Я сходил в гостиницу, забронировал номер и направился в кабаре-бордель мадам Берты Томпсон. У меня оставался последний доллар, и я собирался потратить его с наибольшей выгодой.
Кабаре-бордель находился возле салуна Гарри Потера. Это было серое двухэтажное здание с плоской крышей и открытой верандой с фасада, одновременно играющей роль балкона, на котором девочки сушили своё бельё. Над входом висела красочная вывеска с милыми улыбающимися рожицами всё тех же девочек, глядевших на проходивших мимо мужчин с томным ожиданием в широких глазах. Названия на вывеске не было, но и без того становилось ясно, кто скрывается за резными качающимися дверьми. Время было вечернее, и двери качались не переставая.
На верхней ступеньке веранды сидел пьяный ковбой и, обнимая руками столб, о чём-то говорил сам с собой. Из разговора я понял, что ковбою очень хорошо, потому что он принимал столб за какую-то Люсинду, видимо, любимую девушку, и говорил ему какой он, в смысле Люсинда, красивый и сексуальный. Если эта неизвестная мне Люсинда действительно выглядела как столб, то я сильно сомневаюсь, что она столь сексуальна. Я вообще предпочитаю женщин высоких, крутобёдрых, а этот столб смотрелся словно высохший кактус у дороги.
Я вошёл внутрь. Длинный просторный зал оглушил меня звуками настоящего оркестра и гомоном разгулявшейся публики. На сцене выплясывал кордебалет, молоденькие официантки со сноровкой пустынных ящериц сновали между столиками, разнося клиентам пиво и виски, и жеманно улыбались в ответ на шлепки по их вихлястым задницам. Народу было много, и официантки едва успевали вертеться. В углу за баром несколько человек играли в покер, но большинство посетителей не отводило глаз от сцены, где дюже бесстыжие девки задирали ноги под озорные аккорды канкана. Выкаблучивались они весьма забористо, и мне стоило большого труда, чтобы оторвать взгляд от их чёрных кружевных чулок.
Я подошёл к бару, попросил кружку пива и принялся разглядывать переполненный зал. Женатые мужчины старались не посещать подобных заведений во избежание домашних скандалов. Я женат не был, а вот мистер Фримен, парикмахер и мэр, был. Правда, он не смотрел на девочек, а играл в карты, но сильно сомневаюсь, что жена его в это поверит. Братья мексиканцы тоже были здесь. Меня они не видели, целиком поглощённые событиями на сцене, и я не стал отвлекать их от этого занятия.
Рядом с Фрименом сидели Лу Фриско и ещё двое незнакомцев. Один был одет во всё чёрное, словно соблюдал траур. Всё в нём выражало безысходное горе, даже худощавое лицо с длинным крючковатым носом, казалось, хранит печать невосполнимой потери. Второй наоборот улыбался, без конца балагурил и, видимо, собирался прожить две жизни. Когда я подошёл к бару, Фриско тут же обратил в мою сторону взор своих хищных глаз.
— Не хотите присоединиться, Росс? – воскликнул он, криво усмехаясь. И добавил с сарказмом. – Удостойте чести, сыграйте пару партий. Буду потом хвастать, что играл в покер с самим Беном Лаки!
Я не люблю играть в карты, хотя умею. Одно время я водил дружбу с Гойко Мюллером, лучшим игроком в покер на западе. Он показал мне, как придержать нужную карту и правильно подснять колоду. Показал, как определить шулера, ибо бог шельму метит, и объяснил, когда лучше всего выходить из игры. Если карта не идёт – уходи, говорил он. Никогда не жадничай, бери мелкие банки, а при крупных сбрасывай, даже если у тебя хорошая карта. И никогда никого не обвиняй в шулерстве, если не можешь этого доказать. Гойко работал в Новом Орлеане, в Денвере, иногда шерстил богатых туристов в Миссури. Я бродил за ним как телок за мамкой, но когда его пристрелили, смылся в Вайоминг.
— Я бы с удовольствием, — ответил я, — но, к сожалению, мой кредит исчерпан.
— С кредитом, думаю, у вас проблем не возникнет, — отмахнулся Фриско. – Достаточно будет вашего слова, и мистер Каллахен, наш банкир, ссудит вам необходимую сумму, — он кивнул на человека в чёрном. – А мистер Джениш, — указал он на весельчака, — выделит дешёвый гроб, если вы вдруг не сможете расплатиться и застрелитесь. В крайнем случае, я сам заплачу за этот гроб.
Это, наверное, было шуткой, но я почему-то не засмеялся.
— Спасибо, не люблю играть в долг.
Я старался держаться вежливо. Я всегда стараюсь держаться вежливо с людьми, которые мне не нравятся, иначе, если я начинаю выпускать свою злость наружу, кто-то может умереть.
— Что ж, мистер Росс, раз кишка тонка, тогда не смею вас больше задерживать.
Давно прошли времена, когда меня можно было развести на «слабо». С тех давних пор я вырос, стал шире в плечах и уже не жаждал доказывать всему миру и каждому встречному свою состоятельность. Пусть зелёные юнцы доказывают это, пока жизнь не вобьёт в их пустые головы немного мозгов. Я уже собирался повернуться и уйти, как вдруг увидел её — белокурого ангела, которого я уже видел в компании с Фриско в ресторане. В день моего приезда.
Не буду лукавить, в тот раз она понравилась мне ничуть не меньше Ленни Макклайн. Но Ленни поразила меня своей внутренней силой, и образ ангелочка немного мерк на её фоне. Мне всегда нравились сильные женщины. Это как необъезженный жеребец: дикий, гордый, свободолюбивый. Одно удовольствие объезжать его; никогда не знаешь, чем закончиться попытка взобраться в седло. Так и с женщиной – чем она сильнее, тем интереснее. Но сейчас Ленни не было, а ангелочек был, и мне почему-то показалось, что она смотрит на меня с каким-то непонятным сожалением.
Звали её Белла Шют, и многие в городе считали её самой красивой девушкой в округе. Надо думать, что проблем с поклонниками у Беллы не было, недостатка в предложениях руки и сердца тоже. На ранчо за кофе я выпытал у Джо всю информацию о ней, насколько это было возможно выпытать у индейца. В Америкэн-Сити Белла приехала месяца три или четыре назад, устроилась певичкой к мадам Томпсон, но поселилась у дока Вульфа. Вроде бы как она приходилась доктору дальней родственницей. Из-за неё уже случилось несколько перестрелок и одна поножовщина, а драки происходили по десятку в день. Но Белла не благоволила никому. Несколько раз её видели с Лу Фриско, однако даже он не мог сказать с полной уверенностью, что Белла его девушка. Складывалось впечатление, что она ищет своего принца, единственного и неповторимого, но найти его в этом богом забытом уголке было крайне сложно. Может быть, я могу стать её принцем?..
Мне нельзя думать о таких вещах. Я уже нарисовал в воображении себя на белой Сюзанке, с рыцарским мечом в руке. Образ Ленни погас, беломордые тёлки пошли гулять в прерии, голос разума растворился в волнах золотистой влюблённости…
— Что ж, пожалуй, я сыграю партию-другую. В кредитах я не нуждаюсь. Как насчёт моего ранчо? Кажется вы, Фриско, очень желаете заполучить его?
Лу Фриско выпучил глаза. На лучшее он и не надеялся.
— Тысяча долларов вас устроит? – тут же предложил он.
— Я построил дом, кое-какую мебель, провёл ограду между отрогами и загнал в ущелье две сотни тёлок беломордой породы... Две тысячи?
— Согласен! – Лу хлопнул ладонью по столу, от чего лежавшие на нём золотые монеты подпрыгнули и мелодично зазвенели. Золото всегда звенит мелодично, потому что оно – золото, и по-другому звенеть просто не может. – Не желаете написать закладную?
Я написал, хотя интуиция так и кричала в оба уха, чтобы я этого не делал. Лу Фриско быстро взял бумагу, перечитал её и протянул печальному человеку.
— Вы примите это, мистер Каллахен?
Человек в чёрном, пробежался глазами по бумаге, аккуратно сложил её и спрятал во внутренний карман сюртука. Потом бросил на стол пачку банкнот и сказал:
— Играйте, мистер Росс. Ваш залог принят.
Первым сдавал весельчак Джениш. Судя по его манипуляциям, он понятия не имел, как сдать карту снизу или придержать нужную, но всё же мне пришли две девятки. Я прикупил три карты, однако ничего хорошего они не принесли. Лу повысил ставку сразу на сто баксов, и я пасанул. Блефовать было рано, к тому же, по первой партии я понял, что все четверо играют против меня, и рисковать я не стал.
Я играл спокойно, как и учил Гойко Мюллер. За полчаса я проиграл около двухсот долларов. В следующий раз, когда настала моя очередь сдавать, я припрятал в рукав бубновую даму, пометил ногтём двух тузов и сдал себе три восьмёрки. Никто из моих противников рисковать тоже не торопился, поэтому я снял банк долларов на семьдесят. Немного, но для начала неплохо.
— Повезло, — поморщился Фримен.
Вокруг нашего столика стали собираться люди. За спиной Лу Фриско стояла Белла Шют, чуть склонившись к нему и касаясь его щеки своими белокурыми локонами. Она смотрела в его карты и бросала на меня оценивающие взгляды. Несколько человек встали сбоку от Фримена и среди них братья Гомес. Видимо пляски на сцене им поднадоели. Теперь они пялились на меня, как две гремучие змеи на мышку – две очень голодные гремучие змеи.
Рядом со мной остановился громилоподобный дядечка с бугристыми плечами и кулаками каждый с хорошую кувалду. Квадратная челюсть походила на кузнечную наковальню, а мощному лбу мог позавидовать даже мой племенной бычок. Но глаза были наредкость добродушные и немножечко наивные, будто у школьника. Кто-то окликнул его, назвав Лесорубом Смитом, и я тут же вспомнил, как шериф Шульц говорил, что только Лесоруб Смит может справиться в драке с братьями Гомес. Для себя я решил разговаривать с ним повежливее. Я тоже справился с этими мексиканцами, но на Лесоруба Смита одного меня, думаю, будет маловато.
— Ваше слово! – потребовал Лу Фриско.
У меня на руках были три девятки и два валета. Я малость потянул время, слегка напустив на себя озабоченность, потом бросил на стол пятьдесят долларов. Расклад у меня был хороший, но я намеренно напускал на себя неуверенность, чтобы позволить им поломать голову и погадать, какая карта у меня на самом деле. Фриско пасанул, Каллахен тоже, но Фримен и Джениш ответили. На втором круге Джениш всё же бросил карты, а Фримен положил в банк сразу двести долларов.
Я задумался. Парикмахер не казался мне хорошим игроком, он даже не мог скрыть нетерпение, сквозившее в его глазах и движениях. За всю игру он ни разу не выиграл, а теперь ему, видимо, пришла неплохая карта, и он торопился взять реванш. Но мне почему-то казалось, что расклад у него слабее моего, и я увеличил ставку на три сотни. Он сразу заволновался, закусил губу и повернул голову к Фриско, словно прося совета. Фриско только пожал плечами, сам, мол, играй, и Фримен задумчиво раздул ноздри.
Теперь я точно был уверен, что карта у него слабая. Он и сам это понимал и жалел, что ввязался в спор, но отступать не хотел. У меня на руках могла оказать жалкая пара, а триста баксов – чистый блеф. Он тяжко вздохнул, но всё же покрыл ставку и положил карты на стол.
— Две пары, — не вполне уверенно произнёс он.
— Фулл хаус[1], — ответил я и сгрёб деньги.
Публика вокруг нас зашумела. Кто-то издал сиплый смешок, а Лесоруб Смит отвесил в адрес парикмахера тяжёлую шуточку. Фримен покраснел, встал из-за стола и, пробурчав что-то на прощание, поспешил к выходу.
Я нарочито медленно разложил банкноты и монеты перед собой и с вызовом посмотрел на Фриско.
— Продолжим?
Теперь я был в выигрыше. Я не только вернул потерянное, но и обогатился на несколько сот долларов. Капризная леди Фортуна наконец-то повернулась ко мне лицом, что бывало не часто, и я не собирался разочаровывать её. Если дело и дальше так пойдёт, то мне не придётся участвовать в родео.
Мы сыграли ещё несколько партий, прежде чем Фортуна вновь заявила о себе. С первой сдачи ко мне пришли валет, восьмёрка, девятка и два туза. Тузов я сбросил не раздумывая, а когда получил шестёрку и десятку понял, что мой час вновь пробил. Я вдруг зашёлся в приступе кашля и незаметно присовокупил к ним припрятанную в рукаве даму, а шестёрку убрал на её место. Теперь у меня собрался смолл стрит[2], и я собирался взять банк.
Я стараюсь зря не рисковать, а блефовал за всю жизнь не более раза или двух. Вот и сейчас я намеревался спокойно и непринуждённо обыграть своих партнёров. После третьего круга торгов Каллахен и Джениш ушли в сторону, и мы остались один на один с Лу Фриско. Лу сразу положил сто баксов, а потом ещё сто.
Фриско знал, как играть в покер, и знал, как получить пять тузов из четырёх. Но в этот раз сдавал Джениш и я сильно сомневаюсь, что тот передёргивал. К тому же, помеченные мной тузы по-прежнему находились в колоде, и если у Лу нет в запасе другой, то на руках у него сейчас максимум стрит, на худой конец флеш или каре[3], но не больше. Фриско играл спокойно, но я заметил, что как только к нему попадает сильный расклад, уголки губ у него начинают мелко подрагивать, хотя глаза и руки хранят холодное высокомерие – обычное его состояние. Сейчас губы у него не дрожали, и я, не колеблясь, покрыл ставку и выложил на стол пачку банкнот.
— Пять сотен.
Кто-то позади меня тяжко вздохнул, а красавица Белла, кажется, впервые за вечер посмотрела на меня задумчиво. Шутка ли! Простой ковбой год не будет слазить с седла и то не заработает таких денег. Да что там ковбой, даже управляющий ранчо и наёмные стрелки – и те получали меньше! Каллахен покачал головой и мигнул Фриско, чтобы тот сбрасывал карты. Фриско задумался, посмотрел на меня, чуть прищурившись, и сказал:
— Думаю, ты блефуешь, Росс. Сидишь с какой-нибудь парой и строишь из себя героя. Карты – это не поединки на револьверах, тут голова нужна. Я давно тебя просчитал, лучше сбрасывай.
В поединках на револьверах головой работать тоже нужно. Если бездумно хвататься за рукоять и дёргаться по каждому случаю, пожалуй, долго не протянешь. Поэтому я ответил:
— Я не блефую, Лу. Когда я что-то делаю, то делаю это осознанно и наверняка. Так что сам сбрасывай.
Какой-то умный человек высчитал однажды, что шанс получить в игре простой флеш сводиться один к пятистам, фулл хаус один к семи сотням, а смолл стрит, что собрался у меня, вообще приходит один раз из ста тысяч партий. Это если не передёргивать. Если передёргивать, то можно и флеш ройал[4] каждый кон набирать. Фриско не передёргивал, потому что сдавал Джениш, и, стало быть, я ничем не рисковал.
— Как хочешь, — покривился Лу. – Только не говори потом, что я тебя не предупреждал, — и выложил тысячу баксов.
К этому моменту возле нас собрался почти весь кабаре-бордель. Сначала мужчины забыли про выпивку и танцовщиц, потом сами танцовщицы заинтересовались тем, что происходит возле бара, а потом и бармен оставил стойку и слился с толпой. Даже невозмутимая мадам Томпсон, высокая дородная женщина лет пятидесяти, покинула свои апартаменты и спустилась в зал, что за всё время существования заведения случалось лишь однажды. В тот раз она спускалась, чтобы задать взбучку шерифу Шульцу, почему-то решившему, что коль он шериф, то обслуживать его должны бесплатно.
Я покрыл ставку. Это всё, что я мог сделать, ибо на данном этапе мои финансовые возможности себя исчерпали. Я положил карты на стол и театральным движением, насколько позволил талант, вскрыл их одну за другой. Зал изумлённо ахнул: смолл стрит! Я уже говорил, что подобная комбинация выпадает один раз на сто тысяч? Увидав это, Фриско покачал головой. В банке лежало больше четырёх тысяч долларов, так что сожалеть было о чём. Будь у меня изначально такая гигантская сумма, я бы давно поднялся сам и поставил на ноги всех своих тёлок беломордой породы...
Фриско небрежно бросил карты, разметав их по всему столу.
— Флеш ройал. Попрощайтесь со своим ранчо, мистер Росс.
Он произнёс это тихо, с лёгким оттенком пренебрежения, и я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Если бы я стоял, а не сидел, то непременно упал бы. Как? Почему? Я не верил глазам, но где-то в глубине души уже укоренился холодок потери – проиграл!
— У вас есть месяц, чтобы оплатить закладную, — ровным тоном произнёс Каллахен. – Надеюсь, вы найдёте деньги.
Если только ограблю ваш банк, хотел ответить я, но в горле пересохло, и вместо слов я изверг протяжный хрип. На большее моё горло не сподобилось.
У меня оставалось долларов двадцать. Я сгрёб их в кучу, засунул в карман и, не видя обращённых ко мне сочувствующих лиц, двинулся к выходу. Я проиграл всё: ранчо, свободу, надежду на будущее. Осталось только то, с чем я приехал. Нет, даже меньше. Когда я сюда приехал, у меня в кармане было сто семьдесят два доллара, а теперь только двадцать. В кругленькую сумму обошёлся мне этот городок. Лучше бы я послушал мистера Паттерсона и проехал мимо...
[1] Три карты одинакового значения плюс ещё две.
[2] Последовательная комбинация из пяти карт одной масти возрастающего ранга.
[3] Стрит – комбинация из пяти карт разной масти по возрастающей. Флеш – пять карт одной масти. Каре – четыре карты одного достоинства.
[4] Пять старших карт одной масти.