Алло, милиция? Часть 3

Глава 10

Как Егор и опасался, первый приезд вах какого товара изобиловал накладками. Водитель привёз единственную товарно-транспортную с полным списком всего, что находилось в трюме, не озадачиваясь, что часть надо сдать официально, а основной объём выгрузить налево. И даже это количество не совсем сходилось, джинсов и джинсовых сарафанов основательно больше заказанного, лайковых курток и кожгалантереи меньше.

По поводу пересортицы грузин даже слушать не желал. Конечная сумма сходится, эй, дэньни давай, да?

Упросив Кабушкину поднять в седло специалиста, отлично подделавшего печати минских ЗАГСов, теперь — чтобы срочно слепить штемпель какого-то грузинского райпотребсоюза, милиционер-бизнесмен попал ещё на триста рублей. Резчик только за двойную цену согласился делать печать с завитушками на грузинском, да ещё сверхсрочно.

Пока Элеонора с еврейским дядюшкой напарницы сортировала товар в Колодищах, Егор рванул на почту и из телефона-автомата поругался с грузинами, скармливая железному проглоту пятнадцатикопеечные монеты. Славящиеся горским взрывным темпераментом, те, наоборот, уговаривали его не волноваться.

«Спокойствие, только спокойствие». «Пустяки, дело житейское».

Говорят, Астрид Линдгрен услышала эти фразы от Германа Геринга и заюзала, когда писала образ Карлсона, взяв толстого нацистского авиатора за прототип. Скорее всего, неправда, только Егор сейчас не отказался бы арендовать бомбардировщик Люфтваффе — бомбить райпотребсоюз.

Только при напоминании, кто составил протекцию при заключении гешефта, на том конце провода образумились и торжественно (мамой клянусь!) обещали учесть все косяки при расчётах и не допускать в дальнейшем.

Бекетов годами шлифовал алгоритм поставок из Грузии, уменьшал прибыль за счёт московских посредников. Егор замахнулся сразу на большой объём и напрямую, теперь отгребал последствия.

Опустив телефонную трубку, вознёс молитву духу Дзержинского, чтоб звонок зафиксировался, как все междугородние, но не писался комитетом. Какой бы ни был Сазонов крышей, на этот криминал он вряд ли бы согласился.

К обеду лейтенант подскочил на службу. «Колхида» с полуприцепом, чудом выдержавшая дальний рейс, поехала на склад промторга выгружать остатки по «правильной» накладной, на которой толком ещё не высохла печать. Кабушкина энд кампани продолжала перебирать и сортировать левак, Элеонора перебралась держать оборону в «Счастье». Процесс вроде бы двинулся куда надо.

— С прошлого года ничего не изменилось, — посетовал Лёха, когда Егор заглянул в их кабинет на огонёк. — Сегодня двадцать четвёртое, осталась неделя, ОБХСС из шкуры вон лезет, чтоб до боя курантов добыть одну-две заветные «палки» вроде ненарезки огурца. Мы рвём задницу, чтоб каким-нибудь раскрытием улучшить итоговую статистику. И только следователи ходят в расслабухе, с довольной мордой.

Прочувствовал бы он расслабуху, когда пришёл товар на несколько сот тысяч, водитель — бестолочь, документы левые, пересортица, часть товара с браком, Элеонора на измене после дегустации кокса, Кабушкина хватается за голову — во что я ввязалась… Разумеется, плакаться сыщикам в жилетку по поводу бизнес-проблем Егор не стал.

— Кто-то обещал банкет с продавщицами «Вераса», — напомнил Трамвай, восседавший за столом в форме.

— Потому и забежал. Есть вариант лучше. Главное — свежее. Сегодня новогодний бал в нархозе. Даже если пригласят политех, девиц там всё равно в разы больше. Я вчера крутанулся, м-м-м… Конфетки! Главное, чтоб моя не узнала про спецзадание.

— Узнаю прохиндея. У него — спецзадание, нам — прикрывай? — возмутился Лёха.

— Никакого «прикрывай» не надо. Танцуй, снимай юных торговых тёлочек. Можешь признаться, что из милиции, только соври, что из ОБХСС, и зовут тебя Дима Цыбин. Васе тоже легенду придумаем.

— Я же на дежурстве! — огорчился тот.

— Подменись.

— В пятницу вечером? У нас не следственное отделение, чудес не бывает.

— Ладно, Вась. Мы тебе расскажем, как всё прошло, — пообещал Давидович с ехидцей. — А что у тебя за операция, следопыт?

— Охмурить первокурсницу по имени Оля. Есть шанс, что она знает пацана, организующего автогонки на «Заре».

— Малолетку?

— Лёха, ты не понимаешь. Первый курс не получает койки в общаге. Домашние девочки, дочки директоров промторгов и пищеторгов, они снимают квартиры. Не койку в комнате с хозяйкой, как бедолаги из Технологического, а своя отдельная хата, пусть временная. Цивильная берложка для встреч с парнями. Въехал? Смотрятся они на двадцать, если не на двадцать пять. Курят. Купи, кстати, сигарет хороших, не будешь же угощать «Примой». Оденься пучком. Хоть мент, но ты же из ОБХСС!

— Только в этом году закончил «вышку», — уточнил легенду сыскарь. — Не успел прибарахлиться.

Назначив время и место встречи, Егор вернулся к себе в кабинет.

— Тебя твоя подруга набирала трижды! Многостаночник хренов… — буркнул Вильнёв.

Очевидно, индульгенция на все грехи, обещанная во вторник вечером, к пятнице окончательно исчерпала срок действия.

Элеонора сняла трубку сразу, будто держала на ней руку.

— Да, дорогая?

— Склад промторга товар принял. Но Кабушкиной сообщили, что обещанной отгрузки сегодня не будет. Только в понедельник.

— Вообще кинут?

— Нет, заявка на «Счастье» подписана. Не обманут. Но Валентина чувствует, будет какой-то подвох. А по поводу плохих новостей её интуиция никогда не обманывает.

— Смотрела такой фильм — «Доживём до понедельника»? Я тоже не смотрел. Но название в тему. Дорогая! В шесть за тобой заеду и оставлю тебе машину. Но у меня работа допоздна.

— Какая работа?

— Должен же я и Отечеству служить, не только самой обаятельной и привлекательной. А также единственной.

— С «Песнярами»? — нотка ревности в усталом голосе не показалась естественной, наверно, просто бросила машинально.

— Хуже. Со студентками нархоза. Ты же по себе знаешь мои предпочтения. Быть может, меня даже наградят. Посмертно. Как в «Бриллиантовой руке». Не виноватая я, он сам ко мне пришёл. Ладно, вечером поговорим. Директрису успокой. Разрулим.

Он положил трубку и спрятал лицо в ладонях.

— Если бы знал тебя хуже, подумал бы — ты решил сходить налево ещё до брака, — пробормотал Николай. — Но от тебя всего можно ожидать. Даже работы на пользу следствия в пятничный вечер.

— Особенно в следующий пятничный вечер. Заступаю на дежурство на Новый год. На пару с тобой. Эх… Надо было выторговать освобождение от дежурств на месяц.

— Поезд ушёл, — хмыкнул Вильнёв.

Не дождавшись положенных восемнадцать-пятнадцать, а сбегать раньше семи вечера Сахарец считал недостойным настоящего следователя и при том уровне нагрузки был прав, Егор сложил бумажки в сейф. Не обращая внимания на укоризненные взгляды капитана, покинул кабинет.

Элеонора несколько отошла от вчерашнего, но по-прежнему хмурилась.

— Валентина свезла в бомбоубежище товар, шесть-семь единиц тех же позиций, что в накладной. Но боится выставлять в продажу, пока не получили с базы официал.

Накинув тёплую жилетку-безрукавку, заведующая свадебным салоном стала походить на бесчисленное воинство коллег-торговок, безраздельно царящих в подсобках магазинов СССР. Только лицо, стряхнувшее следы «после вчерашнего», выделялось. Наверно, какие-то женихи, глянув на Элеонору, скептически смотрели на своих избранниц и думали: а не тороплюсь ли я? Вот это она — женщина мечты, да пока без обручального кольца!

— Правильно боится. Могут толкнуть какие-то джинсы или куртку прямо с базы, составить акт: мыши съели. А нам нечем прикрыть левак. Ждём.

Он положил ключи и документы от машины ей на стол, сам вызвал такси.

Угол кабинета занимал плакат с изображением чего-то грузинско-горного и обещанием открыть фирменную секцию по торговле товарами братской социалистической Грузии.

— Егор… Вот скажи. Ты тратишь свои деньги на такси. Время — весь вечер пятницы, а следующую пятницу до субботнего утра проведёшь в РОВД и будешь ловить каких-то преступников. Наверно — поймаешь, посадишь. Но у нас — тоже статья…

— И не одна, дарлинг, — Егор опустился на стул, время до прихода такси позволяло. — Но есть разница. Перепродажа с наценкой, на языке Уголовного кодекса величающаяся спекуляцией, представляет собой обыкновенный бизнес, только государство по недоразумению пытается его монополизировать, а мы и наши коллеги-фарцовщики — не даём. На службе я занимаюсь другим. Помнишь урода Бекетова? Говоришь — не успела с ним познакомиться ближе, до разбитого в кровь фейса… Я достоверно знаю, что он убил минимум двух человек — Ингу Дауканте и поставщика Гиви. Вот таким на свободе не место.

— Ты же его не арестовал. И Инга, и Гиви сошли ему с рук.

— У него была очень мощная крыша, Кабушкина видела этих орлов. Главное разведывательное управление Генерального штаба.

— Валентина говорила про их приход в «Верас». И они отмазывали его от чего угодно?

— Именно. Пока не нарвались на меня. Один вырубил Лёху Давидовича. Я задержал этого гада, отобрал и спустил в канализацию его служебное удостоверение. При задержании как бы случайно вывихнул ему плечо. А потом вместе с его табельным «макаровым» сдал за незаконное хранение оружия. Второй пытался сбежать, я его головой выбил стекло машины, мудак сильно порезался, короче, его увезли подельники. Успели зашить в госпитале, а так… Истёк бы кровью. Не знаю.

— Чем ты сам лучше Бекетова?

— Очень неправильный вопрос, дорогая, — Егор откинулся на стуле, закинув ногу за ногу. — Прощаю, потому что ты уставшая. Московские уроды на меня напали, Бекетов — на Ингу, она мне была симпатична. ГРУшников я наказал ещё раз, через контакты в КГБ, меня они не тронут. А с Бекетовым… В Ярцево братья покойного Гиви, когда забирали его битую «волгу», как бы случайно поймали мой намёк, что на крыле машины — след удара, причём оставшиеся фрагменты краски совпадают по цвету с «шестёркой» Бекетова. Выяснить, что Бекетов именно в эту ночь понёсся в Москву за Гиви, много ума не надо. И Бекетов исчез. Навсегда.

— Вот почему ты не ждешь его возвращения… — Элеонора обхватила голову ладонями. — Начинаю тебя бояться.

— А вот это правильно. Я действительно страшный человек. Страшный для тех, кто против меня. Кто предаст. Что ты там говорила, типа «едва не изменила»?

У неё натурально округлились глаза.

— Что-о-о?! Ах, это… Так мы с тобой не встречались ещё. Это через неделю после ресторана с «Песнярами». Пристал один, из бывших. Отказала. Но если бы он был чуть настойчивее…

— Это твои дела, раз до меня. Но мне неприятно слышать.

Про Настюху Егор ей не рассказывал. Эле тоже, наверно, было бы неприятно слышать, что их роман начался на несколько месяцев позже из-за связи её мужчины с другой девицей, а саму Элеонору, выходит, он держал во френд-зоне как запасной вариант.

Врать милому — нехорошо. Но и всё вываливать, не фильтруя, не стоит. О чём-то гуманнее промолчать.

Если вход в учебные корпуса не охранялся никак, теперь за дверями маячили два стриженных «правильных» старшекурсника. На подобных типов Егор насмотрелся в Белгосуниверситете и даже сам был одним из них. Парни нацепили красные повязки на рукава, выглядели неприступнее вахтёрши в четвёртом общежитии, даже Лёха чуть запнулся.

— Что тормозишь? Не забыл? Мы по делу.

Егор поманил одного из атлантов, подпирающих не небо, а двери, и продемонстрировал удостоверение, так, чтоб другие студенты не видели.

— Следователь уголовного розыска Евстигнеев! — он показал за спину кулак, чтобы сыщик не ржал, услышав такую саморекомендацию. — Есть информация, что сегодня вечером будут продавать пластинки. Зарубежные, возможно — краденые. Мы с напарником зайдём и сольёмся с отдыхающими. Если в процессе понадобится помощь, могу на вас двоих рассчитывать?

— Конечно! У нас целая народная дружина, — обрадовался сознательный комсомолец. — Все, кто распределён в ОБХСС. С января — практика.

Судя по изучающей торжество физиономии, стоявший перед ними тинэйджер как раз собирался пополнить число коллег Цыбина.

— Если повезёт, попадёте к нам, — подмигнул Егор и решительно устремился внутрь.

Сдали одежду в гардеробе, и надежда выдать Лёху за бойца ОБХСС растаяла как дым.

— Нет уж. Оставайся уголовным розыском. Никак экстерьером не тянешь.

Сыщик согласился, приуныв. Уже привык, что никто не тащится от восторга, узнав, что перед ним — представитель романтической и мужественной профессии. Но каждый раз немного обидно.

Перед танцами объявили концерт в большой лекционной аудитории. Егор высматривал Ольгу Плоткину, Лёха, развесив губы, созерцал изобилие фемин. Даже если пригласили кого-то из других вузов, количество юных дамочек раза в два превышало мужской контингент.

— Какой я был дурак! Ну почему из вышки не забирался дальше Дома офицеров?! До Ванеева не сильно дольше ехать. Познакомился бы с Элеонорой раньше тебя…

— Так я ещё пару месяцев с Настей жил. Элеонора свободная была.

Егор не стал пересказывать её слова, как та не дала Лёхе из жалости только потому, что заранее испытывала ещё большую жалость — тот расстроится сильнее из-за последующего отказа продолжать отношения.

Районный Шерлок посмурнел. До сих пор считал, что ему перешли дорогу.

Начался самодеятельный спектакль, потом выступление агитбригады, вроде того, на котором бывший управляющий этим телом делал предложение руки и сердца первой юрфаковской красавице, в результате прилюдно был послан, а смывать позор пришлось попаданцу. Всё бы ничего, только студенты шутили о преподах и событиях, широко известных в нархозе, но не за его пределами, поэтому часть острот прошла мимо. Лёха, правда, пытался что-то выяснить у старшекурсницы, сидевшей рядом, только на следующем стуле сопел её бойфренд, и разговор с девицей не завязался.

Потом прошли в соседнее помещение, типа большой ленкомнаты, судя по плакатам и портретам на стенах. Она была освобождена от мебели, только три стола с магнитофонами и колонками. Присутствовала новогодняя мишура, зеленела ёлка, поперёк под потолком тянулся кумач с надписью «С Новым 1983 годом!».

Наконец, яркий свет сменился более уютным — из нескольких самодельных софитов, и грянула музыка. Репертуар от прошлогодней вечерины в «Мраморном зале» общаги отличался радикально. Примерно через одну-две композиции включали какую-нибудь песенку в духе «Я, ты, он, она, вместе — целая страна, вместе — дружная семья», при всём уважении к Софии Ротару абсолютно неуместную среди зарубежных хитов. Порой звук становился вдвое тише, ведущий (до диск-жокея он не дотягивал) извинялся в микрофон: по требованию деканата и комитета комсомола мы уменьшаем наши децибелы. Правда, потом постепенно возвращался к нормальной громкости.

Попрыгали. Лёха с переменным успехом клеился к третьекурсницам, вроде записал телефончик одной, с другой качался в медляке, что-то ей нашёптывая на ушко… Первая с возмущением на курносом личике ретировалась.

Плоткину Егор засёк только перед третьим медленным танцем, просочился к ней, лавируя между групп и парочек, успев пригласить, пока это не сделал кто-то другой.

Она выделялась хотя бы тем, что надела приличное вечернее платье средней длины и туфли на каблуке, тогда как добрая половина пляшущих девиц сохранила униформу: гольф, кроссовки, джинсы. Или штроксы.

— Видела, ты так издалека ко мне пробирался…

Ольга положила ему руку на плечо, но сходу не пыталась фривольно прижаться, как практиковали другие.

— А как же! Все одинаково одеты, одинаково накрашены. Наверно — и в голове одно и то же. А тут — само воплощение женственности и вкуса.

Комплимент был зачтён.

— Рада, что ты замечаешь. Потому и опоздала к началу, пёрышки чистила. А ты с какого факультета? Финансы?

— Юридический, БГУ, пятый курс.

В глазах девицы, загадочно-тёмных при неярком освещении, мелькнул интерес.

— Большой мальчик. А мне только вчера восемнадцать исполнилось.

— По свежести лица восемнадцать и двадцать не отличить. А глаза у тебя на двадцать два. Умные. Хитрые.

— Может, на двадцать три?

— Зачем мне делать из тебя старуху? Меня зовут Жора.

— Оля. Хорошо, что ты меня пригласил.

— Сам рад. Только музыка здесь порой скучноватая. София Ротару и Юрий Антонов — как-то слегка не то. На юрфаке больше рок крутят.

— Значит, у вас не такой зверский деканат…

— Тоже не демократы. Зато у вас — девушки красивее. Правда, других теперь больше не вижу.

Что интересно, с московскими барышнями он бы подобным образом разговаривать не смог. Те смотрели оценивающе-скептически, тем самым нагоняя робость. Москвичка — это девушка высшей категории, как «бентли» среди «запорожцев», а если в Москву приехала жалкая провинциалка, но снимает квартиру, что-то зарабатывает, научилась правильно выбирать кофе и вовремя вворачивать «у нас на Патриках», то тоже включила себя в категорию «бентли» и держится соответствующе. С белорусками 1982 года Егор чувствовал себя куда лучше и проще.

Медляк кончился, грянула Алла Пугачёва, под которую прыгать было не в тему. Егор открыл тайну, что здесь он с товарищем из милиции, где будет проходить преддипломную практику в ОБХСС.

— Ты — минчанин?

— Нет, из Брестской области. Прокурорская семья.

Он едва не добавил «папа — прокурор Лунинецкого района», но решил — меньше конкретики.

— А я из Речицы. Не люблю минчан. Они заносчивые. Пусть мама — всего лишь зав райпотребсоюзом, мы живём лучше большинства этих столичных.

Сказано это было гордо. Эх, мерялась бы ты длиной градусника с москвичами двухтысячных, усмехнулся про себя Егор. И хорошо, что продумал легенду, а не озвучил официальную биографию. Иначе пришлось бы вспоминать общих знакомых из этого райцентра.

— Обожди. Я тут с подружкой. Она из Гомеля. Вместе квартиру снимаем.

— А ей восемнадцать есть?

— Есть! Даша со второго раза поступала. Сначала пробовала в театральный.

В несостоявшейся приме угадывалась та полноватая девица, что прошлым утром спрашивала Плоткину про физкультуру. Зная про избыток роскоши на теле, гомельская затянулась в очень облегающее джинсовое платье. Пуговицы держались как защитники Новороссийска: насмерть, но с большим трудом удерживая позицию. Если бы не десяток лишних килограмм, соседка смотрелась бы даже лучше Ольги — эдакая пламенно-чёрная пышка с явной украинской примесью.

Втроём они отыскали Лёху, пребывающего в растерянности Буриданова осла: ему хотелось обнять половину танцпола и никак не удавалось остановиться в выборе. Егор выдернул его, плясавшего в компании не самого интересного варианта.

— Знакомьтесь, красавицы, Дима Цыбин, восходящая звезда оперативной службы. Не женатый.

— Жора успел о тебе рассказать, — проворковала пышная, и по несколько обескураженному взгляду сыщика можно было легко заметить, что тот успел забыть псевдоним напарника на время операции.

Они потусовались вчетвером, после чего разговор плавно перешёл к направлению «отметить в более подходящем месте».

— Только ни-ни. Мне сегодня нельзя, — шепнула Ольга.

То есть не сегодня запросто? Как-то слишком быстро сдаётся крепость, о которой покойный Илья мечтал только издали. Или нельзя было до восемнадцати?

Жили барышни недалеко, всего в трёх остановках троллейбуса. В загашнике у них нашлась бутылка шампанского, половина трёхлитровой банки яблочного сока, будто шампанское — такой крепкий напиток, что нужно запивать. Достали что-то по-мелочи нарезать к столу. Лёха, который Дима, очень вовремя ввернул, что для веселья этого мало. Даша в ответ вполголоса заметила, что Гена, продававший веселье, куда-то исчез, Оля, чуть ближе его знавшая, предположила — уехал на Новый год, дядюшка из ЦК комсомола наверняка достал классную путёвку. Всего лишь первокурсница, не сдавшая ещё первую сессию, Плоткина прекрасно ориентировалась, где, что и почём, кто чем дышит, от кого какая может быть польза. Элеоноре, тоже девушке не промах, речицкая студентка дала бы сто очков вперёд по разворотливости. С такой бы мутить бизнес… Но вот делить койку — вряд ли. Да и не требовалось.

О том, что Плоткина раньше пробовала дурь, Егор знал от Геннадия. Но требовалось, чтоб девицы сами вышли на тему, и они не подвели.

— У меня есть две порции кокса. Разделите на троих?

Лёха, наверно, офигел больше, чем когда на его глазах офицер ГРУ подвергался допросу с жестокими пытками. Следователь в роли распространителя наркотиков — это вообще за гранью понимая.

— На четверых? — уточнил сыщик.

— Не, ребята. Мне ещё товар встречать-принимать. Подарочки богатым семьям на Новый год. Ты же не прихватишь меня за фарцовку?

Болтая, Егор развернул два пакетика, объединил их содержимое и поделил на три дорожки. Ольга сама свернула трубочку и со знанием дела вдохнула одну. Лёха из троих справился наименее уверенно.

— Ты — рисковый, Жора, — уважительно заметила блондинка. — Порошок, фарца, будущая должность в ОБХСС.

— Рисковый и фартовый. Знаешь, в Ратомке скачки устраивают? Жаль, там нет нормального тотализатора, как в западных странах. Даже в Польше есть. Но меня познакомили с мужиком, он принимал ставки. Не все заезды, но часть я угадал. Вложил две сотни, поднял три с половиной. Но скачки — редкость. В карты в Минске играют скупо. В преф — вист/копейка. Если предлагают по-крупному да зовут четвёртым к трём, башку на отсечение: каталы лохов разводят.

Ольга слушала, широко раскрыв глаза. До рентгеновского взгляда москвички, просвечивающего душу на всю глубину кармана, районная барышня не доросла, хоть и стремилась. Восемнадцать — невесть какой жизненный опыт, при всей её прошаренности. Да и кокс, пусть в минимальной дозе, вступил в свои права.

— Я поговорю со старшим братом. Есть интересное дело. Там всё честно. Но ставка — от тысячи рублей.

— Говно вопрос! А что за рулетка?

— Не могу сказать. Пока не могу. Но ты звони.

Она легонько и многообещающе коснулась поцелуем его виска, Егор ответил смачным губы в губы. И откланялся.

Поцелуй — не измена.

Чего не сделаешь на службе Её Величеству королеве — социалистической законности.