Александра Федоровна. Последняя русская императрица

XIV

Двух императоров — Германии и России — сближала одна особенность: супружеская верность. Как это неудивительно, ни у того, ни у другого вне крепких брачных уз с императрицами, их супругами, не было ни одной женской привязанности.

В 1881 году Вильгельм женился на Августе-Виктории, дочери герцога Эрнеста Шлезвиг-Гольштейнского. Августу никак нельзя было назвать красавицей, — она была высокого роста и довольно полная. У нее не было ни женского шарма, ни изящества, она одевалась без всякого вкуса, и постоянно краснела; ее главное предназначение состояло в том, чтобы плодить детей. У нее было шестеро сыновей и одна дочь. Вильгельм всегда придерживался в жизни трех весьма примитивных концепций, которые определяли всю жизнь немецкой женщины, — дети, церковь, кухня. Нужно сказать, что она просто обожала своего мужа. Желчный князь Эйленбургский довольно злобно описывает ее в молодости, когда она была влюблена и повиновалась любовным порывам: «Она бежала, скорее, летела к императору, словно пчелка… не могу же я, не осмелюсь, сказать, — как корова, убегающая от лающих собак..»

Александра с трудом мирилась с присутствием рядом своей кузины. Со своей стороны, Августа-Виктория сурово осуждала императрицу за то, что та отказывалась от своей религии, в этом она усматривала святотатство и даже позорную брачную сделку.

Брачную сделку? Как будто юная принцесса Аликс в это время имела хоть какое-то пусть слабое представление о том, что такое брачная сделка! Корыстные, амбициозные расчеты, в которых Августа-Виктория обвиняла несчастную императрицу существовали лишь в ее воображении. Но психология германской императрицы в полной мере соответствовала ее шарму — то есть нулю!

Августа всегда считала своей первейшей обязанностью — беспрекословное исполнение воли своего хозяина и господина. И она в этом всегда была на высоте. Теперь она получила строгие инструкции — добиться как можно большего расположения к себе Александры. Она абсолютно не справилась с такой задачей во время недельного пребывания в Петергофе, но разве в этом была только ее вина?

Две императрицы фактически были обречены на бесполезные совместные прогулки, они были вынуждены вести беседы о воспитании маленьких детей, о еде и яствах, причем каждая выражала свои личные об этом представления, и банальные взгляды немки выводили царицу из себя и заканчивались жестокой мигренью.

Но она не теряла терпения, терпения, которое позже достигнет истинной святости, и делала все, чтобы ублажить гостью, — организовывала для нее концерты, устраивала морские прогулки по Финскому заливу, полдники с обильным угощением, на которых густой шоколад, — любимое лакомство германской императрицы, — можно сказать, тёк рекой.

Обе властвующие четы распрощались, наконец, дав друг другу взаимное обещание о скорой новой встрече. Через несколько недель они вновь встретятся в Германии. Со своей обычной бестактностью Вильгельм разузнал о том, что Николай предпочитал проводить с женой свой отпуск в семейной обстановке в Гессене, который царица особенно любила, ибо именно с ним были связаны ее лучшие воспоминания детства.

Она вновь стала думать об этом во время второго официального визита, — визита президента Франции Феликса Фора, который состоялся 25 августа 1897 года. В этот памятный день, в четверг, на борту крейсера «Потуо» царем и президентом Французской Республики был провозглашен военный союз. Николай, хотя немного путался в произносимых им речах, твердо противостоял своему кузену Вильгельму, когда заявлял:

— Я счастлив, господин президент Французской Республики, оттого, что Ваше присутствие среди нас создает новые узы между нашими народами-братьями и союзниками, которые решительно настроены всеми своими силами поддерживать мир во всем мире в духе законного права и равенства.

Для русских и французских моряков были устроены грандиозные празднества, и те и другие, смешавшись, весело братались.

Александра с нетерпением ожидала завершения морского праздника. Состояние ее здоровья ухудшалось. Она постоянно думала только о своей второй маленькой дочурке. Она мечтала о скорой поездке на родную землю, где целых две недели в сельской цветущей местности Гессена она будет чувствовать себя настоящей супругой, молодой мамой, наслаждающейся восторгами материнства, забудет о всяком этикете, приемах, всех этих притворных якобы искренних приветствиях, которые мешали ее все более и более проявляющемуся у нее влечению к одиночеству…

Николай разделял радостные чувства своей жены. Их ожидала простая жизнь, — правда, к сожалению, лишь на короткое время! — в маленьком замке Фридберг, и мысль об этом наполняла всего его радостью.

Расположенный между Франктуртом и Дармштадтом особняк, который почему-то помпезно все называли замком, приютился в зеленом ущелье и обладал такой простотой и безыскусностью, к которым богатые, погрязшие в роскоши буржуа относились лишь с презрением.

Там протекала тихая, мирная жизнь, почти в анонимате, в условиях полной свободы. Ах, какое это отдохновение для императора! Никаких тебе почтительных поклонов, раболепства, никаких тебе аудиенций.

Фридберг! Там можно прогуливаться в коляске, быстро мчаться мимо свежего, зеленого подлеска. Соседей здесь немного, и они находятся довольно далеко. Николаю нравилась охота, и вот в сентябре осуществилось его желание. Отчаянный всадник, он выискивал крупную дичь. Ах, как свободно чувствовал он себя на охоте, никакой другой спорт с этим не сравнится! Его тщеславие пропало, и теперь он получал большое удовольствие от того, что сливался с лошадью, они с ней становились одним существом. У этого могущественного человека, хозяина ста восьмидесяти миллионов душ сейчас появилось ощущение полного избавления от ярма власти, когда ему постоянно приходилось думать об анархистах, которых он осуждал и наказывал, — но здесь ничего не поделаешь, нужно уважать собственные законы…

Александра предпочитала простые, белые платья. Ей нравились легкие прозрачные накидки, так как ее обнаженные плечи были слишком чувствительны к утренней свежести. В розарии устраивали чаепитие. Некоторые розы цвета шафрана издавали такой тягучий, приторный запах, от которого нельзя отделаться, как от данного обещания. Если сестры не навещали ее все вместе, то приезжали каждая по отдельности.

Ирина покинула скучный берлинский двор своей свояченицы. Иногда ее сопровождает князь Генрих, куда более гуманный, куда более скромный человек по сравнению с кайзером. Баттенберги знали, что самое большое удовольствие они могут доставить Александре, если нагрянут неожиданно, что будет для нее радостным сюрпризом.

Королева Виктория так ждала ее с ее младшей дочуркой! Из Шотландии всегда привозили сотни очаровательных подарков, в том числе и от королевы Виктории, которая сейчас ей почти не писала из-за болезни глаз, и ей приходилось полагаться лишь на нежные воспоминания. Какое красивое вышитое золотой нитью одеяльце для новорожденной, для этой Татьяны, которая улыбается, лежа в своей колыбельке, под вековыми липами замка.

Элла, великая княгиня Елизавета, всегда приезжала к ней на свидание. В это время года она обычно находилась в Париже, где великий князь Сергей завязал тесные отношения со многими богатыми французскими семьями, с которыми встречался на Лазурном берегу.

Ну и что, если Эллы нет с ними? Но разве они о ней не думают, не вспоминают, разве не пьют за ее здоровье знаменитый яблочный сок, который так любят все детишки Гессена! Уже давно позабыты все прежние ссоры с Александрой.

В парке проходили веселые игры. Больше всего всем нравились «жмурки». Часто Николаю выпадало водить с черной повязкой на глазах. Его окружали все дамы, и им строго- настрого было запрещено разговаривать или смеяться, чтобы таким образом себя не выдать. Но всегда победу одерживало супружеское чутье царя, — когда он уверенно направлялся к этим невидимым для него из его ложной «слепоты» грациям, то неизменно в конце концов касался своей рукой руки Александры…

Все громко ему аплодировали, все смеялись, все излучали радость. Все заигрывали с маленькой Ольгой, которая ревниво следила за своей сестренкой, стоя возле ее колыбельки, словно на часах.

Повариха Гертруда расставляла в дальнем углу террасы знаменитые лукошки для сбора грибов. Почти все обитатели замка непременно принимали участие в выходе по грибы. Все разбивались на маленькие группы, у каждой был свой маршрут, и дух соперничества помогал грибникам в поисках; вскоре у них в корзинках было уже полно шампиньонов, лисичек, и, главным образом, белых, которые император так любил.

В этой непринужденной, осенней обстановке чувствовалось то особое настроение, которым пропитаны сельские рассказы Тургенева или Чехова. Полная беззаботность, главное условие, чтобы каждый получал свое удовольствие. Прямо-таки воспитанницы колледжа на каникулах!

Три сестры Гессен-Дармштадтские любили вышивать и вязать. Они порядком поднаторели в таком искусстве, и им нравилось давать все советы, — они бросали вызов другим посоревноваться в этом ремесле и устраивали чуть ли не конкурсы виртуозного рукоделия!

У Николая было свое любимое развлечение, — неожиданно исчезнуть, чтобы его никто не заметил. Со своим шурином, великим князем Эрнестом, или со своей свояченицей Ириной.

Иногда все совершали довольно далекие поездки, — до Висбадена, а чаше всего в Дармштадт, во Франкфурт или даже в Гамбург. Единственное желание всех, — чтобы их там никто не узнал. И вот Николай, словно мелкий коммерсант из пригорода, поднимался с подножки в трамвай, покупал билет и вскоре вступал с непринужденный разговор с пассажирами, которые и не подозревали, что они разговаривают с самим императором великой России!

Какой цельной, какой приятной, какой простой, без головоломок, казалась ему жизнь в такие редкие моменты уединения, когда он забывал о своей важной роли, которая была ему навязана и которую в результате он играл, повинуясь долгу!

Когда он бывал во Франкфурте, ему нравилось войти в пивную и там заказать для себя большую кружку пива. В такие мгновения он думал о Вильгельме, и не без юмора говорил себе: «Мой кузен похож на пиво своих подданных. Сколько пены, и какой пресный вкус!»

Иногда он заходил в магазины. Он обожал носить перчатки и примерял у прилавка множество пар. Он там покупал портсигары, игрушки для Ольги, шали для жены…

Довольно часто с увесистыми пакетами в руках он терпеливо дожидался на остановке трамвая, который отвозил его до того места, где его ждал экипаж.

С каким наполненным безмятежными нежными чувствами сердцем возвращался он вечером в Фридберг. Мирный, уютный свет в гостиной подчеркивал тишину этой местности. Но порой его ждала, если и не плохая, то и не очень хорошая новость. Александра на него надулась. Ей уже стало обо всем известно. Какой-то соглядатай, явно полицейский шпик, выследил царя среди всех русских, когда он покупал газету в киоске в Висбадене. Еще один узнал его в кафе в Дармштадте: все, очарование его инкогнито кончалось. Но, как известно, беда никогда не приходит одна, и кайзер, узнав о пребывание своего кузена на территории Германии, взорвался. Не принимая никаких объяснений, он устроил головомойку великому князю Гессенскому, своему вассалу:

— И как император Германии, и как король Пруссии никогда не позволю императору всей России находиться на территории рейха и делать при этом вид, что мы с ним — незнакомые люди!

Красивые голубые глаза Николая под воздействием печальных обстоятельств помрачнели. У Александры тоже погас ясный взор. Оба были этим сильно озабочены и решили уступить воле грозного немецкого монарха. Нужно будет устроить блестящий прием в Дармштадте или Висбадене…

Решетчатые ставни захлопывались, приглушая свет веселья в окнах. Физиономии у всех гостей в Фридбурге потускнели. Нужно было теперь готовиться к худшему. Этот педант Вильгельм своими действиями постоянно всем напоминал, что самодержцы — это, прежде всего, актеры. И этот спектакль для них будет бессрочным.

Со своей обычной бестактностью, кайзер бесцеремонно навязывал другим свои желания и порой требовал того, что не было предусмотрено программой пребывания. Он, воспользовавшись представившейся ему возможностью, перехватил Николая, где-то между полдником и обедом, стал донимать его своими скабрезными политическими вопросами.

При этом он преследовал единственную цель: настроить его против коварной Англии, которая для него с каждым днем становилась все более ясно выраженным недругом. Ему также хотелось показать, до какой степени эта декаденствующая Франция погружается в атеизм и как она развращена и прогнила…

Николай, совсем не подготовленный к такого рода диалогам и весьма мало расположенный к ним, ибо, вполне естественно, их опасался, позволял разоружить себя, и тот, все бил в тот же колокол, прибегал к тем же штампам и к тем же угрозам, словно бесноватый!

Царю не оставалось ничего другого, кроме как слушать, или, скорее, только делать вид, — а сам он в это время думал совершенно о другом. Он сидел с отсутствующим, мечтательным видом, за который его часто упрекала свита, но, в сущности, это был вид вежливой защиты перед напором агрессивно настроенных собеседников.

Вполне естественно, Вильгельм принимал молчание царя за молчаливое согласие, и за одобрение всех его мыслей.

Они пожимали друг другу руку с какой-то комичной торжественностью. Вильгельму страшно нравилась любая публичность. Все самые лучшие журналисты рейха были своевременно предупреждены. Нагловатые фоторепортеры — уже! — скрывались за бочками с пальмами ярко освещенной резиденции и делали множество снимков.

Вечером Александра пришла в их спальню, чтобы ободрить мужа:

— Ники, ты хорошо поступил, дал ему высказаться, он так любит поговорить…

— Если бы только это… Но он заставляет вас говорить, когда вы не произносите ни слова. Через несколько дней увидишь в газетах мои декларации, в которых нет ни слова правды…

Александра улыбнулась. Даже не улыбнулась, а расхохоталась, что бывало с ней довольно редко, ведь ее молодое лицо всегда отличалось строгостью.

Николай, ужасно довольный своей развеселившейся женой, захотел узнать, какова причина ее веселья. Она, словно нашалившая молоденькая девушка, призналась:

— Ты наверняка знаешь «Мнимого больного» Мольера. Так вот: если бы у меня был писательский талант, я бы написала комедию о Вильгельме и назвала бы ее «Мнимый гений»…

Теперь оба они засмеялись, засмеялись от чистого сердца. Но все же Николай счел необходимым напомнить ей:

— Знаешь, дорогая, приходится с ним считаться… Увы, к сожалению, он — не мнимый император…Третья беременность Александры протекала гораздо тяжелее, чем вторая. С ноября 1898 у нее участились приступы тошноты, а хрупкость ее здоровья вызывала тревогу у царя и у ее медика. Консилиум запретил ей передвигаться в карете. Николай утрачивал свое обычное спокойствие. Довольно мрачные перспективы проводимой им внешней политики оставляли его если и неравнодушным, то, по крайней мере, не вызывали особых терзаний. Но из-за слабого здоровья императрицы он все сильнее нервничал: переживал. Но супружеская пара только все заметнее сплачивалась.

Если была хорошая погода, то императрице позволяли посидеть на балконе, подышать свежим воздухом, так как она страдала и от приступов удушья. От всех приемов пришлось надолго отказаться. Всем было известно, что новая беременность императрицы причиняет ей невыносимые страдания. Во всех церквях произносились молебны на здравие. Из всех губерний присылали трогательные телеграммы, — от военнослужащих, местных администраторов, от мелких коммерсантов, которые выражали в них свою симпатию императрице и желали ей скорого выздоровления.

Об этом мало говорили, но все молча чувствовали, надеялись на рождение наследника престола.

Николай почти не отходил от больной супруги. Она хотела уехать в Крым, в дорогую ей Ливадию, и там ждать исхода родов в таком знакомом для них всех Ливадийском дворце, но и в таком удовольствии из соображений осторожности ей было врачами отказано.

Страстный, возлюбленный муж, внимательный и чуткий отец, Николай постоянно находился возле шезлонга, на котором будущая мать пыталась ему через силу улыбнуться. Он читал ей вслух роман Толстого «Война и мир», чтобы Александра не напрягала глаза.

В мае 1899 года на свет появилась Мария, третья дочь Александры. Нужно ли говорить о том, что царь, который гораздо нетерпеливее других отцов ждал появления наследника, и хотя он пребывал в плохом настроении, все же воспринял третью великую княгиню с доброй улыбкой признательности за такой подарок своей жене от Господа.

Гораздо сильнее страдала от этого она, сетовала на упрямство Судьбы, которая, несмотря на ее жаркие продолжительные молитвы, несмотря на ее абсолютную веру в божественную доброту, каждый раз вызывала у нее разочарование после очередного рождения у нее девочки.

Это лето было безрадостным для всей императорской семьи. Вдовствующая императрица приходила в отчаяние. Ее сын, великий князь Георгий, который по праву наследия получал престол вслед за старшим Николаем, умирал в свои двадцать восемь лет от туберкулеза, который уже долгие годы подрывал его организм. Это был юноша замечательного ума. Николай просто обожал своего младшего брата. Его остроумные замечания, шутки производили большое впечатление на будущего царя, когда они, оба еще юноши совершали вместе различные путешествия, и он, Николай, все тщательно за ним записывал в специально заведенную для этого записную книжку. Но, увы, Георгий уже несколько лет жил в Крыму.

Врачи запрещали ему выбирать другое местожительство. Он умер за несколько месяцев до наступления XX века.

Небо было еще ясным, словно прекрасные летние деньки еше не прошли, когда его тело привезли из Ливадии в одетый в траур Санкт-Петербург, который провожал его в последний путь с искренней печалью и сожалением. У Александры, сразу после родов и рождения маленькой Марии, — самых трудных за два года, произошел нервный припадок, после которого она меланхолично, с горечью и тревогой, следила за душевным состоянием Николая, приходившего в отчаяние от смерти своего брата.

Со смертью Георгия перед старшим братом со всей определенностью встал вопрос о престолонаследии. Если Судьбе будет угодно отказать супружеской императорской чете в сыне, то младший брат, Михаил получает официальное право именоваться цесаревичем, наследником трона.

В глубине души Мария Федоровна за это и молилась. Она уже давненько отдавала свои предпочтения своему самому младшему сыну, и не отказывалась от самых высоких амбиций для него, так что многие люди в окружении бывшей императрицы с удивлением слышали такие высказывания о великом князе Михаиле, которые слетали с уст его матери:

— Михаил гораздо больше, чем Николай разбирается во всех тонкостях русской политики. У него — единственный недостаток, — то, что он родился через десять лет после моего старшего…

Все об этом, конечно, было известно Николаю. В своем траурном платье Мария Федоровна производила на него сильное впечатление- Во время задушевных разговоров этой последней в столетии осени она вырвала у него обещание подписать указ о пожаловании ее последнему сыну титула цесаревича…

Требование матери сильно напугало Николая. С одной стороны, они с Александрой еще не настолько стары, чтобы не иметь больше детей, а с другой, молодая императрица твердо пообещала, что она обеспечит наследие династии Романовых по мужской линии, это, мол, ее забота…

— Матушка, — робко возразил Николай, — как может Ваше величество требовать от меня столь серьезного шага? Неужели вы хотите, чтобы я сам официально отказался от своего наследования? Не так ли?

Мария Федоровна возмутилась:

— Николай, прошу тебя, не заставляй меня рассказывать о том, что я храню в глубине своего израненного сердца. Вот, у тебя рождается третья дочь. Наши медики совершенно уверены, что у твоей жены больше не будет детей. Ну, в таком случае, чего ждать?

Он окаменел, у него появился какой-то отсутствующий взгляд, как говорят в своих мемуарах многие из его собеседников. Но врожденная мягкость не покинула Николая, и он совсем не был безразличным. Такое его состояние было чем-то вроде убежища, позволявшего ему сохранить самообладание и подготовить получше свой ответ.

Он, неторопливо наклонившись к матери, почтительно поцеловал ей руку и сказал:

— Матушка, не лишайте нас последней надежды! Я почему-то уверен, что в один прекрасный день Александра подарит мне сына.

Мария Федоровна издала смешок, не злобный, нет, а окрашенный долей иронии, которая говорила о ее истинных чувствах.

— Ты сам выбрал себе женщину, которая приносит нам одни несчастья! Это она-то даст России нового императора? Дитя мое, не рассчитывай на это, лучше подумай о своей ответственности. Лучше назначить твоего брата естественным наследником, чем ждать, когда русский народ это сделает за тебя…

Ничто не могло больнее ранить Николая, чем такое замечание матери. Он с большим уважением относился к отцу, он очень любил мать, но даже это не могло заслонить его страсти к своей жене.

Он долго молчал. Его мать тоже не раскрывала рта.

Осенняя ночь окружала своими тенями Аничков дворец. Он поднялся, чтобы с ней проститься.

— Матушка, позвольте мне удалиться… На моем рабочем столе куча неразобранных дел… Я подумаю над тем, что вы мне советуете. Но у меня нет никакого права лишать мою жену вполне законной надежды…

— Ей нужно считаться с реальностью!

— Ее молитвы, долгие моления в церквах…

— Ничего не поможет, — резко оборвала сына вдовствующая императрица, поднимаясь, чтобы поцеловать его в лоб.

— Вот увидите! Произойдет чудо! Обязательно произойдет! И я с таким удовольствием, с такой нежностью буду прижимать к своей груди маленького цесаревича…

— Нужно было думать об этом раньше!

— Не будем же больше огорчать друг друга. Я люблю свою жену, люблю безумно; я ныне — отец трех дочерей, но мы с ней еще, по сути, молодые люди, и императрица поправит свое здоровье…

— Миражи, сын мой, миражи… Твой младший брат никогда не допускался до официальных бесед с министрами. Теперь он достиг такого возраста, когда ему пора брать на себя какую-то государственную ответственность. Зачем все время его задвигать в тень только потому, что вы с женой мечтаете о чем-то невозможном? Николай медленно закрыл веки с длинными ресницами. Потом взял протянутую матерью руку, долго, ласково ее поглаживал:

— Матушка, послушайте меня, — пусть невозможное, пусть расчудесное, пусть сверхъестественное, но что-то должно произойти, чтобы избавить нас от такой тяжкой ноши… То, что вы хотите, просто чудовищно, — это — приговор… И в нынешнем состоянии Аликс я не могу сообщить ей о подобном решении…

Мария Федоровна вдруг расчувствовалась. Она вспомнила, что когда-то и у нее с Александром была такая супружеская жизнь, и Бог увенчал их счастье, сразу же подарив им наследника!

— Ладно, ступай, мой сынок. Благословляю тебя и очень хочу, чтобы я заблуждалась. Ну что же, будущее покажет, кто из нас с тобой прав. Передай Ее величеству, что завтра я нанесу ей визит…

Когда наступила ночь Николай поехал в карете в Царское Село. Густая сырость вызывала у него дрожь.

Теперь, когда он был один, он вспоминал разговор с матерью, обдумывал его. У его матушки, такой во всем совершенной, нет одного — веры! Он ведь знал, что Господь назвал его для выполнения трудной миссии, и он был уверен, что должен за это получить награду. К тому же разве Господь мог отказать очаровательной Аликс исполнить свою самую дорогую, самую естественную клятву, — родить ему сына!

Он погонял лошадей. Он еще мог до темноты увидеть на руках своей жены это маленькое сокровище, — подарок Небес, — его последнюю дочь Марию…

Сердце у него колотилось в груди. Он не опоздает. Ведь он лишь наспех просмотрел все эти бумаги, которые постоянно накапливаются у него на рабочем столе. Да, он будет напряженно трудиться, чтобы заслужить такую награду, он присоединится ради этого к молитвам своей возлюбленной…