Алёшенька (детективная повесть)

Артур не стал дожевывать пережаренный стейк, и отодвинул от себя тарелку.

— Так себе. Я тибон вкуснее делаю. Не умеют у нас готовить. Вот, в Париже…

Диана вздохнула, она никогда не бывала в Париже. Теперь на Артуре был темно-синий костюм и белая сорочка без галстука, а на ногах – желтые ботинки с острыми носами, под ботинками струились разноцветные, выкрашенные в десятки цветов, носки до самых коленей: этакий римский стиль. Выглядел он, безусловно, много лучше Алёшеньки, подумала она.

— Понимаешь, жить лучше в Париже, а работать лучше здесь. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому, что тут лохов больше.

Он хмыкнул, перевернул бутылку, и долил в бокал Диане, которая все никак не могла доклевать свой салатик.

— Ты меня напоить хочешь?

— Вовсе нет! Но если покупаешь вино, бери чилийское. Потому что там лоза древнее. Все виноградные лозы в Европе погрызла филоксера. Это такая бактерия.

Диана задумчиво кивал головой:

— Хватит мне зубы заговаривать своими червяками. Говори, чего позвал?

Они оба давно уже перешли на «ты». Артур будто что-то вспомнил, вставил в рот зубочистку, и принялся ковырять в белоснежных своих зубах. Все, извлеченное наружу, он безжалостно сплевывал на пол.

— Ок. Ладно. У меня к тебе есть вопрос, но он довольно интимный.

— Ну?

Артур поглядел направо, посмотрел налево, наклонился к Диане и шепотом спросил:

— Он тебя когда-нибудь целовал в губы?

Диана вздрогнула и выронила изо рта лист салата.

— Заходи, присаживайся.

Тарас Тарасович разгладил свои усища, и сел против Алёшеньки, но не за стол, а рядом, на стульчик. По всему видать, чувствовал он себя не в своей тарелке. Так, как будто был любовницей, которая, наконец, набралась решимости сообщить любовнику, что им необходимо расстаться: мужу все это надоело, все эти дурацкие намеки, нечастые, но такие подозрительные её отлучки, а вчера вечером он просто подкараулил её у его дома. «Понимаешь, милый, вчера был скандал, он говорит, что если такая любовь, то держать не будет… А я, хоть и люблю тебя, но семья и дети, знаешь ли, все-таки важнее».

— Ухожу я на повышение, Алексей, — наконец, промолвил с трудом ТТ. — Да, ты, брат, и сам в курсе. Буду помогать нашим на востоке с нечистью биться. Туго тебе тут придется. Знаю, что отношения у тебя с Виктором Фёдоровичем – хуже некуда. Но ты уж держись. В принципе, он – неплохой человек.

— Плохой, Тарас Тарасович.

ТТ вздохнул и развел руками так, как будто видом своим давал понять: я не могу это комментировать.

— Если что, если уж самый крайний случай – дай знать, может, я что-нибудь придумаю. Ну, давай.

Алёшенька протянул ладошку и крепко пожал бывшему уже своему начальнику руку.

В комнату постучали. Девичья фигура на кровати оторвала голову от подушек и убрала со лба сухое уже полотенце.

— Маша, звонили из полиции, с тобой хотят побеседовать.

— Мама, я не могу теперь ни с кем разговаривать.

— Доча, это надо сделать. Для него.

— Я понимаю. Но я просто не могу… — девушка попыталась еще что-то сказать и закрыла лицо ладонями.

— Ну, солнышко мое, — мать села рядом. — Господи, сколько ты таблеток выпила?!

— Не знаю, мама…

— Боже мой!

— Шесть или семь.

— Ты с ума сошла!

— Я не могу так, — Маша заплакала.

— Давай, мы на завтра договоримся? На вечер? Там будет такой смешной человечек с тобой беседовать. Уполномоченный. Помнишь, по телевизору его показывали? В шапке.

— Гуманоид, что ли?

— Ну да.

— Хорошо, мама.

— Короче, есть такая жаба, называется «колорадская», самая большая в штатах, — Артур раздвинул руки, показывая, какая она огромная.

— А при чем здесь поцелуи?

— И она, эта жаба выделяет слизь, — Артур, казалось, не слышал её вопросы. — По-научному, 5-метоксидиметилтриптамин.

— Как? — переспросила захмелевшая уже Диана.

— 5-метоксидиметилтриптамин. Её соединяют с петрушкой и курят. И это самое крутое, что сейчас употребляют в мире.

— И?

— Так вот, Алёшенька выделяет со слюной такую же штуку, только круче в сто раз. Там не пяти-триптамин, а двадцатипяти-. А теперь подумай, почему он тебя не целовал никогда? Почему ты его никогда не целовала, можешь мне не объяснять, и так понятно.

Артур подленько засмеялся. Такой смех он отрабатывал у себя годами: бабам нравился гадкий смех.

— А сексом вы, конечно, в презервативе занимались?

— То есть, ты хочешь сказать, что он везде себя выделяет яд?!

— Не яд, а специфическое вещество, чрезвычайно дорогое. Которое можно использовать в медицине. А вот, что он выделяет отсюда, — Артур показал пальцем под стол, — это я сказать не могу. Возможно, что-то еще более фантастическое!

— А откуда ты все это знаешь?

— Я же – будущий фармацевт, а мой папа делает таблетки. Вообще, все это можно найти в отчетах. Ведь твоего Алёшеньку десять лет обследовали. Вдоль и поперек. Это все есть в интернете.

— О, Боже! — Диана ударила себя по лбу. — Он подсадил меня на себя! Господи, он же меня в пятку целовал! Я вспомнила!

— А понимаешь, почему? На человеческой пятке самый толстый кожный покров!

— Теперь ясно, отчего мне было так приятно…

Артур открыл счет, сунул туда карточку, и щелкнул, подзывая официанта.

— Диана, а теперь мы поедем ко мне. Потому, что ради науки тебя придется всю обследовать.

— Всю?

— Всю, всю. Мне клятва Гиппократа не позволяет тебя вот так просто отпустить.

Диана вздохнула: надо, так надо.

— Пиздец теперь пришел нашему чебурашке, — весело сказал Курицын, но никто не поддержал старшего лейтенанта в его радости. Сотрудники заходили в кабинет, кто успел – рассаживался, кто не успел – подпирал спиною стены. Совещание, которое проводил теперь уже Гонюкович, казалось, никогда не закончится. Виктор Фёдорович будто читал лекцию студентам, на которой половина группы непременно должна была заснуть. Вий монотонно зудел о том, что дисциплина в угрозыске совершенно никуда не годится, что он костьми ляжет, чтобы в отделах соблюдалась строгая субординация, что раскрытие преступлений напрямую зависит от выполнения требования устава, что он будет решительно бороться со всевозможными халтурами и злоупотреблениями на службе. Что губернатор одесской области, и даже сам пан президент… Завершая свое занудное выступление, новый начальник угрозыска еще раз напомнил, что кидание грязью в стену категорически запрещается. Все новости, что касались Алёшеньки и его отдела, были самого дурного свойства. Алёшенька, как самый быстропечатающий в управлении сотрудник, временно поступает под командование старшего лейтенанта Курицына. У того в отделе – завал, и Инопланетянинову надо помочь им допечатать более ста отчетов. Тем более, что он теперь остался совсем не при делах. Ибо материал о радиоактивном трупе велено передать воякам, это – их епархия. Пусть Мироненко возьмет все документы по нему и завтра дует в военную прокуратуру.

— Короче, — сказал Курицын Алёшеньке, который стоял перед ним со своим карасём в банке, — пойдешь сейчас в архив, в подвал, там нужно будет все отсортировать.

Алёшенька печально вздохнул, меньше всего он хотел теперь сидеть в холодном подвале.

— Слушай, Паша, я пойду теперь нелегально бабочек ловить. Ты меня не выдавай.

— Каких бабочек?

— Да я шучу. Пока дело не забрали, я иду встречаться с вдовой.

— Так ведь, все равно заберут.

— Да они не найдут ничего. Я почти уверен. Нет, не почти. Я точно уверен. И получится так, что мое тринадцатое дело окажется не раскрытым. Поэтому я буду заниматься делом подпольно.

— «Подпольно» не говорят.

— Хорошо, тогда я придумал новое слово.

— Алексей Петрович, я с ними попробую договориться, чтобы военные нас держали в курсе дела.

— Спасибо, Паша. И еще мне надо молока купить.

Мироненко с грустью посмотрел на своего понурого товарища: «интересно, а у гуманоидов бывают запои?» Все у Алёшеньки было теперь плохо: Диана от него ушла, дело отобрали, а самого Алёшеньку отправили под начальство самого лютого его врага. Сидеть в холодном подвале. Тут любой человек в запой уйдет, даже инопланетянин.

— Мироненко, куда это у нас чебурашка делся?

— Не понимаю, о чем вы.

— Ты знаешь, о ком я.

— Понятия не имею, пан старший лейтенант.

— Я его в подвал отправил, а он оттуда смылся. И рыба куда-то делась из банки. Дай-ка мне номер его сотового.

— Да кого?

— Да Алёшеньки твоего!

— А вы разве не в курсе, пан старший лейтенант, что у Алёшеньки телефона нет.

— Это почему?

— Да он ему без надобности. И в уставе не прописано обязанность операм телефоны иметь.

Курицын скорчил рожу и зло хлопнул дверью. Он был уверен, что телефон у Алёшеньки есть, но Мироненко из вредности не дает его номер. Как такое может быть, чтобы у современного человека не было телефона? Такого быть не может.

И он пошел напрасно искать его по всему управлению.

— Ты лежи, а я тебя сейчас обследую.

Она закрыла глаза, будто ребенок, который считает, что если ты не видишь реальность, то и реальность тоже не видит тебя. Он расстегнул ей на спине лифчик и принялся массировать плечи, позвоночник, обе лопатки, поясницу, крестец. Руки его спускались все ниже и ниже, гладя и лаская кожу её, пока не достигли, наконец, пятой точки. Он взял её ягодицы крепкими своими пальцами, сжал их, и резко раздвинул.

Диана делала вид, будто спит…