Альтернативная культура. Энциклопедия

Шизоанализ

ШИЗОАНАЛИЗ — интеллектуальный проект французского философа и литературоведа Ж. Делеза, созданный им в соавторстве с известным психиатром Ф. Гваттари, и построенный на критике традиционного психоанализа как репрессивной практики. Основные положения Ш. изложены в ключевом труде «Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения».

Первое, что бросается в глаза — намеренный отказ от привычных ориентиров, вообще от какой-либо целостности и системности. Из Ш. невозможно выкристаллизовать сколь-нибудь четкое, удобное в практическом смысле учение. Касаясь марксизма и психоанализа, Делез и Гваттари тем не менее, отказываются от их жестких методологических схем. Что до терминологии, то она настолько необычна, что сама по себе уже стала одним из самых популярных шизоаналитических мифов. Это неудивительно, ведь сам подход Делеза-Гваттари — насквозь игровой. Авторы обращаются к экспериментальным, бунтарским художественным практикам — дадаизму, театру жестокости Антонена Арто; к парадоксам Льюиса Кэрролла, присовокупляя к ним экономические разборы, психиатрию и видения душевнобольных. Так, общепринятой в западноевропейской культуре модели невротика — излюбленного персонажа и психоанализа, и актуального искусства, — Ш. противопоставляет скандальный, шокирующий образ «состоявшегося шизофреника».

Шизофреник — не психиатрическое, но социокультурное понятие, субъект, фундаментально отвергающий капиталистический социум. Его прототипы — абсурдистские персонажи Беккета, Кафки, Арто — «позвоночно-машинные животные ». Понятие машины, производства желания вообще одно из важнейших:

«Если желание — производитель, то исключительно как производитель реального и в реальности. Желание есть совокупность пассивных синтезов, которые собирают частичные объекты, потоки и тела, действуя как производственные единицы. Как результат имеем реальность, что исходит из пассивных синтезов желания как само-продуцирование бессознательного. Желанию не недостает чего-либо, оно не лишено объекта. Скорее, оно лишено субъекта; фиксация же субъекта означает подавление желания. Желание и его объект составляют одно целое, единый механизм, машину машины. Машиной является желание, объект желания — тоже машина, которая к ней подключена, а потому продукт исключается из производства, оно выделяет определенную долю продукта, остаток достается блуждающему, номадному субъекту».

Потоки молекулярных частичных объектов, которые противопоставляются разным типам отделенных индивидуальностей (наподобие «организм», «пол», «я»), образуют, действительно, не целостную систему, а пестрый набор терминологических и смысловых туманностей, в котором нет ничего окончательно определенного. Иными словами, сознание вторично по отношению к объектной реальности, но и та — раздроблена и размыта, и производится не субъектом, но желанием. Целостность ничего не объединяет и существует отдельно от частей: постулат в стиле «Алисы в Стране чудес».

Машина — это система прерываний, которая связывает идеальное с материальным. Искусство, в этом смысле, имеет особое место. Именно ему под силу, — через групповые фантазмы — объединять общественное производство и производство желаний. Апофеоз творчества — в сжигании либидозной энергии (каковая движет и историческим процессом вообще). Лучше всего это получается, по Делезу, в постмодернизме, каковой являет собой поток без цели, слишком трудный для интеллектуалов, но доступный все тем же шизофреникам, дебилам, неграмотным. Искусство же представляется машиной желаний, производящей фантазмы, в каждом жанре по- своему. Так, литературные машины через процесс чтения готовят «общий взрыв» шизофрении, высвобождающий революционную силу текста. Воплощение шизолитературы — Арто. В театре важна фигура «оператора», «хирурга», который благодаря производимым им «ампутациям» (например, «вычитание» главного героя — Гамлета) воздействует на зрителя помимо текста и традиций режиссуры. Здесь близки к идеалу, опять же, Арто и продолжатели его театра жестокости — Living Theatre, Е. Гротовский, Б. Уилсон. Живописная машина предназначена для декодирования желаний, и здесь главный шизоартист — Ван Гог. Наконец, кинематограф наиболее восприимчив к безумию и его внешней репрезентации — черному юмору, ибо способен обозреть все поле жизни со всеми ее нелепостями. Здесь Делез делает несколько сомнительные выводы: любой некоммерческий, со своей позицией режиссер априори склонен к черному юмору, ибо похож на паука, дергающего за ниточки сюжета, манипулирующего материалом фильма. Чем и провоцируется ответный «шизофренический смех» зрителей, который, по Де- лезу, вызывают фильмы ни в чем не повинного Чаплина. В целом, искусство для Ш. — единое пространство, подчиненное единому же бессознательному шизопотоку, его скорости, принимающей различные формы — театра или кино.

Если же брать машину-орган (как часть машины желания), то она функционирует, вдохновляемая инстинктом жизни. Инстинкт смерти — параноидален, он влечет к остановке машины, возникновению тела без органов, на котором машина записывает свои импульсы.

Тело без органов, наряду с машиной желания, один из самых знаменитых терминов Делеза. Его художественный аналог — отстраненное восприятие своего тела как отчужденной вещи (кстати, имеющее место в клинической картине шизофрении) у Арто, Камю, Сартра, Кафки.

Классификация тел составляет основу социальных и исторических интенций Ш. Всего типов тел — три:

— Тело земли, или территориальная машина. Соответствует стадии дикости. Именно на поверхности этого тела происходит кодификация желания. Это — «система жестокости»: тело человека служит лишь дощечкой, на которой оставляет свои знаки новосозданный социальный кодекс, а человеческие органы символически крепятся к тому же телу земли.

— Тело деспота, или имперская машина — соответствует стадии варварства, однако вне привязки к определенной эпохе, — это тело успешно функционирует во все века, воплощаясь, то в ранних государствах Междуречья, то в абсолютизме XVII века, то в фашизме и коммунизме. Это уже — «система террора»: осуществляется ни много, ни мало, союз с Небом — через тело деспота.

— Тело капитала, или стадия цивилизации. Здесь капитал является объективированным, неантропоморфным субъектом, субстратом деспота, причем и капиталист, и пролетарий в равной мере являются его рабами.

Таким образом, снимается марксистская вражда классов: согласно Ш., противостоят друг другу классовое-идеологическое-параноидальное-репрезентативное и шизофреническое-аутентичное (производство желания). Однако для Делеза капитализм еще более неприемлем, нежели для многих предшественников из левацкого лагеря. Территориальная и имперская машины подобны машинам желания по своему режиму, отличаясь по природе, в то же время капитал, наоборот, по природе подобен производству желания, однако отличается по режиму. Так, в производстве одновременно присутствует и элемент антипроизводства. Иными словами, производство ретерриторизи- руется на теле капитала, поглощается им. Следовательно, социум превращается в абсолютно отчужденную от человека экономическую реальность, а мир человеческой субъективности, интимной жизни оказывается попросту выброшен за пределы социального поля. Это приводит авторов «Капитализма и шизофрении» к необычному (вполне в духе их построений) выводу: в деспотических и варварских системах экономическое производство сходится с человеческим, и эти системы ближе к производству желания именно потому, что здесь отсутствует капиталистический принцип асоциальной человеческой субъективности. Здесь налицо явная перекличка с Арто, противопоставлявшему буржуазному нормативному театру первичный и «варварский» (что подтверждают постоянные обращения к аутентичным культурам индейцев и балийцев) театр жестокости.

Притяжение-отталкивание между пассивной и активной частями машины желания снимается работой машины-холостяка, что вечно кочует по телу без органов, активизирует его, но избегает семейных уз. Прообраз такой машины Делез усматривает в машине в «Процессе» Кафки, в брутальных гипертрофированных героях Э. По и А. Жарри. Бессознательно-машинный эротизм таких героев соединяет в одну цепь и машины-органы, и тела без органов, и субъекта. Потому и подлинный агент желания, творец жизни — тот, в ком импульс бессознательного сильнее всего: дикарь, ребенок, революционер, а на высшей ступени — безумный художник. Собственно, на искусство Делез и надеется больше всего, считая его способным произвести тотальную шизофренизацию жизни.

Это гипотетическое будущее является, скорее, состоянием сознания, нежели общественным строем. Это мир, где снято отчуждение между социальными машинами и машинами желания, где желание вновь производится на теле без органов; где покончено с параноидальным стремлением современной цивилизации к выстраиванию всех и всяческих целостностей. В шизоаналитическом раю царит полная недиференцированность, Ничто и Пустота как вместилище всех мыслимых возможностей. Теория Делеза в своей финальной части выглядит как доведенная до совершенства психоделическая революция — и, в то же время, во всем этом неожиданно просматривается и восточный акцент с тем же культом пустоты как идеального средства для перерождения сознания. Такое «буддийское» послевкусие окончательно придает Ш. странный статус — между теорией, эзотерической системой и мифологической литературой.

Весь сотканный из противоречий, Ш. по определению не мог породить развитую школу, как те же марксизм с психоанализом. Трудно вообразить себе практикующего шизоаналитика, как и сколь угодно экзотическую партию, строящую программу на понятиях тела без органов и состоявшегося шизофреника. В русскоязычном мире Ш. пока что — довольно поверхностно — усвоен актуальным искусством, на уровне «шизоаналитического дискурса», приемов «шизоиллюстрирования», «шизо-Китая», обыгрывания «шизоаналитических мест Москвы и Московской области». Дальше терминологии дело не пошло. Ш. все еще остается слишком диковинной игрушкой, для которой необходимо стойкое оппонирование идеологиям, в постсоветском пространстве по разным причинам отсутствующих — марксизма и психоанализа, ведь первый остается уделом малоинтеллектуальных коммунистов, а второй и вовсе не усвоен. Нечего деконструировать, негде совершать шизофреническую диверсию при том, что сознание социума максимально догматизировано. Да и с окончательным крахом постмодернизма многие шизоаналитические построения выглядят, мягко говоря, наивно.

Но, все же, революцию начнет тот, кто первым, усвоив уроки Делеза, осознает себя шизофреником — неподконтрольным никому.

[Д. Десятерик]

СМ.: Дискурс, Паранойя, Психоделия, Пустотность, Симулякр, Театр Жестокости, Шизофрения.

Шизофрения

ШИЗОФРЕНИЯ (от греч. schizo — разделяю, рассекаю, и phren — мысль, разум) — хроническое душевное заболевание, сопровождающееся изменением (вплоть до деградации) психики человека. Характеризуется страхами, бредом, галлюцинациями, умственной отсталостью.

Однако история свидетельствует, что все не столь однозначно. В обществах с сильным религиозным базисом сумасшествие считается чем-то вроде просветления, божьего дара. Безумие героя — распространенный сюжетный ход как классической (достаточно вспомнить «Короля Лира»), так и авангардной литературы; а шизоидностьпостмодернистского письма давно уже не подвергается сомнению.

Зачастую шизофреники сохраняют значительную часть своих интеллектуальных способностей и талантов: классический пример — душевнобольные художники, которые подчас создают гениальные произведения. Один из наиболее известных прецедентов — жизнь основоположника театра жестокости Антонена Арто. Он даже в разгар недуга, терзаемый галлюцинациями, писал высокопоэтические тексты, высказывал оригинальные и глубокие мысли по разным вопросам искусства.

На территории СССР вопрос Ш. из узкоспециального (психиатрического) стал общегуманитарным, и, даже более того, политическим. Диагноз «вялотекущая Ш.» в советское время ставили всем диссидентам и интеллектуалам, которых по тем или иным причинам надо было упрятать в психиатрическую лечебницу. С другой стороны, «закосить под шизика» было эффективным способом для того же интеллектуала уклониться от службы в армии. В итоге значительная часть людей искусства составила касту психически «нездоровых», а пребывание в соответствующем заведении стало чуть ли не основным признаком порядочности и бескомпромиссности. В связи с чем даже можно говорить о складывании своего рода псевдошизоидной субкультуры.

Такое отношение во многом сохранилось в более свободное перестроечное время, распространившись среди фрондирующей молодежи: кратковременное пребывание в «дурке» добавляло всем неформалам, от рок-музыканта до рядового хиппаря, престижа в глазах сверстников, окутывало аурой житейской бывалости с легким оттенком страдальчества за убеждения. Быть слегка сумасшедшим, свихнувшимся считалось вполне нормальным делом — особенно на фоне неурочной психоделической революции с ее назойливой темой изменения сознания. Правда, Ш. уже и по тем временам была несколько чрезмерна, в моду вошел более легкий вариант — маниакально-депрессивный психоз.

На сегодня, с окончательным отмиранием карательной психиатрии советско-гэбистского образца, отношение к душевным недугам приблизилось к западной толерантности — никто не имеет право поместить больного в лечебницу без согласия его или его родственников, за исключением, конечно, особых случаев. Культ Ш. также отошел в прошлое, и обвинение в психической неадекватности может подпортить репутацию. Впрочем, сумасшествие всегда будет оставаться одной из наиболее заманчивых тем для искусства.

Более того, уже сегодня можно говорить о существовании целых философско-психологических школ, где Ш. является базовым понятием. Радикально изменила само представление о душевном здоровье и болезни так называемая антипсихиатрия, возникшая в начале 1960-х годов в Великобритании. Центральный труд антипсихиатрии — «Расколотое я», автор которого, Ричард Лэнг, является основателем школы.

Опираясь на некоторые постулаты Хайдеггера и Гегеля, Лэнг вводит понятие «несчастного сознания». Оно порождается столкновением изначально морального и гуманного субъекта с обществом, которое навязывает индивиду чуждую социальную роль, «маску». Экзистенциальное бытие конфликтует с социальным, неуверенность в собственной идентичности вызывает страх быть поглощенным другими. Каждый контакт с реальностью испытывается как угроза «прорыва » неведомых страшных сил. При «невоплощенном я» индивид отождествляет себя со своим сознанием, а тело воспринимает как один из объектов внешнего мира, создает целую цепочку «ложных я», заменяющих ему при общении с людьми его внутреннее «я». Лэнг призывает «учиться у шизофреника» проникать в иные состояния сознания и организует альтернативную клинику для психотиков, где добивается серьезных результатов в излечении. К концу 1960-х годов взгляды главного антипсихиатра радикализуются. Он начинает рассматривать психотиков как мистиков и пророков, толкует Ш. как этап естественного исцеления, выход в царство «сверхздоровья». В вершинном произведении антипсихиатрии «Политика опыта» Лэнг приходит к выводу, что социальная реальность в целом безумна, а шизофреники куда более здоровы, чем нормалоиды. Иными словами, первые — это те, кто начал выздоравливать, в то время как вторые больны настолько, что не знают о своей болезни. Коллеги Лэнга оценивают его систему как чрезвычайно опасную для пациентов: здесь лечение увязывается с мистическими озарениями. Главный же парадокс антипсихиатрии — возведение Ш. в ранг идеала: чтобы избавиться от репрессивного и иллюзорного мира, от тотального отчуждения, нужно сойти с ума. Выводы, насквозь еретические для науки, но вполне логичные (и породившие множество единомышленников в конкультурной среде) в рамках глобальной психоделической революции, которая, с затуханиями и новыми всплесками, происходит уже добрые полвека. А в шизоанализе, чьи основы изложены в 1990-х годах Ж. Делезом и Ф. Гваттари, фигура шизофреника, по сути, синонимична творческой личности.

Шизо возвращается вновь и вновь. Ведь о внутреннем разделении, утрате целостности применительно к состоянию современного человека говорит все больше голосов. Общество, барахтающееся в океане информации, галлюцинирует не хуже самого безнадежного пациента. Однако на вызовы внутри себя социум склонен отвечать в исконном, неизменном стиле —паранойей, отторжением, инстинктивным поиском врага. И в том обретать пусть иллюзорную и очень опасную, но столь желанную целостность. Акции «состоявшегося шизофреника» (Делез) растут. Потому что он, беспокойный, не ощущающий границ, разговаривающий с мирами и постоянно ищущий своего Другого, — может принести благое разделение, в котором звучит эхо потерянного рая.

[Д. Десятерик]

СМ.: Галлюцинация, Паранойя, Психоделия, Шизоанализ.