Алло, милиция? Часть 3

Глава 18

Вскоре появился Паша, отягощённый толстой папкой бумаг, будто только их не хватало для полного счастья в захламлённом макулатурой кабинете. Изучив добычу, следователи поняли: ценность копий процессуальных действий КГБ, как говорят белорусы, «каля наля».

Полупанов настучал на машинке десять-двенадцать листов допроса каждого из арестованных или просто вызванных заводчан, заставил припомнить едва ли не почасово дни их жизни накануне даты задержания контрабандного груза. Остальное: есть ли у вас родственники за границей? Кто за границей из ваших знакомых заинтересован в получении часовых механизмов из СССР? Поступало ли вам вербовочное предложение от иностранной разведки?

— Он ведь не произвёл впечатление тупого. Надменный, самодовольный. Но неглупый.

— А ещё очень злой на мусоров и на нас с тобой лично. Что же касается дебильных вопросов, думаю, это не его инициатива. Наверняка им спускаются инструкции проверять всех неудачников, замаравших себя в каком-то деле с забугорьем, на предмет контактов с ЦРУ, — предположил умудрённый жизнью майор. — Поскольку оперативных мероприятий никакой следак не проводит, кроме тебя, но ты — исключение, Полупанов задаёт вопросы в лоб и добросовестно конспектирует ответы. Все при деле — и ГБ, и свидетели, и злодеи. Сейчас…

Паша, сдвинув бумажные предгорья Монблана, обнаружил под ними старый бобинный магнитофон. Наверняка — предназначенный для записи допросов. Но когда лампы прогрелись, вместо покаянной исповеди какого-то урки оттуда грянул Высоцкий:

— Как говорил один несознательный гражданин, — подхватил Егор, — «Я бы Родину продал, только никто за неё ничего не предлагает». Паша! Ты сам эти механизмы видел?

— Откуда?

— Вроде там есть протокол осмотра с фотками. Хреново переснялись, но всё же… Открой! — он до боли в глазах всматривался в муть печати на ротапринте, сгорбившись над копиями. Наконец, разогнулся. — На механизмах нет маркировки. Значит, спёрли до этапа финишной сборки. Что в свою очередь значит…

Егор задумался, а когда, его, наконец, посетила здравая мысль, нанёс прямой удар кулаком в пространство перед собой. Следователь отшатнулся, представив своё ухо на траектории удара.

— Ты что, Брюс Ли?

— Хуже. Чак Норрис. Вечером смотрел по видаку «Сила одиночки».

— Даёшь. Я про Брюса Ли и Чака Норриса только слышал, но не видел…

— Найди видеомагнитофон в вещдоках, дам кассет. А вдруг нам премию выпишут за часовой, купишь себе.

— Ты о чём, авантюрист?

Егор опустился в кресло отпускника.

— Помнишь, я тебе рассказывал… Нет, наверно, не рассказывал.

— О чём?

— Что в студенчестве подрабатывал на скамейке запасных у «Песняров». Гитаристом. Там звукач был от Бога, Андрей Медведко. Рассказывал, что студенты из РТИ лепят в общаге гитарные и микрофонные усилки. На коленках, но не хуже «Бига» или «Регента». А ещё промышляют телевизорами. В радиомагазинах продаются платы-некондиции и царапанные корпуса от телеков «Горизонт». Студенты-умельцы скупают недостающие части у «несунов» с завода «Горизонт», там по улице Куйбышева меньше километра идти, собирают и продают телевизоры. Настроенные вручную, показывают лучше купленных в магазине!

— И ты думаешь, с часами…

— Та же хрень. Только часовые детали, даже корпус с циферблатом, гораздо меньше, чем, скажем, одна радиолампа. Проще вынести, остаётся собрать и впарить. Смотри!

Лейтенант расстегнул браслет и показал наручные Citizen.

— Обалдеть! — присвистнул майор. — Настоящие швейцарские?

— Бери выше. Японские. С «Песнярами» ездили по северу Грузии, я там с одним богатым местным в обнимку спел «Сулико». Прикинь, у него голос не хуже чем у Кашепарова! Короче, грузин так расчувствовался, что снял котлы и мне цепляет, я — в отказ, он — вах, абыжаешь… В «Верасе» у меня жена работала, показал часовщикам — узнать, натура или грузинская подделка, интересно всё же. Вдруг там только корпус под фирму, внутри — «Слава» или тот же белорусский «Луч». Часовщик раскрыл, показал клеймо на механизме, в них такая большая общая деталь вроде шасси, натуральная Япония, с лёту предложил за них две сотни и смотрит: сколько я запрошу. Но — подарок, уважуха, память, вдруг ещё к грузинам обращаться. Не продал. И так с тех гастролей мы подняли в разы больше, чем с тура по Латинской Америки.

Паша, судя по многочисленным признакам, жил ровно на зарплату. За должность, звёзды и выслугу выходит чуть более трёхсот на руки, не бедствовал по советским меркам, но и не шиковал. Безделушка на запястье за двести с лишним рублей была не из его вселенной. Тем более, Егор не стал делиться с ним своей насущной проблемой: купить ещё одну открытку на «жигуль», второй в семье, потому что с Элеонорой теперь трудились в разных частях города.

Что важно, она даже не заикалась о желании бросить работу. Объективно, денег от грузинских поставок более чем достаточно на двоих, троих, четверых, не считая собаки. Но предпочитала трудиться. Советская женщина — активный член социалистического общества и строитель коммунизма, а также добытчик дефицитов из подсобок магазинов. Это вам не хухры-мухры.

— Я все жё отправляю документацию «Луча» на экспертизу, — решил Чешигов. — Ты копай на заводе и вокруг. Потом сравним результат. Мой будет скорее.

Егору, если честно, страшно хотелось спать. Ночная поездка за Борисов — не лучшая форма отдыха, слишком он вышел активный. Да и держать трёх бандюков на мушке, наверняка — чем-то вооружённых, стрелять по колёсам и рисковать, всё это отнимает некоторое количество душевных сил, после напряга требуется расслабуха. Лучше всего — сто грамм и в люлю. Вместо этого покатил в Промторг, соврав Паше, что работает по «Лучу».

Яков Наумович уже знал от водителя, что его пытались взять на гоп-стоп, но некий молодой и наглый мент не позволил.

— Надеюсь, так и напишут в моей аттестации: молодой и наглый.

— Что ты с ними сделал? — тихо спросил директор.

За деньги он, конечно, переживал. Но по-еврейски осторожничал. Любые материальные потери — это просто расходы, завтра покроем их новыми доходами. А вот жизнь, здоровье, должность, карьера…

— Таки не стоит волноваться, оно вам надо? Все живы, здоровы, пьют кофий. Я проткнул им три колеса и уехал, они таки ничего не имели против. Но — да, шиномонтажа поблизости нет. Неудобно получилось. Для них. Да ещё МАЗ им крыло и задницу примял. Джигит за рулём МАЗа — всё равно что в танке.

— Этот Вано говорит, ты стрелял… — ещё тише произнёс Яков Наумович.

— Давайте считать, что ему послышалось. Нам обоим будет спокойнее. Но, дорогой компаньон и соучастник, я не в состоянии сопровождать каждую фуру. Патронов не хватит.

— Что будем делать?

— Говорить с грузинами. Чтоб сопровождали машину. Пусть пять рублей с единицы товара минус, но я не хочу подрываться среди ночи и в одиночку влипать в разборки со стрельбой. Вы меня понимаете?

— Более чем. Согласен. Эта пятерка не с тебя. С общего бюджета концессии.

— Товар приняли?

— Да! И его уже нет на базе. Хороший товар, и всё сошлось. Через неделю — предварительный расчёт за эту партию. Сам отвезёшь наличные в Москву или в Тбилиси?

— Давайте Кабушкину пошлём. Или кого-то из ваших доверенных, кто любит чачу, домашнее вино, мандарины и длинные тосты. Вопрос охраны машин решу по телефону.

— Договорились. Сейчас скажу секретарю, кофе принесёт. Устало выглядишь.

Кофе был — не сравнить с той мутью, что пил в компании Глеба в кафетерии на улице Красной. Тем более — под настоящую импортную шоколадку из «Берёзки». Как в компьютерном шутере, столь любимом в следующем тысячелетии, нашёл аптечку, и синяя линия здоровья над головой стала длиннее.

Он с чувством пожал директору руку. Валентина Ивановна, при всех её внешних и внутренних достоинствах, а также серьёзных связях, привыкла работать под кем-то. Сначала — под Бекетовым, потом под Егором и КГБ. Теперь дисциплинированно выполняла приказы директора. Тот сам решал абсолютное большинство возникавших вопросов, не нагружая компаньонов.

Гитлер проиграл войну, в числе других причин, ещё и потому, что сильно обидел евреев, они не простили. Егор намеревался не повторять ошибку фюрера.

Благоухая кофе, заехал в Первомайский. Там забрал у Цыбина опера, дав обещание: попользуюсь — положу на место. То есть отвезу обратно в РОВД.

Семён Владиславович, в общении — просто Сёма, никогда не замахивался на что-то круче, чем отлов несунов, а «палки» наиболее просто строгал, подлавливая на какой-то мелкой афере сотрудников столовки «Луча», той самой, памятной по ненарезанным огурцам и стычке с ГРУ.

— За одну только попытку нарыть там что-то крупное меня закатают в асфальт, о чём Цыбин прекрасно знает. Директор завода — номенклатура ЦК КПБ, чуть что — звонок туда, от них Жабицкому, мол, наших бьют, проверенных-партийных, и вот уже от республиканского управления БХСС сюда падает и взрывается настоящая бомба.

— Что-то не увидел никаких бомб и даже взрывов не слышал, когда КГБ повязал заместителя директора и начальника сборочного цеха.

— Так то — КГБ…

— Не ссы. Я — член оперативно-следственной группы КГБ и МВД. Старший группы — следователь Полупанов из управления по Минску и Минской области. Он поручил нам выяснить механизм хищений. Так что ты сейчас не старлей Сёма, а спецагент КГБ. Типа майор Пронин. Все претензии отправляйте в КГБ к тому самому Полупанову. Но, конечно, только если чувствуете себя бессмертными и не дорожите должностью. Усёк?

В бюро пропусков, а просто по милицейской корке охрана не дозволяла пройти, хоть стреляй в этих ВОХРовских дяденек-тётенек, Егор по-прежнему напирал, что выполняет задание КГБ, постепенно распаляясь.

К счастью, зам начальника сборочного цеха, изрядно напуганный помещением босса в американку, от чего не спас никакой ЦК КПБ, прав не качал, нос не воротил и едва не выскакивал из белого халата в попытках услужить. Мужик был немолод, предпенсионного возраста, в разговоре обронил, что всю жизнь, включая войну, провёл в Минске…

— Но еврейское гетто немцы вырезали под ноль! — удивился Егор.

— Ви правы, молодой человек. Поэтому в войну я был украинцем.

Экс-украинец оказался великолепным экскурсоводом. Заставив Егора и Семёна одеть халаты, шапочки и бахилы, провёл по цепочке сборки, с гордостью рассказывая про часовое производство, на котором он трудился с молодости, с пятидесятых годов, когда «Луч» выпустил первые часы.

Он представлял собой совершенно иной тип белорусского еврея, нежели привычные работники торговли, по душевному складу был куда ближе к ювелирам, часовщикам и обувщикам, трудившимся на «Верасе». Понятно, не чуждый материальных выгод, но, что главное, обожавший работать руками — тщательно, аккуратно, внимательный к деталям и страшно гордый за результат. Четверть века в одном цеху! Он знал о сборке часов абсолютно всё и ещё чуть-чуть.

Огромный по размерам сборочный цех тянулся на квартал вдоль Ленинского проспекта. Если снести межэтажные перекрытия, вместил бы участок сборки авиалайнеров. Но самолётов бы выпускались единицы в год, а отгрузка часов достигла миллиона. С 1980 года, что служило предметом особой гордости Самуила Ароновича, здесь был запущен полный цикл производства кварцевых часов, включая микросхему управления механизмом.

«Советские микросхемы — самые большие в мире!» Егор не помнил, где услышал эту шутку, да и не столь важно. Интересовала чистая механика.

В цеху трудится тысяча семьсот человек, практически все — женщины, сообщил инженер, и только сейчас в глаза бросились отсутствие обручального кольца и несколько кошачье выражение лица при упоминании о женском поле, будто разговор шёл не о труженицах, а о банке густой сметаны. Странно, что стареющего ловеласа не окрутили. А вот поматросить и бросить сборщицу, обидев, это опасно, всё равно, что торговать свининой в исламском городе. Если тысяча семьсот разгневанных дамочек, обуреваемых чувством солидарности, возьмут в оборот изменщика и разрушителя женских надежд, наказание за свинину покажется общественным порицанием.

Егору приходилось видеть фотографии сборочных производств в Китае, где многочисленные дядюшки Ляо, сидевшие весьма тесно — локоть к локтю — что-то паяли копеечное, макая деталь в общую мисочку с флюсом. Это в две тысячи десятых и тем более в двадцатых китайские цеха стали малолюдными, а узкоглазые работники и работницы в униформе обслуживают автоматизированные линии. На «Луче» наблюдалось нечто среднее. Без той ужасающей плотности, что в Поднебесной 1990-х годов, но преобладал ручной труд. Женщины сидели, практически не меняя позы, с вставленной в глаз трубкой увеличительного стекла, и в чём-то колупались мелкими точными движениями.

Самуил Аронович, широко жестикулируя, показал участок, куда поступают комплектующие из цехов механической обработки. Под женскими пальцами внутренний корпус, он же шасси часового механизма, начинает обрастать деталями. Сначала вставляются камни, то есть искусственные рубины, на которые опираются оси компонентов, потом… Он сыпал терминами, шестёренки почему-то именуя колёсами: заводное колесо, промежуточное колесо, секундное колесо, центральное колесо, анкерное колесо. Не объяснил, что значит «триб вексельного колеса», будто это обязан знать каждый младенец.

— Достаточно. Спасибо! — прервал его Егор. — Покажите систему выходного контроля продукции и средства борьбы с «несунами».

Как раз приближалось к концу время работы первой смены. Девочки, девушки, дамы и тётеньки потянулись к выходу, некоторые, не растеряв весь запал энергии за восемь часов корпения над железками, с энтузиазмом кидали взгляды в сторону Егора, с некоторым интересом на Семёна, по Самуилу скользили не задерживаясь, словно по кафельной плитке на стене коридора.

— Хорошо. Допустим, какую-то из красавиц вахтёрша шмонает и обнаруживает часы. В документах цеха — недостача? Или все документы забрал КГБ?

— Забрал, Егор Егорович. Завели новые журналы. Как же без учёта? Но ви знаете, недостачи не будет. Как на духу каюсь…

— Я весь внимание.

Схема сокрытия недостач была проста и отработана годами. Часовой ветеран сдал её с потрохами исключительно из трусости — чтоб ему зачли помощь следствию.

Некондиционные часы можно отремонтировать, а можно просто разобрать и пустить комплектуху на переплавку. Если учёт готовых ведётся поштучно, с маркировкой каждого экземпляра, но на предыдущих этапах всё много проще, взвешивают заготовки. Шестерёнки часового механизма, те самые колёса, которые по толщине не больше пылинки, учитываются на вес. Ровно так же и списание. Материально ответственные лица тихонько проносят на завод обрезки меди, латуни, стали и, по мере нужды, бросают их в общую кучу металлолома.

Иными словами, прошедшие выходной контроль и упаковку, в полном составе маршируют к покупателю — строем и с песней. До того — Нарния. Спрятать и списать можно хоть пять, хоть десять процентов.

— Сёма! — спросил Егор, когда они покинули завод. — Ты веришь, что работает устойчивая преступная группировка, охватывающая десятки человек, часть занимается хищениями, часть — их укрывательством?

— Нет, — мотнул тот головой. — Слишком сложно. Кто-то сдаст, кто-то по пьяни похвастается.

— Мне вот тоже кажется. Аронович запросто сунет в лом латунный прут, чтоб ему не срубили башку за недостачу. Но добазариться с целой толпой гоев и сидеть потом ровно на попе, не опасаясь, что за эту попу возьмутся клещами… Тоже не верю. Ближе другое предположение. Каждый изобрёл способ прикрыть дыру в своей зоне ответственности. Либо унаследовал от предшественника. Друг дружку не топят: иначе сами огребут по сусалам. А так — тихонько коптят небо до пенсии и получают премии за соцсоревнование.

— Ну, допустим… — опер дождался, пока Егор откроет дверцу изнутри, и сел в «жигули». — Тётка собирает двадцать часов, пускает их на финишный контроль, двадцать первые кладёт в карман, в туалете перемещает в бюстгальтер. Видел? Тут некоторые помесят настенные ходики с кукушкой. Фемины — мечта поэта. Но как набрать пятьдесят тысяч?!

— Да. Пять процентов годового выпуска, это тебе не кобель на угол нагадил. Тем более, что в изъятых механизмах нет клейма, что естественно. Они неплохие, говорят. А если отобрать наиболее точные экземпляры да посадить в фирменный корпус, получится швейцарская «Омега». Или эти, японские.

Часы гордо блеснули в полумраке.

— Ты намекаешь, что с завода оптом прут комплектуху и наладили сборку в каком-то подвале…

— Именно! Клянусь, этим промышляют те же бабоньки, что шли мимо нас из цеха. Только по двойной или тройной ставке за один механизм. Не исключаю, мастера часовых мастерских… Так, Сёма. Отвожу тебя на Инструментальный. Сам еду в «Верас» к знакомому часовщику. Тот знает всех на районе. А также хочет продолжать работать в «Верасе» — долго и счастливо.

Трогаясь от здания Первомайского РОВД, Егор увидел белый «москвич» в зеркале заднего вида. Вывернув на Кедышко, прямо на ходу заменил магазин в «макарове» на полный, дослал патрон в патронник.

Водитель «москвича» держался на уважительном расстоянии, можно и оторваться, но зачем? При повороте в тупичок на парковку у «Вераса» приотстал и не стал туда заезжать, а погнал к улице Калиновского.

С облегчением поставив оружие на предохранитель, следователь прогулялся в мастерскую, где выпотрошил из часовщика массу интересного. Вернувшись к «жигулям», заметил Нестроева, недвижно застывшего у водительской дверцы. «Москвич» виднелся метрах в тридцати.

— Один вопрос, Егор Егорович. Что груз защитил — понятно. Но зачем колёса пацанам пострелял? Едва не замёрзли на дороге.

— Вы о чём? Я не в курсе.

Урка кивнул — то ли соглашаясь, то ли вслед собственным мыслям.

— Я могу устроить, чтобы к твоим машинам не цеплялись. Сколько ты готов платить, чтоб не срываться среди ночи и не ехать навстречу неприятностям? Пацаны сплоховали, не ждали тебя. Могли и на пику посадить. Что скажешь?

— Чисто ради интереса, — Егор шагнул ближе. — Сколько ты хочешь?

— Договоримся. Но могу и бесплатно. По-родственному.

Словно горячая волна поднялась изнутри, а «Терезу» подсветило красным… Неужели?

— Ты меня, конечно, не помнишь. И сестра твоя тоже, маленькие были. Я — твой отец. И могу очень много сделать для сына. Но ты предпочитаешь стоять у меня на пути. Подумай. Время терпит. А потом будем говорить.

Секунд пять Евстигнеев-старший стоял, не двигаясь и не мигая. Затем потопал к «москвичу».

А у Евстигнеева-младшего в голове крутилась единственная дурацкая, абсолютно неуместная мысль, воспоминание про эпизод из «Звёздных войн»: «Я — твой отец, Люк».

Люк Сайоукер в итоге прикончил своего папашу, не слишком дорожа семейными ценностями. Рецидивист Евстигнеев — никакой не отец, просто случайный прохожий, двадцать три года назад зачавший это тело.

И что с ним делать?

Рецидивистами, особенно содержащими собственное организованное сообщество, интересуется КГБ. Визит к Сазонову Егор обозначил у себя в мысленном расписании как неотложный.

Пришлось отложить. Элеонора, вернувшаяся чуть раньше, сказала: домой звонил некий Чешигов. Поступила команда прибыть утром до девяти в управление в пристойном виде — по форме или в пиджаке с галстуком.

Глядя на неё, думал: а ведь «отца» полагается приглашать на свадьбу, познакомить с невесткой. Или насадить на световой меч джидая.

Пара месяцев для выбора ещё есть.