоряжении источники, российские юбилейные мероприятия второй половины XIX в. далеко не всегда были инициированы сверху. У власти и общественности был свой, часто различный, перечень юбилеев. И власть, и конкурировавшие идеологические сообщества позднеимперской России преследовали свои цели в организации тех или иных юбилейных торжеств. Если во время правления Александра II задача празднований первоначально заключалась в популяризации реформаторских мероприятий власти, а затем в демонстрации своей уверенности на фоне террористических актов, то во время пребывания у власти его преемников их цель сводилась к тому, чтобы избегать намеков на возможность любой реформаторской деятельности и общественных потрясений.

Размышляя о причинах пристального внимания русской общественности к годовщинам реформ, можно сделать вывод, что реформы в сознании образованной части общества не были сугубо достоянием власти, они расценивались как опыт совместного реформаторства власти и общества, поскольку принятию реформ предшествовал этап их общественного обсуждения, своеобразной «общественной экспертизы». Известно, что в мемуарах русских интеллектуалов период «реформаторского сотворчества» общества и власти описывался как «весна нашей юной общественности», «начало новой жизни нашего отечества», «эпоха умственного пробуждения России»{660}. К примеру, будущий земский статистик И.М. Красноперое писал о начале 1860-х гг. — времени своей юности: «Для нас, еще тогда молокососов, наступило точно воскресение. Какая-то радость, какое-то высокое одушевление наполняли наши сердца. Но мы знали, что перед нами открывался новый широкий путь знания и служения дорогой родине. Это была золотая идиллия юности, исполненной мечтаний, невозвратное время, когда самонадеянному уму всякая высь казалась доступной, всякая преграда — легко устранимой. Жизнь, не омраченная ни единой тенью, была в наших глазах озарена ослепительным светом…»{661} В воспоминаниях М.В. Голицына, бывшего студента Московского университета, читаем: «…это была еще та эпоха, которую можно назвать медовым месяцем великих реформ, когда все дышало светлыми надеждами на лучшее будущее»{662}. Можно предположить, что юбилеи реформ были поводом для рефлексии по поводу современного состояния взаимоотношений власти и общества.

На примере празднования юбилеев правления царя-освободителя и реформ 1860-х гг. во второй половине XIX в. видно, что либеральная общественность использовала названные юбилеи для мобилизации своих единомышленников как напоминание власти о необходимости продолжения либеральных преобразований. Востребованность символического потенциала юбилейных церемоний консерваторами объясняется их желанием продемонстрировать ценность и «укорененность» в русской жизни «православия, самодержавия и народности», дать свою оценку внутриполитической ситуации, предостеречь от «пагубных влияний» власть и общество, а также обозначить круг «врагов» империи в текущий период ее развития.


Загрузка...