Америкэн-Сити

Глава 12

Утро следующего дня выдалось солнечным. Как только вершины Красных каньонов окрасило золотом, город ожил, и жители потянулись на восточную окраину, где плотники в течение последних нескольких дней возводили... нет, не возводили – творили арену для состязаний и трибуны для зрителей. Трибуны получились большие, но всё же мест всем желающим не хватило, многим пришлось довольствоваться узкими проходами меж загонов и площадками у стартовых ворот. Однако, несмотря на неудобства, атмосфера вокруг царила праздничная и неприхотливая. Небольшой инструментальный оркестр, созданный усилиями местных граждан, веселил народ заводными мелодиями; парочка клоунов с красными носами смешила детишек забавными ужимками; девушки из кабаре-борделя мадам Томпсон радовали мужчин откровенными вырезами на платьях. Позади трибун предприимчивые предприниматели установили фургоны, и прямо с колёс торговали дешёвым индейским виски, пивом и лимонадом. Утро, как я уже говорил, выдалось солнечным, и торговля шла успешно.

В одном клоуне я признал мистера Джениша. То, что этот человек не чужд чувству юмора, я понял ещё за карточным столом, но чтоб до такой степени... Хотя, может быть, именно такие люди, которые чаще остальных сталкиваются со смертью, знают настоящую цену весёлой жизнерадостной улыбке? Не знаю... наверное... может быть...

Участники родео выстроились вдоль по улице, готовые по первому требованию зрителей выйти на арену. Я стоял в самом конце этой очереди и вздыхал. Я всегда вздыхаю, когда приходится ждать. А вот Виски Джордж, в отличие от моей кислой физиономии, светился как новенький серебряный доллар. Он очень гордился тем, что выступает у меня помощником. Ради такого случая он надел коричневый пиджак в ёлочку и побрился, а сапоги начистил до зеркального блеска. Сюзанка, кокетка в серой шкуре, то и дело заглядывала в это новоявленное зеркало и скалилась. Нравилось, видно, своё отражение.

Впереди всех на гнедом мерине моргановской породы восседал Рыжий Спайк, ковбой Лу Фриско. Сам Лу участвовать в родео не пожелал. Может быть, побоялся, а может, просто не счёл нужным, предпочитая тряскому седлу прочную скамью зрительской трибуны. Я не стал его осуждать. Многие ранчеро также решили пополнить ряды зрителей, предоставив защиту своих тавро своим ковбоям. Взять, к примеру, Дэна Макклайна. Сейчас он вместе с миссис Макклайн сидел где-то на трибунах, а за ранчо должна была выступить Ленни. Я не видел её, но в том, что она здесь, где-то в самом начале очереди участников, не сомневался. Ленни такая девушка, которая всегда добивается того, чего хочет.

Наконец, на середину арены вышел мистер Фримен, и праздничный гул начал стихать. Сначала замолчал оркестр, потом успокоились зрительские трибуны и последними утихли поклонники девушек мадам Томпсон. Мэр заложил руки за спину и начал что-то говорить. Что именно он говорил, я не слышал, так как находился слишком далеко от арены, от чего суть его речи до меня не добралась. Впрочем, я на это не обиделся – было бы на что обижаться – а Сюзанку его речь вообще не печалила. Она всё никак не могла оторвать глаз от сапог Виски Джорджа, и крутилась перед ними и так, и эдак, и в профиль, и в фас, и даже сзади с поворотом головы на девяносто градусов. Эти её кривляния несколько беспокоили очередь, и вскоре дошло до того, что кое-кто из участников родео начал оборачиваться в нашу сторону и просить меня успокоить лошадь. Они решили, что Сюзанка нервничает, переволновалась. Но дело в том, что моя Сюзанна никогда не нервничает – она либо радуется, либо злится. Сейчас она радовалась, и мешать её маленькому счастью я не собирался. Я указал парочке чересчур настойчивых ковбоев на свой револьвер и взглядом предложил отойти в сторонку и обсудить поведение моей кобылы без свидетелей. После этого недоброжелательные реплики в адрес Сюзанны прекратились.

Минут через пятнадцать мистер Фримен закончил говорить и махнул рукой. На этот жест оркестр откликнулся аккордами «Янки дудл», и вереница участников двинулась к арене. Сапоги Виски Джорджа запылились, и Сюзанка потеряла к ним интерес. Самое время. Пришла пора думать о состязаниях, а не любоваться собой в чужой обуви.

Если верить моим познаниям в математике, то участников состязаний было где-то сорок пять-сорок шесть. Это приблизительно. Мы выстроились на арене в несколько рядов, и мне удалось, наконец, разглядеть всех своих соперников. Но на всех я не смотрел, не интересно было. Я смотрел на Ленни. Только на Ленни. Впрочем, смотрел не я один, смотрели и зрители, и соперники, ибо тут действительно было на что посмотреть! Тоненькая, лёгкая, в тесной голубой рубахе; в чёрной с серебряным позументом ковбойской шляпе; в чёрных обтягивающих джинсах... Куда там царице Савской! Или, как там её... Клеопатре. Да что там – даже моя Сюзанка покраснела от зависти, а уж она-то точно разбирается в женской красоте.

Но – прочь! Прочь дьявольский образ этой искусительницы. Сейчас нужно думать лишь о состязаниях, и ни о чём больше. Это она специально так вырядилась, чтобы сбить нас, мужчин, с толку, завладеть нашими сердцами, лишить разума и обыграть. Ах, она коварная! Я раскрыл её чёрный замысел, разгадал её хитрую игру! Но я не поддамся, ни за что не поддамся её колдовским чарам!

Вы не поверите – но я плакал, когда отворачивался. Не вслух, конечно, и без слёз. Внешне я оставался абсолютно равнодушным, но пока я поворачивал голову в другую сторону, душа моя рыдала и билась в истерике. Борьба с самим собой дело трудное и неблагодарное. Легко сказать: у меня есть сила воли, я со всем справлюсь. На самом деле занятие это тяжёлое и почти невыполнимое, и порой приходится прикладывать массу усилий, чтобы добиться какого-то результата.

Я добился. Со слезами напополам с кровью, но добился. Я выкинул Ленни из головы и стал слушать то, что говорят судьи...

Что же там говорят судьи?

Смысл слов судей долго искал дорогу к моему взбудораженному мозгу. По сути, никакого смысла в этом смысле не было, потому что говорили они то же, что и везде: соблюдать, не нарушать, быть вежливым – и далее по списку. Когда этот список закончился, мы покинули арену и родео началось.

Я спешился, кинул поводья Виски Джорджу, а сам подошёл к ограждению, чтобы понаблюдать за действиями соперников. Никого из них я раньше не видел в работе, и теперь мне предстояло определить, кто из них действительно чего-то стоит, а кто вышел на арену просто ради удовольствия. Это было важно, потому что следовало сразу очертить круг людей, способных составить мне конкуренцию. Мне не хотелось думать, что Ленни может войти в этот круг. Я встречал женщин, хорошо держащихся в седле и ловко управляющихся с лассо, но родео – игры взрослых мужчин. Можно упасть с лошади, можно попасть под копыта разъярённого быка – а это чревато серьёзными травмами. Бывало, что люди погибали, а я не хотел, чтобы с Ленни что-то случилось. Очень не хотел! Сама мысль, что она может пострадать, была невыносима. Я переживал за неё.

В первом состязании надо было поймать годовалого бычка. Для хорошего ковбоя это двенадцать секунд делов. В среднем. Садишься в седло, догоняешь бычка, бросаешь лассо, спускаешься на землю, связываешь бычку ноги – и всё. Но сказать легко. Догнать бычка, всё равно, что догнать поезд, который удирает от толпы улюлюкающих индейцев. Вы когда-нибудь пробовали догнать такой поезд? Если пробовали, значит, вы знаете, что такое первый этап родео.

Мистер Фримен ударил в колокол, и на арену выехал Рыжий Спайк. Вернее, не выехал, а вылетел пулей, потому что одновременно с сигналом на арену выпустили бычка. Бычок не стал долго обдумывать ситуацию и ждать, когда его завалят, и во все четыре копыта ударился в бега. Бежать особо было некуда, площадь арены не давала возможности для бега на длинные дистанции, зато возможностей для маневра было хоть отбавляй. И бычок принялся скакать и петлять, и выделывать такие кренделя, которым позавидовали бы даже цирковые гимнасты. В общем, бычок Спайку попался с большой выдумкой и огромным запасом энергии.

Спайк, однако, не спасовал. Под ним была хорошая ковбойская лошадка, точно знавшая, что от неё требуется, да и сам Спайк изучал работу ковбоя не по книгам в колледже. Он ловко накинул петлю на шею бычка, а потом спеленал его точно младенца, и когда вновь ударил колокол, мистер Фримен громко произнёс:

— Одиннадцать и три десятых секунды!

Трибуны разразились аплодисментами, но я лишь поморщился. Время, конечно, неплохое, но на победу не тянет. Мы с Сюзанкой такие вещи проделываем быстрее. По кислой физиономии Рыжего я понял, что он тоже недоволен результатом. Ну ничего, впереди ещё три этапа, так что у него будет возможность отличиться.

Вслед за Спайком выступила целая плеяда ковбоев, которая ни меня, ни зрителей ни чем не порадовала. Увы. Итоги их выступлений были более чем скромными, и надеяться они могли разве что на дружеское похлопывание по плечу. Впрочем, в отличие от того же Спайка, эти ковбои никак не проявили неудовольствия. Это были обычные ребята, коровьи пастухи, прекрасно осведомлённые о своих возможностях и ни на что не претендующие. Кто-то хотел покрасоваться перед своей девчонкой, кто-то вспомнить былые деньки. Люди на трибунах встречали их радостными криками, а провожали добрыми шутками. И никто ни на что не обижался.

Как и на любом родео в любом западном городке, в Америкэн-Сити заранее знали имена вероятных победителей. Их не могло быть больше трёх-четырёх; все остальные участники лишь составляли свиту фаворитов, призванную добавить состязаниям зрелищность. Ещё до начал родео я слышал, как люди говорили, что главными претендентами на победу являются Рыжий Спайк и Доминик Гур. Возможно, в борьбу между ними вмешается Лесли Хайт из Карсона. Лесли уже выступил, но ничего серьёзного не показал. А Доминик Гур вообще отказался от участия в родео. Честь ранчо «Биг-Эн» сегодня защищала Ленни Макклайн, а Гур пошёл к ней помощником. Что ж, посмотрим, как выступит эта девчонка, сможет ли она показать хоть толику мастерства Гура.

Я ждал, когда на арену выйдет Ленни.

— Добрый день, мистер Росс.

От неожиданности я едва не подпрыгнул. Шутка ли: человек наслаждается спортивными состязаниями, ни о чём плохом не думает, расслабился – а к нему подкрадываются сзади и пугают. Это не по-джентельменски! Моя ладонь легла на рукоять револьвера, а тело подалось вперёд, занимая классическую стойку ганфайтера…

— Не стоит так волноваться, мистер Росс, — улыбнулся незнакомец и коснулся пальцами своей шляпы. – Доктор Вульф, с вашего позволения.

Я слышал о нём. Встречаться пока не доводилось, а вот слышать слышал. Если память мне не изменяет, доктор Вульф какой-то родственник Беллы Шют. Дядя, кажется. Или ещё кто-то. Он походил на человека воспитанного и умного, я бы даже сказал – интеллигентного, что выражалось не только в его манере говорить вежливо – «Добрый день, мистер Росс», «Не стоит так волноваться, мистер Росс» – но и в одежде: дорогой костюм, белая рубашка, котелок, тросточка в левой руке. Я ничего не имею против интеллигентов. В Техасе мне доводилось пасти коров с бывшим профессором из Гарварда, а на перегоне в Канзас с нами бок о бок трудился литератор из Нью-Йорка – и хочу вам сказать, это были настоящие мужчины. Но доктор Вульф чем-то настораживал. Какой-то он… Какой-то он лукавый… Однако первое впечатление иногда бывает обманчивым, поэтому я не стал торопится с выводами.

— Приятно познакомиться, — ответил я, протягивая руку.

Его рукопожатие оказалось крепким, и мне это понравилось. Довольно часто приходится сталкиваться с людьми, которые в ответ на приветствие протягивают не руку, а нечто среднее между дохлой рыбой и вялым огурцом. Можно подумать, они одолжение делают, что поздоровались с вами за руку. Доктор Вульф одолжения не делал.

— Извините, что отрываю вас от столь увлекательного зрелища, — кивнул док на очередного ковбоя, с большим энтузиазмом гоняющего бычка по арене, — но вы сами видите, что ничего сверх ординарного здесь не происходит. Да и вообще, — он покривился, — всё это сильно смахивает на шоу параноиков с суицидальным наклоном. Вы не находите?

Я не находил. Во-первых, я понятия не имел, что такое «параноиков с суицидальным наклоном», но, судя по тону, это было что-то нехорошее. Во-вторых, я считал себя неотъемлемой частью этого шоу, ибо тоже принимал в нём участие. Поэтому я пожал плечами, и постарался перевести разговор в другое русло.

— У месье де Гурвиля корова отелилась. Ну, вы же знаете, он держит парочку молочных коров для нужд ресторана. Вы, кстати, пробовали пончики, которые он готовит? Нет? Обязательно попробуйте. Замечательные пончики!

Док посмотрел на меня с таким вниманием, как будто хотел отыскать что-то внутри, какую-то сломавшуюся детальку; при этом в его глазах светился вопрос: «С вами всё в порядке?». Но задавать свой вопрос он не стал. Думаю, постеснялся.

— Вообще-то, я хотел поговорить не об этом, — он кашлянул в кулак. – Коровы месье де Гурвиля меня как-то мало интересуют. Меня больше беспокоите вы и ваша репутация.

Он помялся, думая, стоит ли говорить мне то, что собирался сказать, решил, что стоит, и продолжил:

— Как это ни прискорбно, но за весьма короткое время вы сумели вооружить против себя многих жителей нашего городка, например, шерифа, некоторых уважаемых предпринимателей и даже нашего мэра. Уж на что Фрэнк терпелив, но и он от вас не в восторге.

— Что вы говорите? – изумлённо воскликнул я. – Надо же, а я и не подозревал об этом. Мне почему-то казалось, что мэр настроен ко мне дружелюбно. Скажу больше: мне казалось, он боготворит меня!

Док неодобрительно покачал головой.

— Не юродствуйте, мистер Росс, вам это не идёт. В конце концов, вы не клоун, и пришли сюда не развлекаться, — он помолчал. – Так я продолжу. Вчерашний инцидент возле заведения мадам Томпсон лишний раз показал, что иметь с вами дело весьма рискованно. Любой человек, волей или неволей попавший в сферу вашего влияния, подвергается серьёзной опасности. Вы – ходячая угроза для общества, ибо всё, к чему вы прикасаетесь, превращается в прах. Вы понимаете, куда я клоню?

Я понимал. Я всё прекрасно понимал. Он беспокоился за свою племянницу, хотя и пробирался к этой мысли какими-то закоулками. Если бы ночью у борделя Шульц открыл пальбу, Белла непременно бы пострадала, к гадалке не ходи. Но виновником вчерашнего происшествия был не я. Это шериф начал крутить передо мной своими амбициями; я всего лишь стоял на улице и дышал свежим воздухом. Да и Белла сама ко мне подошла, я её не звал. Короче, если кто и был виновен в той ситуации, то это не я, и потому всякие намёки дока Вульфа на мою угрозу обществу я не разделял. А к племяннице его я был равнодушен. Ну, не то, чтобы совсем равнодушен – она нравилась мне, но не так, как Ленни, поэтому я спросил:

— Вы хотите, чтобы я перестал ссориться с Шульцем?

Он вспыхнул.

— Я хочу, чтобы вы оставили Беллу в покое! Вы ей не пара!

— Это угроза?

— Это просьба, — немного смягчился док. – И я очень надеюсь на ваше понимание.

Я покривился. Надо же, как изыскано – он надеется на моё понимание! А я могу надеяться на его понимание? Или понимать должен только я, а он может на это надеяться?

— Ладно, док, будет время, я подумаю над вашим предложением, — ответил я не совсем дружелюбно.

Честно говоря, мне стало обидно – чертовски обидно! Почему люди хотят, чтобы их понимали, но сами совершенно не стремятся к тому, чтобы понять других? Это что, какая-то особая тактика выживания или им просто на всё плевать? Почему никто ни разу не сказал: «Бен, дружище, мы тебя понимаем! Ты классный парень, с тобой не соскучишься!». Уж поверьте, после таких слов со мной точно бы никто не соскучился! Но вместо этого я слышу только: «Вы приносите одни неприятности!». Ну и как после этого я должен относиться к людям?

Доктор Вульф поклонился, прощаясь, и направился к трибунам, а я украдкой проследил за ним взглядом и отметил, что сел он рядом с банкиром. Ну конечно, это же одна шайка-лейка: Джениш, Каллахен, док Вульф, Фримен, Лу Фриско. Наверное, и мистер Паттерсон входил в эту команду, только его почему-то изгнали. А может, и сам сбежал. Не выдержал, добрый человек, всей этой интеллигентно-надменной канители. Я бы тоже сбежал, но мне нельзя, у меня ранчо. И Ленни. И долгов целая куча.