Америкэн-Сити

Глава 11

Я возвращался в гостиницу. Америкэн-Сити погрузился в темноту, и только огоньки в окнах домов да фонари возле салунов указывали мне путь. Людей не было. Добропорядочные обыватели давно разошлись по своим норам пить вечерний чай, а весёлые ковбои ещё не успели набраться виски, чтобы начать колобродить по улицам и переулкам, распевая похабные песенки. Представляю, какой концерт они устроят, когда дойдут до кондиции. Предстоящее родео сорвало с насиженных мест всю округу в радиусе сто миль, и ранчо ныне стояли пустые и холодные. Рай для скотокрада! Но скотокрады тоже сидели сейчас где-нибудь в барах, ибо тоже были людьми и тоже любили спорт. По неписанным законам прерий на время родео прекращались все войны, все раздоры, и никто, даже самые отъявленные головорезы не отваживались заниматься разбоем.

Я возвращался в гостиницу и думал, что завтра нам с Сюзанкой придётся здорово постараться, чтобы победить. Нам это было необходимо, иначе нас могли разлучить. В том смысле, что мою Сюзаночку, мою горлицу ненаглядную, мой свет в окошке банк мог отнять за долги. Я сильно сомневался, что за выделенный мне месяц я заработаю такую прорву денег иным способом, нежели победив в родео. Можно, конечно, ограбить этот самый банк, а потом вернуть ему его же деньги, но тогда я становился бандитом, чего мне ну никак не хотелось. Всю свою сознательную жизнь я стараюсь соблюдать законы, даже если они беззаконные, так что становиться преступником не в моих правилах. Тем более, в мои годы. Мне о доме думать надо... Эх, дом...

Она стояла возле дверей гостиницы и сверлила меня своими бесподобными голубыми глазами. Глазищами, я бы сказал. Два эдаких океана, в которых по случаю плохого настроения бушевала гроза. Или ураган. Или буря. А ещё лучше – шторм!

— Доброй ночи, мисс Макклайн, — делая реверанс, поздоровался я. Реверансы меня научил делать Гойко Мюллер, светлая ему память. Пару лет спустя, встав на собственный путь развития, я научил этому Сюзанну, а Сюзанка попыталась научить жеребца Вольфа Зонненберга. Жеребцу это не понравилось, Зонненбергу тоже. Нам пришлось стреляться, и после того как Зонненберга унесли на кладбище, я долго и совсем не вежливо объяснял Сюзанке, чтобы она ни с кем больше своими познаниями в области этикета не делилась. Мне кажется, Сюзанка меня не послушалась, ибо при встрече с очередным жеребцом она всегда сначала строит ему глазки, а потом кланяется, премило переступая передними копытами. Наверное, именно из-за этого у меня такое огромное количество недоброжелателей.

Но я отвлёкся. Мисс Макклайн стояла возле дверей гостиницы, сверлила меня своими глазищами и делала вид, что прогуливается. А иначе зачем ей раскрывать зонтик над головой? На ней была шляпка со страусовым пером и великолепное платье шоколадного цвета, зауженное к низу по последней парижской моде. Керосиновый светильник над дверью яркостью не отличался, однако мне всё равно довелось разглядеть обтянутые шёлком крутые бёдра и дерзко выпяченную грудь. Разглядеть и вздохнуть: Господи, ну за что ты меня сегодня не любишь?!

В ответ на мой поклон и пожелание доброй ночи, я смел надеяться, что буду осчастливлен тем же или почти тем же. Куда там! Церемонится со мной Ленни не собиралась.

— И где, позвольте спросить, вы так долго шатались?

Вот те раз! И это вместо спасибо. Вообще-то, за то, что я спас её коров, которые моими на тот момент ещё не были, мне полагался как минимум блеск в океанах и нежная улыбка из кораллов. А что я слышу? Да и какое она имеет право задавать мне подобные вопросы? Она мне ни мать, ни жена, ни племянница. Какое ей дело до моих ночных шатаний? Я человек свободный, независимый и отчёты кому попало давать не собираюсь... Нет, про «кому попало» лучше не думать. У женщин есть одна примечательная особенность – они умеют разгадывать мысли. И если Ленни разгадает, что я думал о ней, как о ком попало... Ой, опять подумал.

Тем временем, расценив моё молчание как трусость, она насела на меня ещё сильнее.

— Вместо того чтобы сидеть в номере и готовиться к завтрашним состязаниям, он, понимаете ли, бегает по борделям, играет в карты, пьёт пиво, заглядывается на танцовщиц!

Я вздохнул – мысленно – и напустил на себя вид неприступного форта. Да, я был в кабаре мадам Томпсон. И что с того? Да, я играл в карты. Да, я пил пиво. Нет, я не засматривался на танцовщиц, скорее, танцовщицы на меня засматривались. А почему бы и нет? Я ещё очень даже ничего, почти совсем не потрёпанный.

И тут меня осенило.

— Вы всё-таки решили принять моё предложение?

— Какое предложение? – опешила она.

— Выйти за меня замуж.

Сначала я подумал, что она хочет дать мне пощёчину. Потом мне показалось, что она хочет меня убить. Потом – что хочет сделать и то, и другое и желательно самым мучительным способом, чтобы подольше наслаждаться моими мучениями. Она даже подалась вперёд и занесла руку для удара.

Спас меня Виски Джордж. Что-то все меня сегодня спасают. Сначала Белла, потом мадам Томпсон, теперь вот Виски. Я не привык к такому. Обычно я всех спасаю, а не наоборот. Если так пойдёт и дальше, то я, пожалуй, привыкну, расслаблюсь, потеряю осторожность и нарвусь-таки на незаслуженную пулю.

Виски вынырнул из темноты, словно приведение – с всклокоченными волосами и выпученными глазами – и сразу с порога выпалил:

— Я думал, вас убили!

Он дышал как загнанная лошадь, видимо, бежал долго и быстро. В эту минуту он показался мне похожим на койота, которого гнали по прерии, но не догнали.

— Как видишь, жив, — скромно ответил я.

— Вижу, — кивнул Виски, переводя дыхание.

Ленни сначала подозрительно посмотрела на Виски, потом перевела взгляд на меня, и глаза её приняли выражение испуганной растерянности. Ну наконец-то! Как долго я ждал этого! Неужели она всё-таки ко мне не равнодушна?

— В вас стреляли?

Океаны потеряли берега. Шторм больше не бушевал в них; они, скорее, походили на подёрнутое лёгкой рябью небесное отражение, такое прозрачное и безграничное. Мне захотелось скинуть сапоги и нырнуть в это безграничье и плавать в нём, плавать...

Ответил Виски.

— Ещё как стреляли! В упор, из-за угла, из крупнокалиберной винтовки!

Виски не стоило выдавать такие подробности. Ленни, как любая другая девушка Запада, имела весьма серьёзные познания об оружии и стрелках, и хорошо знала, что может произойти в подобной ситуации.

— И не попали? Промазали? Да что ж это за стрелок такой! Нет, это определённо не наши, это какой-нибудь приезжий с Востока, который понятия не имеет, как надо обращаться с оружием. Наш бы ни за что не промахнулся! Вот если бы в вас стреляла я... Впрочем, это не имеет значения. Вопрос в другом: почему в вас стреляли?

— Ну-у, — начал я неопределённо, — люди с подобной репутацией, я имею в виду себя, всегда пользуются повышенным вниманием со стороны обиженных ими когда-либо людей. Встать лицом к лицу в честном поединке эти люди не могут или боятся, вот и стараются пустить пулю в спину. Помните, как окончил свои дни Дикий Билл Хиккок? И некоторые особы своим болтливым язычком помогают им в этом предприятии, разглашая то, о чём их говорить не просили. В частности, моё имя.

Я покривил душой. Тот, кто стрелял в меня возле кабаре и тот, кто стрелял в холмах, скорее всего, один и тот же человек, а значит, имя моё здесь не причём, и язычок этой голубоглазой обольстительницы ему помочь не мог. Так что зря я это сказал. Но уж больно мне хотелось поддеть её.

— Вы намекаете на меня? – возмущённо воскликнула Ленни. – Ну, знаете ли! Такого я от вас никак не ожидала! – она развернулась и бросилась прочь.

— Надеюсь, завтра вы проиграете! – крикнула она уже из темноты.

— Кажется, она обиделась, босс, — сказал Виски после минутного раздумья. — Это не очень хорошо. Я бы предпочёл обидеть больного гризли или выводок гремучих змей, или тех и других вместе, но никак не мисс Макклайн.

Я бы тоже предпочёл обидеть змей, но менять что-либо было уже поздно, пролитой воды не поднять, сказанных слов не вернуть. Ленни не просто обиделась на меня, она разозлилась, а разозлённая женщина хуже ангины. Она может не только лишить тебя голоса, она может лишить тебя иллюзий.

Ко мне подбежал пегий собачоныш, деловито принюхался, тявкнул и завилял хвостом. Я присел на корточки, погладил его, почесал за ушком. Он потянулся ко мне своей узкой мордочкой, прижался доверчиво к колену. Сейчас он показался мне таким же одиноким, как и я сам.

— Что, малыш, тебя тоже не любят?

Надо мной вдруг грянул голос:

— Мистер Бенжамин Росс Лаки, что вы делаете? Вы ведёте себя недостойно!

Силой прозвучавших эмоций меня едва не отбросило к стенке. Я поднял голову. Надо мной стояла полная женщина.

— Я? Простите мэм, но я впервые вас вижу.

— Причём здесь вы? — откровенно удивилась женщина. — Я обращаюсь к своей собаке. Этот бандит опять от меня сбежал, — и ткнула в собачоныша пальцем. — Бенджамин, немедленно вернитесь домой!

Я обречённо выдохнул: дожил! Теперь моим именем называют собак. Господи, куда катится этот мир?