Алладин и Демоны Глубин

Глава пятая ЦВЕТНЫЕ ИГУАНЫ

Тяжёлая, окованная медью решётка со скрипом захлопнулась над головой. Алладин очутился в тесном прямоугольном помещении, битком набитом людьми. Одни тяжело стонали в забытьи, другие безучастно лежали на каменном полу, уставившись в одну точку, третьи с интересом рассматривали юношу.

Воздухом, отравленным тяжёлыми испарениями, было невозможно дышать. Дневной зной сочился через решётку, липким потом оседая на телах заключённых. Жар, казалось, исходил от самих стен. Алладин нашёл свободный пятачок, сел прямо на пол и стал разглядывать надписи на стенах.

Они были нацарапаны на разных языках. Здесь были египетские и китайские иероглифы, клинопись, латинские литеры, пиктограммы, скандинавские руны, замысловатая славянская вязь...

Алладин смог прочесть только надписи на арабском языке. Все они содержали многоэтажные ругательства в адрес островитян и крайне непочтительные замечания по поводу Матери-Игуаны и её кровожадных жрецов. Алладин несколько воспрянул духом. Ничто не поднимает настроение так, как «жизнерадостный» тюремный юмор.

Вечером стало несколько прохладнее. Пленники начали постепенно оживать. Послышались негромкие разговоры, возня, сдавленные ругательства. Темнота над головой сгустилась, на небе загорелись первые звёзды.

Сверху послышался какой-то шум. Решётка со скрежетом отодвинулась и в темницу в сопровождении пяти стражников с факелами в руках спустился Карог. Он задумчиво посмотрел на пленников и спокойно прошёлся по камере, осматривая стены и пол в поисках подкопа. Затем вождь хлопнул в ладоши и отдал какой-то приказ. В камеру вошли воины с дымящимися вёдрами. Они поставили их в центре помещения и скользнули обратно.

Заключённые бросились к вёдрам. Они толкались и злобно рычали, словно звери. Некоторые дрались, чтобы схватить лучший кусок. Карог смотрел на Алладина. Юноша отвернулся лицом к стене и закрыл руками уши, чтобы не слышать жадного чавканья. Вождь хмыкнул, что-то одобрительно пробормотал и неторопливо поднялся наверх. Тяжёлая решётка захлопнулась, послышался лязг задвигаемого засова.

– Из-за ежедневного осмотра совершенно невозможно сделать подкоп, – задумчиво произнёс сидящий рядом с Алладином чернокожий здоровяк с блестящим золотым амулетом на шее. – Что бы вы мне ни говорили, я всё равно считаю, что подкоп мог бы решить наши проблемы.

– Опять ты заладил своё, Мубанга, – возразил негру желтокожий ливиец. – Даже если бы и удалось вырыть подземный ход, мы оказались бы посреди укреплённого лагеря тиссов и сразу были бы замечены часовыми. Бежать из этой темницы можно только через решётку, но пока её выломаешь, весь лагерь встанет на ноги. Нас забросают копьями.

– Как думаешь, Клато-сан, сколько времени жестокие тиссы будут держать нас в этой антисанитарии? – спросил ливийца низкорослый желтокожий. Я не мылся уже три недели!

– Карог сказал, что завтра утром нас отправят к храму Матери-Игуаны, – прошептал Алладин. – Похоже, нас собираются принести в жертву.

– Ты слышишь, Ямамото?! – усмехнулся ливиец Клато. – Не о чем беспокоиться. Завтра тебя умоют. На жертвенном камне, твоей собственной кровью.

– Глупый, бестолковый дикарь! – вскричал японец. – От страха перед скилосоном вы совсем потеряли башку. Но меня голыми руками не возьмёшь! Я сделаю харакири! Где мой меч? Нет меча.

Японец уныло поник головой.

– О чём он? – не понял Алладин.

– Раньше островитяне не были столь кровожадными, – пояснил Мубанга. – Семь племён или, как они называют себя, ветвей мирно жили на этом острове. Семь королей правили государством. Землепашцы пахали, охотники охотились, жрецы славили Мать-Игуану – каждый занимался своим делом.

– Да, помню, славное было времечко, – вздохнул Клато. – Раз в год я приплывал на этот остров, чтобы обменять слоновую кость на жемчуг и божественные, восхитительные сахарные орехи, которые произрастают только здесь. Я всегда встречал радушный приём. После торговли, бывало, пропускал кубок-другой со славными венценосными стариканами и плыл восвояси.

– В Поднебесной Империи сахарный орех был на вес золота, – мечтательно произнёс Ямамото. – Странные, однако, люди, эти китайцы...

– Ничего странного, – горячо возразил Клато. – Эфиопы за десять орехов давали слона, а в придачу ещё и кружевную попону, а также кожаную плётку!

– Что же случилось с островитянами? – нетерпеливо спросил Алладин.

– Несколько лет назад, когда проснулись Демоны Глубин, островитян обуял ужас. Их остров и соседние земли начали постепенно погружаться в море, – сказал Мубанга. – Короли Жёлтой, Оранжевой и Красной ветвей обратились к Верховному жрецу Матери- Игуаны Ухану и по его совету ополчились на скилосонов. Это, мол, они подмывают берега, чтобы их детёнышам было удобнее пастись на мелководье. А короли Синей, Голубой и Фиолетовой ветвей по совету того же Ухана обвинили во всём чужеземцев. Это, мол, из-за них скилосоны начали войну. Торговые караваны, видите ли, пугают их молодняк. А вот если избегнуть контактов с иноземцами, то скилосоны успокоятся и оставят остров в покое. Мнения разделились, потому что король Белой ветви никак не мог прийти к определённому мнению. Чтобы избежать ответственности, он скоропостижно скончался. Сразу после его похорон и началась гражданская война.

– Меня угораздило приплыть с товарами в самый разгар побоища, – печально вздохнул Клато. – Головы, скажу я вам, летели направо и налево, только уворачивайся. До сих пор удивляюсь, как мне тогда удалось уцелеть!

– Завтра утром ты перестанешь удивляться, – заметил Ямамото.

– Чего и вам желаю! – огрызнулся ливиец.

– Победили короли Синей, Голубой и Фиолетовой ветвей, – продолжал рассказ Мубанга. – Они казнили побеждённых королей, а их подданным объяснили, что отныне те являются их рабами. После этого они направились на переговоры к скилосонам. Но вождь скилосонов Каамон сказал, что будет разговаривать только с правителем. Короли вернулись к своим племенам и продолжили бойню.

– В этот злосчастный момент к острову причалила моя джонка, – горестно сказал Ямамото. – Я видел, как сёгун Синей ветки казнил Фиолетового сёгуна и провозгласил его самураев своими рабами. Не успел победитель отпраздновать славную победу, как сам был казнён сёгуном Голубой ветки. Я было подумал, что сеча закончилась. Но не тут-то было! Верховный жрец Мамки-Игуаны Ухан заставил Голубого сёгуна сделать себе харакири и объявил островитян своими рабами.

– Странное дело, – произнёс Клато. – Получается, что на острове только один свободный человек – Верховный жрец Ухан. Все остальные, в том числе и наши тюремщики, – рабы!

– Значит, Ухан договорился со скилосона- ми? – спросил Алладин.

– Да, – кивнул Мубанга. – Согласно условиям мирного договора, островитяне уничтожают всех чужестранцев, то есть нас, платят скилосонам дань в виде сахарных орехов, строят гнёзда для кладки и высиживают их яйца.

– Несчастные, обманутые глупцы! – воскликнул Клато. – Островитяне, как страусы, прячут голову в песок, надеясь спастись, когда весь мир погрузится в солёные морские воды. Неужели они не понимают, что у народов суши общая судьба? Им бы скинуть Ухана да перебить скилосонов... От их острова осталось меньше половины, а они по- прежнему надеются на милость морских ящеров!

– Как бы там ни было, а нам надеяться не на что, – мрачно произнёс Мубанга. – Если мы решим бежать, то делать это нужно прямо сейчас. Завтра будет поздно. Эх, был бы у меня топор... Завесы все проржавели, а наверху всего один стражник...

– Зато дальше находится казарма. Там около тридцати здоровенных стражников с длинными, остро заточенными копьями, – заметил старик в лохмотьях, которые были некогда богатым парчовым одеянием.

– А нас не меньше сотни! Если всем навалиться, они не успеют схватиться за оружие, – раздался чей-то голос из темноты.

Алладин с удивлением заметил, что вся камера занялась обсуждением плана побега. Люди, которые казались ему сломленными, безвольными, апатичными, вдруг ожили, подняли головы, расправили плечи. Предлагались самые безумные, фантастические, порой совершенно нереальные проекты, но ясно было одно – пленники не смирились со своей участью и готовы на всё, лишь бы вновь обрести свободу.

Звёзды померкли. Горизонт на востоке посветлел, а пленники всё продолжали обсуждать различные варианты побега. Каждое предложение подробно рассматривалось и с треском отвергалось. Собрание зашло в тупик.

– К чему все эти разговоры? – устало проворчал полинезиец, кожа которого была татуирована невообразимыми узорами. – Решетку словами не откроешь.

– Есть один способ, – сказал Алладин. – Только не знаю, получится ли у меня... Давно, знаете, не практиковался. Мубанга, одолжи на несколько минут свой золотой амулет.

– Надеешься подкупить стражника? – удивился чернокожий великан, снимая с шеи блестящий самородок. – Мысль, конечно, интересная. Но должен сказать, что твоя попытка обречена на провал. Тиссы очень горды и не берут взяток. Кроме того, каждый из них считает, что за ним наблюдает недремлющее око Верховного жреца Ухана. Сам понимаешь, никому не хочется попасть на жертвенный камень раньше времени...

– Я не собираюсь никого подкупать, – ответил Алладин. – Да и не в моих правилах торговать человеческими жизнями. Я собираюсь усыпить стражника.

– Предположим, ты усыпишь этого стражника, – недоверчиво сказал Клато, – но нам-то от этого какая польза? Ну пожелаем мы ему спокойной ночи, можем даже колыбельную спеть. А решётку нам кто откроет?

– Он и откроет.

– Спящий? – уточнил Клато.

– Спящий, – кивнул Алладин.

– Я думал, ты серьёзно... – разочарованно протянул ливиец.

– Есть такой фокус, – горячо зашептал юноша. – Я научился у бродячего индуса, когда зарабатывал чтением мыслей и глотанием меча. Индус называл это гипнозом. Говорил, что у меня хорошие задатки. Мне нужно побольше света. Расступитесь! – Алладин бесцеремонно растолкал собравшихся. – Мубанга, давай свою побрякушку и подставляй спину. Мне нужно быть поближе к решётке.

Одноглазому Му было смертельно скучно. Все его товарищи сладко спали на пальмовых подстилках и наверняка видели сны о далёких славных временах, когда в гавани было тесно от торговых судов.

Тогда повсюду звучала непонятная речь, босоногие носильщики разгружали трюмы с невиданными товарами и несли их на торговую площадь, где за самый мелкий сахарный орех можно было получить зеркальце в роговой оправе, изящное шёлковое одеяние или стальной наконечник для копья.

Му покосился на своё оружие. Древко копья треснуло, а остриё бронзового наконечника так истончилось, что гнулось от малейшего прикосновения. Ни о новом оружии, ни о шёлковых накидках не приходилось и мечтать. Хорошо ещё, что сестра научила его делать набедренные повязки из копры, а то и наготу нечем было бы прикрыть.

Му тяжело вздохнул, вспомнив о сестре. Где она сейчас? Выравнивает песок вокруг кладок скилосонов, выслушивает оскорбления высокомерных зеленокожих самок или купает вылупившихся головастиков? А вождю Карогу пришлось ещё хуже. Его братьев скилосоны утопили в океане. Те увлеклись рыбалкой и слишком близко подплыли к запретным песчаным отмелям...

Проклятые скилосоны! Унизительное рабство! Эх, жизнь... А пайку сахарных орехов вчера опять урезали. Но он-то на службе, в боевых, можно сказать, частях. А ребятам из Красной ветви, что ныряют за жемчугом и красным кораллом, вообще ничего не дают. Ухан говорит, что на то и рабство. А сам орехи горстями жуёт...

– Эй, одноглазый!

Голос донесся из ямы, где толпились пленные чужеземцы.

Вот уж кому не позавидуешь, так это им. Завтра Ухан начнёт их терзать. Наверное, как обычно, начнёт со сдирания кожи, а закончит расчленением на части.

Бритоголовые служители будут бить в ритуальные барабаны, заглушая вопли несчастных пленников. Потом наполнят глиняную чашу свежей кровью и выльют её на толпу. Мол, все должны быть причастны к церемонии... Какая гадость!

Верховный жрец говорит, что Великая Морская Мать-Игуана требует крови. Врёт, конечно. Мерзкий старикашка. Никогда Мать-Игуана не требовала человеческих жертв. Раньше ей приносили один сахарный орех в месяц. Судя по всему, она была вполне довольна. Жрец попросту выслуживается перед зелёными ящерицами, заискивает. Его власть держится на страхе перед скилосона- ми. А то давно бы уже...

– Подойди сюда, одноглазый! – настаивал чей-то голос. – Я открою тебе один секрет.

– Не называй меня одноглазым, – обиделся стражник. – Называй меня Му. И вообще, заткнись. Арестантам не положено разговаривать.

– Завтра меня принесут в жертву, – шептал человек. – И тогда понапрасну сгниет весь запас сахарных орехов, которые я тайно закопал около утёса.

– Около какого утёса? – заинтересовался Му, вставая на ноги.

– Подойди поближе, доблестный Му. Я открою тайну только тебе. С первого взгляда я определил, что ты являешься настоящим кладезем всевозможных достоинств. Кому как не тебе по праву должны принадлежать мои сахарные орехи и золото?

– Там есть ещё и золото?

Му склонился над решёткой. Он разглядел в темнице невысокого мальчишку, который здорово огрел его по шее во время короткой стычки на побережье. В руках у пленника действительно блестело золото.

– Смотри, Му! – шептал юноша. – Вот маленькая крупинка клада, который тебе предстоит отрыть. Там много золота, целые горы... Ты поплывёшь по сияющему золотому течению в прекрасную страну...

– Сестру нужно взять, – сонно пробормотал Му.

Отблески света искрились на маленьком золотом амулете. Пленник вращал его по кругу, крепко держа за кожаный ремешок. Блики сливались в огненную окружность, которая ширилась, становилась всё ярче, насыщеннее. Му почувствовал лёгкое головокружение. Действительно, он словно плыл по тёплым, ласковым водам прочь от заражённого страхом и убийствами острова.

– А ведь здесь могилы моих предков! – еле слышно воскликнул одноглазый Му. – Здесь моя родина!

– У рабов нет ни предков, ни родины... Плыви прочь, изгнанник.

Это было последнее, что услышал Му, прежде чем погрузился в пучину беспамятства.