Александр Великий. Армия, походы, враги

8 БИТВА НА РЕКЕ ГРАНИН

Вместо продвижения в южном направлении к греческим городам на побережье западной Малой Азии, где в основном и вел боевые действия авангардный корпус на протяжении двух последних лет, Александр устремился на восток в обход горы Ида к Даскилию — столице персидской сатрапии Геллеспонтийская Фригия. Он либо руководствовался собранными данными разведки, либо (оправданно) предполагал, что сатрапы станут собирать войска для противодействия ему именно в данном регионе. В древних источниках упоминается о наличии у завоевателя продовольствия лишь на 30 суток и об оставшихся в казне жалких 70 талантах при том, что долги его уже составляли 200 талантов (Плутарх, «Александр», 15.1). Если бы ему удалось вступить в бой и сокрушить полевое войско, сколоченное против него местными губернаторами, он получил бы в распоряжение ресурсы региона и обеспечил бы линии коммуникаций с Македонией, что позволило бы беспрепятственно получать оттуда все необходимое.

Перед выступлением Александр принял решение не брать с собой 7000 человек греческой союзнической пехоты и 5000 наемников, которые высадились вместе с прочими силами вторжения. Вероятно, он сомневался в верности греческих союзников после мятежа Фив всего годом ранее. По всей вероятности, он предполагал, что, коль скоро ему придется иметь дело преимущественно со все теми же греческими наемниками, ибо значительная часть собственно персидской пехоты находилась пока еще где-то в глубине империи, следует попридержать греков. Нельзя было проверять степень надежности собранных со всей Греции воинов в первом же боевом соприкосновении с врагом. Более того, большие формирования союзнической и наемной пехоты, несомненно, только способствовали бы быстрому растрачиванию ограниченных запасов всего необходимого. К тому же ему приходилось заботиться о положении плацдарма и об обеспечении гарнизонами укреплений по Геллеспонту и дальше от берега в Троаде, тогда как присоединиться к македонской армии оставленные в тылу греки могли и позднее, когда она вернется из похода на восток.

Помимо всех приведенных выше соображений Александру приходилось двигаться очень быстро, дабы покрыть примерно 100 км между Арисбой и Грани-ком за трое суток. При таких скоростях он должен был довольствоваться лишь македонскими пехотинцами — шестью «бригадами», или «полками» («таксиями»), вооруженных сариссами воинов фаланги — и гипаспистами. Все они признанно считались проверенными в боях ветеранами и бывалыми воинами.

Хотя численность этих формирований давала ему в сумме только 12 000 человек, Александр мог целиком и полностью полагаться на солдат и не сомневался в их превосходстве над любой пехотой, которую выставят против него враги, поскольку в пешем строю самыми лучшими в неприятельском стане были хорошо знакомые греческие гоплиты-наемники. С другой стороны, Александр представлял военные возможности персов и знал, что основная их сила заключается в кавалерии, а потому постарался захватить с собой всю имевшуюся в его распоряжении конницу. Ядро ударных сил армии — 1800 человек «товарищеской» и 1800 фессалийской кавалерии — дополняли тяжелые конные части греческих союзников, насчитывавшие 600 воинов с меньшим потенциалом, по крайней мере в плане благонадежности. Плюс к тому он имел 900 легких всадников — «продромой», фракийцев и пеонийцев. Принимая во внимание их полезность, оставить в тылу эти отряды он просто не мог.

Выступив с Арисбийской равнины, Александр достиг Перкоты и на следующий день прибыл к городу Лампсаку. Окончив дневной марш, армия разбила лагерь около реки Практик (или Практия), которую можно отождествлять с рекой Пес, впадающей в Пропонтиду (Мраморное море) в северной оконечности Геллеспонта. На следующий день войско продолжило путь к Колонам и, вероятно, в середине дня достигло городка Гермот. Точный путь от Лампсака к Гранику установить довольно затруднительно. К сожалению, Колоны и Гермот, единственные два населенных пункта, упомянутые на маршруте Александра между Лампсаком и рекой Граник, невозможно с чем-то сопоставить. Если не задавались какие-то особые цели, древние армии обычно следовали прибрежными дорогами, и, коль скоро Александр прошел выбранным путем за трое или чуть больше суток, он, судя по всему, избегал труднопроходимых троп горного региона с севера Иды.

В какой-то момент после достижения войском Гермота Александр отрядил формирование под командованием одного из членов «товарищеской» кавалерии, Панегора, сына Ликагора, на захват прибрежного городка Приапа, занимавшего участок местности примерно в трех километрах от места впадения Граника в Пропонтиду. Достигнув Гермота, Александр очутился уже совсем недалеко к западу от реки Граник и с высоты горы имел возможность пусть и издалека осмотреть прилегающую к реке территорию.

Он отправил отряды на разведку. Александр поставил всех дозорных под общее руководство Аминты, сына Аррабея. С ним шел эскадрон «товарищеской» конницы, набранной в Аполлонии (в Халкидике), командовал им Сократ, сын Сафона, и оба этих офицера играли заметную роль на начальной стадии битвы. Вдобавок к этим дозорным впереди армии на разведку выехали четыре эскадрона «продромой».

В начале мая местные сатрапы собрались в регионе Даскилия. К Арситу, сатрапу Геллеспонтийской Фригии, т.е. территории, по которой следовал Александр, присоединились управители прочих анатолийских провинций. Арсам из Киликии, земли к северу от Кипра в юго-восточной части полуострова, Атизий, сатрап «Великой» Фригии в глубине Анатолии, Мифробузан, сатрап Южной Каппадокии, Спифридат, сатрап Лидии и Ионии, и его брат Ресак — все они привели войска, сосредоточив их на плодородной равнине вокруг Даскилия, приблизительно в 80 км восточнее Граника. Туда же подтянулись и другие персидские вельможи, некоторые из которых приходились родичами Дарию, и командир греческих наемников Мемнон Родосский, недавно пожалованный Дарием имениями в Троаде.

Предметом озабоченности служило продвижение Александра в восточном направлении, хотя, вероятно, и не только это. Тут важно помнить, что в начале 334 г. качества Александра как полководца еще по большей части не были известны противнику. Персы, конечно, располагали какими-то данными разведки, они слышали о его успехах, особенно с момента вступления на престол, однако никто из них не сталкивался с молодым македонским царем в бою. Дарий III не чувствовал необходимости спешить ему навстречу. Находясь почти в 2000 км от западных границ, в сердце империи, он, судя по всему, считал местных командующих достаточно компетентными для предотвращения македонской угрозы.

Войска, находившиеся в распоряжении у сатрапов, набирались на местах. Для обеспечения тяжелой пехотой наниматели привлекли 5000 греческих воинов, как обычно и поступали персидские сатрапы Малой Азии, когда им требовались пехотинцы. Современные историки часто включают в число участников сражения персидскую, или туземную, азиатскую пехоту, что может отражать попытку как-то оправдать данные по пехоте у персов в источниках, которая, по Диодору, насчитывала запредельные и совершенно невероятные 100 000 человек.

Как бы там ни было, нет никакой нужды искать объяснений для заведомо завышенного количества «персидской» пехоты. Куда проще и ответственнее предположить, что в войске сатрапов присутствовало попросту довольно мало пехоты — собственно, только те же греческие наемники.

Кавалерия традиционно являлась наиболее сильным родом войск в любом персидском войске, и нет ничего невероятного в том, что сатрапы сумели собрать больше 10 000 всадников. Диодор Сицилийский, служащий единственным источником по персидскому боевому расписанию в данном сражении, говорит о приведенной с собой Арсамом из Киликии коннице и о наличии под командованием Мемнона также своей кавалерии, как можно предполагать, набранной с его имений в Троаде. В боевых порядках Арсит возглавлял конницу из Пафлагонии — региона на южном берегу Черного моря. Кавалерия из Мидии, Бактрии и Гиркании также числится в перечне, что может показаться подозрительным, поскольку эти провинции располагались в центральных и восточных районах персидского царства. Как бы там ни было, не надо думать, что их перебросили в регион специально для противодействия Александру. Скорее их тоже набирали на месте из числа поселенцев из тех отдаленных мест, и воины эти давно уже осели в Малой Азии на условиях несения военной службы в армии царя царей в данном ареале.

Наличие плодородной равнины вокруг Даскилия гарантировало обеспечение западно-персидской полевой армии всем необходимым для ее существования. Вдобавок городок стоял на скрещении стратегически важных дорог в регионе. Путь на юг приводил к столице Лидии, Сардам, и давал также доступ к большим и процветающим городам западного анатолийского взморья, как те же Эфес и Милет. Фактически же Сарды представляли собой «терминал» на западной оконечности знаменитого персидского Царского пути — дороги, которая пролегала в восточном направлении к столице, Сузам. К северу от Даскилия находился прибрежный город Кизик, остававшийся автономным и поддерживавший македонцев. Поскольку во внутренних районах региона Троады господствует горный массив Ида, дороги в восточном направлении от Геллеспонта забирают на северо-восток и спускаются на Адрастейскую равнину, через которую и протекает река Граник. Коль скоро Александр приближался именно с этой стороны, персидское войско и его командующие выступили из Даскилия к городку Зелея (Зела) приблизительно в 30 км восточнее Граника.

Как можно предполагать, персидские силы достигли Зелен ближе к концу мая и, по всей вероятности, находились там, когда командующим доложили о переправе Александра в Азию. В хрониках Арриана и Диодора Сицилийского содержится упоминание о военном совете, состоявшемся между персидскими сатрапами при участии Мемнона совсем незадолго до битвы, вероятно, буквально накануне сражения. Мемнон сразу указал на то, что наилучшим образом действий стал бы отказ от вступления в бой с Александром немедленно, поскольку македонцы пользовались «большим превосходством» в пехоте и их возглавлял их собственный верховный главнокомандующий, тогда как Дарий находился далеко от персидского войска. Как предлагал Мемнон, самым разумным для персов стало бы отступление с последовательным уничтожением всего фуража в оставляемой местности, преданием огню урожаев и даже разрушением селений и городов региона. Такая политика выжженной земли лишила бы Александра жизненно важного для него продовольственного снабжения. Возникает соблазн предположить, что у Мемнона, вероятно, имелись данные разведки о наличии у армии Александра провизии всего лишь на месяц, как утверждает тот же Плутарх («Александр», 15.1). Диодор говорит также, будто вместо немедленного столкновения с противником в Азии Мемнон выступал за отправку сухопутных и морских сил в континентальную Европу и открытие некоего второго фронта для отвлечения сил Александра. Сомнительно, чтобы столь грандиозный план действительно выдвигался накануне битвы при Гранике, хотя, вполне возможно, подобные соображения обсуждались и рассматривались куда более серьезно на протяжении 334―333 гг., до тех пор пока Мемнон, как раз один из тех людей, который смог бы возглавить подобную экспедицию, не умер от болезни.

Предложение Мемнона, однако, подразумевало значительные жертвы со стороны сатрапов, которым пришлось бы фактически сдавать без боя собственные территории, дабы действовать в более широких стратегических интересах. Арсит, губернатор Геллеспонтийской Фригии, провинцией которого пришлось бы во исполнение политики Мемнона пожертвовать первой, отверг такую возможность наотрез. Обязанность сатрапа состояла в защите земель, власть в которых вручил ему царь царей, и попросту уничтожать материальные ресурсы сатрапии, отдав ее противнику даже без боя, означало нарушить обязательства персидского вельможи. Более того, как утверждает Диодор, совет Мемнона выглядел неприемлемым для персидских нобилей, по всей вероятности, еще и потому, что подобное поведение в их глазах представлялось недостойным.

Все прочие сатрапы согласились с Арситом, и предложение Мемнона дружно отвергли. Более того, затея Мемнона, как можно предполагать, в глазах остальных выглядела до такой степени отвратительной, что они, вероятно, даже стали сомневаться в его истинных мотивах. Не исключено вообще весьма ревнивое отношение сатрапов к Мемнону из-за занимаемого им положения, причем иные ученые предполагают, что Арсит как губернатор Геллеспонтийской Фригии имел особенные причины не доверять греку, поскольку тот фактически владел землями на территории сатрапии Арсита. Как могли местные сатрапы, несмотря на верную службу Мемнона персидской короне в прошлом, послушаться греческого наемника и поступить вразрез с собственными интересами? С другой стороны, тот человек, рассказ которого о происходившем на совете послужил основой для соответствующих высказываний в трудах античных историков, мог намеренно домысливать ситуацию и выделять грека Мемнона и его мнение, показывая грека военачальником более мудрым и дальновидным, чем его персидские коллеги.

Хотя не раз и не два звучали утверждения о том, что-де Дарий уже на раннем этапе предпринимал действия, направленные против македонского вторжения, сам факт военного совета в Зелее косвенно показывает отсутствие у местных сатрапов четких указаний царя царей. Природа военного совета вызывает довольно любопытный вопрос о структуре персидского командования в битве при Гранике. Немало говорилось о коллегиальности в руководстве боевыми действиями у персов как о причине их поражения. Как бы там ни было, похоже на то, что положение, схожее с главнокомандующим, занимал все-таки Арсит. Ведь на его территории персам предстояло впервые столкнуться с Александром, Арсит же первый взял слово, дабы от имени всех сатрапов отвергнуть предложение Мемнона. И еще — что, вероятно, способно сказать нам еще больше — он, уцелев в сражении, позднее покончил с собой, а это может служить косвенным указанием на особую ответственность и на самом деле большую степень вины его по сравнению с прочими коллегами из персидского нобилитета, оставшимися в живых после Граника.

Приближаясь к реке, Александр вел войско «двойной» (диплон) фалангой, при этом фланги и фронт пехотинцев прикрывались формированиями конницы и заслоном из легкой пехоты и дозорных отрядов, ведущих разведку. Когда дозорные донесли о действиях персов, начавших разворачивать войска на берегу реки, Александр без особого труда быстро перестроил войско в боевые порядки. Учитывая расположение в центре фаланги глубиной в восемь человек, мы можем предположить, что македонское войско вытянулось в линию длиной приблизительно в 4 км от места втекания притока, где на правом фланге стоял Александр и его «товарищеская» кавалерия, далее в северном направлении туда, где на левом дислоцировалась конница под началом Пармениона.

Диодор Сицилийский дает набросок персидского боевого расписания. Как это ни удивительно, Мемнон, оказывается, не командовал греческими наемниками, выстроенными позади фронта, полностью занимаемого персидской кавалерией. Численность отдельных контингентов дается разная — от 1000 до 2000 человек,— а всего конница у персов насчитывала, по всей вероятности, свыше 10 000 человек, иными словами, если брать приблизительно, вдвое больше, чем у Александра. Однако число греческих наемников-пехотинцев составляло около 5000 человек — значительно меньше по сравнению с 12 000 воинов македонской фаланги. Решение имперского командования дислоцировать кавалерию на реке или вблизи нее, оставив пехоту позади, немало критиковалось учеными как серьезный тактический просчет, но подобная практика не являлась чем-то совершенно необычным для персов, тот же Ксенофонт упоминает о ее применении в «Анабазисе». Следовательно, и при Гранине, учитывая недостаток и очевидную слабость пехоты по сравнению с противником, персы мало что выиграли бы, если бы поставили имевшихся у них греческих наемников прямо против македонской фаланги, поскольку последние никак не смогли бы построиться в линию равной протяженности с македонской без того, чтобы сделать свой строй безнадежно тонким.

После того как обе армии построились, если верить Арриану, между командованием македонцев состоялся обмен мнениями, и Парменион посоветовал отложить сражение до следующего утра, причем предложение своего заместителя Александр решительно отмел. Сам главный источник этой версии, вероятно, был известен только Диодору Сицилийскому, поскольку, как он пишет, получается, что Александр все же последовал совету Пармениона: встал лагерем вечером, форсировал реку на рассвете и развернул войска прежде, чем персы успели остановить его. Две плохо стыкующихся между собой точки зрения по данному поводу — взгляды Диодора и Арриана — вызвали в последующие времена немало волнений в рядах историков при их попытках реконструировать ход событий. Плутарх держался мнения, что Александр перешел в наступление немедленно, бросился вперед в нетерпении, несмотря на опасения и сдержанность командиров, — мнение, вполне согласующееся с описанием происходящего по Арриану. Вряд ли Александр стал бы откладывать атаку, если уж ему удалось навязать персам бой. Вдобавок к этому представляется еще более невероятным, что и персы, видя все преимущества в плане надежности позиции, которые предоставляла им река Граник, позволили бы застать себя врасплох, как и получилось бы, если бы вся армия Александра беспрепятственно форсировала водный барьер и развернулась для битвы на следующее утро. Посему, как представляется, рассказ Диодора грешит в данном разрезе непоследовательностью, а потому ему верить не стоит.

Когда обе армии лихорадочно строились на противоположных берегах реки, враги, несомненно, знали, где находится Александр, по его внешнему виду и окружению. Его шлем с двумя большими белыми перьями неопровержимо указывал на владельца персам на другой стороне и, конечно, Мемнону, Арсаму и Арситу, находившимся как раз напротив. Многие сатрапы видели его не только перед боем, но и во время него, поскольку в ходе сражения Александр появлялся поблизости от них. Фактически, как следует из дислокации, в особенности Мемнона и Арсита, можно заключить, что уничтожение самого Александра являлось для персов главной тактической задачей. Нанесение удара по главе войска противника было типичным для персов приемом, а в данном случае он представляется особенно разумным. В битве при Кунаксе в 401 г. Кир приказал командиру греческих наемников Клеарху атаковать самого персидского царя царей в надежде, что, повергнув Артаксеркса, греки принесут ему победу. Возможно, дислоцировав кавалерию впереди их наемников-пехотинцев вразрез с принятой практикой, сатрапы надеялись как можно скорее добраться до самого Александра, твердо веря в то, что смерть молодого македонского царя позволит им покончить с угрозой в зародыше.

Выстроенные и готовые для битвы воины в обеих армиях какое-то время простояли в тишине, глядя на врага. Вероятно, в процессе этого затишья сатрапы, возглавлявшие некоторые кавалерийские контингенты, начали двигаться в направлении позиции Александра на южном участке реки вблизи впадения в нее притока. Персы ждали, когда македонцы войдут в воду, где продвижение их потеряет скорость, тогда можно будет развернуть контратаку и смять дерзкого противника.

Александр велел Аминте, сыну Аррабея, возглавить авангард и вступить с ним в реку. «Продромой», пеонийская конница и контингент агрианских метателей дротиков спустились в воду, равно как и ила «товарищеской» кавалерии под началом Сократа. Персы отреагировали быстро и жестко, принявшись осыпать врага дождем дротиков, тогда как некоторые из их всадников тоже вошли в реку в стремлении помешать неприятельской коннице преодолеть водную преграду и выбраться на берег. Совершенно очевидно, персы намеревались атаковать македонцев в то время, пока те будут форсировать реку. В древних источниках отмечается, что в процессе продвижения усилия атакующих сковывал еще и скользкий грунт под копытами коней, что лишь больше затрудняло их действия.

Наступающие стали нести серьезные потери, при этом ила «товарищеской» кавалерии Сократа из 200 человек потеряла 25 всадников из своего состава. Несмотря на отважный напор и натиск, передовой отряд увязал в бою с более сильной персидской конницей под началом Мемнона и его сыновей. Вдобавок численное соотношение тоже стало меняться не в пользу македонян, поскольку командование персидской кавалерии принялось усиливать контратаку дополнительными отрядами. Какая-то часть сил наступления начала отходить к македонским порядкам, когда запели трубы и боевой клич македонцев охватил ревом все правое крыло их армии.

Передовой отряд Александра не смог закрепиться на противоположном берегу, но своими действиями притягивал к себе все больше и больше персидской конницы с той стороны. Авангард включился в бой с Мемноном и упорством своим привел в расстройство ровные порядки персидской обороны, поскольку многие части вместе с командирами устремились в направлении места первого соприкосновения войск, дабы сокрушить стойких македонян. Будучи чем-то несколько большим, чем просто обманный маневр, атака авангарда, пользуясь современными определениями, стала «оформлять поле битвы» в пользу Александра.

И вот Александр обрушился на персидское левое крыло во главе «товарищеской» кавалерии — самой мощной силы в его армии. Войдя в воду, Александр повел свой отряд по косой справа от отрядов авангарда Аминты, которые увязли в тяжелых боях в реке и рядом с ней; те из них, кто утратил порядок, уже отступали или пятились перед натиском наседавших персов. Александр воспользовался притоком Граника, вливавшимся в него как раз чуть южнее правой оконечности строя македонских войск, как защитой для своего правого крыла на случай, если бы противник попытался обойти его там. Формирование с самого начала двигалось по косой, но и этого мало; если верить Арриану, конница выстраивалась эшелонами с задачей достигнуть противоположного берега широкой линией и не оказаться застигнутой врагом в колоннах. Такое веерное развертывание «товарищеской» конницы позволило ей добраться до правого берега в более или менее плотных шеренгах, поскольку эскадроны слева должны были снизить темп наступления по мере приближения к месту рукопашной схватки между авангардным отрядом и персидской кавалерией. Если основные силы персидской кавалерии двигались непосредственно в направлении изначального острия атаки, стремящаяся вправо «товарищеская» конница могла встретить меньшее противодействие при форсировании реки и на пути к точке выхода на берег. Александр, возглавлявший атаку «товарищеской» кавалерии, вступил в соприкосновение с неприятелем справа от участка, где противник остановил неудавшийся первый конный бросок. Именно там теперь сосредоточились силы персидской конницы и внимание самого командования, или, как пишет Арриан, «где сбилась вся их конница и стояли их военачальники».

Теперь кавалерия обеих сторон вступила в боевые действия в реке и около нее, а македонцы тем временем изо всех сил старались выйти на правый берег. Воины с обеих сторон перемешались между собой, ибо, хотя «сражение было конное, но оно больше походило на сражение пехоты» (Арриан, 1.15.4 [по пер. М.Е. Сергеенко]). И вот посреди всеобщего смятения и отчаянной рукопашной все большее значение приобретали дисциплина и выучка македонской «товарищеской» конницы. Хотя короткий меч служил неплохим оружием в рукопашной, Арриан приписывает причину перелома в сражении в пользу македонцев эффективному применению ими кавалерийских «ксистонов» с их длинными древками из древесины кизила, которыми всадники Александра разили врага, нанося удары в лица вражеским воинам и в морды лошадям. Удар «ксистоном» в морду коню давал наибольший эффект против седока, поскольку животное подавалось назад, вставало на дыбы, зачастую сбрасывая человека. Когда же «ксистоном» целили в грудь лошади или в какую-то иную часть тела, сила удара, необходимая для нанесения серьезной раны, зачастую приводила к растрескиванию и перелому копейного древка, тогда как раненый, но недобитый конь становился особо опасным, ибо без удержу бросался в стороны, лягая всех и каждого у себя на пути.

В гуще рукопашной схватки на поле битвы персидские сатрапы искали личной встречи с Александром. Все три древних источника сходятся на факте личного участия Александра в отчаянной рубке среди своих воинов и в том, что в какой-то момент он всерьез рисковал лишиться жизни. Сама возможность гибели в бою Александра на столь раннем этапе его умопомрачительной карьеры есть, пожалуй, наиболее интригующий момент во всей битве на Гранике.

Пока Александр и его «товарищеская» кавалерия вели борьбу с персами на македонском правом крыле, фаланга в центре тоже приступила к форсированию реки. Поскольку для расположенной на берегу в том месте персидской конницы не представлялось возможным остановить македонскую фалангу, всадники какое-то время ограничивались беспокоящими ударами или попросту стрельбой из луков и метанием дротиков с максимального удаления, после чего развернулись и обратили тыл. Можно только строить догадки насчет того, собиралось ли вообще персидское командование двинуть греческих наемников навстречу македонской фаланге, когда та появилась из реки. Арриан утверждает, что греки не двигались «от ужаса перед неожиданностью», и, как можно предполагать, они так и стояли на месте во время развития событий на поле боя.

Как единодушно утверждают авторы древних источников, в какой-то момент в гуще рукопашного сражения на Гранике Александр столкнулся с сатрапами Мифридатом, Ресаком и Спифридатом. Данные хронистов не во всем сходятся, но основное событие данной реконструкции рассматриваемого эпизода сражения базируется на версии событий по Арриану. Сразив ударом персидского сатрапа Мифридата, Александр сам получил мечом по шлему от другого сатрапа, Ресака, которого все же сумел уложить копьем. Клинок Ресака пробил шлем Александра, и тот получил временную контузию. И вот еще один сатрап, Спифридат, замахнулся кривым кописом, чтобы прикончить македонского царя. Все решили секунды. В самый последний момент Клит, командир царского эскадрона «товарищеской» конницы, отсек Спифридату руку.

Диодор Сицилийский и Плутарх предлагают разные детали того, как все происходило, кто кого атаковал и в какой последовательности. Хотя сложить их варианты воедино возможным не представляется, в отдельных моментах оба автора сходятся. Первым делом, персидские сатрапы развернули контратаку на Александра в стремлении уничтожить именно его как самую главную цель.

Второе, их усилия едва не увенчались успехом, поскольку все рассказы о бое описывают удар, нанесенный врагом по голове Александра, и, вероятно, его приметный шлем спас жизнь царю, выдержав вражеский клинок или максимально ослабив его разрушительное воздействие. Третье, человеком, отвратившим смертельную опасность в следующий момент, являлся Клит, который и зарубил нападавшего.

Нет оснований считать данный эпизод литературным вымыслом хронистов с целью показать героизм царя, поскольку любая рукопашная схватка крайне драматична и непредсказуема, тогда как настоящим героем в данном случае выступает прежде всего Клит. Данная точка зрения представляется вполне разумной, особенно в свете совпадения основных событий у Арриана, Плутарха и Диодора, которые, судя по всему, позаимствовали историю у автора (или авторов), писавшего вскоре после эпохи Александра или даже еще при его жизни. Если так, тогда источник (или источники) вряд ли стал бы выдумывать или, наоборот, замалчивать подробности очевидно переломного момента в битве. (Ричард Хук © Издательский дом «Оспри».)

Выдвижение вперед с целью встретить македонцев в момент выхода на берег давало гоплитам определенные преимущества над вооруженными сариссами фалангитами, но если бы кавалерия на флангах у наемников не выдержала и побежала — как на самом деле и происходило, — они оказались бы опасно уязвимыми перед возможностью быстрого окружения силами македонской и союзнической конницы на обоих флангах. И вместе с тем иная судьба и не ожидала их в случае неблагоприятного для персов развития событий, пусть бы греки и находились в отдалении от реки.

Древние хроники уделяют левому крылу македонского строя довольно скудное внимание. В последующих битвах Александра с персами — при Иссе и Гавгамелах — фессалийская и прочая конница на левом крыле под началом Пармениона играла в основном сдерживающую роль, и, возможно, при Гранике она выполняла те же функции, но ничего определенного вывести из источников не представляется возможным. В какой-то момент сражения персидская кавалерия на правом крыле побежала, по всей вероятности, после того, как поворотили коней всадники в центре, а потому конница Пармениона на левом крыле смогла форсировать реку и принять участие в окружении и уничтожении несчастной фаланги греческих наемников, оставленных в тылу персами.

На правом крыле Александр и его «товарищеская» кавалерия шаг за шагом одолевали персидскую конницу, в чем им деятельно и действенно помогали агрианские метатели дротиков, перемешавшиеся с конницей обеих сторон. Кроме того, несколько командовавших войсками сатрапов пали в схватке, когда пытались убить Александра, что не могло не сказаться на боевом духе и качестве взаимодействия частей персидской кавалерии. Персидская контратака против отряда застрельщиков Аминты все получала и получала подкрепления от командования персов, когда оно заметило факт вступления в сражение Александра. Признаками реакции можно считать прибытие конного клина Мифридата, хотя сам командир пал в столкновении с Александром. Эта до известной степени отчаянная атака представляет собой единственный пример тактического передвижения персидской стороны, упомянутый в древних источниках, и, возможно, служит намеком на неспособность командной структуры предпринять действенные усилия для исправления ситуации после того, как изначальный план сражения утратил актуальность. Расстроенные и смешавшиеся персы явно оказались не в состоянии противоборствовать македонской кавалерии с ее длинными копьями, налаженным взаимодействием частей, натиском, решимостью и — как венец всего — напору и отваге македонского царя Александра.

Хотя точных указаний на продолжительность битвы в древних источниках не найти, стороны, вероятно, пробыли в боевом соприкосновении не более часа, когда персы в итоге не выдержали. Атака Александра скорее всего и стала тем моментом, когда наступил перелом в битве. Отряды персидского строя вправо от этой точки быстро пришли в замешательство на всем протяжении линии до центра, где кавалерия, попробовав силы в единоборстве с фалангой, обратилась в бегство. Брошенная в реку на противодействие македонянам конница постепенно погибала, тогда как другие персидские всадники на берегу тщетно пытались сдержать натиск «товарищеской» кавалерии и не допустить ее прорыва далее на равнину.

К этому моменту началось общее крушение левого и правого крыльев персидского войска, и, поворачивая коней прочь от реки, те, которые до сих пор еще держались, поспешили присоединиться к тем, кто уже бросился искать спасения в стремительном бегстве с поля.

Вместо преследования персидской конницы македонцы решили почтить вниманием греческих наемников. К тому времени македонская фаланга перебралась через реку и шагала по суше, стремясь покрыть расстояние протяженностью примерно в километр на восток и достигнуть расположения наемников на слегка возвышенной местности. Слева Парменион с фессалийскими и союзническими всадниками приступил к охвату пятитысячного контингента наемников справа, тогда как Александр и его «товарищеская» конница проделывали то же самое с левого фланга.

Брошенные персидской кавалерией, тяжеловооруженные греческие гоплиты оказались, конечно же, совершенно не в состоянии спастись от македонской конницы. Очутившись в безнадежной ситуации, они обратились к Александру с просьбой пощадить их. Несмотря на очевидно отчаянное положение, наемники, по всей вероятности, отчасти все же рассчитывали на успех своего обращения. Невзирая на явное численное меньшинство, в котором они оказались, греки по-прежнему представляли собой грозную силу — решив уничтожить их, Александр неминуемо понес бы потери. Вероятно, они надеялись, что он предпочтет не посылать в ненужный бой собственных воинов. Плутарх говорит, что Александр, «руководствуясь скорее гневом, чем расчетом», ответил отказом на просьбу наемников и тут же дал старт последней атаке. Возможно, действуя под влиянием стремления преподать хороший урок всем эллинским наймитам на службе у персов или же просто терзаемый яростью из-за чуть не кончившегося для него печально столкновения в реке, победитель не собирался выслушивать никаких петиций и договариваться. Именно так Плутарх и представляет случившееся. Как бы там ни было, действия Александра могли стать вполне продуманной акцией — сигналом, направленным всем грекам, готовым польститься на персидское золото, — напоминанием им о том, что предателей он щадить не будет.

Македонцы перешли в массированную атаку на греческих наемников. На них, окруженных с трех сторон конницей, с фронта двинулась фаланга. Древние источники не балуют нас подробностями данного этапа сражения, но, наверное, греки построились в «каре», что логично предположить для пешего отряда в окружении. Несмотря на меньшую численность по сравнению с врагом, опытные и знакомые с дисциплиной наемники дрались отчаянно. Последняя победа нелегко далась македонцам, и, если верить Плутарху, в данной фазе битвы они понесли самые большие потери. Плутарх сообщает нам, что Александр потерял лошадь, убитую под ним мечом кого-то из наемников. Тем не менее вряд ли имеет смысл сомневаться в окончательном исходе столкновения. Греки были уничтожены. Около 2000 человек в итоге стали пленниками, и их в оковах послали в Македонию как рабов. Насытила или нет в тот день кровожадность Александра ненужная бойня, но она, вероятно, стала для царя источником лишних потерь в живой силе.

^{Один из наиболее знаменитых артефактов, имеющий непосредственное отношение к Александру, саркофаг Александра, был обнаружен в Сидоне (Ливан) в 19-м веке. Какое-то время ученые полагали, что саркофаг принадлежал царю Абдалониму Сидонскому, назначенному Александром после битвы при Иссе в 333 г., но ныне некоторые ученые считают саркофаг гробницей Мазея — персидского нобиля и наместника Вавилона. Яркие краски, покрывавшие фигуры изначально, уже заметно пожухли к моменту обнаружения саркофага и продолжали терять цвет потом, вследствие чего определение настоящего тона краски сделалось делом затруднительным. Похоже, первоначально орнаменты, оружие и конскую сбрую покрывали золото, серебро и бронза, но их содрали и похитили воры-гробокопатели. Считается, что македонцы и персы изображены во время столкновения под Иссом и на охоте; кроме того, одна сцена боя определяется как эпизод битвы при Газе в 312 г. с участием Абдалонима; ну и наконец, нашлось место для показа гибели Пердикки в 320 г. Фигуры с саркофага служат важным источником для реконструкций как образец внешнего вида солдат, участвовавших в сражениях Александра.}

Фактически же в дальнейшем он заметно пересмотрел отношение к греческим наемникам и в следующих столкновениях с неприятелем стал брать сдававшихся к себе на службу. Как бы там ни было, такая перемена политики не смогла совершенно заглушить память о Гранике, и по большей части греческие наемники на службе у персов предпочитали отныне драться до конца, чем идти на риск договариваться с македонцами.

Урон у персидской кавалерии по итогам битвы оказался весьма скромным по причине того, что она бежала с поля, не преследуемая конницей Александра. Если принять численность персидских всадников в сражении за немногим более 10 000 человек, тогда, согласно источникам, потери у них составили от 10 до 20 процентов. Уровень вполне обычный для боевых столкновений в античные времена. Как бы там ни было, доля погибших командиров оказалась куда выше, и Диодор Сицилийский видит в этом одну из наиболее значительных причин крушения персидского войска. Из источников получается, что едва ли не две трети персидских командиров нашли смерть на поле сражения.

Основные потери на стороне проигравших понесли, конечно же, греческие наемники. Арриан говорит о 2000 человек, в итоге взятых в плен, что может давать от 2000 до 3000 убитых или тяжело раненных греческих солдат на заключительном этапе битвы. Такой высокий процент — между 50 и 60 — объясняется их положением — окружением. Но мы не без дрожи представляем себе эту резню, пусть размах ее был и относительно невелик, как невелико было формирование наемников, насчитывавшее 5000 человек.

Урон на македонской стороне получился не в пример меньшим. Источники упоминают, судя по всему, округленное количество в 25 воинов «товарищеской» кавалерии из илы Сократа, павших в начале сражения, но, если верить Арриану, к ним придется прибавить 60 всадников из прочих конных частей. Плутарх говорит о всего 25 погибших конниках, тогда как Юстин поднимает планку до 120 человек для кавалерии. В отношении македонских пехотинцев показатель еще ниже. Как Плутарх, так и Юстин настаивают на потерях всего в девять македонских пехотинцев, но Арриан называет 30 человек. Данные могут быть заниженными — традиционная проблема с историей, которую пишут победители, а они склонны преуменьшать ущерб на своей стороне и раздувать цифры урона противника. Важно к тому же помнить и о том, что в источниках говорится только о погибших, но не о раненых, с учетом каковых общее число потерь получилось бы значительно более высоким. Раздавались и раздаются мнения в отношении возможной достоверности приводимых древними авторами выкладок, поскольку нельзя забывать, что пехотная фаланга фактически не участвовала в бою с неприятелем до того, как столкнулась с окруженными греческими наемниками на равнине за рекой. Учитывая ожесточенный и довольно беспорядочный характер конного боя на реке, потери в кавалерии должны были быть безусловно большими.

Александр не поленился посетить раненых и поговорить с ними после битвы, а на следующий день приказал устроить пышную погребальную церемонию, причем не только для павших с македонской стороны, но также и для персидских командиров и греческих наемников. Самых больших почестей удостоились 25 «товарищей»: Александр велел своему личному придворному скульптору, Лисиппу, воздвигнуть бронзовые статуи в их честь в Дие в Македонии, где те простояли до 146 г., когда их убрали по воле римских завоевателей. Желая смягчить утрату потери близких детям и родителям в Македонии, Александр освободил их от налогов и от обязанностей несения некоторых служебных повинностей государству. Вдобавок он отправил 300 захваченных комплектов персидских доспехов в Афины, дабы горожане повесили их в Акрополе как дар Афине. Такими жестами Александр возвещал о важной победе на реке Гранин по градам и весям по всей Греции, Македонии и Малой Азии.

После разгрома персидской кавалерии по линии реки и ее бегства с поля битвы 5000 брошенных персами греческих пехотинцев остались на очень небольшой возвышенности к востоку от реки. До того момента они участия в сражении не принимали. Получив от Александра отказ на просьбу пощадить их, наемники на их позиции подверглись атаке македонской фаланги, тогда как кавалерия завершила окружение, отрезав все пути к бегству. Построенные в восемь шеренг, македонцы, вероятно, выглядели грозно, когда шли, целя во врага остриями «сариссай». Сарисса значительно превосходила длиной традиционное копье гоплита, давая македонской пехоте громадное преимущество над противником. Длинная сарисса позволяла им поражать первые ряды фаланги наемников до того, как оружие последних начинало представлять угрозу для македонян, а потому мало кто из греческих гоплитов располагал шансами прорваться через лес «сариссай» и схватиться с противником один на один.

Как бы там ни было, тяжеловооруженные греческие гоплиты являли собой грозную силу на поле, и их, построенных в восемь рядов, было не так-то просто сокрушить. Если гоплитам удавалось прорвать македонский строй, у них появлялась возможность нанести урон врагу ударами копий сверху или снизу. Бой в последней фазе битвы дался македонским пехотинцам нелегко, и, по всей вероятности, большинство понесенных ими потерь, если вообще не все, приходилось на этот этап боя. В конечном счете сопротивление наемников не могло спасти их, и неприятель со всей беспощадностью просто уничтожил греков. На этой иллюстрации художник изобразил их в разнообразной форме и с множеством различных украшений на щитах с целью подчеркнуть неоднородность наемников, многие из которых пришли из Афин, Фив, Фессалии или Пелопоннеса и из греческих городов запада Малой Азии. В любом случае, однако, даже те счастливцы, что уцелели после резни, едва ли скоро увидели родные места. (Ричард Хук © Издательский дом «Оспри».)

На Гранике Александр продемонстрировал не только превосходство солдат его армии в мастерстве и в качестве подготовки, но также показал свой дар командующего. Он взял на вооружение тактику, опробованную его отцом и заключавшуюся в броске кавалерии по косой на одном крыле с последующим разворотом к центру при поддержке пехоты на том же направлении — в центре. Еще раньше, оценив поле и расстановку сил на нем, он отправил в бой вначале отряд застрельщиков в стремлении поколебать неприятельские порядки и расстроить их прежде, чем самому повести кавалерию в ударную атаку на утратившую единство персидскую конницу. Тем временем пехотинцы его в центре упрямо наступали, пока не вынудили вражеских всадников к бегству, тогда объектом ярости царя стали греческие наемники. После Граника Александр, вне всякого сомнения, перестал быть «темной лошадкой» для персов. Изменение настроений понятно по реакции на его продвижение многих городов в Малой Азии. Некоторые открыли ворота, другие решили попытаться удержаться, однако никто не отмахнулся от его присутствия. Александр представлял собой угрозу или долгожданного освободителя в зависимости от политической ориентации городов, и, совершенно очевидно, его никак нельзя было списывать со счетов.

После сражения Александр, как и намеревался изначально, явился в Азии в образе освободителя греческих городов. Движение в этом направлении представляло собой очевидно закономерный шаг. Рассматривал ли он свои следующие действия как первую ступень в рамках его гигантских стратегических планов завоевания, сказать с точностью нельзя. Освобождение на условиях Александра на тот момент оказывалось явно более приемлемым для персидских провинций правительства, чем для некоторых греческих городов-государств, которые и служили объектами зачастую непрошеных «благодеяний».

Александр назначил Калата губернатором только что завоеванной Геллеспонтийской Фригии. Город Зелея, откуда сатрапы выступили к реке Граник, получил прощение от Александра, поскольку тот счел жителей вынужденными покориться персам против их желания. Он отправил Пармениона дальше на восток с заданием обеспечить столицу провинции, город Даскилий, который македоняне нашли брошенным персидским гарнизоном. Александр с войском устремился на юг, к городу Сарды, и, не доходя километров пятнадцати до него, был встречен комендантом гарнизона Мифреном, который передал ему вполне пригодную для обороны цитадель и значительную казну без всякого боя. Между тем, когда Александр смог обратить внимание на греческие города восточного Эгейского региона, управлявшиеся раньше из Сард, он столкнулся отнюдь не с единодушным признанием. Четверо суток спустя, продолжая продвижение в юго-западном направлении к берегу, Александр достиг Эфеса, персидский гарнизон которого и наемники бросили город еще до его прихода. Он установил там демократическое правление под собственным сюзеренитетом, но, когда прежде господствовавшая там и ориентированная на персов олигархия подверглась резне, Александр немедленно вмешался, дабы не допустить власти толпы. Города Лидии подчинились Александру без сопротивления, но дальше на юг, в Карии, ему предстояло столкнуться с противодействием.

Мемнон, уцелевший после Граника, развил активную деятельность на побережье Эгейского моря, материализуя на практике идеи, высказываемые им накануне сражения, и успешно действовал на море, в том числе за счет снабжения и поддержки греческих прибрежных городов против македонцев. Другая часть плана, состоявшая в проведении политики выжженной земли на суше с целью лишить Александра притока предметов снабжения, выполнению в создавшемся положении не подлежала, а потому македонская армия получала все необходимое. Милет, расположенный южнее Эфеса, мог бы достаться Александру довольно легко, если бы не персидские эскадры, включавшие в себя значительные финикийские и кипрские контингенты. Решение Гегесистрата, коменданта гарнизона, сражаться вынудило Александра приступить к первой осаде в рамках его похода. По счастью, греческая флотилия из 160 кораблей достигла данного ареала за трое суток до прибытия персидского флота с юга и бросила якоря вблизи острова Лада прямо напротив города. Фракийцы и 4000 прочих наемников дислоцировались на острове. Когда милетский командующий проведал о наличии поблизости спешившего к нему персидского флота, сдаваться он отказался. Когда имперские флотилии из 400 судов возникли в море напротив позиций Александра на выступе вблизи Милета, он не решился пытать счастья в морском сражении со столь многочисленной вражеской армадой. Милетяне же надеялись отсидеться под знаменем нейтралитета, но Александру все это надоело, и он приказал готовить осадные машины. Милетские уполномоченные, коротко пообщавшись с ним, уже позволили ему занять без боя нижний город. Затем корабли Александра проскочили к городской гавани с Лады и заперли бухту. Они построились на якорях на входе в нее, отрезав защитникам любую надежду на деблокирование с моря. Александр проложил себе путь в верхний город осадными машинами. Многие милетские граждане вышли к нему и предались на милость Александра, но некоторые все же предпочли драться плечом к плечу с солдатами-наемниками. Когда же осаждающие стали одерживать верх, некоторые из бойцов гарнизона попытались спастись вплавь, и 300 наемников добрались до маленького скалистого островка неподалеку от города. Захватив Милет, Александр приказал взять остров при помощи штурмовых лестниц, установленных на судах. Он, тем не менее, пришел в восхищение от отчаянной отваги наемников и принял уцелевших к себе на службу. Данный эпизод послужил своего рода маячком, просигналившим начало изменения политики по отношению к греческим наемникам.

Персидские корабли были относительно небольшими и не имели пространства для хранения провизии, а потому ежедневно нуждались в сообщении с берегом. Александр воспользовался этой зависимостью для противоборства с персидским флотом, выжидавшим выгодного момента вблизи Милета. Он отправил несколько отрядов, чтобы солдаты отгоняли корабли, когда те пытались пристать где-нибудь у берега в районе Милета с целью пополнить запасы воды и продовольствия.

Им приходилось возвращаться на свои позиции в виду города, но, когда воды стало не хватать, персы снялись с якорей и ушли прочь. Александр же решил распустить основные силы военного флота ввиду дороговизны последнего и в качестве альтернативного подхода захватил города и порты не берегу, которые персидские моряки могли бы использовать как базы и/или как источники получения снабжения. Лишая врага безопасных убежищ и способности пополнения всего необходимого, Александр снижал вредоносное воздействие персидского флота. Роспуск собственной эскадры мог бы показаться рискованным предприятием в краткосрочном плане, но Александр умел считать и смотрел вперед, видя конечную точку своих стратегических замыслов.

Самым важным городом и базой снабжения по соседству с Милетом являлся Галикарнас. По всей вероятности, наиболее надежно укрепленный город в Малой Азии, он находился словно бы в естественном амфитеатре и защищал себя несколькими сильными цитаделями. Незадолго до войны обороноспособность города усилили за счет рва более 13 м шириной и около 7 м глубиной.

В случае с Галикарнасом Александр очутился перед необходимостью заполнить вновь прорытый ров, чтобы иметь возможность подвести к стенам тяжелую осадную технику. Для достижения этого он решил воспользоваться специальными «черепахами».

Если верить Афинею, такие предназначенные для сравнивания с землей рвов «черепахи» обладали способностью передвигаться вбок так же, как вперед и назад. По всей вероятности, за счет подъема поочередно каждого угла и изменения положения осей. Для этого к каждому колесу приходилось прикладывать усилия дюжины или более человек. Когда же машина выводилась на заданную позицию, внутри нее оставалось достаточно места для работающих там день за днем в безопасности людей. Пространство между покрытием и землей оказывалось достаточным для подтаскивания с тыла корзин с грунтом и разного мусора, а уже оттуда их выносили вперед и сбрасывали вниз, заполняя ров. (Брайен Делф © Издательский дом «Оспри».)

Мемнон Родосский, удостоенный Дарием всей полноты командования на западе, собрал для защиты крепости греческих наемников из ближайших городов, а ввиду отсутствия у Александра способов блокировать город с моря, защитники его могли получать все необходимое водным путем. Поскольку персидские эскадры прикрывали город с моря, Александру приходилось разворачивать наступление с северо-востока или с запада. Источники преуменьшают тяготы осады, но она, как бы там ни было, продлилась два месяца, при этом в штурмах и обороне города стороны опробовали все приемы и методы, известные осадному делу античного мира. Вначале Александр немного медлил, ожидая подвоза осадной техники к Галикарнасу. После неудачной попытки взять городской порт примерно в 20 км от самого города, Александр велел воинам заваливать ров перед стеной при посредстве предназначенных специально для этих целей «черепах». Заполнив рвы, осаждающие смогли приступить к подтягиванию к стенам осадных башен. Чтобы заставить защитников пригибать головы и не особенно мешать сравнивать с землей участки стены, македоняне применяли катапульты. Обороняющиеся не пали духом и устраивали ночные вылазки, затем прикрыли проломленный участок куртины внутренней блокирующей штурмующим путь стенкой. Ночной приступ на эту новую преграду, вероятно вдохновленные обильными возлияниями, защитники отразили, и в первый и единственный раз за всю историю войн Александра ему пришлось просить о перемирии для выноса убитых и предания погребению их тел.

Вместе с тем Александр продолжал наносить врагу чувствительные удары и урон, и, несмотря на эффективные контратаки и сооружение внутренних стенок для защиты на участках брешей, проделанных осадными машинами, Мемнон и его командиры осознавали неспособность долее удерживать город. Поэтому они сами предали огню внешние городские фортификации и отступили во внутренние цитадели. На следующий день Александр двинул войска в город и, как считается, приказал срыть его. По всей вероятности, это преувеличение, но Александр явно нуждался в пространстве для размещения машин для продолжения осады оставшихся форпостов и для дислокации в городе своих гарнизонов. Осознав, что тут персов голыми руками не возьмешь, Александр оставил для продолжения осады блокировочный отряд в 3000 воинов под началом Птолемея и вручил управление городом представителям правящего семейства Мавсолов, персонифицированным сестрой старшего Мавсола, Адой. Цитадель продержалась еще целый год, служа базой снабжения для персидских кораблей. Александр, несомненно, показал под Галикарнасом упорство и настойчивость, но успех его нельзя назвать абсолютным. Хотя город он в итоге и взял, достигнуть этого удалось не в результате удачного штурма, а по причине стратегического решения оказавшегося в численном меньшинстве персидского гарнизона оставить прежние позиции и отойти для защиты снабженческой базы; разумность этого их шага подтверждается тем фактом, что форпост продолжал служить персидскому флоту еще на протяжении долгих месяцев.

Решив вопрос с Галикарнасом, Александр отправил в отпуска некоторых из солдат — тех, кто женился накануне похода, — а также послал одного из офицеров заниматься набором пополнений в Пелопоннесе. В ту зиму он повел людей на восток в Ликию. Продвигаясь через горный регион Ликии, Александр достиг берега в районе Фаселиса. Войско устремилось в Памфилию по специально подготовленному пути — перевалом через гору Климакс, тогда как сам Александр с небольшой частью армии продолжал движение по берегу. Передохнув в Аспенде, он провел кампанию против разбросанных в горах Писидии городков, прежде чем достигнуть Келен на дороге к Гордиону в сатрапии Великая Фригия. Добравшись до города через несколько недель, Александр, по всей вероятности, встретился с Парменионом и греческими союзниками, которых прежде отправил вести кампанию на уничтожение остатков персидских войск на Анатолийском плато. Там же к нему прибыли вернувшиеся из отпусков македонцы и новобранцы из Македонии и континентальных греческих земель: 3000 пехотинцев и 300 всадников — все македонцы — и 200 фессалийских конников, плюс 150 пелопоннесских наемников под началом своего командира.

В Гордионе Александру показали знаменитый узел, которым привязал ярмо и оглобли своей воловьей телеги к алтарю легендарный Гордий. По предсказаниям жрецов, тому, кто сможет развязать узел, боги даруют честь стать государем всей Азии — такого искушения Александр преодолеть не мог. Если верить Плутарху, Александр здорово расстроился собственной неспособностью разобраться с неподатливым узлом и нашел выход, достойный завоевателя, — разрубил его мечом. В другом варианте истории, приписываемом Аристобулу, говорится, будто Александр просто вытащил загвоздку, или проходившую насквозь через дышло стопорную чеку, и снял ярмо. В любом случае герой не опозорился, а пророчество оракула получило все шансы исполниться.