В кабинете гэбешника, оказавшегося «всего лишь» капитаном, Егор провёл менее десяти минут. Тот смотрел больше не в лицо, скорее на милицейскую форму. Так, наверно, глядят на ёршик от унитаза в общественном туалете: противный, грязный, но использовать по назначению придётся именно его — больше нечего. Унитазы надо чистить, зато у пользователей ёршика остаются чистые руки. Что там ещё по Дзержинскому полагается, в комплекте с ёршиком, холодная голова и горячее сердце? Как-то так.
— Вы поняли задачу, лейтенант?
— Задачей советского уголовного судопроизводства является быстрое и полное раскрытие преступлений, товарищ капитан. Так гласит закон — Основы уголовного судопроизводства СССР. Органы внутренних дел работают в строгом соответствии с законом.
— Причём тут, мать твою, судопроизводство? Машину найдите, преступников поймайте, а потом уже в суд.
Егор по памяти и не точно процитировал статью вторую Основ, которую помнил наизусть лишь потому, что плакат с ней висел прямо над головой Вильнёва. Познания уголовно-процессуального права БССР нахватал весьма поверхностно, следователю с большего хватало.
Капитан, похоже, не дочитал Основы даже до второй статьи, не зная, что под судопроизводством в стране Советов закон подразумевает и предварительное следствие, что неудивительно: практически все дела, отправляемые следователями в суд, заканчивались обвинительным приговором или направлением в психбольницу для принудительного лечения. В общем, главное решение принимается задолго до суда и заставляет суд ему следовать.
— Спасибо за поправку, товарищ капитан!
— Свободен.
Самое смешное, он даже катнул пробный шар на вербовку. Туманно намекал: знаем, что у вас в милиции творится форменное безобразие, и когда КГБ придёт разгребать ваше дерьмо (куртуазное выражение «авгиевы конюшни» явно выходило за пределы культурного кругозора офицера), то Егору очень не помешает покровительство КГБ. Вербуемый настолько усердно вошёл в роль конченного дебила, что Ковальчук не стал развивать тему.
Лейтенант глядел на гэбиста коровьими глазами, а в голове крутился стишок из прошлой жизни:
Вся жизнь — борьба, мы в ней играем роль.
Кто — дерзкий, кто — надменный, кто — простой.
Есть палачи, диктаторы, герои,
А я горжусь своею — я тупой!
Покрутив в руках пропуск на выход, Егор двинул в противоположную сторону. В приёмной Сазонова сидел смутно знакомый офицер, что-то буркнувший, но потом узнавший внештатника.
— Виктор Васильевич теперь в другом кабинете.
— Подскажите, где.
— Не нужно. Если бы вы были в костюме Деда Мороза… Пусть даже Снегурочки с усами, и то уместнее.
— Мне как-то в гастрономе водку не продали. Говорят — в спецодежде не отпускаем.
— Они правы. Лучше присядьте. Я позову его сюда.
Ждать пришлось не более пяти минут, Сазонов примчался как ошпаренный. И злой.
— Думал, хоть что-то поменяется, когда меня повысят до начальника Минского гороблуправления. Ничего! Что студент, что лейтенант, ты выдёргиваешь меня как пацана. Сейчас — с совещания по поводу чёртовой «волги» с Седых. Кстати, не твой ли район?
Полковник сделал вид, что только сейчас ему пришло в голову местонахождение адреса угона — как раз на территории юрисдикции его шебутного агента.
— Именно поэтому нахожусь здесь по вызову капитана Ковальчука. Он меня вытянул, я вас. Ковальчук в начале цепочки. Просвещал меня по поводу политики партии, сорвав с неотложных следственных действий. Хотел выслужиться, что тоже как бы способствовал поискам угонщика. Простите за прямоту, произвёл впечатление дятла.
Сазонов затолкал Егора в укромное техническое помещение, что-то типа венткамеры.
— Что он говорил?
Следователь пересказал, не удержавшись от пары ехидных комментариев.
— Виктор Васильевич, зачем он вам?
— Не догадался сам? Ты же у нас осведомлённый наперёд. Про Федорчука предсказал.
— А вот что вас назначат начальником управления, не напророчествовал. По Минску и области? Генеральская, небось, должность…
— Которую получил, кстати, за правильное отношение к истории с Волобуевым. Сдержанность приветствуется, Вундеркинд. Жаль, что она — не твоё сильное место.
— Значит, и к вашему карьерному взлёту я причастен. Не только Папаныча. Не благодарите.
Полковник, десять секунд назад вещавший о сдержанности и неумении ей пользоваться Егором, всплеснул руками. Типа — вот, я же говорил, а ты опять.
— Теперь слушай. Бежевая «волга» принадлежит зятю члена ЦК КПБ. Член и поднял на уши всех: нас, Пискарёва, прокуратуру.
Про член поднимающий вышло двусмысленно и напомнило старую шутку — я не член партии, я её мозг.
— Странно. Терпила тихий, адекватный. Скорее расстроенный, чем злой. Я на его вызов выезжал. Ещё удивился, откуда у простого доцента сравнительно новая «волга», каких-то три года ей. Он признался — из совминовских гаражей. Была чёрная, всего около ста тысяч пробег. Но движок просил капиталки. Хозяин перекрасил, чтоб не выделяться.
У Сазонова аж ноздри расширились от азарта.
— Ну-ка… То есть незаношенную «волгу» списали по остаточной, чтоб отдать своему! Ты знаешь, какая цена ГАЗ-24 для организаций? Порядка двух с половиной тысяч рублей! А для граждан — больше десятки. И чуть ли не столько грузины дают сверху.
— Раз требовала ремонта, то доцент платил не две с полтиной, а по уценке, то есть гораздо меньше, — подхватил Егор. — Готов спорить, капиталку сделали там же, в гаражах. И взяли по-божески.
— К тому же супруга партработника, по записям твоей Кабушкиной, одна из самых частых посетительниц комиссионки «Вераса».
— Арестуете его?
— Нет. Нам дан приказ из Москвы: составлять списки неблагонадёжных, нечистых на руку. Вряд ли их будут сажать. Только гнать с работы. Но вот если обстановка накалится, начнётся война, тем более она уже идёт за речкой, тогда всех под белы рученьки. И как твой куратор довожу это тебе официально. Если в милиции кто-то сгнил, сообщай. Непременно.
— Тридцать седьмой год, версия два-ноль. Хорошо хоть, что ненадолго. Восемьдесят третий перетерпеть.
— Оставь пока свои прогнозы и слушай. Первое. К участию в расследовании по машинам ты так или иначе будешь привлечён. Жду письменного доклада о ходе следствия. Особенно о том, что не нашло отражения в бумагах. Запроси, якобы с целью установления точной суммы ущерба, сумму, уплаченную потерпевшим за «Волгу». Копию ответа — мне. И, наконец, ровно так, как делал в «пятке» — кто и что плохое говорил про советскую власть, про партию, про КГБ…
— Охотно. У вас у проходной написано: «время приёма посетителей». А где «время выдачи посетителей», спрашивается? Или они у вас в американке пожизненно?
— Подходит. Вполне. Кто тебе это рассказал?
— Ещё не придумал. Найду достойного, немедленно черкну донос. Виктор Васильевич, вы так и не признались, зачем в управлении самородок Ковальчук. Дело, конечно, ваше, внутреннее…
— Потому что от нас забирают кадры. В Афганистан или на укрепление советско-партийных органов. Наш начальник управления ушёл на повышение, я на его место, другой товарищ — на моё… И я срочно ходатайствовал о переводе Ковальчука сюда из Могилёвской области. Он давно рапорты писал. Если к вам в милицию кто-то потребуется — в инспекторский отдел или замполитом — Ковальчук в числе первых претендентов. Иначе придётся толкового отдавать.
— В милицию? Спасибо от души. У нас своих талантов хватает.
— Зато у них нет полномочий, какими будут наделены выходцы из КГБ, — пообещал Сазонов.
В первой половине дня, мотаясь на УАЗике с одного места угона на другое, Егор проскочил мимо суеты, поднявшейся внутри РОВД после сумасшедшего ливня телефонных звонков из МВД, городского УВД, прокуратуры, КГБ (не только от Ковальчука) и горкома партии. Талоны литров на двадцать дополнительного бензина точно принесли бы больше пользы, чем этот рукотворный хаос. Отличие от кипиша вокруг взорванного гастронома на улице Калиновского было лишь одно: начальство изволило волноваться дистанционно. Никто не приезжал, не требовал создать «оперативный штаб» для расследования угона. Все понимали, что, по большому счёту, это не убийство и не теракт. К тяжким преступлениям никак не отнести. Но ведь «сам член ЦК» держит на контроле! Пока мозг ЦК отдыхает.
Доложившись Сахарцу, что дезертир с дежурства на это самое дежурство возвратился, Егор по обыкновению отправился в розыск. В кабинете, знакомом почти как свой, оба были на месте — и Лёха, и Трамвай. Там же добавился стажёр-четверокурсник из Минской высшей школы МВД на преддипломной практике. Что любопытно, после практики Егора Сахарец наотрез отказался от подобных кадров, суеверно опасаясь, что пришлют индивидуума ещё почище.
— Салют бойцам невидимого фронта, чья работа не только видна, но и никем не оценена.
Стажёр опешил от наглости и фамильярности следователя, Трамвай промолчал, Лёха кисло кивнул и швырнул на стол перед Егором странный предмет, напоминающий вороток.
— В «жиге» нашли, у дома по Калиновского, 42. Видишь? Это — отвёртка, приваренная к рукоятке. Закалённая. Вставляется в замок и проворачивается с силой, ломая нафиг все сувальды. Потом в замок зажигания. И — поехали. Здесь злодей перестарался, обломал наконечник.
— Не помню заявления из сорок второго дома, — Егор присел на стул у окна. — Похерили?
— А то как же. Ущерб незначителен, ничего не украдено. О чём заяву писать? Если найдём банду, хозяин на карандаше. Попрошу — вмиг накатает о попытке угона.
Настроение Лёхи, подпорченное многократными накачками «любой ценой» найти списанную совминовскую «Волгу», остальные четыре — постольку поскольку, немного улучшилось от гордости за свой труд. Укрыть преступление — столь же почётно, как и раскрыть его. С точки зрения статистики.
— То есть посягательств было куда больше, чем пять. Набрав нужное число тачек, они угомонились.
— Ну… может заказ поступил именно на пять. А сейчас красавицы меняют номера, чтоб по каким-нибудь армянским документам преспокойно уехать из республики, — добавил Вася.
— У меня другая идея, — возразил Давидович. — Согласно заветам дорогого… Нет, не Ильича и даже не Брежнева, а Егора Евстигнеева, надо смотреть схожие случаи. И, представь, напарник, такой был! Именно пять машин, все из Заводского, в районе Ангарки. Нашли их в области рядом с Минском, на каком-то стадионе. Угробленные в хлам. Кто-то на них гонял и хорошо молотил.
Егор моментально вспомнил анекдот о шестисотых «мерседесах» и «новых русских», переделав в духе 1982 года.
— Знаете, как богатые грузины отмечают православную Пасху? Красят не яйца, а «волги». И токаются ими.
— Пишу ориентировку: разыскиваются пять лиц кавказской национальности, заранее приготовившихся к Пасхе, — Лёха взял бумагу и ручку, делая вид, что намерен писать.
— Не зубоскаль, а звони в розыск Заводского, — пресёк его клоунаду Егор. — Где нашлись те разбитые тачки? Значит, там надо засаду оставить. А раз весь город на ушах стоит, то буквально на всех площадках и пустырях, где можно устроить гонки на выживание.
— Таких площадок — десятки в каждом районе, — прогундел по обыкновению Лёха, листая телефонный справочник, чтоб найти номера заводчан, но набрать его не успел, потому что матюгальник под потолком объявил немедленный сбор личного состава в ленкомнате.
Все трое потащились на первый этаж.
— Надо «матери Терезе» позвонить, — успел предложить Василий.
Заняв кресла, офицеры выслушали сорокаминутный доклад замполита о неотложных задачах органов внутренних дел об укреплении служебной и трудовой дисциплины в своих рядах, искоренении фактов коррупции, обеспечения социалистической законности и…
Дальше Егор не слышал. Впав в полудремотное состояние с открытыми глазами, преданно и стеклянно вперившимися в политпросветителя, он думал о своём. О новогоднем корпоративе с тимбилдингом, их никто ещё здесь так не называет, с участием Элеоноры, Валентины и крепкого еврейского костяка трудового коллектива промтоварного магазина «Счастье» по адресу: Ленинский проспект, дом 155, корпус 1. О предстоящей свадьбе. О том, что постепенно приживается в странном и неоднозначном мире, где тротуары сплошь в трещинах на асфальте, если только не скрыты снегом и льдом, кое-как очищаемым лишь ручным инструментом. Где очереди выстраиваются практически везде и сразу, если что-то «выбросили». А на крупные вещи — квартира, машина или хотя бы гарнитур — нужно стоять годами. Где поездка в страшную дальнюю зарубежную страну, например — в Польшу, почти столь же трудноосуществима, как экскурсия на МКС в двухтысячных. Где пацаны не просиживают вечера за компьютерами и прочими гаджетами, а собираются в стаи и ходят-бродят по району, приставая к одиночкам и парочкам, либо прутся в другой район, чтоб сцепиться стенка на стенку. Где сбор использованной стеклотары является профессией, дающей достаточно, чтоб выпить и закусить. Где колхозники сажают помидоры и пшеницу, но, о чудо, эти помидоры собирают в Болгарии, а пшеницу — в Канаде, чтоб потом за большие деньги привезти в СССР.
Страна, которую дразнят «Верхняя Вольта с ядерными ракетами». Похожая на ангелочка-амура, голого и босого, зато вооружённого до зубов и пристающего ко всем со своей любовью.
Зато чувства более искренние. Дружба — ярче, потому что люди постоянно ходят в гости друг к другу или сообща занимаются какими-то делами, главное — вместе.
Здесь подлость называется подлостью, а не рациональным алгоритмом жизни. Даже начальники, включая тех самых гэбешников, воротивших морды при раскрутке истории с Волобуевым, отводят глаза и как-то смущаются, делая гадость, мол — не мы такие, жизнь такая…
А она нормальная, эта жизнь. Только бы чуть больше масла на ломте хлеба. Например, на уровне той же ГДР.
Советское общество могло бы жить и существовать ещё долго, если бы экономика, отличавшаяся весьма посредственной эффективностью, не надорвалась бы от гонки вооружений.
Гонка закончилась, СССР развалился, армия и флот ослабли при Ельцине до чахоточного состояния. И что, НАТОвские страны напали на Российскую Федерацию? Нет, только на Югославию, даже не оккупировав её. Надо ли было гробить уйму производственных усилий на создание Царь-бомбы, не принятой на вооружение, столь же бесполезной, как Царь-пушка и Царь-колокол? И ещё массы подобных убойных ништяков?
Егор попал в прошлое как раз в то время, когда процессы распада принимали неконтролируемое и необратимое развитие. Пробраться к постели больного Андропова и нашептать ему прогнозы на будущее? Даже если тот поверит, что познакомился с попаданцем из 2022 года, то вряд ли совершит нечто полезное. Или вообще отмахнётся от его пророчеств, или прикажет ещё больше заворачивать гайки трудовой и прочей дисциплины, вгоняя очередной осиновый кол в тело советского государства.
Не стоит и пробовать.
— Вась, кто такая «мать Тереза?» — спросил он у тихо дремлющего рядом сыщика.
— Да объявился один такой, — зевнул тот. — Твой тёзка. Судимый. Говорит — в завязке. Собирает бывших зэков, помогает работу найти. Лучше, чем наш отдел профилактики. Иногда стучит, если братки ему что-то сообщают, но на официальную подписку не идёт. Надо ему про машины…
— … Вот он, конкретный пример нарушения дисциплины на рабочем месте: разговорчики во время доклада, — обратил на них внимание замполит и продолжил цитировать речь Андропова в духе «укрепить», «повысить ответственность», «углубить», «ускорить».
«Ускоренье — важный фактор, но не выдержал реактор. И теперь наш мирный атом вся Европа кроет матом», — вспомнилось Егору. Но этот стишок станет актуальным где-то через два с половиной года.
А пока прозвучало спасительное: опергруппа на выезд. Из ленкомнаты рванула было половина офицеров. Первый зам начальника РОВД бросился поперёк двери, чтоб фильтровать — кто в самом деле дежурит, а кто просто примазался.
Вызов был на уличный разбой, не на автоугон. Поработав на месте происшествия, Егор поехал в Больницу скорой помощи на Кижеватого — допрашивать потерпевшего по свежим впечатлениям, потом его катали по другим вызовам, пока в УАЗе дежурки не закончился бензин. Кроме, конечно, НЗ в размере десяти литров — везти наутро начальника РОВД в горуправление на утреннюю планёрку. Волшебство, но от остальных вызовов милиционеры на телефонах отбились — сказками, ласками, уговорами или, в крайнем случае, предложениями явиться с заявлением назавтра к участковому на опорный, где получить очередную дозу увещеваний. К одиннадцати вечера всё стихло, и ближе к полуночи оперативный дежурный смилостивился: вали домой.
Брать целый день в качестве выходного после дежурства, тем более — закончившегося довольно рано, у следователей считалось западло. Приходили не к девяти, а чуть позже, максимум — к часу. В субботу — так-сяк. Поэтому Егор пробормотал что-то недовольное, когда без чего-то восемь его разбудил телефонный звонок: приказано нестись галопом на службу.
— Машину пришлёшь? — спросонья буркнул он, ожидаемо получив в ответ набор эпитетов и междометий. — Хорошо. В течение часа буду.
— У тебя своя машина есть!
— Жена уехала на ней, — соврал лейтенант, вкушая запах завтрака, приготовляемого Элеонорой, по случаю субботы никуда не спешащей.
— По Закону о милиции ты вправе остановить и использовать любой транспорт!
— В случае тревоги или для преследования. Тревогу объявили?
— Нет. Но обнаружили бежевую «волгу». Ту самую. И с ней четыре других машины. Все — вдребезги. На стадионе «Заря». Минский район, за Кольцевой.
Офицер из дежурки сдержался, чтоб не гыгыкнуть. О влиятельном тесте потерпевшего, кипятком писавшего по поводу кражи у зятя, знали уже все. Но — разговоры пишутся. Одна неуставная реплика, и будь добр слушать сорокаминутную лекцию о дисциплине на рабочем месте, сдобренную цитатами из Андропова.
— Бегу. Но я живу в частном секторе. Здесь из транспорта только телеги с лошадьми.
— Торопись.
— Что не сделаешь для суженого-ряженого! Особенно пока нет печати в паспорте, — подколола Эля. — Кушай яишенку, я оденусь. Поедем вместе.
Егор был занят чисткой зубов и не спросил, что изменится после печати.
Он приехал на службу к девяти, не особо стараясь раньше. Именно в это время приплывает большинство офицеров, работающих в субботу, суточная смена сдаёт дежурство, и, главное, выдаются талоны на бензин для очередной смены, без чего водитель не заведёт и не тронет с места УАЗик. На крыльце под большим белым блоком, ночью светящимся, с чёрными буквами «милиция», стоял незнакомый подполковник и демонстративно смотрел на часы, потом на входящих сотрудников. Нет сомнения, что в 9.01 начнёт спрашивать фамилии и записывать опоздавших, невзирая на то, что кто-то вроде Егора появился на службе в законный выходной. Всё равно: рапорт с объяснением — на стол! Укрепление дисциплины, ёпть…
Из-за спешки и «чрезвычайной важности» поехали, не дожидаясь заветных талонов. Правда — на скрипящем бусике уголовного розыска.
— Лёха! Ты в Заводской звонил? По поводу прошлого эпизода?
— Какое там… Отделовский замполит нам ещё полчаса мозги компостировал. Вернулись по кабинетам, всех собрал Карпов. У него ошивался тот подпол, что сейчас торчит на входе и берёт на понт опоздавших. Еще час про дисциплину в свете указаний нового министра МВД. Потом… А, не спрашивай. Короче, Вася только утром набрал. Представь — тоже на «Заре» нашли!
— То есть если бы ты не хреном груши околачивал, а позвонил, мы бы устроили засаду и уже крутили бы дырки под медали! — от показного гнева подусники Карпова пришли в движение, но никого не напугали.
— Володя, не обижай своего человечка, — заступился Егор. — Он занят был: выслушивал проповедь про трудовую дисциплину. Какое, к бебеням, раскрытие преступлений! Дисциплина — важнее всего. Не веришь — спроси у Андропова.
Мрачноватая атмосфера в кабинке буса, сдобренная выхлопом вчерашнего пива, малость потеплела.
Доехали быстро, даже при черепашьей скорости сыщицкого автохлама.
На стадионе крутился участковый из Минского РОВД, отгонявший взмахами рук молодых людей с гаечными ключами. Несовершеннолетние дарования, способные сложить кроссовый мотоцикл из дорожного или даже собрать картинг, точно нашли бы массу для себя интересного в разбитых машинах. Но поскольку все пять были раскиданы в разных местах, он не преуспел.
Егор схватил за капюшон конопатого пацана, тащившего «крутую» автомагнитолу «Гродно-302-стерео».
— Убегал на глазах милиции, значит — открытое хищение личного имущества граждан, в простонародье именуемое «грабёж». Тебе сколько лет?
— Пятнадцать. Простите… Пустите, дяденька! Больше не буду.
— Ближайшие лет пять — точно. Выйдешь уже взрослым, самостоятельным. Везунчик, в армию не надо, после зоны не берут.
Егор отобрал магнитолу, приказал «стоять-бояться» и двинул к разбитому по всему периметру «жигулю». Через пять метров обернулся, чтобы убедиться — пацанёнок в режиме турбо-ускорения улепётывал за трибуны.
Меховые чехлы и цветная плексигласовая рукоятка на кулисе коробки передач не пострадали. Но только они.
Вряд ли возвращение машин в первые же сутки законным владельцам тех владельцев обрадует. Конечно, их можно отремонтировать — заменой кузова, двигателя, подвески, трансмиссии. И снова натянуть меховые чехлы.
Страховка в Госстрахе, кстати, стоила много меньше этих чехлов, но ни одна тачка из пяти не была застрахована.
Разумеется, все следы затоптаны. Если на рулях сохранились пальцы, а на сиденье — микрочастицы одежды, с вероятностью 99 % они принадлежат юным техникам с «Зари».
Не торопясь заполнять бланк протокола осмотра, Егор подошёл к Карпову.
— Володя, что думаешь?
— Пока ты малолетку с магнитолой ловил, я сходил на трибуну. Там, чтоб ты знал, человек пятнадцать сидело. Представление устроили, суки. Пятеро гоняли, те смотрели. Ща эксперта привезут. Пусть микрочастицы собирает. Может, найдём зрительские жопы.
— Молодец. Слушай… Это же целое мероприятие. Наверняка кто-то стоял на шухере. Здесь один въезд на стадион?
— Не-не. На «ниве» или УАЗике можно проехать к Копищу.
— Или приехать оттуда. Значит, попроси кого из своих метнуться на дальний выезд, я — к Кольцевой.
— «Фетяска».
— Что?
— Вино такое есть. Недорогое и вкусное. Коль командовать хочешь сыщиками, купи. Хоть бутылочку.
— Одну и только тебе — за уважуху. Я погнал.
Мимо Егора, разбрызгивая снег, промелькнула двадцать четвёртая чёрная «волга» аж с тремя антеннами над капотом и крышей. Она затормозила у останков бежевой сестрицы и выпустила троих. Водитель глазел, покуривая, потерпевший со стенаниями кинулся к груде металла, третий мужик — в пальто с каракулевым воротником и пыжиковой шапке — принялся строить Карпова.
Процесс шёл своим чередом.