Александр Шморель

ОРЕНБУРГСКИЕ КОРНИ

Первым представителем рода Шморелей на российской земле стал Карл-Август, родившийся 19 января 1833 года в городке Люк, в Восточной Пруссии. Сейчас этот населённый пункт относится к Польше и носит название Эльк. В середине XIX века, когда Карлу было около двадцати трёх лет, он отправился в Оренбург. Неизвестно, чем привлёк молодого человека далёкий степной город, расположенный на границе Европы и Азии: своим немецким названием, хорошими отзывами немецких купцов, ведущих прибыльную торговлю на окраине Российской империи, или им руководило просто юношеское стремление к свободной жизни, полной неожиданностей и приключений? Как бы то ни было, обосновавшись в Оренбурге, Шморель начал своё скорняжное дело и открыл меховую лавку. История умалчивает о том, как складывалась жизнь молодого немецкого предпринимателя вдали от родины, лишь в «Алфавите купцов города Оренбурга на 1872 год», в разделе «Временные купцы 2-й гильдии», под номером 52 появляется запись о прусском подданном Карле-Августе Шмореле как объявившем свой капитал по состоянию на 29 декабря 1871 года. Заметим лишь, что тогда Карл не «обрусел» ещё настолько, чтобы именоваться на местный манер «Августовичем».

Шморель вовсе не был белой вороной, неизвестно каким ветром занесённой в эти края. Во второй половине XIX века в Оренбурге своё дело имели несколько немецких купцов. Почти все они были людьми известными и уважаемыми. Клюмп, Фокеродт, Оберлендер, Гофман — эти имена на протяжении нескольких десятилетий были неразрывно связаны с историей Оренбургского края. Кто-то из «временных» принимал российское подданство, кто-то сохранял на бумаге свою принадлежность немецкому государству, но все они считали себя оренбуржцами и много делали для процветания родного города. Как правило, происхождение, вероисповедание и принадлежность к одному сословию, а также многодетность семей, некоторые из которых нередко насчитывали до десяти наследников, приводили к тому, что все немецкие купеческие фамилии в Оренбурге состояли в родственных связях друг с другом.

Меховая лавка Шмореля находилась на Николаевской — центральной улице города, была хорошо известна жителям губернского центра, что даже делало излишними обычные для того времени рекламные ссылки вроде «на втором этаже в доме Попова». Карл-Август время от времени выезжал за границу за новыми мехами, старательно анонсируя сей факт в местной печати и устраивая перед отлучкой распродажу «по ценам, совершенно выгодным для покупателей». Отношения немецкого купца с местным населением были ровные, что не мешало ему время от времени устраивать публичные разносы своим менее добросовестным коллегам. В 1876 году редакция газеты «Оренбургский листок» сообщала, что в её адрес поступило открытое письмо, в котором Шморель обращался к не менее известному в Оренбурге предпринимателю Путолову с требованием «исполнить обязательство о продаже товара или возвратить задаток и объясниться». Столь неординарный метод разрешения споров был выбран потому, что Путолов не желал видеться со Шморелем и, более того, скрывался от последнего, когда тот приходил к нему домой за объяснениями.

Со временем либо доход от мехового магазина стал слишком мал, либо появилась возможность более выгодно разместить накопившийся капитал, но в сентябре 1878 года Шморель подаёт в Оренбургскую городскую управу прошение об отводе земли под устройство паровой мельницы и лесопильни. В марте следующего года аренда была оформлена на 1500 квадратных саженей за Новой Слободкой по левую сторону железной дороги. Строительство первой в Оренбурге лесопилки Шмореля, так же как и мельницы оренбургского купца Юрова, стало началом бума по применению силы пара в мукомольном и лесопильном производстве. В последующие годы такие заводы стали расти в городе как грибы после дождя. На них применялось сверхсовременное по тем временам техническое оснащение. Оборудование устанавливал и отлаживал тоже немец, инженер Ф. К. Эверт, развернувший впоследствии в губернии торговлю сельскохозяйственными орудиями и машинами.

Новое дело «временно оренбургского купца» оказалось весьма доходным. Спустя два года Шморель ходатайствовал перед городской Управой о приёме в «Товарищество паровой лесопильни» соотечественников — оренбургских «коллег» Гуго Богдановича Оберлендера и Августа Даниловича Фокеродта. Участок, занимаемый мельницей и лесопилкой, постоянно расширялся за счёт аренды земель и покупки предприятий менее удачливых соседей. Так, в 1883 году «Шморель и К⁰» заявило о приобретении лесных складов санкт-петербургского купца А. Л. Шаскольского. «Мой дед долгое время торговал лесом, — рассказывал своей подруге в 1941 году Александр Шморель. — У него делали деревянные дома разных размеров. Их можно было купить, разобрать и увезти домой. Сколько они стоили? Самые дешёвые — 35, самые большие и дорогие (лучшие) — 200 рублей. Те, которые за 200, были просто громадными, для школ…» Так или иначе, но первая в Оренбурге паровая лесопильня не была единственной заботой Карла-Августа Шмореля.

На своем очередном заседании 21 февраля 1885 года городская Дума «слушала просьбу прусского подданного Шмореля о разрешении ему открыть на Водяной улице паровой пивоваренный завод». По-видимому, к тому времени проблема назрела уже давно, так как продукция существовавшего в Оренбурге пивоваренного завода, принадлежавшего другому известному в городе немецкому предпринимателю Антону Клюмпу, подвергалась на протяжении длительного времени острой критике на страницах городских газет. «К г-ну Клюмпу и его пивовару г-ну Гофману, — обращался некий «любитель пива» в 1883 году. — Смилосердствуйтесь, господа! Вот уже более месяца как вы пускаете в продажу вместо пива какой-то брандахлыст, какую-то мутную воду, и хотя для вас сбыт этой бурды несомненно выгоден, да чем же виноваты желудки потребителей-то?! Вы расстраиваете здоровье вашим странным суррогатом, именуемым «пиво». Это злостно. Любители пива, положим, не пьют теперь вашего фабриката, но масса поглощает вашу бурду по-прежнему, платя хорошие деньги».

Неудивительно, что идея Шмореля нашла поддержку в городской Думе: «Многие из гласных обрадовались новому заводу и новому пиву, которое, без сомнения, превзойдёт старое пиво старого Клюмпа и будет не только вкуснее и здоровее, но и дешевле, так как горожане могли бы наверняка сберечь сто тысяч четвертаков…» Тем не менее, со ссылкой на ряд объективных причин, Дума отказала прусскому купцу в строительстве пивоварни на Водяной улице, предложив для этих целей участок на северо-западе Оренбурга. Вероятно, пользуясь правом на закрытое голосование, Дума приняла таким образом политическое решение и не стала оказывать практического содействия оппоненту видного оренбургского предпринимателя и общественного деятеля, каким являлся Антон Клюмп.

С 1887 года Карл Августович Шморель содержал также «кишечный» завод в южной, азиатской части города, за Уралом. Его увлекло модное в то время поветрие на строительство так называемых «струнных заведений» при скотобойнях. Увлекло, но не дало прибыли. Политика городских властей, направленная на ликвидацию таких частных предприятий, привела к тому, что дела Шмореля в этой области стали идти всё хуже. Бросать завод ему не хотелось, и в 1902 году он предпринял отчаянную попытку продлить договор аренды на этот клочок земли. Ему не суждено было дождаться решения городской Думы. После смерти Карла Августовича все дела, в соответствии с его завещанием, перешли к бывшему компаньону по «Товариществу паровой лесопильни», второму из братьев Оберлендеров, Рудольфу. Новый хозяин сосредоточил всё внимание на работе «Товарищества», владея одновременно несколькими мельницами в Оренбургской губернии. Рудольф Богданович подал прошение о продлении аренды земли, занимаемой паровой лесопилкой. В ходатайстве перед городской Думой он опирался на авторитет предприятия, у истоков которого стоял «временно оренбургский купец» Шморель. «Компания мотивирует своё заявление тем, что она первая открыла лесопильное дело в Оренбурге и существует на этот период 24 года», — писал он в 1902 году. Городские власти пошли навстречу, правда, частично: срок аренды вместо требуемых дальнейших двадцати четырёх лет был продлен лишь на десять. Но уже спустя два года детище Шмореля и Оберлендера слилось с лесопилкой купца Чистозвонова, образовав «Оренбургское лесное торговое и промышленное общество» (завод «Орлее»), ставшее вторым по количеству рабочих, после Главных мастерских Ташкентской железной дороги, предприятием Оренбурга.

С семейством Оберлендер Шмореля и Фокеродтов связывало нечто большее, чем деловые отношения. Их дети росли вместе, часто бывали в загородных владениях «дяди Рудольфа» в селе Новотроицком, некоторые из них впоследствии породнились между собой. Долгие годы я рассказывал об этом поместье, цитировал Александра… Но лишь в 2015 году совершенно неожиданно из Германии от семьи Зюр — потомков булочника Фокеродта я получил снимки этого места.

Карл Августович оставил после себя массу наследников. От двух браков — сначала с Фридерикой Витт, а после её смерти — с Амалией Пликат — родились десять детей: четыре девочки и шесть мальчиков. Все они связали свою судьбу с Россией. Наибольшей известности в Оренбурге достиг Франц Август Эмиль Августович (Карлович) Шморель, родившийся в 1874 году. Вместе со своим сверстником Александром Оберлендером он отправился на учёбу в Московский университет. Когда друзьям исполнилось по 21 году, они подали заявление о принятии их в российское подданство. Год спустя оба были приведены к присяге на верность России пастором оренбургской евангелическо-лютеранской церкви и причислены к купеческому сословию. В этом же году, вернувшись в Москву, Франц был задержан за участие в студенческих беспорядках. Его выслали назад в Оренбург «под гласный надзор полиции». Вчерашнему студенту пришлось устраиваться на работу. Для сына известного оренбургского предпринимателя это не представляло особого труда. Подходящее место конторщика нашлось на пивоваренном заводе «Е. Е. Гофман (бывший Клюмп)».

Именно на завод, конкуренцию которому в своё время безуспешно пытался составить его отец, Франц пришёл со спокойной душой. Прежний владелец и основатель пивоварни Антон Клюмп умер несколько лет назад. Директор первого оренбургского общественного банка, известный своей благотворительностью, гласный городской Думы и бессменный управляющий крупнейшим пивоваренным производством губернии, Клюмп не оставил после себя достойного наследника. Приёмный сын Николай — подкидыш, которого Антон Фёдорович усыновил в возрасте трёх с небольшим лет, — оказался на редкость бездарным предпринимателем. Оставив о себе славу кутилы и повесы, он был переведён в сословие мещан, а потом и вовсе пропал из города. Дело продолжил Егор Егорович Гофман, прославившийся в то время как «пивовар Клюмпа».

На фоне таких купцов, как братья Оберлендеры, Шморель, Клюмп, баварский подданный Георг Гофман, записанный по-русски Егором Егоровичем, выглядел, несмотря на примерно одинаковый с ними возраст, скорее предпринимателем «второй волны». Выходец из семьи владельца пивоваренного завода в Баварии, он освоил отцовское ремесло, но, будучи вторым сыном, не имел шансов унаследовать весь завод. По рассказам потомков, Гофман однажды увидел в газете объявление, что в Оренбурге ищут пивовара. Он продал свои золотые часы, купил билет и, подобно Шморелю, отправился в чужую страну, в далёкий неизвестный город. Настоящую популярность Гофман приобрёл лишь после смерти патрона. Унаследованное им пивоваренное производство требовало развития, и в 1902 году Егор Егорович вместе со своим земляком, выходцем из Баварии Людвигом Бамбергером, учредил новую фирму с витиеватым названием «Товарищество парового пивоваренного завода Е. Е. Гофман иК'в Оренбурге (бывший Клюмп)». Решение это далось ему нелегко, но стареющий Гофман, обременённый десятью наследниками, мог положиться на предприимчивого торговца хмелем Бамбергера, женившегося к тому времени на его старшей дочери Марии.

Вернувшийся в лоно родительского дома Франц Шморель вёл размеренный образ жизни. Вскоре гласный надзор полиции был заменён негласным. Местный департамент регулярно информировал вышестоящие органы о круге общения и занятиях бывшего студента: «Имеет знакомство с семейством прусского подданного Фокеродта, владельца булочной в г. Оренбурге, где бывает в свободное от занятий время, ведёт себя хорошо, предосудительного в политическом отношении ничего не замечено». Вскоре Франц продолжил обучение на физико-математическом факультете Казанского университета. В Оренбурге он женился на дочери екатеринославского купца Марии Оттовне Лемке, стал часто выезжать в Варшаву, Германию, работал в Риге в «Варшавской коммерческой конторе «Виганд и К°».

Когда в 1902 году умер отец, все братья и сёстры уже жили самостоятельно. Самый старший, Иван, выучился в Германии на пивовара. Герман стал титулярным советником. Мария вышла замуж за Александра Оберлендера, который к тому времени уже получил степень кандидата естественных наук. Анна, по мужу Виганд, уехала в Ригу. В фирме её супруга и работал некоторое время Франц. Родственники и друзья детства — всё переплелось. Все знали друг друга, помогали, чем могли. Александр Оберлендер устроил Гуго, седьмого ребёнка в семье Шморель, в Мюнхенский университет. Спустя несколько десятилетий сын Гуго Карловича, Александр, пойдёт по стопам отца и в тех же самых стенах тоже будет изучать медицину. Ни у кого из Шморелей не было и мысли о том, что родительский дом на углу Каргалинской и Кладбищенской, знакомые с детства имения Оберлендеров — всё это скоро станет для них недоступным. Вернуться сюда они смогут лишь во сне или в романтических воспоминаниях, часть из которых как красивые легенды бережно сохранят их потомки.

«В окрестных лесах водились волки, медведи, да как много! Птица, дичь! В реках — рыба! На подворье постоянно жили несколько медвежат, и дети играли с ними, — рассказывал Александр Шморель одну из таких историй, где правда переплеталась с вымыслом. — В лесу был мёд — такого нигде в мире больше не найдёшь! Всё было так чудесно и в таком изобилии, что можно было принять это за выдумку, за мечты человека с буйной фантазией. Вряд ли мозг европейца способен воспринять это, но люди там были не только безудержны, нет! Во многих вещах они были даже очень строги. И как религиозны они были! Тот башкир, о котором мне рассказывал отец — для таких, как он, все инаковерцы были лишь звери, нечистые создания, собаки. И даже когда этому башкиру приходилось часто разговаривать, вести торговлю с «неверным», он никогда не забывал ругать своего собеседника: «Ты собака! Проклятый!».

Разразившаяся Первая мировая война нарушила формировавшийся годами мирный уклад выходцев из Германии. Антинемецкие настроения захлестнули Россию. Не миновала чаша сия и многочисленное семейство Шморель, разбросанное по всей империи. Гуго Карлович, занимавший в 1914 году должность ассистента на кафедре внутренних болезней Московского университета, вскоре вынужден был оставить не только полюбившееся место работы, но и покинуть город. Заведующий кафедрой долго не решался расстаться с подающим надежды молодым специалистом, но погромы немецких магазинов и подстрекательства других ассистентов против «германского шпиона» не оставляли профессору выбора. Благо Шморелю было куда ехать. В Оренбурге дела обстояли не лучше. Старший брат, откомандированный в Челябинск, даже не был ознакомлен с постановлением Оренбургской губернской земской управы, в котором говорилось: «23 августа 1914 года (…) установлено, что страховой агент 3-го участка Челябинского уезда Иван Августович Шморель есть германский подданный, и ввиду происходящей войны между Германией и Россией он не может состоять на службе в Губернском земстве и подлежит увольнению». Встретив неожиданного сменщика из Оренбурга, Иван, не веря в возможность происходящего, посылает начальству телеграмму: «Мишин приехал принять дела. Прошу телеграфом указать причину. Жду. Щучье. Агент Шморель». Из Оренбурга последовал лишь лаконичный ответ: «Уволены как германский подданный».

Еще более неожиданным стало завершение головокружительной карьеры Франца Шмореля. Своевременно распрощавшись с германским подданством, Франц Карлович, казалось, сделал беспроигрышный ход. От помощника делопроизводителя «Оренбургско-Тургайского управления землепользования и государственного имущества» он прошёл путь до гласного городской Думы. В 1912 году тайным голосованием его избрали на должность члена городской Управы. Год спустя его утвердили на новый четырёхлетний срок. А через несколько месяцев Франц Карлович уже был избран на должность заступающего место оренбургского городского головы. Однако с первых же дней войны «немецкое прошлое» дало о себе знать. В соответствии с неким тайным циркуляром оренбургскому голове предписывалось отныне передавать секретные сведения на Ф. К. Шмореля в Оренбургское губернское жандармское управление. Судьба бывшего германского подданного, несмотря на занимаемое положение, оказалась предрешена. В июле 1915 года Главное управление МВД с удовлетворением сообщило оренбургскому губернатору, что «на основании ст. 122 Городского положения член Оренбургской городской Управы, надворный советник Шморель увольняется, согласно прошению, от должности Заступающего место городского головы».

Лишив работы, должности, званий тех, кто раньше уже почти не задумывался о своём немецком происхождении, война пробудила в них национальные чувства. По Указу Николая II от 2 февраля 1915 года тысячи австрийских и германских переселенцев были отправлены на Урал. Вскоре к ним добавились потоки военнопленных. Именно здесь, в Оренбурге, изгнанному в своё время из Москвы немцу Гуго Шморелю было суждено заботиться о здоровье своих соотечественников, число которых росло день ото дня. Война и две революции не способствовали улучшению здоровья населения в провинции. Начались обычные в такой ситуации эпидемии — тиф, холера, дизентерия. Правительства нейтральных стран пытались оказывать помощь военнопленным по обеим сторонам линии фронта. В Оренбурге в те годы действовала «Комиссия по оказанию помощи австрийским и германским подданным из средств американского консульства в Москве», врачом которой являлся Гуго Карлович.

Отец моего героя родился 19 февраля 1878 года и рос, так же как и братья с сёстрами, в основном за городом, у Оберлендеров. Уже живя в Мюнхене, в семейном кругу, Гуго Карлович любил вспоминать своё детство, «это безвозвратное время». Его рассказами Александр щедро делился с друзьями. «Он говорил о поместье, которое было у них в Уральских горах. Оно было большое — 64 000 гектаров — и располагалось у подножия гор, вдали от всех городов — это был рай! Он рассказывал о местных жителях, которые были так щедры, с такой открытой душой. Они изготавливали доски топором. Из целого дерева вырубалась одна-единственная доска, всё остальное выбрасывалось. Одно дерево — одна доска. Им хватало деревьев. Экономить эти люди не умели. Часами, сутками ехали они на своих телегах на деревенские ярмарки, везли туда всякую мелочь, резные деревянные орудия, лыко, кожу… Там они зарабатывали несколько копеек и были счастливы. Или не выручали ничего и тоже были довольны. Или могли прокутить всю выручку и, радуясь, опять несколько дней ехать домой».

В 1907 году Гуго Карлович блестяще защитил докторскую диссертацию. На титульном листе значилось: «В знак глубокой благодарности посвящается Александру Оберлендеру». Близкий друг старшего брата, известный в Оренбурге предприниматель и общественный деятель, Оберлендер заботился о студенте медицины, постигавшем науку вдали от дома. В последующем Шморелю не раз предоставилась возможность оказать ответную услугу своему благодетелю. Он даже сопровождал брата Александра Рудольфовича Виктора в качестве врача, когда тот, страдавший тяжёлой формой туберкулёза, отправился в лёгочный санаторий в городок Санкт-Блазиен, расположенный в Шварцвальде.

По окончании учёбы, став доктором, Шморель обосновался в Москве. Здесь же он познакомился со своей будущей невестой — дочерью провизора и коллежского асессора из Кременчуга Натальей Петровной Введенской. Наталья была на 12 лет моложе Гуго Карловича. После известных событий 1914 года она последовала за ним в Оренбург, где они и обвенчались 11 ноября 1916 года в Петропавловской церкви.

Свидетелями этого события со стороны жениха выступили известный в городе адвокат дворянин Флориан Петрович Доливо-Добровольский и Александр Рудольфович Оберлендер, со стороны невесты — надворный советник Франц Карлович Шморель и капитан 102-го Рымникского полка Дмитрий Оттович Лемке.

Обнаруженная лишь в 2017 году сотрудниками музея истории Оренбурга церковная книга содержит любопытное собственноручно написанное обязательство прусско-германского подданного лютеранского вероисповедания Гуго Шмореля: «…сим удостоверяю, что вступая в брак с дочерью коллежского асессора Натальей Петровной Введенской, православного вероисповедания, в воспитании детей от сего брака буду поступать согласно с законами Государства Российского, то есть буду крестить и воспитывать в православной вере».

Своё слово Гуго Карлович сдержал. Сын, которого назвали Александром в честь святого князя Александра Невского, родился 3 (по новому стилю 16-го) сентября 1917 года. Родители крестили его в той же Петропавловской церкви. Свидетелями на сей раз были брат Натальи сотник кубанского казачьего войска Фёдор Введенский и дочь купца Елена Александровна Оберлендер. Православной веры Александр придерживался и впоследствии, будучи взрослым человеком и живя в совершенно другой стране.

Революция и Гражданская война принесли в уральский город голод и эпидемии сыпного и брюшного тифа. В тяжёлые дни Гуго Карлович возглавил больницу, открытую для немецких военнопленных и интернированных граждан. Власть в Оренбурге несколько раз переходила от одной противоборствующей стороны к другой. Во время чешского мятежа «славянские братья» решили расстрелять оренбургского врача как «немецкого буржуя». К счастью, вовремя вмешались несколько русских, хорошо знавших Гуго Карловича. В очередной приход красных к Шморелю доставили больного тифом комиссара. «Вылечишь, немец?» — спросил он врача в лихорадочном бреду. Сопровождавшие красноармейцы ясно дали понять доктору, что смертельный исход их командира будет равнозначен такому же приговору и для него самого. Комиссар выжил, а доктор Шморель стал считаться в городе подлинным интернационалистом, сочувствующим советской власти.

Так получилось, что, заботясь об окружающих, Гуго Карлович не смог уберечь самого близкого ему человека. В 1918 году Наталья Петровна умерла от тифа. Говорили, что она заразилась на рынке — неосторожно попробовала у торговки кислое молоко. Мама Таля, как называли её в семье, была красивой женщиной. Александр в студенческие годы очень походил на мать. Его волосы имели такой же тёмно-рыжеватый оттенок, и взгляд был спокойный, мечтательный. Гуго Карлович тяжело переживал трагедию, но нужно было заботиться о маленьком сынишке. По рекомендации сестры Марии отец нанял нянюшку Феодосию Константиновну Лапшину, работавшую у неё домработницей. С тех пор крестьянка из села Романовка Царицынского уезда Саратовской губернии стала членом семьи Шморель. Сначала она воспитывала Шурика, потом Эриха и Наташу, родившихся во втором браке, уже в Германии. Там она часто плакала по потерянной родине и до конца своих дней не уставала заботиться о благополучии своих уже выросших подопечных. Она много рассказывала детям о матери Александра, о своей деревне. Говорила, что Стенька Разин доводился ей кем-то из предков: «Он хоть и разбойник был, но брал только у богатых и делился с простым народом!»

В калейдоскопе революционных потрясений как-то незаметно пролетели два года. Гуго Карлович в меру сил и возможностей работал по специальности. Складывающиеся в стране и городе политические обстоятельства не всегда способствовали этому. Время было опасное. Весь персонал клиники, где он работал, переболел тифом. В лазарете он познакомился с немкой, из местных, работавшей старшей сестрой милосердия. 5 октября 1920 года они поженились. Елизавета Егоровна (Георгиевна) Гофман была дочерью владельца пивоваренного завода. Её мать Маргарита Антоновна приходилась племянницей небезызвестному в дореволюционном Оренбурге купцу Клюмпу. Самого Егора Егоровича Гофмана уже 11 лет как не было в живых. Какое-то время наследники, всего 11 детей, пытались продолжать дело отца. Брат Елизаветы, Рудольф Георгиевич, неоднократно выезжал за границу для изучения искусства пивоварения. Вернувшись домой, он заведовал пивными складами в Орске, Илецкой Защите, Шарлыке, Актюбинске и других городах Самарской, Уфимской губерний, Тургайской и Уральской областей. Одновременно Рудольф Гофман возглавлял «Заведение искусственных минеральных вод» в городе Орске.

Спустя два дня после начала Германской войны (Первой мировой её стали именовать значительно позже) Елизавета Егоровна подала прошение на имя оренбургского губернатора о принятии её в российское подданство. «Я родилась в Оренбурге, окончила курс в Оренбургском институте благородных девиц и с детства привыкла считать Россию своим отечеством. С Германией, подданной которой я числюсь по рождению, никогда ничто меня не связывало. Кроме того, от отца я унаследовала торговое дело в Оренбурге, которое намерена продолжать. Поэтому имею честь просить Ваше Превосходительство о принятии меня в русское подданство и ввиду остроты политического момента, возможно сократить срок водворения». Написанное под влиянием военных действий на Западе прошение вряд ли было выражением истинных чувств дочери баварского купца, но своевременность такого шага позволила большому семейству Гофман действительно заниматься пивоваренным производством вплоть до прихода большевиков к власти.

Жизнь Гуго Карловича с новой женой и сыном разительно отличалась от всего того, к чему привыкли они в недавнем прошлом. От уютного семейного очага Шморелей остались одни воспоминания: в доме жили какие-то чужие люди, определённые сюда советской властью. О роскошном здании пивоваренного завода на Неплюевской улице и говорить не приходилось. В 1915 году наследники Гофмана ещё пытались сохранить его за собой, хотя бы частично. Через приходское благотворительное общество при римско-католическом костёле они хотели устроить там «дом трудолюбия». После 1917 года места в родных стенах для них больше не стало. Завод экспроприировали. Какое-то время по поручению новых хозяев Рудольф ещё занимался вопросами производства, но вскоре и эту работу пришлось оставить. Наверное, не менее горько было Гуго Карловичу прочитать в газете «Народное дело», что «согласно постановления разномойского Совета солдатских депутатов, отобранный у помещика Оберлендера скот был разделён между бедными солдатами». Александр Рудольфович, большой друг семьи Шморель, казалось, совсем недавно, в 1917 году, вошёл в состав продовольственного комитета Оренбургского губернского земского собрания. Но вот и он уже потерял всё нажитое им и его отцом за долгие годы, проведённые на оренбургской земле.

Пребывание в родном городе становилось изо дня в день всё менее приятным. В эти годы не раз поднимался вопрос о возмещении убытков германским подданным. После ратификации Брестского мирного договора в шведское консульство в Москве, выступавшее в Советской России с посреднической миссией, поступали заявления от крупных предпринимателей, потерявших за время войны миллионные состояния, от колонистов, купцов и ремесленников, чье хозяйство было полностью разорено. Однако большинство из них уже не видело для себя перспектив в этой стране. Немцы устремились на Запад, в Германию. В 1921 году семья Гуго Карловича тоже стала готовиться к отъезду.