Алтарь победы

Глава одиннадцатая

Конан бодро шагал впереди, ведя под уздцы вьючную лошадь; на его плечах висела большая торба, нагруженная только что приобретенным товаром. Следом легким шагом брела вторая лошадь — ее оседлали Луара и Ки-шон. За ними двигался Омигус, а замыкал процессию пленный с таким же, как у Конана, мешком за спиной. Согнувшись под тяжестью груза, он в мыслях клял себя за глупую выходку с хитрыми торговцами: не встрянь он в переговоры, Конан, глядишь, не смог бы расплатиться с ними, и путешественникам пришлось бы повернуть обратно…

Воздух заметно похолодел; при каждом выдохе изо рта вырывалось легкое облачко пара; трава серебрилась от инея, а среди чахлых деревцев все чаще попадались островки снега, хотя солнце светило по-прежнему ярко и на небе не было ни единого облачка. Они продолжали подниматься в горы. Ровный уклон был совсем некрутым, почти неощутимым, и крошечный отряд продвигался вперед беспрепятственно.

Белоснежные вершины заметно приблизились. Конан Уже видел далекий перевал Топор Палача, похожий на гигантскую тарелку: ослепительно белая пустошь была слегка вогнута посередине, а края ее плавно поднимались к Двум головокружительно высоким пикам, немного наклоненным внутрь… В самом деле, издалека кусочек пронзительно синего неба, запертый между этими горными верша, нами и искривленной линией далекого перевала, очертаниями напоминал лезвие топора.

— Как красиво,— прошептала Луара, глядя вдаль.

Конан нахмурился, ибо она прочитала его мысли. Действительно, вопреки устрашающему названию, картина, открывшаяся взору путешественников, навевала думы об умиротворенности, величии и спокойствии, что доступны лишь богам, но уж никак не о смертельных опасностях, которые, по словам Баррима, ждут их в тех гиблых, зловещих местах. И, несмотря на ошеломляющее впечатление, Конан твердо верил в предостережения карлика, ибо часто сталкивался с тем, что под безобидной личиной скрывается кровожадный монстр…

Постепенно небольшие островки снега перешли в сплошной покров; растительность исчезла совсем, и только холодные серые скалы, похожие на обломки гнилых зубов, торчали тут и там посреди бескрайнего белого безмолвия. За путешественниками тянулась цепочка следов, кажущихся голубоватыми на ослепительно белом фоне снега. Тонкий наст легко выдерживал людей, но проламывался под конями, и те по самое брюхо проваливались в глубокий, никогда не тающий снег. Скорость продвижения резко замедлилась. Однако немного погодя наст стал толще, и отряд зашагал быстрее.

Во время короткого привала Конан распаковал тюки и раздал подбитые мехом плащи и высокие прочные сапоги. Теперь издали путешественники походили на огромных косматых медведей. Воздух был пронизан стужей. Поднялся колючий ветер. Омигус отморозил себе нос и, вполголоса ругаясь, с остервенением тер его перчаткой.

Они продолжали взбираться все выше и выше и к концу следующего дня достигли гребня перевала между двумя наклоненными друг к другу вершинами… В лучах заходящего солнца им открылась величественная панорама.

Повсюду, насколько хватало глаз, неприступные горные кручи возносили свои украшенные снежными шапками пики в сереющее вечернее небо. Изломанные тени причудливо тянулись через глубокую расселину, начинающуюся в пятистах локтях под ними, противоположный конец которой терялся в дымке у горизонта; умирающее светило окрасило снег кровью, горные склоны, все в трещинах и уступах, отливали медью. Игра света и тени завораживала.

— Туда,— коротко бросил Конан, откинув капюшон и указывая рукой вниз. С губ его сорвалось облачко пара. Его спутники без сил опустились прямо на снег.— Мы должны пересечь эту расселину. Где-то на той стороне лежит Гиль-Дорад.

— Пересечь расселину?! — вскинулся Омигус.— Да посмотри, Конан, она же тянется до самого горизонта! Нам и за год не дойти дотуда! Ты что, зимовать тут собрался? Да нам и не спуститься ни в жизнь!

— Кто не хочет идти со мной, может отправляться назад,— хмуро ответил Конан.— Я никого не неволил и не неволю. Даже тебя.— Он кивнул на пленника.— Уходи, если хочешь.

— Я? — испуганно переспросил Толстяк.— Я один назад не дойду. Я погибну… Замерзну… Пожалуйста, добрые господа, не гоните меня! Вы же видите, я вас слушаюсь и делаю все, что вы мне приказываете…

— А ты, Луара? — повернулся Конан к девушке.

— Я с тобой, Конан. До конца,— тихо ответила та.

Северянин вопросительно повернулся к Ки-шон. Кхитаянка твердо посмотрела ему прямо в глаза и медленно кивнула.

Омигус сплюнул от досады и сварливо поинтересовался:

— А чего мы потащились через этот чертов перевал?

Лавочник-недоросток ясно же говорил: идти надо Ущельем Восходящего Солнца…

— Я знаю дорогу. Мы идем верно, и если…

— Конан, смотри, там!..— вдруг воскликнула Луара, до этого момента зачарованно разглядывавшая горное царство, и вытянула руку в направлении ближайшего склона.

Киммериец резко обернулся.

В закатных лучах отчетливо была видна каждая трещинка в скале; ледяная корка на камнях блестела, как бриллиантовая.

— Мне показалось, что я видела…— неуверенно начала смущенная девушка.— Вон там, между тех булыжников.

— Что?

— Человек. В такой же шубе, как у нас. Он выглянул на секунду и тут же скрылся… Но, может быть, мне просто почудилось…

Конан еще раз внимательно оглядел скалистую поверхность. Если там и прятался кто, то обнаружить незнакомца сейчас было невозможно — пока киммериец поднимется по обледеневшему камню, пока обыщет изрытый трещинами и усыпанный валунами склон, совсем стемнеет…

— Ладно,— наконец сказал он,— Переночуем здесь, а завтра с утра двинемся дальше. Ночью будем дежурить по очереди — на случай, если пожалуют гости.

Ночь выдалась морозной, но, к счастью, безветренной. Огромные алмазы звезд загадочно и молчаливо сияли на черном бархате небес, а внизу, на заснеженном перевале, словно вторя им, то и дело вспыхивали крошечные ледяные искорки.

Конан и пленный работорговец поставили шатер, приобретенный у бродячего племени торговцев, Луара и Ки-шон развели неподалеку костер, вскипятили воду и разогрели мясо.

Они поужинали и некоторое время сидели молча. В душе каждого царили покой и умиротворенность. Они чувствовали, что обязательно дойдут до Гиль-Дорад.

Потом все отправились спать. Конан остался нести первую вахту.

Ки-шон, которая должна была дежурить последней, разбудила его под утро. Омигус и работорговец еще спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы было не так холодно; Луара, потревоженная поднявшимся киммерийцем, приоткрыла глаза, пробормотала что-то и снова погрузилась в забытье.

Вслед за кхитаянкой Конан вылез из шатра.

Над горизонтом серел тусклый рассвет, горы казались нарисованными блеклыми красками на бесцветном холсте неба. Лошади, стреноженные неподалеку, стояли бок о бок недовольно фыркали; их ноздри были белы от инея. Поежившись на морозе, киммериец умыл лицо снегом и сделал несколько упражнений, чтобы прогнать сон и размять затекшие члены. Только после этого он подошел к Ки-шон. Та указала рукой на север и что-то встревожено произнесла на своем отрывистом языке. Северянин посмотрел в том направлении.

Далекие горные вершины скрывала плотная сизая пелена, время от времени озаряемая изнутри зловещими сполохами. Темное облако казалось живым — оно беспрестанно клубилось, ворочалось, обтекало пики гор… и несомненно приближалось. Не было ни ветерка, воздух был тих и недвижим, и это затишье наполнило душу Конана предчувствием чего-то ужасного.

— Что это? — тихо спросил он.

Ки-шон вновь сказала что-то и сделала руками движение, будто отгоняет от лица мух. При этом губы ее вытянулись в трубочку, и она издала низкий, устрашающий звук, напоминающий стон ветерка в печной трубе.

— Плохо,— добавила она.

Конан еще раз взглянул на распухающее облако и сказал:

— Это буря, да? Снежная буря… И она идет на нас. Правильно?

Кхитаянка не поняла его, но по тому, как напряглось лицо варвара, как потемнели его глаза, она догадалась, что ее спутник уяснил грозящую им опасность, и часто закивала, продолжая лопотать на своем наречии.

Сердце Конана сжалось.

Они стояли на открытой ледяной площадке; прямо перед ними темнела расселина, спуск в которую обещал быть Долгим и опасным; по сторонам нависали укрытые снегом стены гор, ежечасно грозящие лавиной и камнепадом; позади осталось белое поле перевала Топор Палача… И нет ни скалы, ни пещеры, где бы путники могли укрыться от Урагана… Они попали в ловушку.

Конан растолкал друзей и, не тратя времени на подробные объяснения, приказал сворачивать лагерь.

— Все вон к тому склону, живее! Там много трещин, может, укроемся! Да не копайтесь вы! Омигус, Кром тебя порази, лошадей отвязывай!..

Налетел порыв шквального ветра, в воздухе заплясал снежный вихрь. Палатка вздулась пузырем, с одной стороны вылетели колья, и спальные мешки, подобно раненым птицам, унесло в серую круговерть. Небо мигом потемнело. Ближайшие горные вершины уже скрылись в стремительно надвигавшейся мгле.

Поторапливая спутников гневными окриками, тут же терявшимися в свисте ветра, Конан лихорадочно набивал мешки всем, что попадалось под руку. Снег залеплял глаза, ветер трепал волосы, раздувал одежду и обжигал легкие. В двух шагах ничего не было видно — лишь смутные тени мелькали вокруг.

— Веревка! — прокричал киммериец.— Надо обвязаться веревкой, не то мы потеряемся в этом аду!..

Люди сгрудились в кучу и не гнущимися от мороза пальцами затянули вокруг талии прочные узлы.

— Давайте шевелитесь! — командовал Конан и сам не слышал своего голоса.

Сквозь вой ветра до него иногда долетали обрывки фраз.

— Мы погибли, погибли… я не хочу… — стонал Толстяк.

— Клянусь Зенитомулсом… никогда… больше никогда… — с отчаянием выкрикивал Омигус.

— Тъень лао пхо… Вун ду фо… вун ду фо… — лопотала Ки-шон.

— К скале, да быстрее вы!..— возопил Конан.

Согнувшись в три погибели под напором ветра, они

двинулись к темнеющему слева склону. Кони испуганно ржали и норовили вырваться, но киммериец крепко держал их за поводья. Наконец путешественники добрались до скалы и вцепились руками в едва заметные на обледеневшем камне впадины и выступы. Завывающая, как голодная дикая кошка, пурга пыталась оттеснить их, оглушить, запутать и навеки похоронить в обезумевшей снежной круговерти… Конан повел отряд вдоль склона — туда, где, насколько он помнил, находилась глубокая, как казалась издали, трещина.

Спасительная трещина обнаружилась совершенно неожиданно, когда полуослепший киммериец уже потерял всякую надежду найти укрытие. С трудом втиснувшись в скальный разлом, над которым угрожающе нависала гранитная плита, путники тесно прижались друг к другу. Снаружи неистовствовала стихия, в бессильной ярости налетая на скалу, швыряя им в лица пригоршни ледяного крошева, стараясь добраться до жалких людишек, осмелившихся проникнуть в ее владения.

— Все живы? — отдышавшись, поинтересовался варвар.

— Нет…— донесся сквозь темноту хриплый стон Омигуса.— Я, кажется, умер…

— Луара, как ты?

Молчание.

— Луара?.. Луара!

Девушка не отзывалась.

Конан в ужасе пошарил руками вокруг — вот Ки-шон, Омигус, бывший работорговец, чтоб ему пусто было… Луара исчезла.

— Кто из вас видел ее последним?! — заорал Конан.

Его спутники промолчали. Когда началась метель, никто не следил друг за другом, все были заняты спасением только своей собственной жизни.

— Омигус, зажги огонь! Скорее!

— Погоди, Конан,— испуганно заворочался фальшивый маг. — Тут не повернуться… и не видно ни зги… и пальцы онемели… Сейчас, сейчас…

— Проклятие, нет времени! Веревку! Снимайте с себя веревку, поживее!..— Конан надежно обвязал один конец веревки вокруг пояса, а другой сунул в ладони Ки-шон.— Ради всего святого, не выпускай ее. Иначе я… Дьявол, ты же не понимаешь…

Махнув рукой, северянин направился к выходу из укрытия.

— Стой, ты что?! — закричал ему в спину Омигус.— Ты куда?! А мы? Мы же погибнем здесь без тебя!.. Мы…

Но его вопли поглотил рев бури.

Едва киммериец вышел наружу, как налетевшая снежная волна чуть не сбила его с ног. Точно огненный вихрь, ледяная пыль, несомая шквальным ветром, обжигала лицо и руки, секла кожу.

— Луара! — изо всех сил прокричал Конан и прислушался. Ответом ему был лишь замогильный вой урагана. Ничего не видя в снеговерти, киммериец двинулся прочь от скалы. Воздух словно отвердел. Ветер, встав плотной стеной, не пускал его, лез в гортань морозным кулаком, норовил сорвать одежды, опрокинуть, унести в пропасть. Киммериец шел вслепую, наперекор стихии, изо всех сил вцепившись в единственную ниточку, связывавшую его с людьми,— прочную веревку, другой конец которой находился в руках кхитаянки Ки-шон, и выкрикивал имя девушки… Но лишь стенания шквала доносились до его слуха.

Но — что это? Показалось? Или буря решила сыграть с ним жестокую шутку? Или действительно он уловил едва слышный женский голос?

— Луара! — что было мочи заорал варвар и напряг слух, стараясь не обращать внимания на безумные стоны ветра. Да, никаких сомнений со стороны пропасти долетел отчаянный крик Луары.

— Держись, девочка, я иду!

Конан повернул в сторону расселины и осторожно двинулся вперед. Ветер бил ему в спину, словно подгоняя, но киммериец не радовался неожиданному союзнику: ураган смел с открытой площадки весь снег, обнажив ровную, как стол, ледяную поверхность; один неверный шаг — и он упадет, начнет скользить и неминуемо сорвется в бездонную пропасть. Пока лишь веревка помогала ему устоять на ногах.

Через десять шагов, давшихся Конану с превеликим трудом, он разглядел в белом хаосе темное пятно. Луара! Она шевелилась и слабо махала рукой.

— Я рядом! Я уже здесь! Держись, девочка.

Голос не слушался его, и вместо крика из горла киммерийца вылетало лишь хриплое карканье. До девушки оставалось всего лишь три шага. Уже два… Один…

Он поначалу не понял, что произошло. Что-то мешало ему идти дальше. Спустя миг Конан догадался: кончилась веревка.

Северянин замер. Если он выпустит конец, то наверняка не найдет обратной дороги…

— Конан!..

Сквозь бушующую снежную пелену киммериец увидел, как пальцы Луары соскользнули с намертво вмерзшего в площадку неприметного камешка, за который девушка цеплялась из последних сил, и она стала медленно, но неуклонно скользить в сторону пропасти…

— Луара!

Не раздумывая ни секунды, Конан отбросил веревку и прыгнул.

Ветер налетел на них с новой силой, будто радуясь беспомощности своих жертв, и поволок обоих к обрыву. Луара судорожно обхватила Конана и тихонько всхлипнула. Говорить она не могла — лишь счастливо улыбалась потрескавшимися, обмороженными губами.

Конан нащупал рукоять кинжала, вытащил его и вонзил в лед. Скольжение прекратилось. Но сколько они так продержатся? Минуту, две? Замерзшие пальцы не смогут долго держать кинжал… Он до боли сжал зубы и попытался подтянуться на одной руке, другой крепко держа Луару. Тщетно. Одеревеневшие мышцы не слушались, ветер и вес Луары влекли его к пропасти… Он почувствовал, как начинает гнуться лезвие кинжала.

Расплывчатая тень нависла над ними, и киммериец вдруг Услышал властный голос, заглушивший грохот бури:

— Руку, Конан! Дай руку, если хочешь жить!

Кто это? Омигус, Толстяк? Быть не может…

Незнакомец стоял над ними незыблемо, точно скала, как будто не бесновался вокруг шквальный ветер, как будто тучи ледяной пыли и снега не сбивали с ног. Лишь полы Длинного плаща таинственного спасителя трепетали, бились, метались у него за спиной, как крылья разъяренного демона.

— Конан, дай же руку!

Решившись, северянин отпустил рукоять кинжала и протянул раскрытую ладонь незнакомцу.

Ветер словно только и ждал этого момента. Едва Конан оставил кинжал, новый удар бури обрушился на него и отбросил вместе с Луарой на самый край пропасти. Однако каким-то непостижимым образом таинственный спаситель в развевающемся плаще оказался рядом и одним рывком поставил обоих на ноги. Удивительное дело, но возле него ветра не было и в помине, точно незнакомца окружала невидимая стена. Но у Конана даже не было сил удивляться.

— Спасибо,— просипел он.

Вконец обессиленная Луара повисла у него на шее и лишь тихонько постанывала.

— Кто ты, незнакомец? Откуда знаешь мое имя?

— После, воин из Киммерии. После поговорим. А сейчас давай найдем твоих друзей, пока буря не скинула нас в пропасть.

Конан пошатнулся, и незнакомец подхватил его под мышки.

Северянин не помнил, в какой стороне осталось укрытие, где спрятались его друзья. Но тут в клубящемся водовороте снега неожиданно вспыхнула яркая искорка — Омигус все же зажег сигнальный огонь.

Ветер, что, подобно добросовестному дворнику, очистил ледяную площадку над обрывом, возле скалы завихрялся, и перед входом в пещеру вырос целый сугроб. Непослушными руками Конан стал разгребать снег, потом кто-то помог ему… И вот он, Луара и незнакомец уже стоят внутри пещеры.

Омигус и Ки-шон выбились из сил, перетаскивая всех троих через снежный занос, и дрожали от лютого холода.

В свете шара синего пламени, который висел под сводом этой тесной пещерки, можно было разглядеть, что загадочный спаситель высок и очень худ. Орлиный нос нависал над тонкими бескровными губами, из-под кустистых седых бровей сверкали колючие серые глаза, окруженные плотной паутинкой морщин.

— Огня,— прохрипел северянин, обращаясь к фальшивому магу.— Ради всего святого, быстрее огня! Мы же все здесь замерзнем!..

— О Конан, Конан,— запричитал Омигус, стуча зубами.— Я не могу развести огонь! Чудодейственный порошок отсырел… да и места тут для огня нет! Это — холодное пламя, оно только светит! — И в подтверждение своих слов маг сунул дрожащие, посиневшие пальцы в самое сердце синего огненного шара.

Стужа пробирала до самых костей. Еще немного — и все живое здесь околеет, замерзнет, покроется инеем…

— Я сумею помочь,— вдруг прозвучал над ухом киммерийца тихий, спокойный голос незнакомца.— Но, увы, только одному. Моей волшебной силы на всех не хватит. Поверь мне, варвар. Я не враг тебе, как ты, надеюсь, уже убедился там, у обрыва. Зовут меня Ловар. Я тоже пилигрим, тоже ищу волшебную страну Гиль-Дорад. В таборе бродячих торговцев я узнал, что отряд под предводительством воина из Киммерии по имени Конан не так давно выступил к перевалу Топор Палача, и, спеша присоединиться к нему, бросился вслед. Вот и все. Надеюсь, я развеял твои сомнения. Я не враг тебе.

— Помочь — каким образом? — просипел северянин.

— Я могу сделать так, что никакой мороз, никакая стужа не проникнет за пределы моего защитного купола. Но, увы, купол действует только в пределах трех локтей. Поэтому только тебя я сумею спасти. Остальные просто не поместятся… Выбирай, Конан. Ты можешь замерзнуть, но спасти кого-нибудь. Но тогда ты никогда не доберешься до Гиль-Дорад. А без тебя и остальные не дойдут. Или ты можешь спастись сам.

Ловар протянул руки к стене, и из его пальцев заструилось марево, какое возникает над землей в жаркий полдень. На крошечном пятачке в углу пещеры образовалось пятно света; лед, покрывавший камень, начал таять, оттуда сразу потянуло теплом.

Конан беспомощно огляделся. Бывший работорговец лежал на ледяном полу, от холода он, похоже, впал в забытье. Ки-шон сидела у стены, закутавшись в шубу до самых глаз, и дрожала всем телом. Луара стояла, сняв рукавицы, и дышала на отмороженные пальцы, пытаясь согреть их. Лошади сгрудились у самого выхода из пещеры — мороз, по-видимому, лишил их даже инстинкта самосохранения; глаза животных были затянуты мутной пленкой, пар редкими тоненькими струйками, словно нехотя, выползал из ноздрей.

— Быстрее, Конан,— поторопил Ловар.— Я не смогу долго удерживать заклинание в бездействии. Делай свой выбор!

Лошади!..

Жители самых северных областей Киммерии в безвыходном положении спасались от холода именно так… Да и по предательскому спуску в расселину их все равно не провести…

— Значит, твой купол размером лишь три локтя? — хрипло спросил киммериец.

— Да…— кивнул гость, несколько смешавшись.— Все туда не поместятся. Только ты.

— А ты?..

— За меня не беспокойся, Конан. Мне холод не страшен.

— Ладно,— прошептал северянин.— Я сделал выбор… Строй свой купол, колдун…

Негнущимися пальцами Конан подобрал меч и, покачиваясь, приблизился к животным.

— Простите меня,— прошептал он,— Вы верно служили нам все это время. Послужите же в последний раз. Мне очень жаль…— И северянин, подняв меч, полоснул острием по горлу лошади.

Омигус в ужасе отпрянул, Луара сдавленно вскрикнула. Пенящаяся, дымящаяся кровь черным потоком хлынула из раны. Животное захрипело, ноги его подкосились, оно тяжело рухнуло на землю и забилось в судорогах. Второй конь лишь немного повернул свою крупную голову, но больше никак не отреагировал на происшедшее. Конан сделал таг к нему и вторично поднял окровавленное лезвие…

Мечом вспоров брюхо обеим лошадям, Конан повернулся к ошарашенным спутникам.

— Луара и Ки-шон вдвоем занимают не больше места, нежели я один. Поэтому женщины спрячутся под купол Ловара. Кровь лошадей горячее человеческой. Я, Омигус и Толстяк переждем бурю в их чреве… Давай, циркач, полезай внутрь.

От вываливающихся кишок, ярко-алых, маслянисто блестящих, поднимался пар.

— Я? — почему-то шепотом удивился Омигус.— Туда?! В кишки к этим тварям? Да я лучше замерзну…

— И замерзнешь, идиот! Это — наше единственное спасение! Повторяю: кровь лошадей горячее человеческой, в их утробе мы и отогреемся, и переждем бурю. Иного выхода нет, пойми!

Отбросив меч, киммериец подхватил заартачившегося Омигуса, сорвал с него плащ и головой вперед толкнул к разверстому нутру мертвого коня. Маг заверещал, будто зарезали не бедное животное, а убивают его самого, и стал изо всех сил упираться.

— Не надо, Конан! Почему я? Я не выношу запаха крови, не надо, пожалуйста! Меня сейчас вырвет!..

— Отпусти его, Конан,— вдруг едва слышно прошептала Луара и подняла на киммерийца полные отчаяния глаза,— Пусть он остается вместе с Ки-шон. А рядом с тобой буду я.

От неожиданности северянин выпустил циркача — тот упал на пол и проворно отполз в угол, под защиту волшебного купола.

— Ты?..— Он опустился перед ней на колени и взял в ладони ее тонкие, холодные, как ледышки, пальцы.

— Конан, ты же сам говорил, что наше путешествие будет не из легких… Я обещала во всем слушаться тебя и всегда быть рядом с тобой…— У нее зуб на зуб не попадал от холода, и все же она попыталась улыбнуться потрескавшимися губами.— Вот такой момент и наступил. Если нам суждено здесь погибнуть, то мы погибнем вместе. И… я очень боюсь этого человека.— Они кивнула на молча наблюдающего за ними колдуна.

— Он спас нам жизнь,— напомнил Конан.— И сейчас спасает опять… Но… Хорошо. Ты очень храбрая девочка, Луара. Я горжусь тобой.

— А я верю тебе, Конан. Ты не оставишь нас в беде. Я… Я сейчас… Дай собраться с силами…

Спустя две минуты она уже лежала внутри лошади. Не плакала, не кричала… лишь тихонечко всхлипывала.

— Ты умный, варвар. Теперь я уверен, что ты доберешься до Гиль-Дорад,— неожиданно подал голос таинственный незнакомец, по-прежнему неподвижно стоящий у самого выхода из пещеры. Глаза его мерцали странным холодным огнем.— Тебе надо торопиться — кровь остывает… и не только лошадиная, но и в твоих собственных жилах.

— Сейчас.— Ки-шон уже заняла место рядом с Омигусом. Они сидели, прижавшись друг к другу, и неотрывно смотрели на колдуна и северянина.

Конан склонился над Толстяком — тот едва дышал.

— Помоги мне засунуть его в другую лошадь,— обратился Конан к незнакомцу.

— Его? — удивился Ловар.— Зачем тебе эта обуза? Пусть себе замерзает — так будет лучше и для него, и для вас! Киммериец медленно выпрямился.

— Я очень благодарен тебе, незнакомец, за то, что ты спас мне жизнь. Но не в моих правилах бросать человека на верную гибель, когда есть возможность спасти его. Надеюсь, ты не будешь гневаться на меня за это.

Ловар учтиво улыбнулся.

— Извини, варвар. Я всего лишь проверял тебя. Хоть ты и молод, но благородства тебе не занимать.— Сказав так, он помог Конану погрузить в дымящиеся внутренности бесчувственное тело раба и выпрямился.— Я еще раз прошу прощения за столь дерзкое поведение. И постараюсь в силу моих слабых возможностей сделать все, чтобы ты и твои друзья пережили эту бурю. Верь мне, Конан.

Северянин пожал плечами.

— Я не говорил, что не доверяю тебе, Ловар. Давай-ка отложим разговор на потом. Если эта буря когда-нибудь стихнет…

Поначалу киммериец не чувствовал ничего, кроме тошнотворного запаха крови. Но постепенно горячая плоть лошади согрела его, и он ощутил тысячи иголочек, вонзившихся в его руки и ноги,— свидетельство того, что кровь вновь нормально побежала по жилам. Конан прислушался. Луара тихо посапывала рядом — сон сморил ее даже в таком жутком месте. Снаружи завывала, плакала и смеялась пурга, но силы ее явно были на исходе.

Северянин обнял липкую от крови девушку и мгновенно уснул, вымотанный тяготами путешествия. А ведь это — лишь начало пути…