Александра Федоровна. Последняя русская императрица

* * *

В старинном русском городе и в его самых отдаленных предместьях один бал сменял другой фактически без остановки. Пьянящее желание разгуляться во всю овладевало всеми москвичами. Все они — от самых богатых до самых бедных, от самых утонченных аристократов до самых неприметных скромняг — осознавали, что, по-видимому, им больше никогда не увидеть столь пышных торжеств. Великий князь Сергей Александрович, дядя царя и генерал-губернатор Москвы, был человеком, славящимся своей добротой, своей гуманностью, что выделяло его из числа всех его братьев, которые только и интересовались своей материальной выгодой и удовольствиями, а не серьезными жизненными проблемами.

Женившись на Елизавете Гессенской, он стал шурином императора и теперь из кожи лез вон, чтобы оказать своему близкому родственнику ревностное восторженное радушие в святом городе и доставить городскому населению самую большую радость по случаю коронационных праздников.

Ее императорское высочество великая княгиня Мария, дочь великого князя Павла Александровича, была еще совсем ребенком во время коронации. Она постоянно хвалила своего доброго дядюшку Сергея, который взял ее с ее братом Дмитрием к себе, когда их отец женился во второй раз. Сам великий князь Сергей Александрович не мог иметь детей, — что, конечно, сильно омрачало его личную жизнь, — и он отдавал всю свою любовь племянникам, которые как будто возвращали его к его счастливой молодости.

Он хотел сделать эти три праздничных дня в Москве чем- то незабываемым, чтобы все потом говорили об их величии, не забывая и его похвалить за такую бескорыстную доброту.

Он задумал организовать массовое народное гуляние в пригороде старой столицы, — так называемую Ярмарку любви, которую должны были посетить Николай и Александра. Для гуляния выбрали Ходынское поле, расположенное при выезде из Москвы по дороге на Тверь. Завзятый либерал, Сергей Александрович не пожалел значительной суммы из своих средств для организации гулянья, которую он добавил к выделенным государственным субсидиям.

Уже два дня все в столице и в предместьях только и говорили о том, какие развлечения ожидают москвичей на этом поле, какой состоится великий праздник в честь государя и государыни. Толпы людей, представители всех слоев населения, словно волна за волной, все пребывали на Ходынку, угрожая затоптать тех, кто стоял впереди, чтобы и задние могли получить объявленные угощение, выпивку и подарки. На телегах туда подвозили горы провизии. Все поле было украшено самым диковинным образом. Там были установлены фонтанчики, из которых текло вместо воды вино, которым можно было утолить пьяную жажду, — оно доставлялось туда прямо из царских подвалов. В павильонах на козлах возвышались горы сушеного мяса, жареной птицы, колбас, а на поле все выкатывали новые бочки с пивом и водкой. Народу все пребывало, места всем явно не хватало.

Прибывшие с утра посетители ярмарки могли полюбоваться невиданными диковинками, — со всех концов света, — экзотическими птичками, учеными обезьянками, слонами, доставленными из Индии и Индокитая. Деревенские красавицы могли выбрать здесь себе блестящие бусы, получше еще, чем у цыган, дешевенькие кружева, рулоны красивого, добротного полотна для постельного белья для молодоженов. А сколько разных подарков ожидало народ! Никогда еще ничего подобного не видели в России!

На рассвете этого памятного ужасного дня на Ходынское поле стал стекаться народ, — там, по некоторым данным, собралось около пятисот тысяч горожан и жителей близлежащих деревень, привлеченных обещаниями невиданного «дождя подарков». Задолго до того, как раздался колокольный звон, возвещавший об окончании процедуры коронования в Кремле Николая и Александры, многие из зевак на поле уже начали напиваться.

Ходынка, — так называлось поле, — обычно служила учебным плацем для маневров войск московского гарнизона. Все поле вдоль и поперек было изрыто траншеями и неглубокими рвами. Оно и было выбрано городской управой для проведения гулянья, так как городскому голове не удалось подыскать место больших размеров, довольно близко расположенное от города, которое могло бы вместить сотни тысяч людей.

Бродячие актеры на подмостках балаганов творили чудеса. Говорят, что они заставляли говорить человеческим голосом обезьянок, что собаки плясали «казачка» и что все присутствовавшие там люди, не испытывая особого голода или жажды, больше всего хотели собственными глазами увидать даровые угощения, попробовать их, посмаковать да еще выпить великолепного вина, о котором многие знали лишь понаслышке…

В какой-то момент разнесся слух, что пива завезли мало, что хватит только тем, кто стоит впереди, а задним рассчитывать нечего. И тогда задние стали напирать на передних…

Так началась эта страшная драма, ставшая началом, как утверждают, борьбы против империи!

Сейчас трудно об этом судить. Но ради сохранения беспристрастности, следует подчеркнуть, что государь, государыня, члены их семьи, руководствовались в своих действиях только собственной щедростью, благотворительностью, искренней любовью к своему народу!

Можно, конечно, возразить, сказать, что будь Сергей Александрович человеком более проникновенного ума, он мог бы предположить, что при таком сборище народа, — целом людском море, — могли возникнуть неприятности. Но стоит ли упрекать тех, что думает о других, в излишнем оптимистическом настрое, в том, что касается их действий, их поведения?

Несправедливость, проявляемая некоторыми мемуаристами конца эпохи царизма и нечестными биографами, желающими во что бы то ни стало непременно очернить царствование Николая II, заставляет нас все поставить на свои места.

В то время, когда семь тысяч гостей, собравшихся в Кремлевском дворце, провозглашали здравицы в честь императорской коронованной четы, разве не сама обезумевшая толпа — а толпа всегда остается толпой, только в России она куда более ребячливая, чем где бы то ни было, — разве не она сама превратила эту благотворительную ярмарку, устроенную без всякой задней мысли ради нее самой, в ужасную братскую могилу? Жертвами Ходынки стали как минимум тысяча триста восемьдесят девять убитых и тысяча триста раненых. Что же там на самом деле произошло?

Когда разнесся слух, что пива, выпивки всем не хватит, люди стали пробиваться вперед. Задние давили на передних и, чтобы добраться до цели первыми, подминали под себя всех — молодых и старых, женщин и детей, мещан и бродяг, — людей топтали, давили, калечили; проложенные через рвы и траншеи мостки не выдержали веса толпы и надломились, люди падали вниз, на землю, друг на дружку, верхние давили под собой нижних, горы трупов росли, и все это из-за безумного желания выпить кружку пива или стакан вина, съесть кусок пирога или жареной птицы, и из-за этого многие, словно в ослеплении, жертвовали своей жизнью.

Единственный эскадрон казаков, оказавшийся на месте, пытался навести порядок, но его тоже вскоре отбросили в сторону, опрокинули. Среди казаков тоже оказалось много раненых в этой катастрофе. Люди спотыкались и падали в траншеи. Женщин и детей топтали и давили ногами. Они истошно вопили, задыхаясь от набивавшейся в рот и ноздри земли и пыли.

На помощь казакам прибыла полиция. Но уже было поздно, сотни москвичей уже погибли в давке. Все больницы были заполнены ранеными. Город с содроганием узнавал об истинных масштабах постигшей его катастрофы.

В самом разгаре банкета о ней сообщили царю.

Николай смертельно побледнел, как и те многочисленные мертвецы на злосчастном поле, которых теперь стаскивали к шатру, раскинутому на поле в его честь. Он передвигался словно в полузабытьи, как лунатик, и этого не могли не заметить его приближенные. Царица, сильно напуганная масштабами катастрофы, потребовала, чтобы ее немедленно отвезли в самую большую городскую больницу. Вдовствующая императрица тоже захотела принять участие в уходе за несчастными жертвами.

Счастливое оживление, царившее в залах Кремлевского дворца, ярко освещенных праздничной иллюминацией, сменилось зловещей, давящей тишиной.

Реакция на это царя указывает на одну из сокровенных черт его характера, и если к ней приглядеться, то можно будет лучше понять другую, более, на наш взгляд, странную, которую он проявит позже, во времена революции. Он вдруг заговорил о своем желании уйти в монастырь, чтобы там молиться по своим усопшим подданным, чтобы его больше не трогали, оставили одного!

Александра по своей молодости наделенная большей энергией, чем муж, сумела преодолеть свое отчаяние и фатальность Судьбы, свалившейся на них обоих. Она подавала всем пример присутствия духа. Она пожелала немедленно присоединиться к страдальцам, к тем, кому удалось избежать гибельной давки.

Но тут возникла еще одна серьезная проблема. Вечером в этот трагический день посол Франции маркиз Монтебелло устраивал бал для дипломатического корпуса, который, по его словам, станет символом того громадного прогресса, который был достигнут во всех областях франко-русского союза, задуманного Александром III. Его сын Николай II теперь настаивал, чтобы этот дружеский союз был разработан до конца.

Николай в виде таких прискорбных событий отказался пойти на бал, на этот прием, организованный в его честь. Для Французского правительства этот бал был куда более важным мероприятием, чем просто дипломатический бал. Для украшения бала Республики из Версаля в Москву прислали бесценные гобелены и серебряную посуду, в которой подавали яства на столах Людовика XIV и Людовика XV. Прованс тоже продемонстрировал свою симпатию к монарху, прислав сто тысяч дорогостоящих роз для украшения столов и интерьеров дворца.

Дядья Николая II вступили по этому поводу в жаркую перепалку с великим князем Сергеем Александровичем. Стоило ли отменять такой праздник накануне заключения столь важного дружеского союза с Францией? Не лучше ли действовать как было намечено, позабыть на несколько часов о своей скорби, чтобы стать главным героем такого празднества, и своим на нем обязательным присутствием поблагодарить ту страну, которая демонстрирует вам наглядно доказательства своего реального сближения?

Николай II никак не мог решиться. Александра оставалась бесстрастной, как сфинкс. Она тут же вернулась из ближайшей больницы. На нее стали тоже оказывать давление. Николай никак не мог отказать маркизу Монтебелло, как и всему персоналу французского посольства.

Министр финансов Сергей Витте воздерживался от окончательного ответа, колебался. Александра уже не могли себя сдерживать! По ее щекам текли крупные слезы. Посол Англии был вынужден сделать ей замечание, — не следует забывать о своем высоком положении. Она в ее ранге не имеет права демонстрировать всем свое состояние!

И, действуя словно автоматы, — а кто действует иначе на европейской дипломатической службе? — Николай с женой направились в дом, где разместилось Французское посольство.

Вечер был тягостным для всех. Александр Извольский, который позже получит портфель министра иностранных дел и, таким образом, станет «патроном» моего отца Константина Мурузи, написал по этому поводу следующие строки, чтобы развеять злобные инсинуации, — ведь каждый свидетель толковал эту ситуацию на свой манер: «Они далеко не были равнодушными к тому, что произошло, напротив, очень сильно переживали это несчастье. Первым побуждением императора было прекратить все торжества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы и объявить общенациональный траур по погибшим, — его желание так и не было удовлетворено…»

Целых три дня во время своего визита в Москву Николай и Александра посещали больницы. Николай к тому же распорядился, чтобы каждого опознанного погибшего хоронили в отдельном гробу за его счет, а не в братской могиле, как это обычно делалось при таких катастрофах. Каждая пострадавшая семья получила по тысяче рублей из личных средств Александры. Но никакие пожертвования не могли загладить страшных последствий этой трагедии. Она еще раз показала императорской чете, что они оба — и он и она, отныне являются отцом и матерью русского народа, а он, русский народ, — их детьми.

Но и среди детей бывает столько неблагодарных!